Наталия Миронина
Свадебное платье мисс Холмс
Наблюдая за работой сотрудников и за тем, как Мурашова контролирует всю сложную схему, я представляла, как мы с сестрой откроем свой собственный бизнес.
– Я хочу, чтобы мы шили все. Весь ассортимент. И для мужчин, и для женщин. – Лида показывала мне огромный альбом, весь заполненный эскизами. – Смотри, хоть сейчас за работу! За эти годы я столько всего напридумывала. И даже сшила.
Действительно, Лида многие вещи отшивала в маленьких размерах, чтобы понять, есть ли у той или иной модели недостатки. Сестра часами рисовала, чертила выкройки, искала интересные ткани. Она, как и я, серьезно готовилась к нашему рывку. Наши роли мы поделили заранее – Лиду прежде всего интересовало творчество. Управление, координация, финансовые вопросы и реклама ее волновали мало. Я же могла быть полезна в этом качестве. У нас было идеальное сочетание, и мы обе с нетерпением ждали, когда подрастут ее близнецы.
Иногда я себя спрашивала, насколько я искренна в своем стремлении осуществить эту нашу мечту. Дело в том, что шить я не любила и не умела. Никаких восторгов относительно образов, которые может создать кутюрье, я тоже не испытывала. Мое отношение к этому делу было сугубо практическим. К тому же я беспокоилась о сестре. Получалось, что эта моя мечта была мечтой практичного человека, а в душе было что-то иное, чему я не давала воли.
Забегая вперед, скажу, что через три недели работы в «МаМур» мне захотелось оттуда сбежать куда глаза глядят – мир моды при ближайшем рассмотрении оказался весьма несимпатичным. То есть каждый в отдельности человек, с которым я имела там дело, был сам по себе хорош и приятен. Собранные в коллектив, отягощенные общей задачей и возглавляемые владелицей компании Марией Мурашовой, они представляли собой классический клубок змей. Было ли здесь дело в амбициях или в своеобразных методах управления – не знаю. Ясно было только одно – моя бы воля, я отсюда уволилась бы через месяц. Но я выполняла долг – мне нужно было знать, как устроен мир моды.
В «МаМур» огромный отдел трудился над пресс-релизами и сочинял эссе о творчестве Марии Мурашовой, об успехах на мировом рынке конфекции, о том, как принимали ее коллекции в Париже или Японии. Много сочинялось, но таковы законы жанра: не приукрасить – это значит не посолить обед. Все тексты, которые я писала, заверяла сама хозяйка, и каждый раз, возвращая с кучей замечаний мое творение, она приписывала фразу: «На собеседовании вы были оригинальнее!»
Почему она так прицепилась к тому разговору, я так и не поняла. Мне иногда казалось, что, даже если я напишу идеальный текст, все равно увижу хоть один возмущенный восклицательный знак и неизменную приписку на полях. Я не сдавалась – написать внятный рекламный текст за десять минут для меня не составляло труда. Иногда я вспоминала мое родное агентство, в котором управлял взбалмошный, но добрый и понятливый Анатолий Дмитриевич, и оно мне казалось чем-то вроде милой песочницы.
…Через полгода мне наконец открылось то, что было скрыто от постороннего взгляда и что объясняло многие события, а также эту нервозную, недоброжелательную обстановку. В Доме моды было две «головы». Мария Мурашова – этот лидер, который был на виду, который брал на себя решение всех вопросов, начиная от хозяйственных до участия в том или ином мероприятии. И был еще один человек, который в статусе арт-директора определял творческую составляющую этого дела. Звали этого человека Калерия Петровна, или просто Лера Петровна. По слухам, при создании Дома моды именно Лера Петровна внесла большую часть необходимой для становления дела суммы. Теперь, спустя много лет, отношения между компаньонами напоминали скорее войну, и у каждого полководца была армия и верные оруженосцы. Я соблюдала нейтралитет, насколько это было возможно. И потом, я помнила, как «оценила» меня Мурашова. Что и говорить, тогда мне была приятна ее похвала, пусть и такая куцая. К тому же я, вникая все больше в ситуацию, понимала, что это именно Мурашова идет на компромиссы, чтобы сохранить и не делить этот бизнес. Она, как практик и умный человек, понимала, что, пока они вместе, пока они одно целое, они останутся величиной.
Лера Петровна вела себя иначе. Она всегда оставалась в тени и выступала тогда, когда было очевидно, что дело сделано и назад повернуть невозможно, да и незачем. Иногда казалось, что причина этого вмешательства не в желании улучшить, а исключительно испортить то, что уже сделано. Примеров такого неявного, якобы дружеско-коллегиального противостояния было предостаточно, но одна из ситуаций была особенно яркой и запомнилась мне тем, что именно в этот момент я определилась со своей позицией.
Тендер на пошив униформы, объявленный огромной государственной компанией, «МаМур» выиграла совершенно неожиданно. Во всяком случае, так выглядело внешне. Заказ был огромен, выгоден, и его выполнение позволяло Модному дому долгое время заниматься исключительно творчеством. Сотрудники ликовали вместе с владельцами – заказ повышал вероятность премиальных и вообще установлению мирной, спокойной обстановки, которая, в свою очередь, способствовала творческой работе.
– Поработали неплохо. Неделя отдыха – занимаемся другими делами, а потом, как раз бухгалтерия закончит все свои подсчеты и получит деньги, беремся непосредственно за пошив.
Неделю мы все били баклуши – подтягивали «хвосты» и заканчивали все то, что в погоне за выгодным заказом было отставлено и отложено. Мурашова впервые за долгое время позволила себе отпуск.
– Она больше, чем на три-четыре дня, никогда не отлучается. А тут – целый месяц! – гудел тихо офис.
Ровно через три дня после отъезда Марии Евгеньевны меня вызвала к себе Лера Петровна.
– Добрый день, – поздоровалась она и тут же поставила передо мной задачу. – Мне нужно, чтобы во всех изданиях, с которыми мы плотно работаем, появилась информация о нашем сотрудничестве с компанией Х. Надо, чтобы стало понятно, что над выполнением заказа по разработке и пошиву униформы мы работаем вместе.
Я молчала. Я точно знала, что эта самая компания Х никогда не имела никакого отношения к нам, к нашим заказам и уж тем более никак не способствовала тому, чтобы мы выиграли тендер.
– Вы меня поняли?
– Я поняла, но у меня нет достаточной информации, чтобы внятно и убедительно рассказать об этой совместной работе.
– Придумайте. Здесь действует правило «шаблона». Ну, например: «Давние партнеры по проектам таким и таким-то – компании А и Х решили не нарушать дружеских традиций и приступили к совместному выполнению заказа государственной корпорации… Ведущую роль в реализации заказа осуществляет компания Х». Проще простого, но не так скупо и сухо – а цветисто. Чтобы было красиво.
– Где можно взять материалы по этому сотрудничеству? – не сдавалась я.
Лера Петровна прищурилась:
– У себя в голове. Только там. Поищите и найдете. Было бы желание.
– Хорошо, я постараюсь. – Мне ничего не оставалось делать, как выйти из кабинета.
Придя к себе, я села за стол и задумалась. Вроде бы все проще простого. Мне было дано задание вышестоящим лицом. Вторым, а по сути первым, лицом компании. Я должна была, не задумываясь о причинах и последствиях, выполнить поручение в указанные сроки. Оставалось только бодро стучать по клавишам и сочинять легенду об отношениях компаний А и Х. Я же сидела и, не двигаясь, смотрела в одну точку, потому что мне предлагали писать вранье. Абсолютное, чистейшее вранье. Это не было похоже даже на приукрашивание, не было похоже на рекламный трюк, где порой вымысел так искусно переплетается с правдой, что становится самой правдой. Но это было еще не все – в этом задании я чувствовала подвох. Я чувствовала что-то, что нарушит и так неустойчивое равновесие между компаньонами. Это было не мое дело, в это влезать было нельзя, но, исполнив это поручение, я, так или иначе, определяла, с кем я. А быть на стороне Леры Петровны мне не хотелось. Не потому, что я была в восторге от Марии Евгеньевны или ее методы руководства меня устраивали, не потому, что она брала меня на работу. Причина моей верности крылась совсем в другом – не Мурашова первая сделал шаг к разделению. А мне всегда было противно предательство и разрушение. Мне всегда было противно вероломство. За рекламной кампанией, которая последовала бы после моей статьи, я видела начало именно этого разрушительного и предательского процесса.
С некоторых пор модный дом «МаМур» стал ньюсмейкером, за новости о нем уже сражались многие издания, и вброс такой информации, которая обросла бы различного рода экономическими домыслами, произвел бы большой эффект.
– У тебя есть мобильный Мурашовой? – Я спустилась вниз к той самой секретарше, которая направила меня на собеседование.
Девушку звали Леной, и была она, по сути, очень доброй и порядочной. Только немного важничала на своем рабочем месте. За время работы в компании я поняла, что ей вполне можно доверять.
– Есть, но дать не могу. Запрещено. Только в самых экстренных случаях. И потом, она же не в командировке, а в отпуске! Сами понимаете…
– Считай, что экстренный случай… Беру ответственность на себя.
– Я боюсь, влетит.
– Если не дашь, влетит больше, поверь мне!
– Что-то случилось?
– Пока нет, и надо узнать, не случится ли что…
Лена протянула клочок бумажки.
– Спасибо, звонить буду со своего мобильника и в своем кабинете. – Я помчалась наверх.
Дозвонилась я только с третьего раза. Сто раз извинившись и сто раз повторившись, я рассказала о задании Леры Петровны. Меня слушали внимательно, не перебивая.
– Мария Евгеньевна, как мне поступить? Я почему-то не решалась запустить эту кампанию…
– И не запускайте. Она сейчас ни к чему… – Мурашова никак не прокомментировала поведение Леры Петровны – это было и понятно, я не та птица, перед которой она должна была открываться.
– Я могу официально отказаться, если поинтересуются состоянием дел?
– Это как сочтете нужным. Можете сказать как есть, можете потянуть резину до моего возвращения. Но буду я не скоро – у меня здесь еще дела.
Она закончила разговор, не дожидаясь моего ответа.
Я повертелась в своем кресле, потом выключила компьютер и спустилась вниз.
– Лена, спасибо, я дозвонилась. И очень правильно сделала.
Лена только улыбнулась и помахала рукой:
– Хорошего вечера, Анастасия Павловна.
Лера Петровна, судя по всему, отлично просчитала меня и вознамерилась добиться своего любой ценой. При этом она пренебрегла простым решением – перепоручить свое задание любому верному сотруднику моего отдела. Нет, она захотела «добить» меня. Теперь каждый мой рабочий день начинался в кабинете Леры Петровны.
– Поймите, ответ на этот вопрос я найду быстро, но мне надо, чтобы это сделал человек, которому я поручила это выполнить. Вы вздумали бунтовать?
– Нет, я просто не знаю, как лучше выполнить это задание. Всю информацию о нашем Доме читают внимательно, если я где-то ошибусь, могут пойти разговоры…
– Пусть вас это не волнует. Это не ваше дело. Не ваш бизнес.
«Увы, не мой. А потому и не собираюсь его разваливать. Пусть это делает кто-то другой!» – Мысленно я посылала Леру Петровну к черту.
На следующий день все повторялось вновь, словно компаньон Мурашовой проверяла меня на прочность. Я же показывала дурацкие тексты, придумывала отговорки, причины, что-то врала. Я боялась сказать все как есть, но не из-за себя, а из-за Мурашовой. Почему я тогда выгораживала таким образом Марию Евгеньевну, я не знала.
– Вы не хотите выполнять это поручение? Или не можете? Без проблем. Я поручу его другому. И оно будет сделано, – лопнуло терпение Леры Петровны.
На меня она посмотрела с усмешкой победителя.
– Да, я недостаточно подготовлена к таким объемным рекламным кампаниям. И…
– Вы свободны. Запомните, на рабочем месте ценятся готовность к выполнению задач и квалификация. У вас нет ни того, ни другого.
Я вышла из кабинета – очутиться на водоразделе интересов не самое приятное и продуктивное дело.
Пожарная сирена ожила внезапно. Резкий звук чередовался с неприятным бесполым голосом, который призывал сохранять спокойствие, утверждал, что ситуация под контролем соответствующих служб, и настоятельно рекомендовал при эвакуации взять с собой документы. Это последнее предложение резануло слух. Мне подумалось, что гораздо приятнее быть живой без документов, чем трупом с паспортом или, на худой конец, с магнитным пропуском в офис. Еще прислушиваясь к динамикам и лихорадочно пытаясь найти свою сумку, я решила, что если сейчас спасусь, то никогда не буду больше играть в практичного, дальновидного и предусмотрительного человека. Посудите сами, какой прок делать стратегические запасы в кухонном шкафу, какой смысл покупать каждый раз лишнюю упаковку мыла и шампуня и целесообразно ли иметь дома набор семян свеклы и моркови (я где-то прочла, что в голодные времена самое дорогое – это посевной материал), так вот, имеет ли все это смысл, если я в ответственный момент не могу найти под столом второй туфель, собственный паспорт и первое, что кладу в карман, – помаду?
– Боярцева, что ты копаешься? Тревога, хоть и учебная, но все равно надо поспешить! – Сосед Димка протянул мне мой пропуск.
– А где он был?
– Ты чашку с кофе на него поставила. Пошли быстрее. Все уже эвакуировались. – Димка пригладил свои рыжие волосы цвета ольховой стружки. Именно стружки и именно ольховой. Цвет его волос был бледно-рыжий, с чуть неуловимым розовато-сероватым оттенком. Крупные завитки создавали на голове подобие мохнатой шапки. Димка был крупным, спокойным и, я бы сказала, ласковым человеком. Он никогда не кричал, не сердился, но любил крепкое словцо. Впрочем, матерился тоже ласково, с какой-то заботливой интонацией. Он был хорошим коллегой, и даже эта внезапная сирена и угроза опасности рядом с ним не была такой страшной.
Я наконец надела туфли, и мы по лестнице чинно спустились во двор нашего офиса. Там были уже все. Народ выглядел повеселевшим, бодрым, и на лицах читалась надежда, что эта чрезвычайная ситуация превратится в длительное чрезвычайное положение.
– А что, предупреждали, что будет учебная пожарная тревога? – закуривая любезно предоставленную Димкой сигарету, осведомилась я.
– Неделю об этом долдонили. И объявление на общей доске висело. Ты что, распоряжение по «империи» не читаешь?! – съехидничала Лена, заведующая отделом продвижения новой продукции.
– Читаю, только кроме чтения приказов у меня прорва других дел. – Эту самую Лену я очень не любила. Не любила за то, что в компании она чувствовала себя как рыба в воде. Как птица в небе и крот под землей. Словом, она как нельзя лучше вписывалась в установленный и принятый в этом коллективе миропорядок. Мне же это давалось с трудом, я бы даже сказала с кровью и слезами. Но делать было нечего – я не просто так пришла сюда работать – у меня были свои тайные задачи, да к тому же на дворе свирепствовал очередной кризис, я не хотела остаться без работы. Я старательно не замечала неприятное и упрямо акцентировала свое внимание на редких позитивных моментах…
– И как долго мы будем здесь торчать? – Димка, тот самый, что нашел мой паспорт под чашкой с кофе и который помог надеть туфли, озирался в поисках свободного местечка на нашей зеленой лужайке. Но все было занято. – Боярцева, водки нам здесь не нальют, а потому пойдем вот на ту тумбу сядем, все лучше, чем на ногах стоять. – Он указал в глубь двора.
Все знали, что Димка любит выпить водочки и закусить горячей рыбной солянкой. Про солянку, которую готовит его мать, он мог говорить часами.
– Не нальют водки. И закусить не дадут, Дима, ты прав, – согласилась я с ним, – пойдем, сядем.
– Ты чего такая напуганная, словно у нас действительно пожар?
– Не напуганная, я все про ту историю думаю. Про компанию Х. – Я знала, что Димка посвящен в проблему.
– Что тут думать. Мы в том виде, в каком есть, доживаем последние денечки. Скоро нас разделят. Все к этому идет. Похоже, Лера сильнее. Она побеждает. Она давно создала компанию Х. Ей было необходимо, чтобы она ассоциировалась с успехами «МаМур». Компания Х была создана Лерой, она собиралась уйти из дела, захватив часть активов, и работать самостоятельно, но для начала нужны были реклама и имидж. Ты многого не знаешь, а дела творятся дурные. Жаль Мурашову. Она тетка противная, да только делу предана. Оно для нее как дитя.
– А для Леры нашей Петровны?
– Как падчерица, которую надо выгодно сбыть с рук. Разница налицо. Но мы все это увидим еще.
Пока мы болтали, наступил полдень. Многие в ожидании отбоя тревоги разлеглись на травке и почти дремали. Но вскоре раздался тот самый противный голос из динамика:
– Отбой пожарной тревоги. Можно вернуться на свои рабочие места.
– Слава богу, я уж думал, мы здесь заночуем. Ты не спеши. Это на час – пока все через наши магнитные турникеты пройдут. Пока свои физиономии в камеры сунут.
Мы сидели на своей тумбе и наблюдали, как народ выстроился в длинную послушную очередь.
– Ты посмотри, а очередь что-то не уменьшается? – Димка указал на людей, которые все так же толпились у дверей. – Пойдем посмотрим.
– Что это здесь такое? – спросили мы, подойдя к гудевшей толпе.
– Сломались турникеты. Не срабатывают. Вернее, через раз. У одного нормально, у другого – нет.
– Я всегда говорил, что эта система фуфловая. Дорогая, но фуфловая. – Димка махнул рукой. – Теперь торчи здесь еще полдня.
У нас с некоторых пор стояли «рамки» с камерами. Они пропускали по «внешности», а потом еще и турникет открывался.
– Ну, мало ли сбой какой… – Я тоже устала и хотела уже оказаться в кабинете.
Но когда подошла моя очередь и я уставилась в камеру, она не сработала.
– Проходите сюда, к этим сотрудникам. – Охранник указал на толпу, которая ждала слева.
– Что за черт! И вы здесь, Анастасия Павловна! И вас не узнали! – кто-то весело меня окликнул. Но этот веселый смешок заглушил голос из динамика.
– Внимание! Всех, кого не идентифицировала камера, просим завтра подойти к корпусу два. Там вам будут выданы ваши личные вещи, оставшиеся на рабочих местах и документы об увольнении.
– Ух, ни фига себе! – Димка, который, как и я, оказался в числе отсеянных, громко свистнул.
Глава 5
Начать сначала
– Нет, ты только вообрази?! Это же надо было такое придумать! – шепотом говорила Лида. Она сидела напротив меня на моем диване, а рядом спали близнецы.
– Сестра, а что тут такого удивительного? Грамотный прием в случае «развода» партнеров. А также в случае объявления военных действий. Ты только представь себе – Лера хочет уйти из бизнеса. Прежде всего надо испортить текущую работу и убрать людей, которые не на твоей стороне. А как уволить почти половину специалистов? Так, чтобы никто об этом не узнал. Чтобы никто не забил тревогу, чтобы не поползли слухи?! Только так, как она сделала. Я считаю, гениальное использование достижений технического прогресса.
– Сволочное и трусливое! – Лида, забывшись, повысила голос.
– Ну, не без этого. Хуже всего придется Мурашовой. Она вернется и найдет гнездо разворошенным и разграбленным.
– Да. Жаль.
– Очень. Она была противной, неприятной теткой, она была несправедливой и грубой, но она дралась за свой бизнес. Она его любила. И это вызывало уважение.
Мы помолчали. Случившееся выбило из колеи не столько своей сутью, сколько формой, недопустимой, оскорбительной и циничной. Нас всех, не только уволенных, но и тех, кто остался – тех самых «счастливчиков», которые успели показать лояльность второму компаньону, за людей не посчитали. Нас приняли за отару овец и, как овец, попросту разделили проволокой с низким электрическим разрядом. Нам не смотрели в глаза, ничего не объясняли и перед нами не извинились. Самое интересное, что я искренне считала, что в худшем положении были те, которые остались работать. Мы, оскорбленные, имели право и возможность на гнев, на свободное искреннее проявление чувств. Тем же достались страх, унижение и сознание собственной ничтожности.
– Ты о чем задумалась? – Лида посмотрела на меня.
– Я? Ни о чем. Я вообще не могу ни о чем думать. Устала.
– Ты прости, что я тебя туда толкнула. – Лида захлюпала носом.
– Брось. Мы все правильно сделали. Мы теперь все, или почти все, знаем о том, как работает Дом моды. Хоть завтра открывай.
– Завтра еще нельзя. – Лида кивнула на спящих близнецов.
– Завтра нельзя не только поэтому. Завтра нельзя, потому что я очень устала. Я хочу хоть месяц отдохнуть. Лида, со времени нашего приезда в Москву у меня не было больше пяти дней отдыха. А работа в «МаМур» вымотала и вовсе. Стольких нервов это мне стоило!
– Господи, да конечно! Настя, у нас же есть деньги! Поезжай, куда хочешь! Насколько хочешь. Заработаем. Я вот такой заказ большой взяла – шью, когда малышня спит. Очень выгодный – чехлы для садовой мебели. Немного тяжеловатая ткань, но интересно! Мне даже пришло в голову, что из такой ткани можно шить летние пальто. Очень стильно может получиться…
Я уже не слушала сестру. Я знала, что она меня поймет, прикроет, поддержит. Меня радовало, что с завтрашнего дня в голове не останется ни Мурашовой, ни Леры Петровны, ни странных порядков и манер этого заведения. Мне было хорошо оттого, что моя жизнь и мое время, мои силы теперь будут принадлежать только мне, моей сестре и моим таким крикливым племянникам.
– Завтра буду спать до двух дня. Потом поедем с тобой гулять в парк. С малышами.
– А может, тебе – на море? – Лида посмотрела на меня с сомнением.
– Нет. В Москве, в этой квартире, на этом диване. Если только он будет сухой. – Я указала на близнецов, которые начинали капризничать.
Да, мне не хотелось на море, а равно и в другие чужие края, где большинство людей, отвлекаясь на новизну пейзажа, стараются убежать и от повседневной жизни, и от своих проблем, и от себя. Мне не хотелось в родной город – с родителями контакт был потерян, мы с Лидой только помогали им деньгами и приезжали навести порядок в квартире. Моя родина не была тем местом, где я могла бы восстановить силы и обрести душевное равновесие. Скорее, наоборот. Из всех доступных мне мест оставалась только Москва. Город, который мы, как и остальные приезжие, приехали завоевать и который завоевал нас. В самые неприятные и тяжелые минуты лучше всего я чувствовала себя на его улицах. Мне было хорошо оттого, что время, отведенное для отдыха, я проведу здесь, среди суеты, спешки и толкотни. Но все это меня не будет касаться, а я буду выступать зрителем партера, который смотрит спектакль и не только слышит слова, но и ощущает запахи и тайные движения в кулисах.
Мое свободное утро началось рано – по привычке я завела будильник и подскочила резво, точно опаздывала. Я собралась, вышла из дома и зашла в первую кофейню. Там, под аппетитные сырники со сметаной и большую чашку кофе, я прочла все утренние газеты, даже те, о которых еще неделю назад ничего не подозревала, с интересом изучила биржевые котировки и сравнила шансы претендентов на президентское кресло одной небольшой африканской страны, посочувствовала эстрадной певице – ее жалобы на недостаток экологически чистых продуктов занимали почти разворот одного яркого издания, – пробежала глазами прогноз погоды и турнирную таблицу футбольного первенства. Я обнаружила, что мне вдруг стало интересно буквально все. Это было изумительное ощущение – мир казался необычайно широк, многообразен и страшно увлекал. Я посмотрела в большое окно кофейни – там спешила улица, я же не торопилась, я выбирала свой сегодняшний путь и ощущала себя словно лошадь, выскользнувшая из упряжи. Передо мной лежала неизведанная, привлекательная жизнь почти свободного человека.
Потеря «упряжи», впрочем, сбивала с толку. Первую неделю меня кидало в крайности – Музеи Московского Кремля, кинотеатр «Иллюзион» – я восполняла пробелы кинематографического образования, библиотеки – непонятно зачем я заглянула в библиотеку консерватории. Затем пошли концерты и вечера симфонической музыки в зале им. Чайковского. Домой я буквально приползала и, падая на диван, засыпала в одно мгновение.
– Настя, ты когда в гости к нам приедешь? Может, погулять вместе сходим? – робко заикнулась как-то сестра по телефону.
Я помнила свое обещание, данное Лиде о прогулках с детьми. Но пока мне никто не был нужен. Мне было хорошо одной – я получала удовольствие от всего, на что раньше у меня не хватало времени или сил.
– Когда мы увидимся? – Мой молодой человек, который был совсем немолодым, робко клянчил у меня свидание.
Я смеялась в ответ и переносила встречу. Он был хороший и, наверное, был влюблен в меня, но он не мог понять, что женщине, которая всю сознательную жизнь борется с обстоятельствами, нужно одиночество, то есть время, которое подпитывает ее, подзаряжает. Любое общение в такие периоды приводит лишь к трате энергии. Я не могла это точно сформулировать, я не могла это никому объяснить – я просто выключила свой телефон. Это было мое время, и такую роскошь я хотела потратить только на себя.
Через две недели я проснулась с ощущением, что силы меня переполняют. Что все увиденное мною, все что я узнала, все что услышала требует осмысления. Все увиденное мной и услышанное дало толчок к тому, чтобы я подумала наконец о себе, о своей сущности, о том, что я такое и кем я бы могла стать. Это был анализ предыдущей жизни и мечта о новой, грядущей, которая, так или иначе, должна была отличаться от всего, что было. И опять мне показались лишними люди. И опять мне захотелось одиночества, только уже в своем доме, среди предметов, ставших любимыми и привычными.
– Сестра, ты совсем пропала! – Лида, обеспокоенная моим молчанием, звонила чуть ли не каждый день.
– Со мной все нормально, просто сейчас так надо.
– Смотри, как знаешь. – Лида немного обижалась, но потом снова начинала звать в гости и соблазнять разносолами.
Я сидела затворницей и копила силы, я чувствовала, что это время не пройдет даром.
Именно тогда я поняла, что свобода, чего бы она ни касалась – времени ли, мысли, действий, – это великая вещь, она рождает другого человека, сильного и уверенного в себе, не боящегося перемен.
– Лида, пойду-ка я учиться, – огорошила я сестру однажды утром. – Я ведь неуч. Одиннадцать классов – этого мало, сама понимаешь. У меня есть навыки, но нет системных знаний ни в одной области. И вообще, в наше время без образования…
– Иди, конечно, – согласилась Лида. – Может, в мой институт? Там есть коммерческое отделение, экономический курс. Как раз по профилю. Не забывай о нашей с тобой договоренности.
– Не забываю, – заверила я, отметив про себя, что целеустремленные люди слегка эгоистичны. И сестра моя в этом смысле не исключение.
Просидев над справочниками, я выбрала два похожих коммерческих вуза, съездила на разведку и решила, что весной пойду изучать экономику и делопроизводство в сфере бытовых услуг. Не самая веселая тема, но я понимала, что рано или поздно знания в этой области мне понадобятся.
– Думаю, что у вас есть шансы, – сказали мне в приемной комиссии. – До экзаменов можете походить на подготовительные занятия. Стоят они не очень дорого.
Сколько бы они ни стояли, а на работу мне нужно было устраиваться без промедления, считала я. К тому же стоило прикинуть, во сколько мне обойдется моя образовательная затея и сколько я потратила за почти полтора месяца безделья.
– Возьми из отложенных денег. – Лида видела мою озабоченность.
– Нет, дорогая, мы даже в самые тяжелые времена не трогали эти деньги. А потом, сколько можно отдыхать? Все равно надо искать работу.
– А вернуться к Анатолию Дмитриевичу не хочешь? Он тебя возьмет.
– Нет, не хочу. Там хорошо было, но это уже пройденный этап. И потом я знаю, что там сейчас нет мест. – Я действительно знала ситуацию с кадрами на прежней работе.
– Тогда самое простое – объявление о вакансиях и знакомые. Я поспрашиваю…
Я не волновалась. Я знала, что через недели две или три я буду работать – Москва не тот город, в котором можно остаться безработным. При условии, конечно, что ты не капризничаешь и реально оцениваешь свои шансы. Я свои оценивала как раз реально – несмотря на то, что мне везло и что до этого я занимала вполне солидные должности и получала очень неплохие деньги. Полная оптимизма, я принялась ходить на собеседования.
Наша с Лидой мама всегда говорила, что самое верное – это ждать от жизни гадость. Если твои ожидания оправдаются – ты не очень расстроишься, если не оправдаются – будешь вдвойне рад. В Москве я напрочь забыла домашнюю мудрость и уже через месяц бесплодных поисков работы была на грани паники.
– Слушай, Игорь может поговорить у себя на работе, может, там есть что-то… – Сестра не на шутку стала переживать.
– Нет, спасибо… Я еще попытаюсь что-нибудь сделать сама, – отказалась я, убежденная, что рискованно так близко сходиться с семьей сестры. Начнутся недомолвки, тайное недовольство, и в результате такие хорошие отношения будут испорчены. И потом… потом мне хотелось быть самостоятельной – так было всегда, так должно было быть и в этот раз.
Волноваться я начала через полтора месяца. Срок вроде бы небольшой, но мои обстоятельства меня подстегивали – заканчивались деньги на жизнь, и приближалось время, когда следовало платить за подготовительные курсы. Еще я хотела проведать родителей, а для этого нужно было купить продуктов, все необходимое для хозяйства и отложить деньги для соседки – та иногда им помогала. Все это меня начинало волновать, а самое главное – дома я стала себя чувствовать неудобно. Были очень неприятными ощущения ученика, прогуливающего уроки – нудность бесцельного времени, невозможность сосредоточиться, страх наказания и угрызения совести. Примерно раз в два дня я выезжала на собеседования. После этого мне становилось чуть легче, но к вечеру я уже очень четко понимала, что мне откажут. Непонятно, как я это угадывала, но ни разу не ошиблась в предчувствиях. Перед Лидой я держалась уверенно – во-первых, не верилось, что не найду работу, а, во-вторых, опять же привыкла быть опорой, а опора должна быть прочной.
– Скажите, а у вас есть опыт подобной работы? – Человек со скучным лицом очень вяло выспрашивал мою биографию.
Я заглянула в компанию по производству пластиковой посуды. Сам маленький заводик находился в области, офис в Москве собирал заказы, занимался маркетингом и разрабатывал дизайн. Я обратила внимание на детскую посуду, предназначенную для торжественных случаев. Мне показалось дело интересным.
– Нет, у меня нет опыта, но в отделе новой продукции я бы с удовольствием поработала. Я немного рисую, могла бы и с клиентами работать, именно этот опыт у меня есть.
