Наталия Хомякова
Ништяк, браток! Антология шансона. Хиты, изменившие русскую культуру
Предисловие
Смысл настоящего русского шансона давно затерялся. Многие слушатели уже, наверное, перестали понимать, почему самый популярный российский жанр музыки назван французским словом. Вопросов, кроме этого, много. Обязательно ли исполнителю шансона петь про лагеря? Или можно про рассветы и туманы? Шансон – это контркультура или настоящая народная музыка? Что общего между группой «Воровайки» и песнями Высоцкого? Почему губит «к одиннадцати туз»? Кто виноват в такой бесконечной популярности жанра? И что теперь делать?
Для массового меломана русский шансон всегда считался идеальным примером «музыки плохого вкуса». Он всегда играл из тачек бомбил или маршруточников, попадаясь обычному человеку во время езды по делам, случайно, без спроса, чем еще больше раздражал своим наглым существованием. Это был совсем другой мир – совершенно не тех людей, которые заказывают кофе на альтернативном молоке. В начале нулевых еще был мем – «Россия айфона против России шансона». Подразумевалось, что это две страны, в которых живут не просто разные люди – а разные расы, как во «Властелине колец» эльфы и хоббиты. Тогда смартфон еще считался уделом столиц.
С тех пор прошло десять лет, технологии изменились, телефоны с экраном появились у всех, а быстрый интернет проник в самую забытую глубинку. И тут оказалось, что никакой разницы между людьми не существует, Россия на самом деле одна – и шансон в ней по-прежнему самый популярный жанр. Его теперь ценят даже подростки, особенно если в музыке есть низкие биты и харизматичный флоу. Новое поколение победило стереотипы отцов – и шансон вновь заиграл на полную.
И тут пора признать очевидное – мы не знаем свою собственную культуру, не изучаем ее и до сих пор немного стыдимся. Наши меломаны помнят, в какой комнате жил Джон Леннон, но не знают биографию Петра Лещенко. На полках наших магазинов лежат тонны переводных книг про западных звезд регги, кантри, панка и рока, но нет ни одной про самый популярный жанр музыки в России. Русскому шансону досталось самое большое число упреков, которые появились в первую очередь от незнания, и целенаправленного непонимания.
Надо ли объяснять, что этот уникальный – даже для мира – жанр городской русской песни заслуживает тщательного изучения? Что эти песни – от «Мурки» и «Бубличков» до «Рюмки водки» и «Третьего сентября» – олицетворяют собой целый век настоящей народной культуры? Нашей с вами культуры. Что эта музыка появилась в бобинах и плейлистах не по заказу партии или рыночной экономики, а просто потому что люди ее любят и слушают. И, возможно, если ответить на вопрос «Что такое русский шансон?», то можно понять, кто такие мы с вами. По крайней мере надо попытаться.
Олег Кармунин,музыкальный критик
Начало
Не люблю фразу «культурный код», потому что уж очень она избитая. Но при этом не знаю ни одного человека в стране старше 18 лет, кто на фразу «Владимирский централ» не пропел бы «ветер северный» – это наш культурный код, получается. И «Мурка», и «Вези меня, извозчик», и «Вальс-бостон», и сотни других песен шансона, которые точно знакомы каждому русскоговорящему человеку. Их можно не любить, не слушать по дороге на работу и не включать своим детям для расширения музыкального кругозора. Но не знать – не получается.
Вокруг жанра существует огромное количество стереотипов: его слушают и в нем работают только сидевшие; если ты любишь шансон, то у тебя «плохой музыкальный вкус»; это песни «для бати» и «разведенок», а главное – шансон умер, его больше не модно слушать и любить. Все совсем не так.
Шансон – это не про музыку. Это про людей, их настроение, состояние души, атмосферу. Это песни и анекдоты, книжки и сериалы. Это отдельный большой мир, в котором любой человек может найти что-то свое. И это огромная часть русской культуры, абсолютно самобытная и ни на что не похожая, которую интересно исследовать и в которую интересно погружаться.
Самое увлекательное в этой культуре – судьбы. Авторов, артистов, слушателей и самих песен. Ни один другой музыкальный жанр не может похвастаться такой большой и захватывающей биографией, ведь только шансон сопровождал историю России как минимум со второй половины XIX века – каторжными песнями, частушками и анекдотами, городскими романсами. Тогда событие было рассказано «утром в газете, а вечером в куплете».
В ХХ веке жанр тоже подстраивался под исторические события: то звучал на каждом углу и в каждом кабаке, то был запрещен и уходил в подполье. То спасал ментальное здоровье заключенных в лагерях, то зазвучал на прокуренных кухнях и нелегальных квартирниках, попадая на любительские магнитные записи и пластинки «на костях». В 90-х шансон, кажется, был везде: на рынках, в такси, в поездах, в кабинетах отделов кадров и бухгалтерий. А в «нулевые» смешался с российским шоу-бизнесом и разжился не только деньгами, но и огромным количеством новых имен.
Сегодня шансон – это насыщенная музыкальная палитра. Городские романсы, блатняк, цыганские и кавказские, каторжные и лагерные песни, бардовский и эстрадный шансон и с недавних пор шансон-рэп – все эти направления входят в жанр. Точно так же как есть панк-, поп-, глэм- и прочий рок, но это по-прежнему рок-музыка, шансон имеет разные направления. Можно с этим спорить, можно не причислять себя к шансону и говорить, что ты поешь или слушаешь блат-поп, например, а не шансон-группу «Воровайки». Пожалуйста, никто не запрещает. Шансон – это вообще про свободу выбора.
В названиях глав этой книги упоминается 35 песен. Но в тексте их будет значительно больше. Просто нужно от чего-то оттолкнуться, чтобы начать рассказывать про те самые судьбы, из которых шансон сплетен. Историй этих наберется на десятки томов, но начинать нужно с базы. Шансон гостеприимен и рад всем, кто готов с ним дружить. А значит: приходите в мой дом, мои двери открыты!
Глава 1. Замучен тяжелой неволей
«Немного в этой песне слов, не особенно богата она содержанием, но слова ее не мимо идут, а содержание и склад ее, и особенно напев, трогают не одни только мягкие, настроенные на благотворение сердца», – писал в 1871 году этнограф и автор книги «Сибирь и каторга» Сергей Максимов.
Каторжная песня всегда тоскливая, пробирающая своей болью до самых костей. А потому она так понятна и близка слушателю, который готов эту боль разделить и прочувствовать на себе, пусть он и никогда не был на каторге.
В тюрьмах и на воле распевались «Ах ты доля», «Посреди палат каменных», «Грозно и пенясь катаются волны», «Бродяга и урядник» и другие песни. Они передавались из уст в уста, потому их тексты часто менялись, но суть сохранялась. В 1912 году Вильгельм Гартевельд – собиратель каторжного фольклора – издал сборник «Песни каторги. Песни сибирских каторжан, беглых и бродяг». Во введении он сразу отметил: «Многие песни были записаны в нескольких вариантах, здесь напечатанные – наиболее известные из них, хотя и не самые совершенные».
Одна из самых известных песен заключенных – «Замучен тяжелой неволей», написанная в 1876 году, стала не просто шлягером каторжников и вольных слушателей, но и похоронным маршем, под который в 1924 году провожали Владимира Ленина. А позже она вышла на грампластинке с подписью:
«Замучен тяжелой неволей»
(Любимая песня ИЛЬИЧА)
Почему именно эту композицию так любил вождь пролетариев – неизвестно. Он вообще к музыке был неравнодушен. Некоторые исследователи указывают, что Ленин был не прочь взять кружку холодного пива и гитару, сбацать что-нибудь про тюрьму и волю. Однако у выбранной Ильичом песни интересна сама история создания.
Каторжная песня от каторжника и про каторжника
Одиночный узник Петропавловской крепости Григорий Мачтет оказался в заключении не случайно. Уже в четвертом классе школы его исключили из гимназии, потому что он никак не сочувствовал участникам польского восстания 1863 года. Из следующей гимназии его тоже выгнали за политическую неблагонадежность. Тем не менее Мачтет стал учителем истории и географии, а после принял участие в народническом революционном движении и поехал в США, чтобы там организовать земледельческие коммуны. Из Америки вернулся в 1875 году в Петербург, но уже через год оказался в заключении.
В крепости Григорий написал стихотворение «Последнее прости» об умершем в тюрьме от туберкулеза Петре Чернышеве. Это был студент, участник «хождений в народ». Он даже суда не дождался, не сказал последнее слово, а его похороны превратились в антиправительственную демонстрацию. Мачтет, находясь в крепости, выйти на улицу с сотоварищами не мог, поэтому он переправил свои стихи в Лондон через единомышленников, где их анонимно опубликовали в газете «Вперед». Эти же единомышленники положили стихи на страдальческую мелодию, так появилась песня-рыдание.
По сюжету некий герой почил в борьбе за народное дело, которому служил недолго, но честно. Его соратники сами закрыли глаза погибшему, чтобы враг никак над ним не глумился. И теперь соратники готовы мстить беспощадно за своего героя. И пусть им будет тяжело, но за свое дело они готовы так же погибнуть, как их друг. Такая смерть – не стыдная, а напротив – очень почитаемая.
В то же время звучала песня с аналогичным содержанием – «Вы жертвою пали». Ее популярность была соизмерима с той композицией, что особенно полюбил Ленин.
Специалисты Института криминалистики при прокуратуре СССР проводили экспертизу хранящегося в фонде П. Л. Лаврова стихотворения и указали, что «авторство безоговорочно не установлено». Но на пластинках автором на всякий случай указали не Мачтета, а «хранителя фонда» – Лаврова. Песня и без указания ее создателей довольно быстро ушла в народ. Кроме того, на мотив «Замучен тяжелой неволей» в 1889 году в США появилась песня еврейских рабочих-анархистов In kamf, слова – Давида Эдельштадта.
Григорий Мачтет из Петропавловской крепости был отправлен в Сибирь, женился на политической ссыльной Елене Медведевой. После ссылки жил в Твери, Житомире, Зарайске. В 1900 году ему разрешили вернуться в Петербург. Год спустя он поехал к сестре в Ялту, где у него остановилось сердце. А творение его продолжало жить. Примерно до середины 1950-х на русском языке песня была популярна; говорят, что перед расстрелом в 1942 году подпольщики-молодогвардейцы пели ее в Краснодоне.
Почему это все важно
Песня заключенных за последние 150 лет трансформировалась. И по своему содержанию, и по мелодии, и по посылу. В конце XIX – начале ХХ веков каторжные песни были надрывными, полными возмущения о несправедливости всего мира к происходящему. Чаще их писали и пели политзаключенные, которых судьба страны больше беспокоила, чем собственная.
С появлением ГУЛАГа эта тематика сохранилась, но к ней добавились и песни о тоске по себе самому, по воле и той жизни, которая несправедливо была отобрана. Стали чаще петь о маме, о любимых, о том, как начнут жить, когда вернутся из лагеря. Причем без рвения мстить и ломать систему, а с желанием просто жить. Обнять близких, поесть домашней еды, прогуляться по любимым улицам.
Позже в лагерную тему вмешалась преступная. Тюрьма все чаще воспевалась как дом родной. А несправедливость волновала не с точки зрения глобальных событий или частной жизни, а с точки зрения наказания. Ведь сажают всегда «ни за что», а не просто «за правое дело», как было у каторжников. Украл, потому что имел право. Подрался, значит, так было нужно. Пошли на дело, ведь это было необходимо и правильно. У тюремных песен появляется романтический флер. Плохие парни никогда не оборачиваются на взрыв и никогда не раскаиваются в содеянном. А что там с политическим устройством, так это не важно. У них свои законы и правила.
От песни «Замучен тяжелой неволей» и других песен той эпохи нарратив изменился настолько, что теперь сложно себе представить, чтобы похоронный марш об узнике стал песней, под которую будут кого-то провожать в последний путь. Политзаключенные нашего времени скорее захотят, чтобы их хоронили под стильный бит какого-нибудь оппозиционного рэпера, чем под песню-плач с жаждой мести или под легендарный «Владимирский централ».
А у бандитов, прошедших зоны, есть, вероятно, свои авторские песни. И в них они тоже герои, только своего личного времени. Мстить они вряд ли попросят, самому себе отомстить сложно.
НО ЗНАЕМ, КАК ЗНАЛ ТЫ, РОДИМЫЙ,
ЧТО СКОРО ИЗ НАШИХ КОСТЕЙ
ПОДЫМЕТСЯ МСТИТЕЛЬ СУРОВЫЙ
И БУДЕТ ОН НАС ПОСИЛЬНЕЙ!
https://vk.com/music/playlist/-227895316_1_e8f8d76fafee7b3b70
Глава 2. Мурка
Мы не будем слушать радио, ты лучше споешь мне свою смешную песенку про Мурку.
– Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера. Банда занимал…
– А кто поет эту песню?
– Ну, какая группа?
– Ты сейчас шутишь?
– Ну почему? Я же не могу знать все новые группы.
– Так. Давай лучше спою. Тынц-тынц-тынц… Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера. Банда занималась темными делами, и за ней следила ГУП ЧК. Тунц-тунц-тунц… Мурка, ты мой мур…
– Кто такая «гупчеха»?
– Ты что не слышала этого слова?
– «Гупчеха»? Нет, конечно. Ну, это же смешная песенка, наверное, выдуманное слово. Или «урки» – может, орки? Не?
– Так, давай-ка, нам надо поговорить.
– Ну, давай.
– Ты не знаешь, кто такие урки, хорошо. Ты родилась после Советской власти, выросла в Москве, у тебя все было хорошо. Но если ты не знаешь, что такое ГУП ЧК, то ты не знаешь, что такое ЧК?
– Чека? Единственное число?
– Да.
– Ну, я не знаю, я знаю, что такое «чика», «чикса». Знаешь, как по-американски «девушка». Как «подружка рэпера».
– Прекрасно. Чиксы. А фамилия Дзержинский тебе о чем-нибудь говорит?
– Писатель. Да?
Этот диалог был в фильме «Рассказы», 2012 года. Молодая и очаровательная девушка игриво смеется, пока ее взрослый, седой избранник напевает ей «смешную песенку про Мурку». Наверное, без понимания контекста и встроенных в текст понятий из прошлого, песня и правда кажется забавной, легкой. Только ничего в ней смешного.