Наталия Клевалина
Убийственная осень

«Было б мне получше, точно б утопила», – подумала Овчарка и сглотнула съеденные в «Поплавке» бутерброды, которые стояли в горле. Не хватает еще накормить чаек на глазах у этого урода. Слава богу, плавание почти кончилось, не то Овчарка непременно испортила бы форму содержанием.

Все вылезли из кают, появился знакомый уже Овчарке моряк с перьями от подушки в волосах. Он поглядел на зеленую Овчарку и рассмеялся. Сумки снова свалили на носу. Все ждали, когда из-за мыса, поросшего соснами, покажется Бабий остров. Овчарку все это не волновало, ей хотелось только ступить на твердую землю, и все. Она уже решила, что выбираться с острова на материк будет только на самолете-кукурузнике, во сколько бы это ей ни обошлось. Шуры Каретной видно не было, наверное, она все еще сидела на корме. Сходить бы посмотреть, но Овчарке казалось, что, если она сдвинется со своего места у борта, ее точно вырвет. Катерок мотало все сильнее.

Показался остров. Отец Панкратий с паломницей кланялись и крестились на серебристые луковицы куполов, женщина с вытравленными волосами снимала на камеру, Груша щелкала фотоаппаратом, отец Овчарки разглядывал остров в бинокль. Васса тоже вытащила свою «мыльницу» и хотела было попросить Овчарку щелкнуть ее на фоне далекого пока острова, но увидела, что Овчарка просто посерела. Она сходила и попросила у женщины с вытравленными волосами леденец от укачивания. Овчарка сунула его в рот, и, когда Васса через пять минут спросила, не лучше ли ей, она лишь безжизненно махнула рукой. Овчарке было так худо, что она и не говорила, опасаясь, что желудок совсем взбунтуется. Когда «Святитель Николай» вошел в бухту Благополучия и пришвартовался, Овчарка первой рванула по трапу, едва его только перекинули, и, волоча за собой тяжеленную сумку цвета хаки, припустилась прочь от причала. Васса с трудом поспевала за ней. После этот эпизод они с Вассой вспоминали со смехом.

Они миновали монастырь и поднялись в гору. Васса объяснила, что, по словам знакомых, лесбиянки живут за холмом.

– Я бы больше не доверяла россказням твоих знакомых, – заявила Овчарка, начиная приходить в себя.

Они шли по грунтовой дороге, очутились на площади, где было кафе, две столовых, магазин галантереи и два продуктовых магазина. По площади расхаживали в большом количестве бродячие псы и бродячие коты. Здесь же рыскали в траве куры и гуси. Проехал мужик на мотоцикле, гоня перед собой рыжую корову. Пропылил ментовский газик. Овчарка ожидала увидеть розовые парочки, валяющиеся под каждым кустом, или толпы голых женщин, пляшущих при луне амазонские танцы. Но все было тихо, мирно и благостно. С трудом верилось в то, о чем постоянно писали в столичной прессе.

Овчарка перед отъездом покопалась в Интернете и вдоволь начиталась статей о том, например, как отец Панкратий с позором выставил какую-то лесбиянку из храма, а она, обидевшись, вернулась домой, собрала подруг и призывала их пойти громить кельи монахов. Слава богу, до погромов дело не дошло.

Овчарка и Васса миновали площадь и зашагали дальше по улочке, ведущей вдоль пресного озера. На Бабьем острове были в основном деревянные бараки, двух-или реже трехэтажные, которые остались еще с советских времен. Но встречались и просто деревенские дома, каких полно в Подмосковье. Нигде не было видно толп лесбиянок, радушно предлагающих дармовое жилье коллегам по ориентации.

– Может, нам взяться за руки или идти в обнимочку, как те две малолетки из поезда? – сказала Овчарка.

– Не валяй дурака. Вон женщина какая-то. Давай у нее спросим.

В палисаднике грузная краснолицая дама в потертых трениках и оранжевой майке с надписью «Олимпиада-80» вешала белье на веревку. Васса подошла к забору и спросила, не может ли она сдать комнату ей и подруге недели на две – на три.

Женщина не слишком-то походила на лесбиянку. Овчарка ни разу не видела настоящей лесбиянки. Скорее всего, это обычная местная баба, а дома у нее трое сопливых ребятишек и муж-алкаш. По крайней мере, такой у нее был вид. Очень уж гетеросексуальный. Когда она поднимала руки, чтоб повесить очередную шмотку, были видны черные мохнатые подмышки, по меньшей мере года три не видевшие ни бритвы, ни даже ножниц.

– Из Москвы, девочки? – спросила она.

– Ага, – ответила Овчарка.

– А из какого района?

– Мы обе из Измайлова, – сказала Овчарка.

– А где вы там живете?

– Я на Тринадцатой Парковой, а она на Первой.

Выяснилось, что дама родилась и жила в Измайлове, а девять лет назад переехала сюда с подругой и с тех пор живет тут круглый год. «Девять лет вместе живут, – подумала Овчарка, – и обычные-то люди редко столько выдержат, чтобы все время вдвоем».

Женщина сказала, что комната у нее есть, и повела Вассу и Овчарку ее смотреть.

– Если понравится, платить не надо. Живите, раз люди хорошие, – говорила женщина, пока они шли по коридору.

По меркам острова она жила роскошно: почти городская квартира с водопроводом и городским унитазом вместо дырки во дворе. На кухне была, правда, белоснежная печка. Здесь у газовой плиты хлопотала тоненькая девушка лет двадцати пяти в халатике. О ее голые ноги терлась полосатая кошка. Девушка пробовала ложкой суп. Она улыбнулась вошедшим, потянулась за солонкой и продолжала звенеть ложкой.

«Настоящая семейная идиллия», – подумала Овчарка.

В комнате, которую показали Вассе и Овчарке, был ковер и даже пианино. Васса незаметно показала Овчарке большой палец, мол, перекантуемся с комфортом. Вот только холодновато было в комнате. Но позже подруги поняли, что на острове нет отапливаемых комнат. Топят здесь только зимой, а летом лишь по большим праздникам. Считается, что летом в деревянных домах и так тепло. На самом же деле дощатые дома защищают только от ветра, но не от холода.

Может быть, Овчарка и Васса и прожили бы три недели на острове, не выбегая по нужде во двор и не умываясь по утрам ледяной водой из ржавого рукомойника, если бы Овчарка не сваляла дурака. В комнате стоял разложенный зеленый диванчик. Для одноместной кровати он был широк, для двухместной узок. Больше никакого спального места не наблюдалось. И простодушная Овчарка ляпнула:

– А кровать что, одна? – после чего они вновь оказались на пыльной дороге с тяжелыми сумками, оттянувшими им руки. Они побрели в обратную сторону.

– Извини, вырвалось, – оправдывалась Овчарка, – мы могли бы там, конечно, и вдвоем уместиться, не убыло бы от нас. Но, знаешь, все, что ни делается, то к лучшему. Не годится обманывать людей три недели подряд.

Они вновь очутились на площади. Здесь Овчарка увидела, что к стене магазина приклеено объявление о сдаче комнаты на улице Полярной, в доме семь. Они спросили у азербайджанки, торговавшей у магазина дешевыми шлепанцами, где эта улица, и отправились туда. У Овчарки ноги отваливались. Но пришлось спуститься с холма, пройти вдоль бухты, обогнуть монастырь, потом вновь подняться в гору и не менее километра еще шлепать по бетонке, спотыкаясь о металлические скобы на ней. Они нашли дом.

– Если они ее сдали, я повешусь, – простонала Овчарка, поставив сумку и с трудом разгибая спину.

Васса поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Вышла глуховатая старушка. Вассе пришлось громко объяснять, что они насчет комнаты, а не за сушеными грибами и черничным вареньем. Бабкин дом был без всяких удобств. Туалет за огородом, вода в колонке дальше по улице. Правда, вид из окон на монастырь был хорош. Они сразу сговорились о цене, но старушка как-то мялась, потом, очевидно, сама на себя рассердилась за нерешительность и в конце концов грозно спросила:

– А вы, случаем, не из этих?

Овчарка испугалась, что их выгонят. Лесбиянки выгнали их, потому что они не лесбиянки. А старуха их выпрет, потому что подозревает, что они одни из них. Она сказала торопливо:

– Нет, бабушка, мы просто дружим.

– Ну, вот и ладно. Распаковывайтесь, а белье я вам сейчас принесу.

Овчарка бросила сумку и рухнула на продавленную койку, покрытую засаленным покрывалом. Васса свалилась на соседнюю.

В пять вечера Васса по дороге из турбюро встретила Овчарку, которая ходила поглядеть монастырь. В пакете Овчарка несла что-то круглое, завернутое в бумагу.

– Сияешь?

– Сияю, – отозвалась Овчарка.

Они с детства так говорили друг другу вместо «привет». Был такой советский фильм про Красную Шапочку. Там две звезды встречаются и одна другую спрашивает: «Сияешь?» – а та отвечает: «Сияю».

– Что это у тебя?

– Классный, еще теплый пирог с брусникой из монастырской пекарни.

– Ого! Пойдем скорей домой и съедим его.

– Пошли лучше в столовку там, на площади. Нормально поедим. Я хочу большой кусок жареного мяса, какого-нибудь супа и чая. Мне за два дня дороги осточертела сухомятка. Ну а на десерт съедим пирог.

– Идет. Я в турбюро заказала нам на завтра поездку на Заячий остров. Еще есть экскурсия на высокую гору с древним маяком. Но мне сказали, что туда можно добраться и на великах, которые дают напрокат. Монастырь тоже можно самим осмотреть. А если идти от поселка вон в ту сторону, придешь к каким-то древним развалинам и каменному лабиринту.

– Ненавижу экскурсии, – сказала Овчарка, пока они шли к столовой, – там все время какая-нибудь дама тараторит, так что и разобрать ничего нельзя. Кроме того, она все время спешит, как на пожар, волочит всех и не дает им ничего толком посмотреть.

В это время Овчарку и Вассу окликнули. Это оказался моряк, с которым Овчарка болтала на «Святителе Николае». Он спросил, не забыли ли они на катере что-нибудь из вещей.

– Вроде нет, – сказала Овчарка, – а что?

– Да кто-то оставил на корме под лавкой сумку, коричневую, кожаную.

– Это, наверное, Шуры Каретной, ведущей, – ответила Овчарка, – только у нее такая была. Очень странно. Она не из тех, по-моему, кто забывает свои вещи.

– А вы не знаете, где она поселилась?

– Нет, мы как на берег сошли, больше никого не видели с катера, – сказала Васса.

Овчарка озадаченно почесала нос.

– А она точно на острове сошла?

– А куда ж она делась? Конечно сошла, – отозвался парень.

– А вы видели, как она сходила?

– Да не помню я! Что я, приставленный к ней, что ли? И что мне с барахлом с этим теперь делать?

– Может, в ментовку отдать? – предложила Васса.

– Еще чего, тащиться до нее! Это ж совсем далеко, я ведь не нанялся! – У парня сделалось совсем проблемное лицо. Наконец он сказал, что оставит сумку в палатке на причале, где его приятель Аслан торгует, и повесит там же и еще у монастыря объявление. – Да и вы, если встретите ее, скажите, чтобы пришла и забрала.

Овчарка кивнула, и они с Вассой пошли дальше. Еда в столовке была совковая, как и сама столовка. Зато цены не кусались. Овчарка умяла отбивную, капустный салат и гору хлеба. Потом она вытянула ноги под столом, прихлебывала чай, ела брусничный пирог и чувствовала, что ее начинает клонить в сон. Васса тоже казалась довольной.

– Жаль, что я не видела, сошла Каретная на берег или нет. Но очень уж скверно мне было. А ты ее не заметила? Она была в белом костюме, – спросила Овчарка.

– Нет. Я изо всех сил старалась тебя догнать.

– Я рада, что остров оказался таким большим, – сказала Овчарка немного погодя. – Моему проклятому папаше надо благодарить за это Бога. Я могу спокойно прожить тут три недели и ни разу с ним не встретиться. Кстати, я в Интернете читала, что здесь совсем нет преступности. Все знают всех, а с острова нельзя выбраться так, чтобы никто не заметил. Но если я все-таки встречу своего папашу, вот увидишь, я испорчу им всю статистику. Куда мы пойдем теперь?

– Пошли посмотрим каменный лабиринт.

– Это далеко? Что-то мне все лень.

– Километров восемь. Пошли, растрясем весь этот обед.

Овчарка крикнула официантке:

– Посчитайте нам, пожалуйста! – а когда Васса полезла за кошельком, остановила ее: – Сегодня плачу за нас я, а завтра ты, и так далее, договорились? Чтоб по справедливости.

Они миновали «розовый» сектор, прошли березовую рощу, оставили позади какую-то дорогую гостиницу из красного кирпича и остов давно сгоревшей больницы. Вообще на острове было всего пять приличных зданий – лесхоз, турбюро, почта и два крутых отеля. Все остальное напоминало зону из фантастических книжек – бараки, домишки покосившиеся, всюду валялись куски арматуры, всякие железяки, трухлявые старые столбы и дырявые лодки. На досках грелись на солнце ящерки, в траве шныряли коты.

Когда однажды, погуляв по поселку, Овчарка зашла в турбюро, где только сделали полы с подогревом и установили поглощающие звук европейские стеклопакеты, ей показалось, что она попала в другой мир.

Ее спросили, не она ли заказывала Интернет на три часа дня. Все эти крутости были аванпостом, где сумел закрепиться местный начальник администрации, который хотел сделать из Бабьего острова модный международный турцентр с большой пользой для своего кошелька.

Овчарка и Васса шли, по пути собирая чернику.

«Здесь все не как у нас. Даже земля, по которой ступаешь, какая-то твердая, гораздо тверже нашей», – думала Овчарка.

Денек выдался серым, но дождь кончился. Когда они вышли к морю, начало темнеть. Лабиринта нигде не было видно. Обратно они шли по берегу, насобирали немало черных ракушек, среди которых попадались и нераскрытые. Они пытались отлепить их от камней, но улитки вцеплялись в них мертвой хваткой. На песке валялись кучи желтых водорослей, похожие на мочалки. Овчарка нашла тяжелую железяку, обвязанную пеньковой веревкой. Васса, стоя на плоском валуне, вытаскивала из воды камешки. Те, которые, высохнув, начинали блестеть, она клала в карман, а которые не начинали, бросала обратно. Овчарка насобирала плоских камней и пускала блинчики по воде.

Васса набрала много розовых кварцев, когда их нагнало стадо черно-белых грязных коз. Одна из них, которая была поменьше остальных, подошла к Овчарке, посмотрела на нее желтым выпуклым глазом, ткнулась ей в руку, а потом отправилась к воде и сделала глоток. Козы набрели на холмик ярко-зеленых брусничных листьев и стали есть. Васса и Овчарка обогнали их.

Но маленькая коза не осталась со своим стадом. Она побежала за Овчаркой, звеня бубенчиком. Овчарка ее погладила, и теперь отогнать животину стало вовсе невозможно. Васса потешалась от души.

– Ну ты и Эсмеральда. Давай я тебя с ней сфотографирую, а ты сделай вид, что танцуешь по-цыгански.

– Не смешно, – отозвалась Овчарка, – я здесь ни при чем. Меня еще с детства все животные обожают. Ну ты, кыш! – Она замахала на козу руками. – Кыш! Ты нас со своим стадом перепутала! А ну пошла!

Коза отбежала на несколько шагов, но, выждав некоторое время, снова поцокала за Овчаркой. Они повернули от моря с расчетом скоро выйти на дорогу, что вела к монастырю, – к этому времени уже почти смерклось. Но они шли по тропинке долго, а широкой дороги все не было.

Вдруг они увидели двух девчушек лет по шесть с льняными волосами, которые собирали чернику. Дети нисколько не испугались, когда перед ними появились Овчарка с Вассой и коза. Овчарка спросила у них дорогу. Оказалось, что они не так уж и заблудились – дорога была почти у них под носом. Овчарка и Васса шагали к поселку. Овчарка шла под впечатлением.

– Вот ты можешь у нас представить где-нибудь в Подмосковье такую картину – два ангелочка в лесу почти ночью ягоды собирают! Прямо старина какая-то. Владимир Красное Солнышко! Им ведь и правда некого бояться. Лес знают, не заблудятся, педофилов не наблюдается, зверей тоже нет.

– Здесь самый страшный зверь – комар. Я уже вся чешусь. А ты?

– И я. Мы правильно сделали, что сюда приехали. Этот остров действительно особенный.

Когда они вернулись домой, было совсем темно. Вместе с темнотой пришел дождь. Полил сразу и очень сильно. Они шли по поселку, а коза как привязанная бежала за ними. Какой-то мальчишка на велике дурашливо замемекал им вслед. Овчарка рассердилась. Васса долго стучала в дверь. Наконец пришаркала старуха, скинула крючок и спросила, чего им надо. Васса сказала, что они тут живут.

– Если эта склерозная бабка нас не вспомнит, придется идти на берег и ночевать под какой-нибудь лодкой. Я бы в общем-то не прочь, но только в хорошую погоду, – сказала Овчарка.

Однако их узнали, и впустили, и даже напоили чаем. За окном лило как из ведра. Подруги разделись, намазались одеколоном, чтоб не чесались комариные укусы, и улеглись. Они долго лежали молча. Наконец Овчарка сказала:

– Холод жуткий. Согреться не могу.

– Ага. У меня ноги ледяные.

– Послушай, давай сверху куртки положим и еще какое-нибудь барахло. Теплее будет.

– Давай.

Они вылезли из кроватей и, ступая на цыпочках по холодному полу, направились к своим сумкам. Они навалили поверх одеял все, что можно, и легли опять. Овчарка грела свои ступни руками.

– Вот будет хорошо, если тут крыша протекает.

– Вполне возможно. Дождь сильный, а домик древний, – сказала Васса в темноте.

– Ты умеешь поднять настроение. А что твои знакомые говорили о здешней погоде?

– Ну, что иногда в августе здесь бывает дождь.

– Твои знакомые, наверное, как маленькие детки, слова все время путают. Вот и в твоем случае надо было сказать «всегда», а они сказали «иногда». Чего ж их винить, эти два слова очень похожи.

– Кончай издеваться, – сказала Васса, и они снова надолго замолчали.

Потом Овчарка спросила:

– Ты о чем думаешь?

– Да ни о чем.

– Ври больше. О Москве ты думаешь. И о своем разводе. А мы ведь договорились – никаких грустных мыслей в ближайшие три недели.

Васса печально усмехнулась:

– Я не думаю. Оно само думается. Мыслям не прикажешь – лезут ведь в голову, и все.

– Не печалься. Вот увидишь, я тебе помогу.

– Ох, Овчарка, ты если бы все знала, может, со мной и разговаривать в жизни больше не стала бы. Он, Валерка, про меня знаешь что всем рассказывает? Скоро на улицу нельзя выйти будет. На работе и то все шепчутся. И в том, что он говорит, – не только одни враки.

– Что это я знать должна, скажи на милость? Ты с ним сколько прожила?

– Пять лет.

– Стало быть, он тебя знает лет шесть-семь, да?

– Ну и что?

– А я с тобой знакома больше восемнадцати лет. Срок?

– Срок, – согласилась Васса.

– А я тебя уж знаю ой-ой-ой как. И кого я послушаю – твоего дурацкого мужа или себя, по-твоему?

– Не знаю, Овчарка.

– Иди ты! Хуже нет, когда мужик треплется. Как худая баба на лавке у подъезда. Я бы постыдилась. А что в офисе твоем болтают – так им там тоже делать нечего. Распустила. Вернешься – загрузи их работой по самое не балуйся – они и минутки свободной не найдут, чтобы рот открыть. Ты ведь там босс, хозяин-барин, черт побери! А с твоим я поговорю. Он ведь меня боится. Помнишь, как я его остудила тогда, а? Что бы ты без меня делала?

– Как такое забудешь?

Года три назад Васса сильно разругалась с мужем, он влепил ей оплеуху, и Васса, прихватив Катьку, переехала на время к Овчарке. На звонки по совету подруги она не отвечала. Прошла неделя, и муж Вассы заявился к Овчарке на работу. Овчарке позвонили с вахты, сказали, что к ней просится мужчина, звать его так-то. Овчарка ответила, чтобы его не пускали ни под каким видом. Когда вечером Овчарка вышла из офиса, то увидела, что муж Вассы трется за турникетом, ожидая ее.

– Вот настырный, – рассердилась Овчарка, – такое упорство бы на благую цель.

Она ретировалась и зашла в комнатку охраны на первом этаже. Охранники Овчарку знали. Овчарка сказала, что там приперся ее бывший, а ей неохота его видеть. Парни предложили пойти и выставить его так, чтобы он башкой посчитал ступени.

– Нет, – сказала Овчарка, – пока не надо. Вот можно я у вас из окна вылезу?

– Десять баксов – одно вылезание из окна, – пошутили парни.

Овчарка таким образом избежала встречи с мужем Вассы. Она пришла домой, рассказала обо всем подруге.

– Долго он такой блокады не выдержит, прикопается не сегодня, так завтра. Надо тебе с ним поговорить. Раскаялся мужик, это видно. Вот ты только скажи: он тебе нужен?

Васса подумала, подняла глаза на Овчарку:

– Нужен.

– Ну, тогда нет вопросов. Только мы его еще чуть-чуть помурыжим, в воспитательных целях. На звонки по-прежнему не отвечать. Из дома тоже не выходи, Катьку из сада я, как обычно, сама заберу. А через два-три дня коротенько по телефону с ним поговоришь. У тебя синяк на скуле прошел?

– Давно.

– Так вот, скажешь, что пока с ним встретиться не можешь, потому что у тебя челюсть еще не срослась. И скажи, что ты подумываешь о том, чтобы в суд подать за тяжкие телесные повреждения. И что мы с тобой твою травму освидетельствовали, а результаты освидетельствования этого у меня в надежном месте спрятаны. Тут блеф не повредит. И я, пожалуй, их уничтожу, если он тебе за эти все терзания подарит большой бриллиантовый кулон. За моральный ущерб. Пусть потратится, он ведь у нас богатый.

– Овчарка, не смешно!

– Делай, как я говорю. Потом, еще через недельку, встретишься с ним в кафе, не более чем на двадцать минут.

Через месяц отношения между Вассой и ее мужем вроде наладились, но Васса все еще жила у Овчарки. И вот настал день, когда муж Вассы приехал с букетом забирать домой жену и дочку. Овчарка встретила его на пороге.

– Кулон где? – без всяких «здрасте» сказала она.

Валера протянул футляр.

Овчарка скрылась в квартире, потом вышла оттуда, заперла дверь на ключ.

– Что это ты делаешь?

– Запираю двери, не видишь.

– Позови, пожалуйста, Вассу.

– Васса отсюда не выйдет.

– Дай ключи.

– Попробуй отними. Только не советую. Вот что. Ты мне дашь обещание сейчас, что ни разу больше на нее руку не поднимешь. А если сбрехнешь – то у меня разговор будет короткий, у меня, знаешь ли, подруга всего одна. Клянись здоровьем и жизнью своей дочери. Надеюсь, она для тебя что-нибудь значит.

Спустя пять минут Овчарка отперла двери и из квартиры вышла Васса, красивая, в сиреневом костюме, пахнущая духами и улыбающаяся.

– Ты как после курорта, – сказала Овчарка, – вот твой муж, поезжай. А еще отдохнуть от него захочешь, так пожалуйста, приходи. Гляди, – сказала она Вассиному мужу как бы в шутку, – какая у тебя жена, чего тебе еще надо. Ее счастье будет, если ты не изменишься и ничего не усвоишь из того, что я тебе сказала. Просватаем ее без проблем.

Муж Вассы схватил жену за руку и скатился вниз по лестнице как ошпаренный. Овчарка захохотала и вернулась в квартиру.

Они вспоминали, вспоминали этот случай, смеясь по обыкновению, а потом заснули.

Когда они проснулись наутро, дождь по-прежнему барабанил по стеклу. Овчарка долго лежала в постели, потому что на холод вылезать было неохота. В конце концов, если бы не зов природы, она бы так и провалялась весь день. Вассы не было. Овчарка натянула джинсы, штормовку и побежала под дождем за огород в сортир. Когда она вернулась, повесила штормовку на спинку стула и завалилась обратно в постель, явилась Васса с красным пакетом в руках.

– Я ходила в турбюро, экскурсию на гору с маяком отменили, потому что ливень. Деньги мне вернули.

– Ну вот, – огорчилась Овчарка, – в комнате сидеть можно было и в Москве.

– Только что прибыл катер с десятью эмчеэсовцами. Ты помнишь «Лорелею»?

– Какую еще «Лорелею»?

– Тайфун «Лорелея».

– Так ведь говорили, что он рассыплется в море.

– Не рассыпался. И даже идет сюда. В Мурманске ночью сегодня деревья повалил, посрывал крыши. Говорят, жертв нет. Так что этот дождь неспроста. Вон и наша хозяйка говорит, что здесь в августе такого отродясь не было. Ты бы поглядела, что там с морем творится. Эти эмчеэсовцы все прибыли зеленые. Говорят, в море больше никто не выйдет сегодня.

Овчарка вскочила на кровати и в восторге запрыгала по ней в одной футболке и трусах:

– Тайфун! Вот здорово! Не может быть, чтоб мне так повезло! Я на острове, и сюда прет тайфун! – Пружины жалобно стонали.

– Вряд ли тут есть что-то здоровское, – сказала Васса и поставила сохнуть на пол раскрытый зонтик. – Если тайфун досюда дойдет, то все разнесет в щепки. Здесь почти все дома деревянные. Эти из МЧС говорят, что, если он придет все-таки, придется всех прятать в катакомбах под монастырем. Они уже пошли к монахам договариваться. Овчарка, когда мы отсюда съедем, нам придется оплатить новый диван. Наш бюджет этого не выдержит.

Тут Овчарка перестала прыгать, потому что ей в голову пришла тревожная мысль.

– А что, есть вероятность, что тайфун не дойдет досюда?

– Есть. По радио сказали, что он набрал силу и вряд ли рассыплется теперь. Просто он может обойти остров стороной.

– Ой, хоть бы не обошел!

Они отправились на кухню. Хозяйка раздобрилась, дала им к чаю пирогов с грибами. Она все время охала:

– Всю жизнь прожила тут, и вот тебе – буря идет! Это все отчего? Шибко все стали умные, ракеты запускают, за границей детей без матери, говорят, уже могут родить. А Бог вот и показывает нам, что не такие уж мы и шибко умные. Вот и послал напасть! Только если что, вместе с грешниками ведь и безгрешные пропадут. Я вот, к примеру, чем виновата? – Оказалось, что старушка уже сложила в узел чистое белье, свои золотые сережки и два кольца, две тысячи рублей денег, пенсионное удостоверение, ветеранское, паспорт, старую икону Богородицы и положила узел при входе, чтоб в случае чего схватить и бежать. Овчаркины восторги она не одобрила: – Все равно что малый ребенок глупый. Тебе все развлеченье. А у нас всех одна только жизнь, и та у Бога в руках.

Овчарка после завтрака пошла на причал поглядеть погоду. Замерзшая Васса сказала, что останется дома. Овчарка прихватила с собой Вассин зонтик, но скоро его закрыла – ветер вывертывал его наизнанку, почти вырывал из рук. Дождь хлестал по лицу, и Овчарка натянула по самые глаза штормовку и шла глядя не вперед, а под ноги. Море почернело. На причале привязанные лодочки прыгали как пенопластовые.

«Похоже, будет», – подумала взволнованно Овчарка.

На причале она встретила все того же матроса со «Святителя Николая». Неподалеку трудники относили в сарай подальше от моря свежий тес, который сгрузили вчера с баржи. Матрос им помогал. Наконец они все перетаскали. Они накрыли тес рубероидом, прижали его аккуратно кирпичами и закрыли сарай на большой замок.

«Пустое дело, если «Лорелея» придет, – сарайчик почти у самой воды», – подумала Овчарка.

Она поздоровалась с матросом и спросила почему-то про коричневую сумку Шуры Каретной. Матросу было не до сумки. Овчарку это тоже не должно вроде бы занимать. Но почему-то занимало.

– Какая сумка? – спросил он.

Овчарка напомнила какая.

– А, так Аслан ее еще сегодня утром отдал, – сказал матрос, морщась от дождя, который колотил его по лицу.

– Кому?

– Ну, Шуре этой, как ее там, Каретовой. Пришла в белом такая, сказала, что это ее.

– А это точно Каретная была?

– С чего ей врать? Я-то саму ее не видел – я эмчеэсовцев тогда еще вез. Ну, Аслан, как я его и учил, спросил, какая именно сумка. Она и сказала, мол, такая-то. Даже сказала, что там ручка одна немного надорвана. Все чин чином. Мы в сумку эту даже не заглядывали. Если эта Каретная чего и недосчиталась, так это не мы виноваты. – Он вытащил из кармана мокрый платок и стал вытирать лицо. – А ты что, козу прикупила?

Овчарка обернулась и выругалась про себя – на причале у нее за спиной стояла вчерашняя коза. Она все время мемекала.

– Вот привязалась! – рассердилась она. – Чего ей надо от меня, не пойму. Чего орешь, дура?

– Доить просит – вон вымя какое. Доить умеешь?

– Нет. – Овчарка чувствовала себя полной идиоткой.

– Ну ничего, научишься, – хохотнул парень и пошел к трудникам.

Овчарка увидела, что палатка, где работал Аслан, закрыта, тенты рядом с ней для любителей попить пиво на дорожку убраны, как и два пластмассовых столика. Она попыталась спрятаться от козы за палаткой, но та ее мгновенно отыскала. Овчарка дошла до магазина на площади. На улице было пустынно – полудикие коты и бродячие собаки попрятались кто куда, людей ей тоже встретилось по дороге немного. Овчарка купила сосисок и порошковое пюре – на обед, чтоб больше не выходить сегодня им с Вассой на ливень. Ей хотелось сырных чипсов, без которых она в Москве и дня не могла прожить. Но в магазине их не было. Овчарка зашла даже в столовую, но и там их не оказалось. Она отправилась домой, ворча:

– Нет, этот остров меня доконает! Здесь нет сырных чипсов! Здесь гуляют сумасшедшие козы! Если здесь еще и тайфуна не будет, я улечу ближайшим кукурузником! Эй, ты, – обратилась она к козе, – я тебя доить не буду, даже не надейся! Не умею и не хочу! Иди к своей хозяйке, она тебя, наверное, заждалась.

Вернувшись домой, она спросила старуху хозяйку, не знает ли она, чья это коза.

– У нее ошейник и бубенчик, она точно не бесхозная.

Старушка, выглянув в окно, долго смотрела на мокрую козу и сказала:

– Что-то не видела я ни у кого такой. Подоить бы ее надо, чего мучить-то. Доить умеешь?

– Нет, – сквозь зубы процедила Овчарка, ругаясь про себя.

– Ну, это дело простое, научу.

Козу отвели в сарай в огороде. Принесли ведерко.

– Вымя сперва вымыть надо и вытереть насухо. А перед дойкой-то что-нибудь вкусное дать, – учила старушка.

Она сунула козе морковку. У Овчарки дело сразу пошло на лад. Теперь коза стояла спокойно. Старушка держала козу за ошейник. Васса стояла в дверях и издевалась:

– Ты свой талант в землю зарыла. Тебе надо в доярки было идти. Ой, пойду возьму фотик. Не каждый день такое увидишь. Вот нащелкаю компроматов!

Она убежала и вернулась с «мыльницей». Когда сверкнула вспышка, коза вырвалась от старухи и пошла нарезать круги по сараю, мекая дурным голосом и все сшибая на своем пути: ведра, грабли, старушку. В конце концов она выскочила из сарая. В сарае царил полный разгром. Овчарка помогла старушке подняться. Старушка заковыляла к выходу, Васса бормотала извинения. Ведерко с молоко чудом осталось в целости. Выйдя, старуха увидела, что коза топчется на свекольной грядке и ест ботву.

– Ой, гони, гони! – закричала она. – Все ж пожрет!

Васса, которая чувствовала себя виноватой, вооружилась прутиком и выгнала козу за забор.

– Догадалась, – ворчала Овчарка Вассе, неся ведерко к дому, – ты б еще петарду взорвала!

– Я не знала. У меня вспышка очень редко срабатывает.

Они пообедали. Хотя было всего три часа дня, небо вдруг почернело, словно наступили сумерки. Дождь не переставал. Хотели зажечь счет, но выяснилось, что электричество отключили. А потом в поселке завыли собаки. Все, как по команде. Хозяйка закрестилась, Овчарке тоже стало не по себе.

– Чего это они, – тихо сказала она Вассе, – может, тайфун чуют?

– Наверняка. Жаль, радио не работает.

– Да тут и без радио все понятно. День, а темно как ночью. Слушай, может, козу в сарай пустить?

– Ага, я так и знала, что ты к ней неравнодушна.

– Да ну тебя! Мокнет она, жалко ее, живое существо все-таки.

Тут кто-то так громко в дверь забарабанил, что все подскочили. Это оказалась соседка хозяйки. Всклокоченная и мокрая.