Натали Ричардс
Пять абсолютных незнакомцев
Два
Двери аэропорта с тихим шорохом закрываются у нас за спиной. Воздух снаружи весь пропах выхлопами и бензином. Да еще и холод стоит ужасный. Я готова бежать к первой попавшейся машине, но Харпер придется дождаться смотрителя, который должен провести для нее инструкцию или что-то вроде того. Судя по длине очереди, дожидаться придется долго.
Оставшись без Харпер, мы вчетвером долго таращимся друг на друга, пытаясь понять, стоит ли заводить беседу. Я пытаюсь уговорить себя, что мне предстоит приключение, но вид у нас слишком безрадостный для веселых путников. Вот Кайла: бледная, осунувшаяся, смотрит куда-то в пустоту. Брекен: пуговицы рубашки так и трещат на груди, руки нервно подрагивают. Джош вымученно вздыхает, по-сиротски опираясь на костыли. А я-то сама? Заметно ли другим, что моя вселенная прямо сейчас разлетается на тысячи осколков?
Наконец Брекен бормочет, что ему нужно позвонить маме, и заклятие падает. С видимым облегчением мы все киваем и разбредаемся в разные стороны – кто звонить, кто рыться в сумках.
Я на автомате набираю мамин номер и лишь при звуках автоответчика вспоминаю, что она на работе. Я вешаю трубку, не оставив сообщения. Что я могу ей сказать… Про развод по телефону не расспросишь. И уж точно не собираюсь ей рассказывать, что вместо того, чтобы пережидать в аэропорту, я поеду через горы в компании незнакомцев. Ну ладно, мам, что я о себе да о себе… Расскажи мне про свой страшно секретный развод!
Вместо этого я открываю сообщение от Зари. «Когда вы приземляетесь?»
Я набираю ее номер.
До того как нажать кнопку вызова, я позволяю себе крошечный экзистенциальный кризис. С Зари все тоже очень непросто. Сейчас не время вспоминать про болезненный разрыв нашей дружбы, но если пропущу еще один ее концерт, то все усугублю. Зари была против, чтобы я уезжала: это ведь значило, что я пропущу ее прослушивание в Молодежный оркестр Пенсильвании, куда она уже много лет пыталась попасть. В тот год у нее опять не вышло. Меня она в этом не винила, но слово за слово – и мы поругались. Наговорили друг другу лишнего, а потом целую вечность не разговаривали. Прошлым летом мы медленно и осторожно начали общаться снова, и я думала, что окончательно старые раны будут залечены двадцать шестого декабря, когда я приду на ее утренний послепраздничный концерт.
Но похоже, что я туда не попаду. Когда я доберусь домой – а я туда когда-нибудь доберусь, – нам с мамой о многом надо будет поговорить. Конечно, про тетю Фиби, но теперь, когда я знаю про Дэниела… Ох.
Мы с Зари были лучшими подругами с самого детства. Вся эта ссора была страшной глупостью, да и времени уже прошло немало. Но Зари злопамятная… Может, и правда лучше ей не звонить?
Я звоню.
И – черт возьми, Зари, ну зачем! – она берет трубку.
– Черные или серые брюки? – спрашивает она вместо приветствия.
– Серые, – расплывшись в улыбке, отвечаю я.
– Подожди. – Она закрывает динамик рукой и орет на кого-то из братьев.
Я скучала по этому. Мы познакомились, когда нам было по девять и наши матери стали работать в одну смену в больнице. Все эти годы мы словно вели непрекращающийся разговор – стремительный обмен репликами, для которого не нужно было ни приветствий, ни прощаний, ни бессмысленной светской болтовни. Мы просто продолжали с того же места, на котором закончили в прошлый раз. Когда я переехала, долгие паузы в разговоре звучали очень странно.
А потом Фиби заболела раком, и молчания стало больше, чем бесед.
Затем случился пропущенный концерт и ссора. Зари сказала, что я веду себя отстраненно, словно она для меня совсем не важна. Я сказала, что мне важны вещи посерьезнее, чем концерты виолончели и поиски идеального платья на Новый год.
Мы обе были в чем-то правы, и обе повели себя как стервы. Но так уж действуют на людей расстояния. Я не видела ее в школьных коридорах. Мы не наталкивались друг на друга в кофейнях. Наступила тишина, которую прервала пара сообщений следующим летом.
А теперь… Может, наконец мы снова воссоединимся.
Динамик трещит, и Зари пыхтит в трубку:
– Извини. Ты сказала… серые?
– А то.
– Вот и отлично, а то черные мне узковаты.
– Не думаю.
Я твердо намерена продолжать перебрасываться репликами как волейбольным мячом.
– Ну, не знаю, не знаю. Подожди, а ты что, уже прилетела? Я думала, вы позже приземляетесь.
Я вздыхаю.
– Угадай, чей рейс отменили?
– Ого! Полетишь по другому маршруту?
– В аэропорту уже чуть ли не костры разводят, так что вряд ли. Но это даже не самое странное.
– А что самое?
– Ты знала, что мама с Дэниелом разводятся?
– Что? Разводятся?
– Угу.
– Когда? Что, прямо сейчас?
– Нет, прямо две недели назад. Уже развелись. Ну, Дэниел как минимум съехал. Мама тебе что-нибудь про это говорила?
– Нет. Бог его знает почему. – Она шумно вздыхает.
– Какой отстой.
Наступает неловкое молчание.
– Мира, твоя тетя в прошлом году…
– Да, время совсем неподходящее. И она мне ни слова об этом не сказала.
– Похоже, тебе пора домой.
– Абсолютно точно. Меня подбросят студенты, с которыми я познакомилась в самолете.
Не совсем верно: познакомилась я только с Харпер, но это неважно.
– Ты поедешь с незнакомыми людьми?
– А что, у меня есть выбор? Но не переживай: нас везет очень милая девушка. Мы целых шесть часов сидели на соседних сиденьях в самолете.
– А остальные?
…Не знаю, но если они друзья Харпер, то я уверена, что все в порядке. Нужно же мне как-то добраться до дома.
– Да, это точно. Ты же не хочешь пропустить второй по важности концерт в моей жизни.
Она явно шутит, и я вымученно смеюсь в ответ. Во мне закипает прежняя обида из-за старой ссоры. Я чувствую, как на том конце провода начинают кровоточить прежние раны. Но все это было так давно! И мы уже обговорили все по телефону в конце лета. Разговор вышел неловким. Мы договорились начать заново на Рождество. Вернуться к старой дружбе.
Она вздыхает.
– Я не хотела…
– Знаю, знаю, – поспешно перебиваю я.
Я останавливаю Зари, потому что мне совсем не хочется об этом говорить. И думать тоже не хочется. Я хочу попасть домой, хочу понять, что за чертовщина творится с моей мамой.
– Слушай. – Меня внезапно осеняет. – А ты можешь поговорить со своей мамой? Спроси, знает ли она что-нибудь про маму с Дэниелом.
– Да, конечно, – говорит Зари. – Эй, Мира? Ты там давай осторожней, хорошо?
– Разумеется.
– Позвони мне с какой-нибудь заправки. Расскажешь, совсем они чудаки или не очень.
– Договорились. – Я смеюсь.
Как только я вешаю трубку, Харпер жестом подзывает нас ближе. Мы следуем за ней на дальний конец парковки. Когда Харпер нажимает на кнопку ключа, элегантный белый джип моргает фарами. Видимо, на нем мы и поедем. Мы ждем, пока Харпер загружает в багажник дорогого вида кожаный чемодан.
– Давай помогу, – говорит Брекен, хватая мой гигантский рюкзак.
Я повожу ноющим плечом.
– Спасибо. Осторожнее: защелка на нем совсем разболталась. Извини.
– Да уж, бывает, – говорит Брекен, хотя по его новеньким, словно купленным только что в аэропорту, черным чемоданам и не скажешь.
Джош с мучительной неловкостью балансирует сначала на одном костыле, потом на другом, чтобы снять сумку через плечо. Я делаю неопределенный жест на случай, если ему понадобится помощь, но он лишь краснеет и начинает двигаться быстрее. Надеюсь, он не решил, что я его подгоняю.
– И тебе разрешили взять в аренду эту машину? – спрашивает Кайла у Харпер.
Брекен держит в руках ее поистрепавшуюся дорожную сумку в цветочек.
Харпер отчаянно набирает сообщение и не поднимает глаза.
– Они разрешат что угодно, если достаточно заплатить.
– Мисс Чанг?
Харпер кидает взгляд на приближающегося смотрителя. Он держит в руках массивную черную сумку и мотки серебристой цепи. Это от снега на дорогах. Я выглядываю за стены парковки: там по-прежнему вьются снежинки. Падая на землю, они тают. Не похоже, что нам понадобятся цепи на колеса, но у смотрителя такой вид, словно конец человечества уже близок. Он объясняет, как обмотать цепи вокруг колес, и показывает на лопату и сигнальные ракеты. Куда, по его мнению, мы собираемся? В северную часть Сибири? Похоже, мужик твердо намерен доставить нас туда в полной сохранности. Вдобавок он так пресмыкается, что мне становится не на шутку любопытно, сколько денег отвалила ему Харпер.
Однако машина выглядит вместительной и надежной. Вдобавок я поеду бесплатно, а значит, надо заткнуться и радоваться.
Брекен кладет мой рюкзак рядом со своими чемоданами и сумкой Кайлы. Он слегка двигает чемодан Харпер. Может, его собственный багаж и хорош, но логотип на чемодане Харпер говорит мне, что она потратила на поклажу больше, чем стоит моя машина. Такая роскошная кожа, такая гладкая медная фурнитура.
Разложив все в наилучшем виде, Брекен делает шаг назад, но Кайла наклоняется над багажником, чтобы засунуть что-то в рюкзак и расставить сумки по своему вкусу. Я наблюдаю, одновременно пытаясь понять, как бы я ее нарисовала. Кайла похожа на пересвеченную фотографию: белая кожа, блеклые глаза и такие светлые волосы, что в странном свете фонарей парковки они кажутся серебристыми. Когда она поворачивается и ловит мой пристальный взгляд, я быстро улыбаюсь. Надеюсь, по мне не видно, как я смутилась.
– Ты из Сан-Диего? – спрашивает она.
– Вообще-то из Питтсбурга. Мой папа…
Я закашливаюсь. Харпер думает, что я хожу в университет. Если она узнает, что я еще школьница, то, как знать, может, она откажется меня везти. На такой риск я пойти не могу.
– Извини. Я там учусь. А ты?
– Что-то вроде того. – Пожимая плечами, она отводит взгляд.
– А где в Питтсбурге ты живешь? – спрашивает меня Брекен, наконец закрывая багажник.
– Белтцхувер. А ты?
– Эджворт.
Несложно догадаться по его дорогим джинсам и новеньким ботинкам. Однако если Брекен и думает что-то по поводу моего бедного района, по нему этого не скажешь.
– Харпер говорила, ты художница? – еле слышно выдыхает Кайла, взмахивая бледными волосами. – Скульптор или…
Я облегченно выдыхаю.
– В основном занимаюсь живописью. Природа, городские пейзажи.
– Что тебя вдохновляет? – тихо спрашивает Джош.
Я переминаюсь с ноги на ногу, внезапно осознавая, что на меня пристально смотрят два симпатичных взрослых парня. Они ждут ответа.
Хорошо, что мы говорим про искусство. Про него я могу говорить часами. Оно – центр моей вселенной. Я знаю, что вряд ли смогу зарабатывать рисованием, но искусство обязательно должно быть в моей жизни. Может, стану преподавать. Или пойду работать в музей. Или реставратором. Меня не надо вдохновлять на искусство; оно само – главное вдохновение моей жизни. Но я знаю, что Джош ждет другого ответа.
– Больше других на меня повлияли Густав Климт и Джейкоб Лоуренс. Они очень разные, но их картины меня одинаково трогают.
Джош склоняет голову набок.
– Тебя трогают картины? Я думал, художники вдохновляются жизнью, а не другими художниками.
Я смеюсь.
– Ну да, но почти все художники, которых я знаю, вдохновляются более искусными мастерами. Когда мы можем прочувствовать чужую работу, то можем творить и сами. Такие связи – это главное, что есть в мире.
– Связи… – медленно говорит Джош, улыбаясь шире.
Не могу понять: то ли он искренне, то ли дразнит меня, но мне все равно. Я улыбаюсь в ответ и разворачиваюсь к машине.
Для арендованной она вовсе не дурна. Кожаные сиденья, и столько подставок для напитков, что нам всем нужно по три стакана, чтобы заполнить их все. Мы без разговоров загружаемся внутрь. Харпер теребит в руках аптечку, расстегивая и застегивая молнию. Наконец она убирает ее под сиденье. Брекен садится рядом с ней, а Кайла размещается рядом со мной на заднем сиденье. Харпер снова набирает сообщения. Брекен разглядывает маршрут на телефоне. Джош все еще возится со своей сумкой, и я могла бы выбраться из машины и заставить его сесть посередине, но он и так на костылях, зачем терзать его еще сильнее. Когда он садится рядом, я двигаюсь на сиденье, чтобы ему досталось побольше места.
Так странно ехать куда-то с четырьмя совершенно незнакомыми людьми. Я рада, что Брекен сел спереди. Он нервно стрекочет про обходные маршруты и прогноз погоды. Нагоняет страху, хотя на дороге ни снежинки. Вдобавок Брекен какой-то… напряженный. Может, дело во взгляде. Или в том, как у него дрожат руки. В любом случае я рада, что он не сидит рядом со мной.
Мои соседи по сиденью по сравнению с ним кажутся совсем расслабленными. Кайла прислонилась к окну, словно собираясь вздремнуть, а Джош пытается найти место для своих костылей. Из-за них под ногами практически не остается места.
– Давай помогу, – предлагаю я.
Он оглядывает меня долгим взглядом и неохотно протягивает костыли. Ладненько. Он милый, но немного странноватый. Я кладу костыли один на другой поверх нашего багажа.
– Спасибо, – несколько нервно благодарит меня он.
Может, решил, что я с ним флиртую? Ну и подумаешь. Наверняка в колледже у него есть какая-нибудь выпендрежная подружка. Изучает поэзию и феминизм, носит челку и обклеивает ноутбук антикапиталистическими наклейками.
И все же, когда он пытается подвинуть ногу и тихо стонет от боли, я сочувственно морщусь.
– В аэропорту, наверно, несладко пришлось? – спрашиваю я, кивая на коленную скобу.
– Ну… По-разному.
Он хмурится.
– И как ты справился?
– Я провожу социальный эксперимент, – со смешком отвечает он. – Давай, угадай.
– Что угадать? – Я недоуменно наклоняю голову.
– Как думаешь, что случилось с моим коленом?
– Спортивная травма, – ответила Харпер, хотя он спрашивал меня. – И еще, судя по твоему комментарию, ты изучаешь психологию.
А если судить по ее собственному комментарию, они с Джошем явно не друзья. Наверно, она просто из тех популярных девчонок, которые всех знакомых называют друзьями.
– Да нет, какой тут спорт! – возражает Брекен, даже не оглядываясь на Джоша. – Я думаю, на ступеньке поскользнулся.
– Вы оба не правы. Но ваши ответы я запомню на будущее, – с широкой улыбкой говорит Джош. – Мира?
Он явно ждет моего ответа.
– Думаю, на тебя напал бродячий медведь.
– Бродячий медведь… – Он улыбается еще шире. – Пока что это мой самый любимый вариант.
Ну ладно, может, не такой уж он и выпендрежный. И довольно смазливый… ну, как смазливый бариста из кофейни. Как и половина парней в модных кофешопах Сан-Диего, он высокий, светловолосый и давно нуждается в стрижке. Его одежду мне почти не видно со своего места, но вот перчатки все в дырах. Пока Харпер крутит руль, выбираясь с парковки, он достает «Превращение» Кафки и красную ручку. Не хватает лишь зерен темной обжарки и мрачного гитариста в углу.
– Ехать придется долго, – тихо говорит Харпер, выезжая на дорожку от гаража.
Брекен елозит на сиденье, оглядывается по сторонам, а потом расправляет плечи, словно решил, что пора сделать важный шаг. Он первым успевает дотянуться до радио и начинает перебирать станции.
– Нужно включить новости. Вдруг сообщат о какой-нибудь аварии. Или что где-нибудь дорогу перекрыли.
– Пока что дороги в полном порядке. Если что, у нас с собой есть все, чтобы попасть домой на Рождество: цепи на колеса и сигнальные ракеты.
Я беру в руки телефон. Как хорошо, что мы поехали. Всего шесть неловких часов в машине с незнакомыми людьми – и я попаду домой, к маме. Все будет хорошо. Мы поговорим. Я поругаю ее за то, что она ничего мне не рассказала. Она мне все объяснит. Мы оставим ссору в прошлом.
– А ты на каком факультете? – спрашивает меня Джош, улыбаясь, точно уже знает ответ.
Я знаю, что это виноват Кафка. Мальчики из кофеен уверены, что все знают заранее.
– Я пока не выбрала специальность, – быстро отвечаю я, не смутившись собственной лжи. – А ты?
Он пожимает плечами.
– Вообще я учусь на бизнесе, но в последнее время меня интересуют совсем другие вещи.
– Так, предупреждение, – говорит Брекен. – Похоже, надвигается буря.
Я смотрю на электронное табло над шоссе. Огромные мигающие буквы. «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: МЕТЕЛЬ. 13.00 суббота – 8.00 воскресенье».
Я выглядываю из окон: дороги сухие, порхают мелкие снежинки. Может, снежинок стало больше?
Проверяю часы на табло. 11.28.
Пока что на метель не похоже, но как знать.
Три
Нас впервые заносит на участке дороги, который совсем не выглядит опасным. Ничего серьезного: просто машину чуть повело в сторону. Мы скорее удивились, чем напугались. У меня даже пульс не успел ускориться, как электронный датчик пробуксовки уже взял все под контроль. Асфальт по-прежнему выглядит сухим. Неужели ледяная корка?
Ну или просто попался скользкий пятачок.
Я проверяю ремень безопасности. Вроде не разболтался. В самолетах летать безопасно, а вот машины – совсем другое дело. Я провела много времени в этих горах… Не помню, когда в последний раз в Пенсильвании случалась метель, которая не закончилась бы какой-нибудь страшной аварией.
Конечно, не все дороги настолько ужасные. Просто несколько обледенелых участков. Мы едем не спеша; снег теперь падает быстрее, и на лобовом стекле растет слой льда. Никаких запасов омывайки не хватит, чтобы его счистить.
– Черт…
Голос Харпер звучит пискляво и напряженно.
– Черт, ничего не вижу из-за этого льда.
– Давай пересяду за руль, – предлагает Брекен. – Я учился водить на севере штата, так что эта погода для меня пустяки.
– Не, все в порядке. Просто бесит эта наледь.
Я уставилась в окно, предаваясь ленивым размышлениям. Это что, правда метель? А с какой скоростью мы едем? И как дела у мамы? За мной что, кто-то следит?
Я резко выпрямляюсь. Какой странный вопрос пришел мне в голову. Еще удивительнее, что холодок все еще бежит у меня по спине и волоски на руках встали дыбом. Я оглядываюсь: именно так себя чувствуешь, когда за тобой кто-то наблюдает. Но нет, попутчики не обращают на меня никакого внимания. Харпер на переднем сиденье со вздохом нажимает кнопку очистки стекол. Обледенелые дворники медленно волокут по стеклу потоки мутно-мятной жидкости с комочками дорожной соли.
– Нет, совсем плохо видно, – признает Харпер, замедляя ход.
– Просто следуй за машиной впереди, – говорит Брекен. – И, честно, я могу повести вместе тебя.
– Спасибо, не надо, – отвечает Харпер, крепче вцепляясь в руль. – Я шесть месяцев жила с мамой в Китае. Водила машину по трассе Сычуань – Тибет. Сотню раз. Уж как-нибудь справлюсь.
Брекен смеется.
– Сычу… что?
– Сычуань – Тибет. В Китае. Ну, знаешь, есть такая страна в Азии.
Харпер вроде как его поддразнивает, но я замечаю резкие нотки в ее тоне.
– Я знаю, где находится Китай, – тихо говорит Брекен.
– Прости… – Харпер едет еще медленнее. – Просто… просто очень уж бесит это все.
Я достаю телефон. Дорога, видимо, предстоит долгая, и пора уже сообщить родителям, что меня не украли и не увезли в неведомые дали.
Конечно, лучше не сообщать им, что я решилась поехать в машине с незнакомыми людьми. Но и игнорировать шесть сообщений, от которых мой карман то и дело вибрирует, тоже не стоит.
Папа: Похоже, погода неважная. Напиши, когда доедешь.
Мама: Пропустила твой звонок, но вижу, что все полеты отменили.
Мама: Позвони мне, когда узнаешь, что происходит.
Папа: Звонила мама по поводу рейсов. Тебе нашли гостиницу?
Мама: Обед закончился, но я позвоню тебе в перерыв. Или ты сама позвони!
Мама: Мира? Почему ты не звонишь?
Значит, она не на обеде. Я могу, конечно, ей написать, но ведь маму это не остановит, она все равно мне позвонит. Если я не скажу ей, что позвоню сама и не назначу время. Но какое время?
Прикусив губу, я набираю сообщение им обоим. Надо написать что-то, достаточно приближенное к истине, чтобы не мучиться чувством вины. Но не настолько правдивое, чтобы мама не вызвала внутренние войска мне на подмогу. Я решительно заношу пальцы над экраном.
Я: Все рейсы отменили, но я нашла попутчиков. Соседка по сиденью из Сан-Диего с семьей живут рядом с Питтсбургом. Они арендовали внедорожник, очень надежный. Мам, я позвоню через несколько минут, когда мы остановимся.
Почти сразу высвечивается облачко с многоточием: мама печатает мне ответ. Разумеется. Год назад она лишилась сестры. Пару недель назад – Дэниела. А теперь ее единственная дочь едет сквозь ураган, который, если верить новостям, был точь-в-точь как тот, что довел до каннибализма партию Доннера[1].
Приходит сообщение.
Мама: С кем ты? Какой это внедорожник? Не нравится мне все это.
Я: Не переживай. Дороги не так уж и занесло. Так, пара снежинок. Скоро позвоню тебе. Скучаю, жду встречи!
Мама: Я тоже. Но погода портится. Пожалуйста, позвони мне.
Машина замедляется. Я поднимаю взгляд от телефона и вижу отсветы тормозных фонарей. Снег уже не тает на шоссе: впереди чернеют следы шин на белом.
– Скоро начнутся пробки, – говорит Брекен.
– Думаю, ты прав, – отвечает Джош, освещенный светом мобильника. – Через десять километров все дороги на карте красные. Похоже, там совсем не проехать.
– Может, дорогу перекрыли? – спрашивает Брекен.
– Может, – говорит Джош, – авария?
– Да дороги не такие уж и плохие, – встреваю я.
– А объехать негде? – спрашивает Харпер. – Не хочу застрять в пробке до утра.
– Надо посмотреть, – отвечает Джош. – Наверно, вся эта краснота означает аварию, да?
– Я посмотрю, куда можно съехать, – вздыхает Харпер.
– Давайте остановимся у заправки? – предлагает Брекен. – Если верить телефону, до нее всего километров восемь, сразу за мостом.
Харпер напряженно приподнимает плечи.
– За мостом? А мост разве не обледенеет?
– Думаю, еще как, – отвечаю я.
Снега совсем немного, но он липкий.
– Не переживай, – говорит Джош. – Мы проследим, чтобы все было в порядке.
Да ладно. Спасибо, конечно, за заботу, но если Джош не умеет управлять магией льда, то, думаю, дорогам будет наплевать на его старания.
– Ого! – внезапно воскликнула Кайла.
Почти всю дорогу она спала, а теперь неожиданно выпрямилась на сиденье и прислонила тонкую руку к стеклу. Она смотрит на что-то на дороге. Наверное, авария? Харпер сбавляет скорость. Брекен шепотом матерится. Мне не видно, на что они смотрят. Я извиваюсь на сиденье, пытаясь разглядеть, что скрывают снег и запотевшее стекло. Наконец я понимаю. В канаве колесами кверху лежит спортивная машина. Похожая на перевернутую черепаху с лапками в воздухе и обнажившимся брюшком. У меня сводит живот.
Я знаю, что это: в Филадельфии подобное происходит каждый год. Стоит паре снежинок упасть на дорогу, как водители лишаются последних крупиц здравого смысла. Половина машин плетется со скоростью двадцать километров в час, а другая половина петляет между ними, несясь в четыре раза быстрее.
Обычно именно эти шашечники и переворачиваются, но папа всегда говорил мне, что виноваты копуши. Когда мы проезжаем мимо, я замечаю за машиной парня лет двадцати. Ошарашенно уставившись вдаль, он прижимает к уху телефон. Уверена, сегодня он впервые оценил ремни и подушки безопасности.
На обочине припаркована еще одна машина; из нее выходит широкоплечий мужчина и направляется к перевернутой.
– Вроде обошлось, – говорит Брекен. – Можем ехать дальше.
– Ну ничего себе…
Кайла широко улыбается мне, и в ее сонном взгляде поблескивает восторг. Меня бросает в дрожь.
– Уфф… – Харпер вздыхает. – Все еще ничего не вижу.
Брекен протягивает руку, словно собираясь взяться за руль.
– Эй, не выезжай за полосу.
– Я не вижу, где моя полоса!
– Это все лобовое стекло. – Джош словно читает мои мысли. – Его совсем залепило.
Он прав: на дворниках нарос слой льда; с каждым взмахом они чистят стекло все хуже. Понятия не имею, как Харпер вообще что-то видит сквозь эти крошечные окошки.
– Попробуй опять омывайку, – говорит Брекен, указывая на кнопку справа от руля.
По стеклу потекла жалкая струйка синей жидкости. Очевидно, лед забился и в брызгалку.
– Черт.
– Попробуй хлопнуть, – предлагаю я. – Ну, знаешь, оттянуть дворник и хлопнуть им по стеклу.
Брекен опускает окно. Внутри моментально становится холодно, как в Арктике. Одетой в перчатку рукой он хватает дворник со своей стороны, отводит назад и резко отпускает. Пластик громко шлепает о стекло, из отверстия брызжет снег, но синяя жидкость так и не появляется.
– Ладно, давай теперь с моей стороны, – говорит Харпер. – Я вообще ничего не вижу.
– Мне не дотянуться до твоего. И с моим дворником все равно не сработало. Нам нужно остановиться.
– Нет, нет, мы справимся. – Харпер опустила свое стекло.
Холодный ветер прорезает мою куртку, словно она сшита из тонкого кружева. Я обхватываю себя руками.
Как Харпер ни изворачивается на сиденье, до дворника ей не дотянуться.
– Нет, не получается.
Брекен качает головой.
– Попробуй еще раз.
– У нее не получится, – спокойно отвечает Джош.
Я бросаю на него яростный взгляд, но он пожимает плечами:
– У нее слишком короткие руки.
Он прав: ей придется встать с сиденья, чтобы достать до дворника. Но зачем он это сказал? Харпер и так вся изнервничалась, и она явно в курсе, что не дотянется.
– Давай остановимся, – говорит Брекен. – Все будет в порядке. Ты сможешь видеть дорогу, и ехать станет проще.
Джош склоняется вперед, натягивая ремень безопасности, и пододвигается к Харпер.
– Он прав. Ты можешь остановиться. У тебя получится.
Тишина.
Джош медленно, неуверенно протягивает руку и слегка хлопает Харпер по плечу. Всего один раз.
– Харпер? Поверь Брекену. Послушайся его, просто делай то, что он скажет. Ты сможешь.
– Да еще бы не смогла, – говорит Брекен. – У нее отлично получается.
– Мне не нужны советы, – нервно отвечает Харпер.
Очень, очень нервно.
Они продолжают ее ободрять, но в их советах столько мужской снисходительности и страха, что я не испытываю ничего, кроме раздражения. Может, намерения у них и хорошие. Постараюсь думать об этом, а то от комментариев в духе «слушайся его советов» мне хочется скрежетать зубами.
– Вот, съезжай сюда, – говорит Брекен.
Харпер кивает и слегка поворачивает руль вправо, пока мы не останавливаемся на обочине. Харпер нажимает на разные кнопки. Зажмурившись, она опускает палец на клавишу омывайки и две соседние.
– Не знаю, как их остановить.
– Ты о чем? – спрашивает Брекен.
– Дворники. Они автоматические. Не знаю, как их отключить, они никак не останавливаются.
Брекен перегибается через свое сиденье и тоже жмет разные кнопки. На панели управления загораются разные огоньки. Сначала включается аварийный сигнал, потом радио. Затем, насколько я поняла, машина пытается отправить бог весть кому сообщение. Все это время дворники продолжают двигаться.
– Я тогда остановлю двигатель.
– Не волнуйся, дворники нам не помешают. Может, даже лучше, что они работают: будут счищать лед, который мы отколем.
Брекен поворачивается и подмигивает пассажирам на заднем сиденье.
– Все под контролем.
– Верю всей душой, – со смехом отвечаю я.
– В тебе я и не сомневался, – ухмыляется Брекен.
Харпер выходит следом за ним наружу. Она когда-то успела сменить туфли на стильные сапоги – впрочем, на льду толку от них вряд ли больше. Она не захлопывает дверь до конца: через каждые пару секунд приятный перезвон колокольчиков уведомляет нас, что с машиной что-то не так.
Снаружи Брекен демонстрирует свое умение чистить лобовые стекла. Харпер наблюдает за ним с суровой сосредоточенностью.
Он оттягивает дворник и отпускает его. Пока дворник описывает дугу по заледеневшему лобовому стеклу, Брекен что-то негромко говорит Харпер. Потом он повторяет свои действия. Все новые и новые слои льда откалываются от дворника, и наконец стекло с одной стороны совсем очищается. Брекен обходит капот. Харпер тем временем хватается за дворник. Она не умеет так хорошо рассчитывать время и оттягивает пластиковый прут как раз в тот момент, как двигатель пытается протащить его по стеклу. Дворник вырывается из ее пальцев, и, когда он опускается на стекло, Харпер громко вскрикивает.
Ей зажевало рукав куртки. На долю секунды мне кажется, что проблема только в этом. Затем она вырывает руку, и по стеклу расползается алая капля.
Кровь.
Харпер резко прижимает руку к груди и прячет ее в другой ладони. Брекен подходит к ней. Дворники размазывают крошечную капельку в тонкую уродливую арку. Я морщусь.
– Порезалась?
– Ага, – отвечает Джош. – Наверное, о дворник. У них острые края.
– Правда? Она порезалась? – спрашивает Кайла, склоняясь вперед, чтобы лучше рассмотреть.
Я не обращаю на нее внимания. Если эта девчонка начнет расхваливать японские фильмы ужасов, то пусть Джош сидит посередине.
Снаружи Брекен пытается осмотреть порез Харпер, но она отдергивает руку. Он снимает перчатки и снова тянется к Харпер, как к раненому зверьку. С ее руки на белый капот капает краснота. Джош со вздохом поворачивается на сиденье. Может, испугался вида крови? Нет, что-то ищет в багажнике.
Кайла снова принимается хихикать.
– Что, серьезно? – одергиваю я ее.
Она хмурится, однако я добилась своего: Кайла больше не смеется. У меня под боком Джош расстегивает ремень безопасности и с тихим стоном пытается приподняться.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Хочу достать чемодан: там у меня есть кое-что от порезов.
– Давай я.
Я расстегиваю ремень и разворачиваюсь, чтобы дотянуться до чемоданов. Ручная кладь у Джоша такая же крепкая и неприметная, как и он сам: огромная темно-синяя сумка через плечо зажата между спинкой нашего сиденья и кожаным чемоданом Харпер. Я пытаюсь выдернуть ее, но Джош хлопает меня по руке.
– Просто расстегни отделение спереди. Возьми оттуда маленькую сумочку.
– Черт, да у нее и правда кровь хлещет.
Наконец-то в голосе Кайлы звучит искреннее беспокойство.
– Спасибо, Мира, – говорит Джош и поворачивается к Кайле. – Ничего страшного не случилось. Пальцы и головы всегда сильно кровят.
– Что я ищу? – спрашиваю я.
– В аптечке должен быть бинт.
– В аптечке? – Я смеюсь. – Ты что, из бойскаутов сбежал?
Он с печальной усмешкой поднимает три пальца вверх:
– Будь готов! Всегда готов.
Как он и сказал, в аптечке и правда лежат бинты. Я достаю пару запакованных мотков. Раскрывается дверь со стороны водителя, и меня обдает потоком ледяного воздуха. Колокольчики сигнализации дзынькают в такт всхлипам Харпер. Из-за ее плеча появляется голова Брекена.
– Нам нужны салфетки.
– Вот, бери. – Я передаю ему бинты и пластырь.
На руке у него ярко выступают красные брызги. Ужасно, невероятно красные – а может, мне просто так кажется, потому что и Харпер, и Брекен очень бледны.
Они поворачиваются боком, и я больше не вижу их рук. Опять звенят колокольчики. Тихий голос Брекена. Жалобное хныканье Харпер. Я перевожу взгляд на лобовое стекло. Дворники уже почти смыли кровь, оставив лишь бледный алый подтек в самом углу.
– Перевяжите потуже, – говорит Джош.
– Как она? – спрашиваю я.
– Да вроде…
Брекен обрывает себя на полуслове.
Дальше все происходит за секунды. Нас ослепляет свет фар. Луч бьет не из-за спины, не с другой стороны дороги. Я чувствую опасность еще до того, как вижу машину, что несется перпендикулярно дорожной разметке. Не в силах вздохнуть, я наблюдаю, как «Форд Мустанг» пересекает засыпанную снегом разделительную полосу и подкатывается все ближе. Он в нас врежется. Кто-то кричит. Звенит идиотский колокольчик. Харпер и Брекен ныряют на переднее сиденье головами вперед. Но я застыла, как осколки льда, которые Брекен стряхивал с дворников, и беспомощно наблюдаю, как заднюю часть «Мустанга» заносит влево. Машину страшно шатает, она вращается на льду, но продолжает двигаться на нас. Она точно с нами столкнется. Воображение рисует яркими, крупными мазками: вот ноги Брекена и Харпер, зажатые между белой кожей сиденья и широким металлическим бампером. Вот тогда крови будет хоть залейся.