Натали Р.
Брак по-тиквийски. 3. Ни минуты покоя
Сарагетский жук
После веселого лета судьба повернулась к Дени задом. То, что в городе будет скучно, он понимал, даром что малыш. Но никак не ожидал новой напасти. Мама всегда его любила. Папа – непонятно, папу он побаивался, но в маме был уверен. И вдруг в доме появляется какая-то хнычущая мелочь, вокруг которой мама хлопочет день и ночь, а про Дени словно забыла. Обидно! Он предложил выкинуть мелочь, чтобы не мешала маме его любить. И нарвался не только на папин ремень, но и на мамины упреки.
– Как тебе не стыдно! – сказала мама. – Он же твой братик. Он маленький, хорошенький, о нем нужно заботиться.
– А я? – Ребенок растерялся. – Я тоже маленький! И хорошенький, – добавил он неуверенно.
– А ты уже большой. – Сзади от папы прилетел подзатыльник. – Не путайся у матери под ногами.
– И что мне делать?
– Ну, иди поиграй. Только тихо! Братику нужно спать.
Вот ведь засада! Как тут нормально играть, если этот дурацкий братик все время спит? А стоит его разбудить, он тут же начинает противно пищать, а ругают за это почему-то не его, а Дени. Мячик не покидаешь, прыгать нельзя, орать нельзя. Он попробовал поиграть с братиком, подергать его за ручки и ножки, так нелепое существо развопилось, а мама стала кричать на Дени. Мама! Хорошо еще, папы не было. Если уж терпеливая и ласковая мама так накинулась, папа вообще прибил бы. А ведь раньше они говорили, что с братиком можно будет играть! Врали, стало быть.
Дени считал дни до следующего лета. До того момента, когда они поедут на дачу. Там будут Ильтены, а с госпожой Ильтен не заскучаешь. Конечно, папа отпустит его на двенадцатую дачку: все равно он больше не нужен родителям, у них есть Тюль. Когда становилось совсем грустно и горько, Дени думал о будущем лете, и грусть немного отодвигалась.
И наконец оно наступило. Папа загрузил в багажник большой синей машины кучу вещей, раньше принадлежавших Дени, а теперь отобранных у него и перешедших братику. Ванночка, стульчик, кроватка – все это совсем недавно было его, а теперь ему приходится сидеть на жестком табурете и спать на раскладушке. Даже игрушки… Стоило Тюлю протянуть к чему-либо свою цепкую мелкую лапку – это нужно было отдать. Хорошо хоть, мячик оставили. И палку, с которой Дени начал упражняться под руководством госпожи Ильтен, а потом забрал домой. Маме палка не нравилась, но папа сказал: пусть пацан развлекается. Правда, добавил: разобьешь своей палкой что-нибудь – неделю сидеть не сможешь. Не солгал… К сожалению, с палкой нельзя было играть, когда братик спит и вообще когда он рядом. Но на даче Дени оторвется!
Мама, тетешкая Тюля, расположилась на заднем сиденье, а Дени впервые позволили сесть на переднее. Он смотрел на дорогу, убегающую под колеса, на залитые солнцем верхушки деревьев по обе стороны и думал, как здорово будет покататься на лодке с госпожой Ильтен. Градус настроения пополз вверх.
Естественно, на дачку номер 12 Дени побежал первым делом. Так торопился, что и мячик, и палку забыл взять. Промчался по не просохшей еще с весны просеке, пачкая сандалики грязью, толкнул кованую калитку, приветливо помахал красноглазому железному монстру…
И у самого крыльца словно споткнулся.
На крыльце стояла коляска. А в ней спала такая же мелкая хрень, как и дома.
Детский обиженный рев, донесшийся со двора, заставил Терезу отвлечься от кастрюли с супом, а Ильтена, задремавшего в кресле с журналом – распахнуть глаза и схватиться за сердце. В отличие от мужа, Тереза поняла сразу: голос не Верочкин. Дочь так орать не могла, объем легких не тот. Тем не менее крик ребенка – явный знак неблагополучия. Тереза сняла кастрюлю с плитки, от греха подальше, и устремилась на крик.
Надо же, а она и не знала, что Хэнки приехали. Их сын, изрядно подросший за зиму, ничком лежал у крыльца и плакал навзрыд, колотя кулачками по земле.
– Малыш, что с тобой? – Тереза присела рядом. – Ты ударился? Поранился?
Дени замотал головой. Проснувшаяся Вера заворочалась в коляске. Он бросил на нее взгляд, полный отчаяния, и заревел пуще прежнего.
– Э нет, так дело не пойдет. – Тереза взяла дрожащего пацана на руки, попутно ощупав косточки. Вроде никаких повреждений; с чего же обычно не унывающему мальцу так рыдать?
– У в-вас теперь вот это есть, – заикаясь, пробормотал Дени, показывая на коляску. – Я в-вам тоже больше не нужен, да?
– Что? – Тереза нахмурилась. Парень в натуральной истерике. И это «тоже больше не нужен» очень насторожило Терезу.
– Давай-ка в дом, – решила она.
Прижала тяжеленького уже ребенка покрепче и взошла на крыльцо. Дочка раскряхтелась, сон насмарку.
– Дед Калле! – позвала она. – Забери Верочку, она проснулась.
Проснулась, уловил Дени. Это существо проснулось. Из-за него. Сейчас госпожа Ильтен разозлится и прогонит его… Он зарыдал еще сильнее.
Но госпожа Ильтен не разжала руки. Отодвинула дверную занавеску, изнутри повеяло прохладой. Дени пришел в себя в глубоком мягком кресле, завернутый в одеяло, умытый, с вытертыми соплями. Госпожа Ильтен была рядом. И господин Ильтен тоже.
– Кому это ты не нужен, дружок? – спросил он мягко и серьезно.
– Никому, – всхлипнул Дени.
– Разве?
– Папе с мамой я не нужен! – выпалил он и заговорил, захлебываясь слезами: – У них теперь другой ребенок. А меня они больше не любят. Я им только мешаю возиться с этим противным Тюлем!
– Тюль твой брат, – покачала головой Тереза. – Три-четыре года назад ты был таким же маленьким и беспомощным, и они с тобой так же возились. А сейчас ты уже большой парень. Ты много знаешь и умеешь, ты храбрый, стойкий и здоровый. Неужели не потерпишь немного, пока твой брат чуть-чуть не подрастет?
– Я хотел к вам. – Дени хлюпнул носом. – Как в том году. – Слезы не переставали течь, и нос мок, оттого предложения были кратки и бессвязны. – А у вас тоже. Это вот. Я вам теперь мешаю, да?
– Чему ты можешь помешать-то? – Тереза взъерошила его вихры и вытерла нос платком.
Он засопел и покосился на Веру.
– Вот с этим возиться.
И сам осознал: что-то здесь не то. Госпожа Ильтен сидит с ним, а не хлопочет вокруг мелкого существа. Существо спокойно лежало на диване под присмотром знакомого старика с десятой дачи, шевеля ручками и ножками.
– Кто это? – пробурчал он.
– Это моя дочка.
– Дочка? – Слово оказалось незнакомым.
Тереза вздохнула. Ну конечно, в Тикви дочки – экзотика. Они даже в сказках не фигурируют, у всех отцов там либо сын-дурак, либо сын-герой.
– Дочка – это как сын. Только девочка.
– Девочка?
Ильтен строил гримасы, непонятные Терезе. Нет чтобы прямо сказать, что имеет в виду.
– Хочешь потрогать? – предложила Тереза, взяв малышку.
– А можно? – удивился он. Ему никогда не разрешали трогать Тюля.
Она засмеялась.
– Конечно, можно. Это не диковинная хрустальная поделка, Дени, это просто маленький человечек.
Он нерешительно протянул руку, прикоснулся к крошечной лапке. Лапка была теплая, вовсе не противная на ощупь, даже приятная. Кулачок сжался вокруг его пальца.
– Ух ты! – Пожатие было неожиданно сильным.
– Держится, – констатировала госпожа Ильтен. – Малыши всегда хотят держаться за тех, кто больше.
Дени тоже хотелось держаться за кого-нибудь. За папу с мамой в последнее время не получалось.
– А можно я у вас останусь? – робко спросил он и сам испугался. – Или вам тоже лишний ребенок не нужен, раз этот есть?
– Оставайся, – легко согласилась госпожа Ильтен, и замершее сердечко отпустило. – Ребенок лишним не бывает. – Слезы высохли. – Сейчас станем есть суп, – Дени даже не попытался закапризничать, суп так суп, – а потом будешь спать в саду. – Спать так спать, главное, что ей не все равно! – Но когда за тобой придут мама с папой, ты должен их слушаться и пойти с ними.
Дени хрюкнул. Они не придут. Им и без него хорошо.
– Ты им очень нужен, малыш, – проникновенно сказал господин Ильтен. – И ты, и твой брат. Он очень скоро вырастет, и вы подружитесь.
Это вряд ли, подумал Дени. Как можно подружиться с братом, которого даже трогать не дают и все время от него отгоняют? Уж скорее он подружится с ребенком Ильтенов. Вон как он его палец ухватил.
Уложив Дени спать в гамаке и покормив Верочку, Тереза дала волю эмоциям.
– Родители хреновы! – Она металась туда-сюда по нижней комнате, негодование не давало ей сидеть спокойно. – Они что, совсем безмозглые? Ладно, Хэнк дуболом, но эта-то – мать! Я сейчас пойду и морды им обоим начищу, чтоб знали!
– Тихо, Тереза, – успокаивающе проговорил Ильтен. – Не надо никого бить. Это неэтично…
– А вот так с собственным дитем обходиться – этично? Куда бы он пошел, если бы нас не было? Куда глаза глядят? Пока не нарвался бы на похитителей детей для перепродажи или вообще извращенцев каких-нибудь? – Наслушавшись историй из будней службы охраны безопасности и сама в них поучаствовав, Тереза хорошо представляла, что может ждать ребенка, обидевшегося на родителей и хлопнувшего дверью родного дома. – Я этой курице тупой все перья повыщипываю!
– Милая, в их семье госпожа Хэнк ничего не решает, – напомнил Ильтен. – Говорить надо с господином Хэнком.
– Так иди и говори!
– Я?
– Ты ж психолог. Вот и вправь ему мозги.
– Я психолог, а не психиатр, – проворчал он.
Но возразить по сути было нечего. Это однозначно должен быть мужской разговор, а не скандал с участием разъяренной Терезы.
– Надо, пожалуй, пригласить господина Хэнка на чай с сигаретами, – проговорил Ильтен после некоторого раздумья.
И посмотрел на Терезу: поймет ли намек, что именно ей следует сходить и пригласить соседа? Н-да, мог бы и не надеяться. Тереза возмущенно фыркнула.
– Клизму ему, а не сигареты! С горячим чаем, чтоб мало не показалось.
– Дорогая, мы ведь хотели сделать так, чтобы господин Хэнк и его жена проявили внимание к своему старшему сыну, – терпеливо произнес Ильтен. – А не разругаться с ними на всю жизнь. Позови господина Хэнка на чай. Пожалуйста. Не обязательно с сигаретами, можно и с супругой – не думаю, что она будет встревать в беседу. Особенно если ты ее чем-нибудь займешь. – И сама не будешь встревать, мысленно добавил он.
Ильтен слегка опасался, что Хэнки хватятся сынишки: Дени ведь не сказал им, куда пошел. Лика испугается, расплачется, ее супруг начнет беситься от беспокойства. Хоть бы Тереза поскорее сходила к ним и прояснила ситуацию.
Он мог бы не волноваться: вернувшись, Тереза едко сообщила, что Хэнки так и не заметили отсутствия ребенка. Лика баюкала капризничающего Тюля; Хэнк тщетно пытался найти место, где не слышно хныканья и колыбельных, чтобы вздремнуть. А Дени… не путается под ногами – вот и хорошо.
– Ты чего рожи корчил, когда я с Дени разговаривала? – вспомнила Тереза, заваривая чай. – На иголку, что ли, сел?
Ильтен вздохнул.
– Тереза, ты бы подумала, что мальчику говоришь. Зачем ты ему сказала о девочках?
– Почему ему нельзя говорить о девочках? Это что, табу?
– Разумеется, нет. Просто не надо было акцентировать внимание. Ребенок – и все.
– Этак он вырастет невеждой, не зная, кто такие девочки!
– Было бы неплохо, – кивнул Ильтен. – Зачем ему это знание? Он, может, девочек до зрелости и не увидел бы, если б не Вера. Не знал бы и не мучился. А теперь будет вопросами донимать: чем девочки отличаются от мальчиков? для чего нужны? почему их называют по-другому? Господин Хэнк ругаться придет: зачем пацана с толку сбиваете?
– Я ему поругаюсь! – пообещала Тереза, грозно покачав чайником. – Что за идиотизм вообще? Дени-то не идиот и не слепой, он и сам бы понял, что Вера от него отличается.
– Но не сразу, – возразил Ильтен. – Подросла бы чуть-чуть – спрятали бы от него.
– Что значит – спрятали? – Тереза изумилась. – А он бы спросил: где? почему вдруг нельзя с ней играть?
Ильтен потер виски. Терезе точно не понравится эта традиция.
– Милая, у нас не принято показывать девочек другим детям. Чтобы не смущать неокрепшие умы и чувства.
– А как же школа? В школе-то дети общаются.
– Но девочки не ходят в школу.
– Офигеть! Как они тогда получают образование?
– Тереза, девочке образование ни к чему. Оно не нужно – ни чтобы выйти замуж, ни чтобы радовать мужа.
Ну ни фига себе! Тереза возмущенно хряпнула чашкой по столу, и, конечно же, она треснула. Не заживаются у нее чашки, да и ладно. Что же это творится? Нет уж, она не позволит, чтобы Верочка выросла ограниченной и необразованной.
– Усохни! – Она ткнула Ильтена пальцем в грудь. – Вера будет учиться в школе. И хоть трава не расти!
Ильтен молча отвел глаза. Можно же сейчас не спорить. Любой спор с Терезой – это стресс. А пока Вера дорастет до школьного возраста, до Терезы, может, дойдет. Она не считает нужным соблюдать обычаи, но администрация школы их соблюдает.
Хэнк насвистывал, шагая по просеке и обрывая лиловые цветы с низко нависающих веток. Приглашение в гости – это приятно. А если госпожа Ильтен приготовит шашлык – вообще кайф. Будь благословенна планета, где придумали такие кушанья.
Лика семенила следом, придерживая младенца, спящего в перекинутой через плечо тканевой перевязи. С коляской ей было бы удобнее, но Билле не взял на дачу коляску. Дескать, и без того полная машина барахла. Теперь Тюль не слезал с рук, а ведь он с каждой декадой все тяжелее и тяжелее. Лика уже умаялась таскать его. За мужем она не поспевала, но тот не оглядывался.
Лике удалось догнать супруга почти у самых ворот. Он остановился, что-то с интересом рассматривая через кованую решетку. Лика осторожно выглянула из-за его плеча… и не смогла сдержать вскрика. На дворе Ильтенов Дени рискованно баловался с палкой. Лика эту палку ненавидела. Пару раз ребенок чуть не поранился, а однажды едва не задел Тюля. Лика хотела выбросить проклятую палку, но Билле запретил. Сказал: пусть пацан играет. Палка, мол, обходится дешевле мячика, с ней он ловчее и вещи почти не портит.
Лика пригляделась и снова охнула: это была вовсе не та палка, которую Дени притащил, вернувшись с дачи прошлым летом, и с которой отказывался расставаться. Не толстая деревянная ветка, неведомо кем ошкуренная. У мальчика в руках был железный прут! И он то крутил его, то им размахивал, то колол воображаемого врага. Светлые небеса, оградите от беды! А вдруг он споткнется и огреет сам себя этим дрыном? А вдруг напорется на него, как шашлык на шампур? Лика схватила мужа за рукав с умоляющим воплем:
– Билле, что он творит? Пожалуйста, скажи ему, что нельзя! Это же опасно!
– Да прекрати ты кудахтать. – Хэнк выдрал рукав. – Чего тут опасного? Машина далеко, оконные стекла еще дальше. Скульптуру эту попортит? Не сумеет, сварена на совесть.
– Но он может нанести себе травму. – Лика чуть не плакала.
– Вот дура! – Хэнк находился в благодушном настроении и не ударил жену, хотя стоило бы: совсем распустилась, спорит с супругом и еще упрямится. – Закрой свой рот. Для мальчика естественно играть с палками. Ишь, – он прищелкнул языком, – прямо как копьем орудует. Вам, бабам, не понять.
Он толкнул калитку и вошел. Скульптура приветственно замигала красными глазами. Дени оглянулся, заметил отца и вздрогнул. Уронил дрын и прикрыл руками попу.
– Хорошо двигаешься, – неожиданно одобрил папа, Дени аж ушам своим не поверил. – Где научился?
– Госпожа Ильтен показала, – буркнул он.
Вот ведь! А тоже вроде бы баба. Но если заморачиваться странностями госпожи Ильтен, можно мозги сломать. Хэнк тряхнул головой и решительно направился к крыльцу, Лика – за ним, с отвращением глянув на железный прут.
Шашлыка не приготовили, но прошлогодние закатанные фрукты вперемешку с орехами оказались превосходной закуской к коньяку. Мужчины расселись в беседке, налили и деду Калле: разговору он не помеха. Непьющие женщины расположились в саду на скамейке, рядом поставили коляску с Верой, и Лика умилялась крошке. Она так хотела девочку! И вовсе не потому, что за рождение девочки Билле получил бы от государства большое денежное пособие. Девочки нежные, послушные, смирные. Мальчишки совсем не такие. Дени вечно носится как угорелый, вечно что-то ломает, возится в грязи, то и дело рвет одежду. А в последнее время совсем от рук отбился, никого не слушает, еще и вредничает. Тюль постоянно кричит, не хочет спать в кроватке, хочет на руках…
К удивлению Лики, госпожа Ильтен заговорила о ее старшем сыне. К еще большему удивлению – в положительном ключе.
– Дени – замечательный малыш. Деятельный, сообразительный, физически развитый. Всем интересуется, всегда готов помочь. Почему ты его не любишь, вдоль тебя и поперек?
Лика опешила.
– Как это не люблю? Я люблю.
– Увянь! Меня бы так любили, я бы сдохла от психического расстройства еще во младенчестве. Как, по-твоему, надо любить ребенка? Нужно с ним заниматься, разговаривать, учить полезным вещам. Хвалить почаще, даже если толком не за что. Обнимать, в конце концов, гладить по головке, целовать в носик – это же дитя, оно хочет ласки!
– Да он только хулиганит, – робко возразила Лика. – Лазает где-то, вещи портит. То от мячика житья не было, теперь новую привычку завел – палками махать.
– А ты хотела, чтобы он сидел на одном месте, будто привязанный, и ничего не делал? Как ваза в серванте? – Лика вздохнула: в их квартире после увлечения Дени мячиком ни одной вазы не осталось. – Чисто для красоты? Он живой человек, ему надо развиваться. И шишки набивать, и в лужи падать – тоже. Это нормально для пацана.
Интересно, они с Билле не родственники? Нет, госпожа Ильтен ведь с какой-то неведомой планеты. А порой кажется, что по одному проекту деланы.
– У меня маленький, – Лика предприняла еще одну попытку оправдаться, – а Дени все время отвлекает…
– Ну и отвлекись! Переживет твой маленький без тебя несколько минут, не расклеится и не распаяется. Твое внимание нужно обоим сыновьям, а не только одному. Мать ты или ехидна?
– А ехидна – это кто? – растерянно спросила Лика.
Но Тереза ее не услышала. Потому что резко поднялась, одернула платье и подбоченилась, вглядываясь в сторону беседки.
– Так. Пойду я, твоему мужу мозги вправлю. Рино – человек мягкий, а твой вояка, небось, по-штатски не понимает. Сиди тут пока, за Верой присмотри.
Она быстрым шагом направилась к беседке – Лика даже не успела отреагировать. С другой стороны, если бы и успела – что толку? Спорить с госпожой Ильтен – все равно что с Билле. Устроив присосавшегося к груди младенца в перевязи поудобнее, она потянулась к Вере. Девочка уже не спала, жмурилась на солнышко, пробивающееся сквозь листву. Лика достала ее из коляски, пощекотала животик, улыбнулась. Прямо куколка!
Эг Айрад наблюдал за этим домом с самого утра. Его внимание привлекла коляска. Очень многообещающая, розовая с белым кружевным пологом. Отойдя на безопасное расстояние, он вынул из кармана телефон и набрал заказчика:
– Босс, это Сарагетский Жук. – Он предпочитал пользоваться прозвищем, предусмотрительно храня в тайне от заказчиков не только фамилию, но и место проживания: на самом деле Айрад был из соседнего города Тильгрима. – Есть перспективный объект. Жду аванс.
Высветилось сообщение: на счет прилетело десять тысяч единиц. Айрад кивнул – скорее самому себе, чем не видящему его собеседнику. Не откладывая, пометил источник дохода для налоговой службы: частные консультации по уголовному праву. Он редко позволял себе проявлять чувство юмора, но когда возможность представлялась, пользовался ею на всю катушку. Айрад подтвердил заказчику получение и убрал телефон. Будем работать.
Оборудование у Сарагетского Жука всегда было с собой. С виду – обычный чемоданчик ремонтника, но с двойным дном. В секретном отсеке лежали предметы, наличие которых показалось бы странным даже у многопрофильного мастера, сочетающего несколько профессий. Ну, к примеру, кляп или пистолет… Насчет комбинезона Айрад не беспокоился: пока маскировочное поле не подключено, ткань не вызывает подозрений, банальный серо-зеленый брезент. Комбинезон был армейским – память о годах, проведенных на Т2, – и не раз спасал владельца от верной смерти в зохенских когтях. Сарагетский Жук обстоятельно облачился, вынул из потайного отсека две микрокамеры, нацепил спереди и сзади, подключил модуль электроники и засунул его во внутренний карман. Надвинул на голову капюшон комбинезона: неуместный и демаскирующий рыжий «ежик» никак не желает седеть, и это после тринадцати весен на зохеновой Т2. Видимо, генетика. Он взял бинокль, спрятал чемодан в кустах и включил поле. Фигура мужчины средней комплекции словно растворилась в воздухе. Бинокль поплыл по направлению к даче номер двенадцать, лишь скользящая рябь да иногда проявляющиеся детали подсказывали, что кто-то движется. И еще глаза. Глаза никогда не получалось скрыть режимом невидимости. Айрад слышал от командиров теорию, что если сделать глаза невидимыми, то и они ничего не смогут увидеть. Ну, невелика беда: в глубине капюшона их и без маскировочного поля трудно разглядеть.
К середине дня диспозиция определилась. В доме двое детей: мальчик около пяти весен и совсем маленькая девочка, это ее коляску Айрад приметил и не ошибся. Он отзвонился заказчику: не нужен ли еще и мальчик? Со скидкой, все равно полную разведку делать, прежде чем брать девочку. Заказчик отказался, еще и обругал. Дескать, из девочки через дюжину весен женщина получится, а мужчину он хоть сейчас в любом интернет-кафе найдет.
Кроме детей, тут жили отец и мать. Отец вида совсем не военного, даже если дело пойдет по худшему сценарию, справиться с ним проблемы не составит. Но худшего сценария случиться не должно: супружеская спальня на втором этаже, а детская кроватка на первом, так что пересечение с отцом девочки маловероятно. Странное расположение, но Айрад быстро понял, почему: за девочкой в основном присматривал старик, это его тахта стояла рядом с кроваткой. Совсем хорошо! Старик, судя по всему, и так подслеповат, а уж в комбинезоне его обойти – раз плюнуть.
Осталось дождаться ночи. Супруги уйдут наверх, дед заснет, тогда и наступит время действовать. Сарагетский Жук на всякий случай проверил, как открываются окна и двери, проложил маршрут отступления, учтя и ямы, и жуткую стальную конструкцию, которая даже при дневном свете чуть не заставила его охнуть и выругаться. Он аккуратно покинул территорию и, найдя укромное место, решил вздремнуть перед ночной операцией.
– Понимаете ли, господин Хэнк, ваш сын чувствует себя брошенным. Раньше он стоял у матери на первом месте… ну, может, на втором – после вас. А теперь переехал на третье… Нет, даже не так – он, считайте, вовсе лишился места в семье. Мать занята младшим, вы его только ругаете…
– А чего, хвалить его? – буркнул Хэнк, и Ильтен вздохнул: ну что за деревяха чугунная, никак его не проймешь. – За то, что посуду бьет, орет как потерпевший, не дает мелкому спать? За то, что глазки ему выковыривает? И все делает назло?
– Господин Хэнк, это обычная реакция ребенка, от которого отмахиваются. Он пытается привлечь внимание. Просто не умеет это делать цивилизованно, его же никто не учит. Ему кажется, что родители его разлюбили, и от этого ему очень больно. Он к нам в слезах прибежал, говорил, что теперь вам не нужен, потому что вы завели себе нового ребенка, и тот вам больше нравится.
– Чушь несусветная! Вот надеру ему задницу ремнем за такие глупости! Пусть ведет себя нормально, если не хочет, чтобы его ругали.
Ильтен опрокинул очередную стопку. Без допинга тут никак.
– Послушайте, господин Хэнк…
За его спиной послышались шаги. Тереза явилась. Ильтен почувствовал облегчение, хотя умом понимал: сейчас начнется скандал. Но, может, оно и к лучшему: броню Хэнка пробьет только тяжелая артиллерия.
– Довели ребенка до истерики и спокойно коньячок попиваете? – Ага, с места в карьер. – Вы отец или говно на палочке?
Дед Калле чуть не подавился коньяком. Ильтен зажмурился. Нет, Хэнк не попытался залепить Терезе оплеуху. Он настолько оторопел, что смог лишь выдавить, побагровев:
– Вы… Какого зохена вы на меня ругаетесь? Это мое и только мое дело…
– Ведите себя нормально, если не хотите, чтобы вас ругали!
Хэнк захлопнул челюсти. Он ведь минуту назад эти слова говорил. Но не про себя.
– Дени – ваш наследник. Родной человек. Ваша опора в старости, блин! Как вы можете им пренебрегать? Вам нужно им заниматься, воспитывать его – не ремнем, а своим примером и добрым словом. Нужно выстраивать отношения с ним…
– Да какие отношения? – не выдержал Хэнк. – Он всего лишь мелкий избалованный шкет. Как с ним что-то выстраивать? Никакие добрые слова не помогут, он вообще слов не слушает.
– Значит, так, – постановила Тереза. – Завтра мы идем на охоту и берем Дени с собой.
– Он будет мешать, – воспротивился Хэнк.
– Он будет помогать! А вы будете выстраивать отношения. Я покажу, как.
– Никакой добычи мы с этакой охоты не принесем, – мрачно предрек Хэнк.
– А мы туда не ради добычи собираемся. А ради вашего сына!
Хэнк скрипнул зубами и принял неизбежное. Откажется – так эта сумасшедшая госпожа Ильтен без него на охоту пойдет и Дени потащит. Чего доброго, малец себе что-нибудь прострелит или с лодки кувырнется… Мелькнула мысль, что прошлым летом парень жил на даче у Ильтенов, и с ним вроде ничего не случилось. Но нет, пусть уж будет с отцом, раз есть такая возможность. В конце концов, это будет не первая неудачная охота в жизни Хэнка.
– Ладно, – проворчал он и осушил стопку. – Как пойдем – на лодке или берегом? И кого добывать будем?
Наилучшим вариантом для общения отца с сыном была бы добыча грибов. Никакого риска, беседуй себе, учи уму-разуму. Но Хэнка нужно было зацепить чем-то, что он сам ценит, а грибы ему не слишком интересны. Впрочем, в любом случае они еще не выросли: лето в самом начале.
Ильтен, переведя дух, слушал, как Тереза с Хэнком обсуждают подробности завтрашней охоты, и тихо допивал коньяк. Возможно, из этой затеи что-нибудь и выйдет.
Придя к принципиальному согласию, Тереза расслабилась. Подтянула в беседку Лику, вынесла горячие бутерброды. На запах еды прибежал Дени и пришел в полный восторг от того, что завтра его берут на охоту. Лика не расставалась с Вериной коляской, сама не понимая, чего ей хочется больше: такую же милую девочку или такую же удобную коляску. Посетовала; Тереза щедро махнула рукой: раз тебе так плохо без коляски – забирай. Вряд ли мы Верочку с собой на охоту повезем, а во дворе она может полежать и в корзинке. Лика обрадовалась, переложила Тюля в коляску. Становилось прохладно, и дед Калле унес поевшую и задремавшую Веру в дом. Тереза включила лампу в беседке, и гости вдруг поняли, что засиделись, а завтра рано вставать. Стали прощаться…
Эг Айрад был в бешенстве. В тихом бешенстве, сменившем молчаливую растерянность. Все подготовил, все выверил – и на тебе, диспозиция кардинально меняется. А с заказчиком уже обговорено, сроки назначены. Что за непруха! Отвлекся всего на пару часов, и вдруг выясняется, что это дети не тех родителей. То-то Айрад слегка удивился, что мамаша не квохчет над дочкой. Приперлась другая семейная пара, и новая баба девчонку едва не затискала, а потом забрала коляску с дитем и покатила куда-то на другую дачу. И пацана с собой прихватили – тоже их оказался. Ну да, родная мать вряд ли позволила бы сыночку развлекаться с грязными и опасными палками. Хозяева дома номер 12 всего лишь присматривали за детишками, пока родители занимались более важными делами. Но от того, что Сарагетский Жук разобрался в ситуации, ему было не легче. Надо срочно менять весь план. А времени до ночи почитай что и нет.
Прячась за кустами и деревьями, он проследил путь супругов до дачи номер 4. Одно хорошо: домишко не эксклюзивный, как у тех, а недорогой, типовой. Айрад знал, как устроены такие дома внутри. Этаж всего один, значит, если не получится с дверью, можно влезть в окно. Он поднес к глазам бинокль – так и есть, окна приоткрыты ради свежего воздуха. Расположение комнат известно: слева от входа большая, справа две маленьких. Сомнительно, чтобы детей держали в большой. Придется поставить на одну из двух.
Подходить близко, пока свет в доме не погас, Айрад не рискнул. Пускай заснут, тогда и настанет его время. В вечерней тишине звуки доносились издалека. Дитя хныкало, мужчина что-то неразборчиво ворчал. Затем в ближней правой комнате сменилось освещение: вместо яркой люстры включили ночник. Мамаша подошла к окну – обрисовался ее силуэт, – задернула занавеску. Женский голос запел заунывную песенку на незнакомом языке, хныканье постепенно смолкло – стало быть, дочка уснула. Точно: свет выключили совсем, значит, мать тоже легла. Айрад выждал час, чтобы взрослые с гарантией погрузились в глубокий сон, активировал маскировочное поле и невидимой тенью заскользил к дому.
Окно не понадобилось: дверь легко поддалась отмычке. Зачем они вообще ее закрыли? Тут же абсолютно безопасно, чужие не ходят. Сарагетский Жук ухмыльнулся про себя и вновь настроился на серьезный лад. Внутри совершенно темно, придется использовать инфракрасные очки. Досадно: их нельзя сделать невидимыми; с другой стороны, в темноте и так ничего не видать. Нужная комната была не заперта. Айрад приоткрыл дверь очень аккуратно, опасаясь скрипа, но хозяин хорошо смазал петли – пронесло. Едва щель оказалась достаточной по ширине, Айрад просочился в нее. В очках явно различались два теплых силуэта: мамаша на диванчике у окна, а рядом – дочка в детской кроватке. Неслышно ступая по мягкому ковру, Сарагетский Жук приблизился к кроватке и очень нежно, чтобы не разбудить, приподнял дитя, заведя одну руку под голову, а другую – под попу между ножек.
Проклятье! Это никакая не девочка. Это мальчик, зохен его побери!
Дени не спалось, хоть папа и велел хорошенько выспаться перед охотой. Как тут уснешь, когда такое? Он еще никогда не был на охоте, прошлым летом госпожа Ильтен почему-то не охотилась. Настоящая охота! С ружьем – папа сказал, что стрелять ему пока нельзя, но обещал дать подержать. Может, папа и правда его любит? Не зря же госпожа Ильтен так говорит. Вау, охота! Это так круто! Скорей бы уже завтра. Дени вертелся в постели, не переставая думать об охоте. Они там обязательно кого-нибудь убьют. А мама сварит. Нет, лучше бы госпожа Ильтен сделала шашлык, он так обалденно пахнет… Интересно, ему дадут убить дичь? Пусть из ружья нельзя, но палкой-то наверняка можно, вон сколько он тренировался…
Вдруг дверь в комнату стала отворяться. Папа? Нет, папа распахнул бы ее с ноги. Она открывалась медленно и словно бы сама по себе. Дени замер, тихонько нащупывая дрын, который взял с собой в кровать, несмотря на недовольство мамы. В дверном проеме никого не было. Или кто-то все же был? Мальчику почудилась невнятная тень. Привидение? Сжавшись в комок и распахнув глаза, Дени заметил, как приминается ворс ковра. По спине побежали мурашки. Но, похоже, призрак не видел пацана, лежащего на раскладушке за креслом, и направлялся в другую сторону. Дени едва не издал вздох облегчения, но побоялся выдать себя звуком.
