Natali Mats
Другие. Возрождение легенды
– Что я могу сделать? Со мной он отказывается разговаривать.
Морозову нужна была встряска, какая-нибудь цель, ради которой стоит барахтаться и просыпаться по утрам. Внутренний стержень не позволял ему распуститься и отчаяться окончательно, но и помочь вылезти из странной дремы не мог. Игорь полюбил сумерки, благо зимой темнеет рано. Как только серая мгла опускалась на город, его как будто что-то гнало из уютной квартиры. Он шел бродить по пустеющим улицам и аллеям ближайшего парка, думал, много думал: что бы сказал об его самоуничтожении Степан, что происходит в данный момент в штаб-квартире, наконец, как дела у их врагов. Как им живется после совершенных преступлений, хорошо ли спится? Игорю, вот, совсем не спалось ночами. После всего пережитого в нем умер идеалист, а циник, или какая другая ипостась появляться не торопились. Так он промаялся до весны. В марте Весемир начал чаще и чаще напоминать о себе и оставленной поневоле службе.
В комнате оперативников было шумно и дымно. А если бы Игорь был сам с собой честен – неуютно. Именно для него. Он, как отрезанный ломоть, чувствовал себя здесь чужим. Зашел, помялся, почесал затылок и побрел куда глаза глядят в обнимку с серой папкой-скоросшивателем.
Из всего состава Детей Дня его сейчас особо не тянуло ни к кому. Меньше всего отторжение вызывали пожилые сотрудники (они почти всегда все понимали без слов) и наивная, еще открытая молодежь. Например, последняя ученица Степана – Юлечка.
В Научно-исследовательском отделе сошлись оба этих проявления. Юля проходила там практику, а Всеволод Михайлович Коровин – руководил подразделением.
Субтильный старичок-интеллигент встретил Морозова с распростертыми объятиями. К счастью, и свободный стол нашелся – одна из сотрудниц Коровина недавно ушла в декрет. Юля сообразила для Игоря чаю, и он открыл собранное аналитиками досье.
Жертв, на первый взгляд, действительно не объединяло ничего, кроме озвученных Палей признаков. В список из пяти человек входили четыре мужчины и одна женщина, все разных возрастов и профессий. Самым молодым из них был двадцатипятилетний работник букмекерской конторы Станислав Сергеевич Кислов. Худой, даже тощий, очень высокий, он смотрел с фотографии на Игоря своими черными глазами-угольками. Поможет ли Морозову то, что аналитики прикрепили к каждой анкете снимок пострадавшего, оставалось только гадать, но он оценил проделанную коллегами работу.
Следующим подвергся нападению семидесятилетний школьный учитель из Ступино Московской области. Андрей Степанович Якин. Седовласый, щуплый, небольшого роста. С хорошо различимыми паутинками морщинок в уголках глаз. Дед-живчик, как про себя прозвал его Морозов, удивил молодого мага своим хобби. Преподаватель физкультуры в свободное от работы время строчил стихи. Светлые, не очень талантливые, но, совершенно очевидно, искренние. Морозов наскоро пролистал подборку. Якин писал о войне, России, березках. В его блекло-голубых глазах как будто отражалось чистое небо средней полосы.
В отличие от неприятного, скользкого взгляда третьей жертвы – Алексея Игоревича Старикова, программиста не самой известной московской компании интернет-провайдера. Сальные, слегка взлохмаченные черные волосы делали его похожим на карикатурный образ задрота-компьтерщика, питающегося исключительно чипсами с газировкой и замышляющего, каких бы злобных вирусов запустить наивному клиенту, обратившемуся к нему за услугами.
Беззвучно отругав себя за мысли недостойные белого волшебника, Морозов поскорее взял досье на четвертую жертву. Рослый, крепкий мужчина на фото был одет в клетчатую рубашку и рабочий комбинезон. Мастер-оконщик с самой популярной русской фамилией Иванов звался Вадимом Семеновичем, был тридцати девяти лет отроду и жил с мамой в Ногинске.