Наталия Юрьевна Седова
Золото грифона

С тех пор живу сама.

Мой новый знакомый стоял у открытой двери в дом и что-то энергично говорил по мобильнику. Тон его разговора был вначале властным, потом гневным, потом просящим и, наконец, стал просто до неприличия заискивающим. Судя по интонации и отрывочным фразам, я поняла, что его намерению поселиться в гостинице в ближайшие дни не суждено сбыться.

Окончив разговор, он с досадой захлопнул свой телефон и уставился на меня.

Собственно, этого и следовало ожидать. В самый разгар курортного сезона, когда заранее разбираются все номера в гостинице (а в городе она одна) и бронируются даже скамейки в городском саду, вот так явиться и запросто поселиться в гостинице сможет разве что король Брунея. Да и то при условии, что он купит весь город с потрохами.

Я сразу поняла, о чем сейчас пойдет речь, и прикинула, сколько надо будет запросить, чтобы не продешевить, но и не перепугать непомерной ценой неожиданного постояльца.

Дело в том, что многие в нашем городе летом живут за счет вот таких сезонных постояльцев – отдыхающих. А куда деваться? И нам, малоимущим, подмога, и им, приезжим, неплохо.

Безусловно, в самом выгодном положении оказываются те, кто имеет дома поближе к морю. Я живу почти на самой Горе. Море – вот оно, всё лежит перед тобой. Но, чтобы добраться до пляжа, приходится идти минут двадцать. Это вниз, ну а подниматься – подольше. Оно и понятно.

Итак, чтобы мой новый знакомый не свалил к соседке на постой, я решила не слишком загибать цену. Тем более что она – солидный конкурент.

На её воротах огромными буквами круглый год намалевано: «Сдаются отдельные апартаменты с гаражом и сауной».

Поясняю. Апартаменты – это небольшая времянка. Что правда – то правда, вход в эти, с позволения сказать, апартаменты, отдельный. Но проход к отдельному входу – только мимо недремлющего ока хозяйки дома, нестареющей Анны Иоанны, женщины необъятных размеров, обладательницы потрясающего бюста и невероятно рельефных форм.

Гараж тоже имелся. Он представлял собою хлипкий навес под шиферной крышей, занавешенный со всех сторон списанными с военных складов парашютами. Это вместо стен.

Дело в том, что её покойный муж долгое время работал начальником ДОСААФА – была такая организация ещё при коммунистах. Многие постояльцы поначалу принимали эти парашюты за бюстгальтеры хозяйки дома.

Что касается сауны, то действительно она имелась. И на самом деле очень удобная, построенная по всем правилам. Так что это – чистая правда. Её возвел и оборудовал постоянный клиент Анны Иоанны. И, как я понимаю, он делал это, прежде всего, для себя.

Теперь каждую пятницу сразу после работы он приезжает к ней попариться и вообще порадоваться жизни. И каждый раз этот наверняка семейный гражданин старается особо не светиться.

Но я живу напротив, поэтому видела несколько раз, как они сидели во дворе под огромным деревом и пили наливочку. И сколько радости светилось на лице этого маленького и щуплого мужчинки, которого сразу и не заметишь рядом с такой грозной на вид, но, судя по всему, такой беззащитной в глубине души хозяйкой дома.

Кто кого утешал в горячих недрах парилки – неизвестно, да и неважно. Главное, что им было хорошо вдвоем. Как говорится, и душой, и телом. Этим светились их лица.

Так вот, знакомство с удобствами, которые она предлагала потенциальным постояльцам, неизменно начиналось именно с сауны. Увидев достоинства и преимущества настоящей парилки, у всех без исключения мужчин взгляд плавно перемещался в область бюста её хозяйки и почти все сразу и безоговорочно соглашались, не торгуясь, платить за убогую времянку, как за люкс с кондиционером.

Итак, я уже поняла, о чем у нас с Вадимом Свиридовичем (так фамилия или отчество ?) пойдет сейчас речь, и поэтому отвернулась, чтобы скрыть ехидную улыбочку, которая невольно заиграла на моем лице. Справившись с собою, сделала постную физиономию и начала деловито вытирать несуществующую пыль со скамейки, стоящей во дворе.

Он начал первым, шагнув мне навстречу:

– Собственно, вот что хочу тебе сказать.

– Слушаю, – я по-прежнему не смотрела в его сторону.

– Знаю, что отнимаю твое время. Время – деньги, поэтому заплачу. Во-первых, за твою работу.

Я вопросительно глянула на него.

– За то, что поможешь и станешь мне гидом.

Кивок головой, и тут же – ноющая боль в моём виске.

– Плюс заплачу за то, что машина будет стоять в этом дворе.

Для вида намного подумав, вытирая руки о свою рубашку, посмотрела на веранду:

– Ну, что ж. Деловое предложение. А где ты собрался жить?

– Здесь. Там, – он указал на второй этаж. И неожиданно добавил:

– Если позволишь.

– Если заплатишь.

– Какой разговор?!

– Годится! Тогда пошли, я покажу, где что находится.

Я сразу почувствовала себя хозяйкой ситуации. Тряпку отбросила в сторону и широко улыбаясь, начала знакомить его с местными достопримечательностями:

– Проходи. Коммунальные удобства во дворе. Привыкай. Это тебе не столица.

– Я уже вижу.

– Вот душ, это кран. Там, в углу, – гальюн, в смысле – туалет. Все рядом, во дворе. Как говорится под рукой и под жоп… Пардон.

Но Вадим, отойдя в сторону, похоже, не услышал моего внезапного и несколько пошлого каламбура.

– А это что? – Он указал на ворота гаража.

– Это бункер.

– Гараж?

– Не совсем. Сколько здесь живу, сама так и не поняла, что это на самом деле. Когда у отца была машина – там был гараж. Сейчас машины нет, поэтому пока склад старого хлама. Что было в этой каменной норе до революции или ещё раньше, понятия не имею. Я не заглядывала сюда уже несколько месяцев. Надо бы провести там уборку и выбросить всю рухлядь. Только куда? Да и некогда.

Проходя мимо бункера, я почувствовала неприятный запах.

– Что так воняет? Не пойму. У соседей опять кролики сдохли, что ли? Надо разобраться. Вечно сбрасывают под стенку всякую дрянь, заразы.

Я похлопала по обшарпанному железу гаражных ворот:

– Мы зовем его бункер. Не знаю, какого он точно размера. Давно, лет сто назад, кажется, ещё мой прадед, когда строил этот дом, поставил в бункере стенку. Когда по ней стучишь, слышно, что дальше – пустота, ничего нет. А что там – кто знает?

Неожиданно ворота скрипнули и начали сами собой раскрываться. На меня пахнул тошнотворный запах дохлятины. В открывшуюся щель высунулась противная морда жирной и наглой крысы. Черные бусины её глаз зыркнули в мою сторону. Мне почему-то померещилось, что у неё три головы.

Мне стало плохо, и я мягко осела в сильные руки Вадима.

Всё. Ничего не помню.

– Какая ты чувствительная, право слово! Нельзя же так, Дуся! – Знакомый запах нашатыря и ставший традиционным мордобой, вернее энергичные пощечины, вернули меня к действительности.

Я сидела на деревянном ящике, прислонившись к теплой каменной стене. Ворота бункера были распахнуты настежь, а у входа валялась дохлая собака.

Честно признаюсь, что в собачьих породах не сильна, но то, что эта не дворняга и не сторожевая – определила сразу. Таких не держат в конуре на цепи, а воспитывают на коврах и подушках в качестве домашней игрушки. Собачка была маленькая, ухоженная и лохматая. Увидев её, мой новый квартирант растерялся. Затем присел, осторожно дотронулся до медальона, который болтался на кожаном ошейнике собаки.

Я протянула руку:

– Дай посмотрю.

На медальоне были видны буквы в виде затейливого вензеля «С.С.».

– Интересное дело. Меня не было в доме три дня, а в это время какая-то сволочь подбрасывает в мой бункер дохлую собаку.

– Я знаю кто.

– Откуда? Ты же только приехал! А она здесь, похоже, сутки валяется.

– Я знаю, кто её хозяин. И это хорошо. Если есть собака, значит, здесь и хозяин.

Вадим почесал кончик носа. Я дернулась, было, с вопросом, но он меня опередил:

– Дарья, только ничего не спрашивай. Я тебе все объясню. Потом. Сначала приму душ, переоденусь, и мы спокойно поговорим. Хорошо?

Я молча кивнула головой. В виске тут же слегка кольнуло.

Хреново. С моей головой, похоже, не всё в порядке. Болит как-то странно, отдельными участками.

– Пошли, я покажу тебе твою комнату наверху. А что с собакой делать?

– Закопай. Только сними медальон. Он золотой.

– !!!

– Потом. Всё потом.

Комната Вадиму понравилась. Хоть и маленькая, но довольно удобная. Нет ничего лишнего, всё под рукой. Однако больше всего его сразил вид из окна веранды – весь город, как на ладони.

Бросив свою дорожную сумку на кровать, он быстро спустился вниз, вынул из машины огромный бинокль. Легко перепрыгивая через ступеньки, взлетел наверх, удобно уселся в старое кресло, монументально стоящее у перил веранды, и припал к биноклю, изучая окрестности.

Я не стала мешать. Положила на низкую кровать постельное белье, полотенца и спустилась вниз приготовить душ.

Он находился тут же во дворе, но был умело спрятан за тем самым контрфорсом подпорной стены. Подходя к душу, вспомнила, что не захватила с собой мыло и шампунь.

Наверняка у Вадима имеются свои, но, раз человек снял жилье, положено предложить. Не спеша вернулась в дом. Потом вспомнила про дохлую собаку. Взяла пакет, лопатку, несколько старых газет и направилась к бункеру.

Неожиданно раздался громкий стук в ворота и крик:

– Дарья Сергеевна! Дашка! Открой! Я должен тебе кое-что сказать! – На всю улицу орал мой старинный друг и сосед Сеня. Он же Семен Павлович, он же Сима, он же Фима, он же Самуил. Кстати, это его настоящее имя, которое Сене почему-то не нравится. Вероятно, потому, что очень напоминает всем о его исторической родине, куда он пока не собирается отправляться.

Тем временем Сеня не стал ждать приглашения и боком ввалился во двор.

Он всегда был большим и толстым. Каждый год неизменно набирал вес и сейчас, приближаясь к сороковнику, достиг поистине огромных размеров и непомерного веса.

Сеня не привык к препятствиям на своём пути. По-видимому, оттого что просто не замечал их, когда шел напролом. Вместе с ним я выглядела, наверное, как огурец рядом с арбузом. Или как абрикоска с дыней. Оба золотисто – рыжие, но очень разные. Вот и мы такие же.

Сколько живу на свете, столько знаю Сеню. Наверное, с тех пор, как вообще начала что-то помнить. Мы вместе росли, играли, дрались.

Нередко в детстве спали в одной кровати. Сначала рядом, лет до пяти, потом валетом, до восьми, а потом на соседних кроватях, но в одной комнате. Многие принимали нас за брата и сестру, несмотря на то, что внешне мы были очень разными.

Я всегда была маленькой, худенькой, но очень задиристой, вечно что-то придумывала, куда-то лезла или с кем-то дралась. Вероятно, эта моя отчаянная смелость и происходила оттого, чтобы я не чувствовала себя самой слабой, а, значит, и самой ущемленной.

А ещё я точно знаю, что частенько лезла на рожон, потому, что всегда рядом со мною был мой Сеня – большой, сильный, неторопливый и неразговорчивый. Но если врежет кому,– мало не покажется. В душе, да и в целом по жизни я воспринимала его как старшего брата, хотя мы были с ним ровесниками.

Всё было хорошо. Пока однажды, когда нам было лет по 12, Сенькина бабушка не застукала нас за изучением техники поцелуев. После этого, безусловно, нас одних уже старались на ночь не оставлять.

Старушка подумала Бог знает что.

Но посудите сами, кого мне надо было использовать в качестве тренажера, как не самого близкого друга. Почти брата.

Вот и я о том же.

Судьба распорядилась таким образом, что уже гораздо позже постулаты кама-сутры мы изучали раздельно, каждый со своим партнером. Но на всю свою жизнь мы с Сеней так и остались самыми верными друзьями, почти как брат и сестра. Но не более того.

Во всяком случае, таково было мое отношение к Сене. Что касается его, то тайники своей души он мне так ни разу и не открыл до конца. Хотя обо всех его увлечениях и тётках я узнавала первой от него же.

Сеня любил приходить ко мне, поговорить «за жизнь». И если мне позволяло время и не надо было никуда убегать, я выслушивала его монологи, помогала укрываться летом в бункере или в беседке, а зимой в тесной кухне или на веранде от гнева и упреков его очередной подруги жизни.

Мы росли и воспитывались не родителями, а своими бабушками, которые тоже всю жизнь были лучшими подругами. Обе остались после войны без мужиков, обе подняли сначала своих детей, а потом – внуков.

В отличие от меня Сенька ни разу не женился, хотя женщины его любили, а некоторые даже рожали ему детей. Он просто жил с ними, нередко позволяя себе многое, что, в общем-то, непозволительно семейным мужикам. Жил вроде рядом с женщиной, в одном доме, но в то же время отдельно от неё. Сам по себе.

Короче говоря, продолжал вести себя так, как будто всегда был один. Своим поведением ясно показывая спутнице: хочешь – живи со мною, не нравиться – не держу. Но другим не стану, не надейся!

Вроде посмотришь на него – золото, а не мужик! Редкий умница, добряк, балагур, прочитавший уйму книг, он дожил до седых волос, да так и не построил дом, не посадил дерево, зато наплодил уйму ребятишек.

На укоры его покойной бабушки Полины и её призывы остепениться Сеня неизменно отвечал: «Моя – за углом. Ещё не вечер».

Но время шло, а он так и продолжал жить для себя, любимого, приговаривая, расставаясь, с трудом сказать, с которой по счёту спутницей жизни: «Все бабы дуры и сволочи. И я дурень, что верю им».

Но бабы на него почему-то не обижались и продолжали ублажать его, толстого и щедрого и на деньги, и на любовь. Ко всем.

Ни одна из них так и не смогла приручить Сеню. Несмотря на свои гигантские габариты, он представлял собою воплощение всех мыслимых мужских достоинств и всех недостатков одновременно. На этот коктейль, как на мед, постоянно летели всё новые жертвы, а он не сопротивлялся, позволяя очередной подруге жизни ухаживать за собой.

Чаще всего Сеня находился в состоянии поиска выпивки или похмелья, если, конечно, не был занят какой-нибудь очередной шабашкой или не отправлялся на браконьерский промысел рыбы на своем катере. Нередко он зависал с друзьями в своем лодочном гараже на берегу моря.

В этот раз Сенька был трезв. Почти трезв. Что меня несколько удивило. Мне отчего-то стало тревожно на душе.

– Дульсинея! Где ты лазила эти дни! – Пыхтел он, пятясь спиной ко мне и закрывая калитку. Ввалившись полностью в пространство двора, необъятный Семен повернулся и тут увидел внедорожник. Крайняя степень изумления тут же вылилась у него в виде непроизвольной икоты.

– Ни хрена себе! Пардон! Когда ты успела его пригнать?

– Это не мой.

– Ясно, не твой. Хозяин тачки где?

– То есть?

– Его вчера волокли в дупель пьяного по улице.

– То есть???

– Янычар с сыном. Я видел. Эта машина стояла у них во дворе. Наверно, что-то там мастырили ему. Ну и отметили, как водится. Тут же, у него в чайхане. Ну и напоили. Яныч, сама знаешь, на говне экономит.

Сеня осторожно, чтобы не задеть машину своим необъятным брюхом, обходил её боком, продолжая свои рассуждения:

– Как пить дать, палёной водкой мужика напоил. Вот тот с непривычки и вырубился. Похоже, иностранец какой-то. Бормотал не по – нашему. То ли по-арабски, то ли по-французски. Так и не понял. Матерился, правда, по-нашему, почти без акцента: «Твою мыть да твою мыть!» Пока они его волокли, псина за ним бежала. Гавкала, всех перебудила в два ночи. Я выглянул, хотел присоединиться к компании, да моя зараза не пустила. Поздно уже было, да и спешили они, видать.

– Эта собака? – Я приоткрыла ворота бункера и кивнула внутрь.

– Вроде она. Та тоже маленькая была. И гавкала, – Сеня громко икнул. – Пардон! Она, что, дохлая?

Я осторожно кивнула головой, ничего не понимая.

– Что она здесь делает? – Сеня спросил самое умное, что смог придумать.

– Как видишь, валяется и не гавкает.

– А где хозяин? – Он опять икнул. – Пардон…

– Этой машины? Он наверху, – я указала в сторону дома.

Пока я ничего не могла понять.

– Сеня, а ты точно видел, что они тащили его именно сюда? Меня ведь не было. И Яныч об этом знал.

– Дашка, вот я и говорю, что без пол – литры не разобраться. Они этого мужика к тебе во двор занесли. Я точно видел. Почему и пришел, думал, он сегодня с похмелья, захочет принять. Сама понимаешь. Сеня потупил взор и, приложив огромные руки к дырке на рубахе, как раз напротив сердца, признался:

– Утром я уже приходил, никто не открыл. Дай, думаю, ещё разок после трех загляну. На этот раз повезло.

И он опять икнул. Но не извинился «пардоном», а сел на краешек скамейки, которая под его весом жалобно скрипнула.

– Ладно, Сеня. Разберемся, – устало сказала я, направляясь в глубь двора. Боком пройдя вдоль сверкающего бампера машины, подошла к кабинке душа, спрятанного за живой изгородью, увитой виноградом. Дернула дверь и обомлела. Увиденное повергло меня в состояние ступора.

Может быть, я бы так и стояла истуканом, если бы не та самая, уже знакомая мне крыса, которая в этот раз кинулась в мою сторону из – под голубенького тазика, аккуратно прислоненного к стеночке. Я визгливо, как-то по-бабски истошно завопила.

Когда в легких стало пусто, и я замолкла, то так и стояла, судорожно глотая ртом воздух – совсем, как рыба, выброшенная на берег.

Внутри, на табуретке в предбанничке, неестественно свесив голову набок, сидел голый мужик. Из всей одежды на нем были только носки и кожаные сандалии (кстати, похоже, очень дорогие). Все остальные вещи аккуратно висели на гвоздиках, вбитых рядочком в стенку душа. Тут же у табуретки стояла и барсетка.

В руках мужик держал пустой стакан. На его правой ладони виднелась небольшая наколка в виде трёх семерок, которые жались к большому пальцу.

– Вот что значит, вовремя не похмелиться, – услышала я сочувственный из-за спины голос Сени. – А ты говорила, он наверху. Не дождался пива, вот и помер, бедолага.

– То есть как помер? Почему здесь? – Вернулся ко мне дар речи.– Кто позволил? Это мой двор!

Сеня, не слушая моих возмущений, сочувственно говорил, дыша мне в макушку густым перегаром:

– Почему, почему? Не видишь – стакан пустой. Вот почему.

– Но это не он.

– А машина чья?

– Не моя. И не его, – ткнула я пальцем в голого мужика. – А может, и его? Уже не знаю.

– Что случилось? Почему ты кричала? – Вадим заглянул через наши спины внутрь душевой кабинки и замер. – Ах, вот он где…

– Это хозяин машины, – шепнула я Сене на ухо.

– Здорово, мужик! – Сеня повернулся к моему квартиранту и, внимательно оглядев его, произнес:

– А ты совсем не тот мужик, которого волокли. Тот вон сидит. Похоже, неживой. Что делать-то будем?

Мы все молчали. И тут Сеня, вытирая подолом грязной рубахи потный лоб, брякнул полную чепуху:

– А может, закопаем?

Диким взглядом я буквально испепелила его, и он, оправдываясь, пролепетал:

– Я имел в виду только собаку. – Помолчав, продолжил: – А ещё лучше предлагаю принять грамульку для прояснения мысли и промывки мозговой извилины. А этот пусть тихонько посидит здесь, пока мы подумаем. Дуся, может, его простынкой прикрыть?

– Сеня, ты пойди-ка лучше на кухню. Там, в шкафчике, стоит, увидишь. Налей. Всем налей.

Осторожно прикрыв двери душевой, Сеня ушел на неестественно прямых ногах. Я и Вадим остались стоять рядом с душевой кабиной. Рывком развернув нового постояльца к себе, решительно потребовала:

– Рассказывай!

– Это мой брат. Он же – компаньон по бизнесу.

– Ну! – Я начала его трясти.

– Остальное потом. Но никто не должен знать, что здесь произошло. Пока. Хотя бы сутки.

– Он что, так и будет здесь сидеть? Голым?

– Зачем здесь? Почему голым? Мы его спрячем.

– Куда?

– Море большое, есть куда прятать, – он сказал это так спокойно и даже обыденно, что у меня мороз по коже пробежал.

– То есть? Ты хочешь его – того?…Он что, умер?

– А ты сама не видишь?

– Я не знаю…

Повисла тягостная тишина.

В этот момент железная дверь душа сама собой распахнулась, с грохотом ударилась о железное корыто, которое валялось рядом.

Голый дядька внезапно как-то судорожно всхлипнул, дернул головой и посмотрел на нас мутными глазами.

Его чудесное оживление меня так обрадовало, что я во всю глотку заорала:

– Ур-р-р-ра! Живой!

– А ты думала какой? – Вадим накинул на брата полотенце, которое я так и держала в руках.

– Но собака была дохлая… Я и подумала…

– Вот вся ваша бабская логика! – Хрустя огурцом, произнес Сеня, выглядывая в окошко кухни. – Я же сразу сказал: без поллитры никак не разобраться. Мужику надо срочно налить, а то он точно окочурится. Пиво есть?

– Безалкогольное, – отозвался Вадим.

– Дело дрянь. Надо бы водочки.

– Коньяк подойдет?

– В самый раз. Доставай.

Всё пришло в движение. Брата разули, поставили вертикально и включили душ. Под струями теплой воды, нагретой солнцем в баке, и под напором холодной воды из уличной колонки, которой я прицельно поливала его из шланга, этот невменяемый гражданин наконец-то пришел в сознание. Увидев, что из шланга его поливает женщина (то есть я), он повернулся спиной и попытался одной рукой прикрыть свои срамные места, а другой начал отмахиваться от холодного и безжалостного потока воды, которым я целилась в него, как из пулемета.

Какое-то дикое ожесточение охватило меня, когда я поливала его водой.

– Гаденыш, пьянь позорная, алкаш подзаборный, сучий потрох! – Это только печатные выражения, которые я довольно громко шипела, стараясь попасть в него упругой струей воды. – Заставил меня пережить такой стресс! Такой удар! Покойник в доме! В душе! Хорошо, хоть не в кухне. Будешь знать, пьянь, как пить всякую дрянь!

Сеня меня еле оттащил от шланга, попросту перекрыв кран.

– Всё, Даша, хватит. Пожалей мужика. Он уже синий от холода. Его пора приводить в чувство. Пошли, родной, как там тебя…

Он обернул трясущегося дядьку в полотенце и отвел на кухню.

Меня сразу как-то попустило, как будто вода смыла напряжение последних событий. Только вот в голове немного гудело. Устала, наверное.

Спустя полчаса мы все вместе сидели на веранде и оживленно обсуждали происшедшее. Лично я больше всего переживала, чтобы под тяжестью Сени не рухнул мой второй этаж. Но, видно, хорошо строили в начале века, да бывший муж не подвел, когда возводил веранду и устанавливал лестницу.

Брат Вадима почти без чувств лежал в углу комнатки на бойцовском мате.

После перепития он очень страдал и, видимо, поэтому тихо стонал. Пытка холодным душем, которую я ему устроила, немного вернула его к жизни. Во всяком случае, хорошенько взбодрила. На голове у него сохла мокрая салфетка. И весь он был, как эта мокрая тряпка, безвольный и жалкий.

Тем временем Сеня колдовал над бутылками и закусками – в этом он был, безусловно, мастак. Благодаря его навыкам и обширным знаниям в народной науке под названием «похмелье» наш новый знакомый постепенно приходил в себя.

Что с ним произошло накануне, он вразумительно так и не смог нам рассказать. Рваная нить его воспоминаний заканчивалась на том моменте, когда он вместе с Янычем, обмыв балансировку, приступил к тосту за надежные тормозные колодки. Дальше – туман и провал в памяти.

Между тем Вадим не переставал доставать его вопросами:

– Скажи мне на милость, почему ты спал сидя голым в душе?

На что тот тихим и усталым голосом отвечал ему:

–Объясняю. Спал, потому что устал. Сидя, потому что спать сидя, согласись, всё же удобнее, чем стоя, а голым, потому что это душ. Там положено раздеваться.

– А что, логично,– деловито разливая коньяк, заметил Сеня.

– В общем-то, да, логично, – согласился Вадим. – Но ты же не пьешь! Во всяком случае, столько. В конце концов, ты мог принять определённые меры предосторожности…

Но тот, видно, не слушая его, пробубнил себе под нос:

– Не пил и не буду пить.

– Не зарекайся, тьфу- тьфу- тьфу! – заметил Сеня, протягивая ему стопочку. – Прими. Полегчает, милый. Такое пережить! Это всё Яныч, говнюк, со своей паленой водярой. Жлоб конченый. Так напоить и бросить беспомощного человека в чужом доме. И где!

– Кстати, почему в моем душе?

Брат Вадима даже вздрогнул, когда я посмотрела в его сторону.

– Не знаю…Правда… Помню только, я захотел освежиться. Но у них мойка была занята. Кажется, поэтому. Не помню. Я настаивал, хотел под душ немедленно… Вот меня и отвели. Раздели и бросили.

–Документы на месте? – Спросил его Вадим.

– Всё со мною. В барсетке.

– А где машина?

– Во дворе стоит. Ты что, Вадик! – Он даже приподнялся на локтях, но тут же рухнул обратно.

– Нет, дорогой. Там стоит моя машина. Ты видел номер?

– Не может быть!

Все переглянулись:

– В мастерскую! – Дружно сказали мы с Сеней.

– Яныч за рупь мать готов удавить, а тут у него в руках, в его гараже, на шару такая тачка оказалась. И без хозяина. Почти без хозяина! Разберет, как пить дать, разберет на запчасти или что стырит. К его липким рукам всегда что-нибудь пристает. Были уже случаи, когда люди продавали ему машины за гроши. Он умеет подловить на горячем.

– Не спешите. Надо подумать, – это уже Вадим. – Говорите, был ранее в подобном замечен? Кстати, а кто такой Цика?

– О! Ты, брат, хватил, – оживился Сеня. – Его имя надо произносить шепотом и на полусогнутых. Это местный авторитет. Ещё из той, старой гвардии. А был когда-то ментом. У них все мужики в семье шли по этой линии. Сколько было Цикиных , все мусора или чекисты, ещё с революции. Без их ведома ничего в нашем районе не должно было происходить. Что чихнешь, что перднешь – доложат. Если Ян его ругал, значит, Цика не слышал, но успел где-то сильно наступить на его любимую мозоль.

– Что делать-то будем?

– Для начала думать. У тебя есть лист бумаги и карандаш? Неси, – у Сени явно прорезался талант аналитика. – Так что будем искать, Вадим?

– Машину. Такой же марки и цвета. Это наши корпоративные номера. Цвет машины тоже. В нашей компании их три: моя, моего менеджера и моего компаньона, то есть брата. Всё. Насколько мне известно, менеджер в Канаде, компаньон – в Европе. Был. Оказывается, он здесь, – кивок в угол комнаты. Оттуда донесся слабый стон.

К больному на всю голову брату – компаньону поспешил сердобольный Сеня со стопочкой в одной руке и огурчиком, ловко наколотым на вилку, в другой.

– Прими ещё, родимый, полегчает. А сейчас ну-ка давай рассольчику. Дарья, плесни-ка свеженького в кружку. Нас, мужиков, жалеть надо, нас лелеять следует, а не так как ты, из шланга! Куда не следует…Ничего! И не таких вычухивали. Не боись!

Сеня, умница, сумел-таки привести в чувство нового гостя. Через час он уже сидел, потом встал самостоятельно. Но всё равно было видно, что без посторонней помощи ему ещё очень тяжко.

Я поручила Сенечке довести мужика до нормальной кондиции в срок минимум до утра. Вадим наше доверие подтвердил хрустящей купюрой – на непредвиденные расходы в деле излечения брата от явно алкогольного отравления. Погрузив на себя его почти безжизненное тело, Сеня грузно спустился по крутой лестнице (как она выдержала, бедняжка!) и бережно, но крепко поддерживая его за плечи, фактически переволок мужика к себе во двор, вернее, в свою любимую беседку – поистине райское место.

Всё, теперь я была спокойна. Завтра утром нам вернут его в целости и сохранности, свеженьким и трезвым.

Однако спустя минут десять, по – видимому, обнаружив чужого дядьку в беседке и приняв его за очередного собутыльника её благоверного (что в принципе соответствовало действительности), последняя Сенина сожительница, которая, как и все предыдущие, считала себя его женой, подняла крик на всю улицу. Сеня в ответ что-то прорычал. Та не унималась. Послышался грохот тазиков и ещё чего-то железного, потом звон разбитого стекла.

Лениво залаяла собака, которая уже привыкла к разборкам хозяев. Вернее, крику очередной и, судя по всему, временной хозяйки. На её собачьей памяти это была уже третья женщина в доме. Покричит и смирится. Или уйдет, как и все предыдущие. Придет другая.

Спустя четверть часа к соседскому дому подъехало такси, хлопнули дверцы и стало тихо. Сеня и брат Вадима отбыли в неизвестном направлении. Вполне вероятно, в сторону лодочных гаражей, на берег моря.

Тем временем я решила учинить допрос своему новому знакомому. Для этого не стала ходить вокруг да около, а спросила в лоб:

–Ты мне объясни, что намерен искать.

– Честно?

– Хотя бы наполовину, чтобы я поняла.

Для пущей убедительности я крепко уперла свои кулачки в щуплые бока и стала надвигаться на него всей своей 45-килограммовой массой. Смешная, право.

– С чего начнем? – Он даже немного растерялся от моего натиска.

– Не тяни. Начинай сначала. Вечер теплый, долгий, спешить до вторника никуда не надо. Спать неохота.

Он почему-то улыбнулся:

– Когда ночью двое взрослых людей не хотят спать, они занимаются… Сама знаешь чем.

– Да ты, оказывается, пошляк! Не ожидала… Короче, не заговаривай зубы! Нечего отвлекаться. Рассказывай всё! Начинать можешь хоть с конца, хоть с середины – я пойму. Главное, рассказывай, я должна знать, что происходит вокруг меня, что ты собрался искать. Иначе – выметайся ко всем чертям!

Он закурил, откинулся в кресле и стал внимательно, изучающе разглядывать меня, слегка прищурив глаза.

«Сейчас начнет гнать пургу. Наверное, про какие-нибудь долги или про наследство. Ну-ну, трави».

Вадим, как будто прочитав мои мысли, гася сигарету в пепельнице, произнес:

– Хорошо. Согласен. Если ты будешь мне помогать, то имеешь право знать, что я намерен искать. Речь идет о наследии.

Он именно так торжественно и сказал «О наследии!..». И опять замолчал. Я ждала.

– Давай вспомним историю. Как ты относишься к белогвардейцам и казакам?

– Которые против красных?

– Они самые.

Помолчав, я ответила, глядя на кончики своих пальцев, как будто внимательно разглядывая несуществующий маникюр:

– Я никого не оправдываю и никого не осуждаю. Ещё неизвестно, каких бы мы дров наломали, живи в те годы. Хотя в последнее время появилось много разных толкований истории. У каждого деятеля – своё. Думаю, что правильнее было бы судить поступки по их мотивам и последствиям.

– Как это?

– Справедливо – несправедливо, подло или честно, по любви или за деньги. Так же, как и сейчас, мы выясняем свои отношения в семье, в коллективе, короче, в обычной обстановке, в быту. Масштабы истории мне никогда не были понятны до конца. Всё в этой жизни делают обыкновенные люди. Скажем так, их руками, при их участии. История делается обывателями и не всегда и совсем не обязательно вождями или лидерами. Может, это как-то книжно звучит, но это я так думаю. И среди белых и у красных было много подлецов и героев.

Он по-прежнему рассматривал меня, глядя с интересом, но как-то отчужденно, как будто я – какой-то экземпляр. От этого я почему-то смутилась.

– Честно признаюсь и сама это прекрасно знаю, что я страшная трусиха. И поэтому, наверное, если бы всё это происходило вокруг меня, точно – залезла бы в свою норку и не высовывалась. Кто знает… Так что искать будем?