Натали Дженнер
Девушки из Блумсбери
Natalie Jenner
Bloomsbury Girls
Copyright © 2022 by Natalie Jenner. By arrangement with the Author. All rights reserved.
В оформлении форзаца и в коллаже на обложке использована фотография:
© Tata Chen / Shutterstock.com;
В оформлении авантитула использована иллюстрация:
© lya Oktyabr / Shutterstock.com
Используется по лицензии от Shutterstock.com
© Обаленская И., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Моей дочери,
настоящей Эви,
– и —
в память
Малкита Лейла,
лучшего из мужчин.
Жизнь, стоящая того, чтобы проживать ее, трудна… Это побочный продукт храброго жития, и он никогда не проявляется в ожидаемой форме, или в ожидаемое время, или в результате наших расчетов на него.
Кэтрин Энн Портер
Это чувство, когда все работали на, с или возле одних и тех же людей, было воплощением Лондона.
Адам Гопник
Худшая часть книжного магазина в том, что там будет либо все, либо ничего.
Нэнси Митфорд
В магазине
Эвелин Стоун – бывшая горничная и выпускница Кембриджа
Грейс Перкинс – секретарь главного управляющего
Герберт Даттон – главный управляющий
Вивьен Лоури – разочаровавшаяся сотрудница
Алек МакДоноу – руководитель отдела художественной литературы
Эшвин Рамасвами – руководитель отдела науки и естествознания
Фрэнк Аллен – руководитель отдела редких книг
мастер-мореход Саймон Скотт – руководитель отдела истории
Вне магазина
Фредрик Кристенсон – вице-мастер Колледжа Иисуса в Кембридже
лорд Баскин – владелец «Книг Блумсбери»
Эллен Даблдей – вдова американского издателя Нельсона Даблдея-ст.
леди Браунинг – английская аристократка и писательница
Соня Браунелл Блэр – вдова Джорджа Оруэлла
Мими Харрисон – кинозвезда
Сэмюэль Беккет – ирландский драматург
Пегги Гуггенхайм – американская наследница и коллекционерка
Стюарт Уэсли – научный ассистент вице-мастера Кристенсона
Ярдли Синклер – директор музейных услуг в «Сотбис»
Элси Мод Уэйкфилд – заместитель хранителя Гербария Кью
доктор Септимус Фисби – главный хранитель печатных книг Британского музея
Роберт Кинросс – младший научный сотрудник Колледжа Иисуса в Кембридже
Пролог
Кембридж, Англия
19 декабря 1949 года
Эви Стоун в одиночестве сидела в крошечной квартиренке на северной оконечности Касл-стрит, настолько далеко от колледжей, насколько только мог жить студент, продолжая посещать занятия в Кембридже. Но Эви больше не была студенткой – ее дни в университете были сочтены. В течение следующих сорока минут должно было решиться, сколько именно ей оставалось.
Единственное окно в комнате было приоткрыто, чтобы впустить прохладный декабрьский воздух, готовый завибрировать от звона колокола в Большой церкви Св. Марии ровно в трех милях отсюда. Собеседование со старшим научным сотрудником Кристенсоном было назначено на двадцать минут после – ровно столько ей понадобится, чтобы дойти до Колледжа Иисуса. Эви всегда тщательно рассчитывала время на дорогу.
Кристенсон назначал встречи в двадцать минут – одна из многих его знаменитых странностей. Студенты в шутку называли это ВВК, или вредным временем по Кристенсону. Но и без гулких колоколов Большой церкви Святой Марии Эви смогла бы почти до секунды определить время. Она отточила этот навык, работая горничной в поместье Чотон, где два года втайне составляла каталог семейной библиотеки. Не имея часов, она ночами напролет перебирала все 2375 книг, страница за страницей. Эви теперь могла с расстояния в два фута оценить на глаз все – от издания эпохи Гутенберга до отпечатанного через копирку документа – и не только предсказать, сколько времени понадобится на то, чтобы кратко изложить содержание, но и быстро просмотреть каждую страницу. Эти умения она не афишировала. Она давно поняла важность быть недооцененной.
Мужчины с кафедры знали Эвелин Стоун как тихую, непритязательную, но поразительно решительную студентку из первого женского класса, которому было позволено получить в Кембридже степень. После трех лет изнуряющих занятий в женском Гиртон-колледже Эви за свои труды – включающие объемную работу о современнице Остен мадам де Сталь – получила диплом с отличием первой степени и стала одной из первых выпускниц за восемьсот лет истории университета.
Кристенсон был следующим препятствием.
Ему требовался научный ассистент на грядущий пасхальный семестр, и Эви подала бумаги раньше всех. Ей также больше всех требовалась работа. Выпустившись с отличием по английскому, она ассистировала младшему научному сотруднику Кинроссу в его многолетнем труде по аннотации романа Уильяма Мейкписа Теккерея «Ярмарка тщеславия». Но проект подошел к концу, и текущая стипендия Эви должна была иссякнуть с последним днем 1949 года. Став новым ассистентом Кристенсона, Эви смогла бы проводить бессчетное количество времени за самостоятельным и безнадзорным исследованием сотни университетских библиотек – перспектива, которая на этой стадии академической карьеры казалась ей привлекательнее всего.
В ту же минуту, как начали бить колокола, Эви – уже одетая в зимнее пальто из плотной шерсти – встала, подхватила свой кожаный портфель и направилась к двери. Двадцать быстрых шагов вниз по улице, пять с половиной минут, прежде чем она прошла мимо «Замковой таверны», затем еще десять, пока не увидела изгиб реки Кем. Над рекой нависал мост Вздохов, готический и надменный. Каменное кружево переплетов в открытых окнах не позволяло студентам пробраться внутрь – студенческое баловство того рода, к которому Эви никогда бы не присоединилась. Или не была бы приглашена.
Колледж Иисуса, пункт назначения Эви, имел богатую историю, будучи основан в 1496 году на месте бывшего женского монастыря. Траву под ногами Эви веками не стригли, отображая ее историческую роль в качестве фуража. Во время Второй мировой войны размещенные под садами бетонные убежища защищали от немецких воздушных рейдов. Так средневековый университет стал нести шрамы современного существования вместе с плодами: всего несколькими годами позже студенткам Кембриджа наконец было позволено выпускаться.
Эви не думала обо всем этом, пересекая двор. Вместо этого ее мозг отсчитывал время по ритмичному хрусту покрытой изморозью лужайки под легко обутыми ногами. С каждым четким, размеренным шагом ударялся о бедро потрепанный кожаный портфель, оттянутый весом сложенного внутрь образца ее работы: почти сто страниц разбора индивидуальности и сопротивления в работах де Сталь, которые Эви не могла бы написать лучше, за что и получила высший балл из возможных. В портфеле также лежало рекомендательное письмо от младшего научного сотрудника Кинросса. Тут Эви могла бы справиться лучше, но не знала, что ей это нужно.
Мими Харрисон написала Эви в начале осени, ожидая, что той вскоре понадобится работа. Мими убеждала ее принять рекомендательное письмо от своего мужа, который недавно завершил трехлетнюю профессуру в Колледже Иисуса и вернулся в Гарвард с новой женой.
– Но мы встречались только единожды, – возразила Эви Мими по телефону в общей гостиной внизу.
– Чепуха, – ответила Мими с ноткой снисхождения в голосе. – Когда я двадцать лет назад прибыла в Голливуд, у меня было только письмо от бывшего партнера отца по юридической практике, и до этого я с ним встречалась всего один раз. Кроме того, Джеффри отчаянно хочет помочь тебе.
– Но почему? Почем ему… я хотела сказать, он не… не знает меня, – Эви часто срывалась на чотонский говор, общаясь с Мими, дружба с которой корнями уходила во времена, проведенные ими вместе в маленькой деревне.
Мими засмеялась – в беседах с серьезной Эви она всегда старалась придерживаться легкого тона.
– Но он знает меня, и он знает, что я на глазок определю хорошего человека.
Все же Эви отказалась. И все же Мими отправила письмо, как часто поступала с билетами в театр, на поезд и множеством других вещей, которые она пыталась подарить Эви на протяжении многих лет. Щедрость Мими Харрисон, знаменитой актрисы кино и театра, не знала границ.
Как не знала их гордость Эви. Поэтому сегодня она несла с собой рекомендацию профессора Кинросса. Кинросс за семестр раздавал множество подобных писем, но бедная Эви этого не знала. Она была крайне довольна, когда он предложил ей рекомендательное письмо. Она провела серьезную исследовательскую работу для его примечаний к «Ярмарке тщеславия», и он назвал ее способной и умелой. Конечно, для старшего научного сотрудника Кристенсона этого должно было хватить.
На часах было 2:22, и Эви чувствовала себя совсем крошечной, сидя в большом крутящемся кресле перед лицом всего своего будущего. Кристенсон опустил письмо Кинросса, похлопал по верхней из сотни страниц о де Сталь и вздохнул.
– Это исследование… сплошь малоизвестные писательницы. Даже де Сталь далеко до Джордж Эллиот.
Эви показался примечательным этот комментарий, притом что Кристенсон был широко известен своими познаниями о последней.
– В конце концов, сливки всегда поднимаются, не так ли? – он откинулся на стуле. – И совместная работа… по мистеру Теккерею…
Эви выпрямилась. Она особенно гордилась своими исследованиями для профессора Кинросса, которые выполняла вместе со Стюартом Уэсли, другим недавним выпускником. Кинросс хвалил ее за заметки и внушительный указатель, который она создала для поддержки его примечаний. Он советовал ей уделять оригинальным источникам столько времени, сколько возможно, часто подчеркивая, как критически важна аккуратность для всего проекта.
– Ваш коллега мистер Уэсли внес серьезный вклад, как я понимаю.
Эви еще сильнее выпрямилась.
– Мы оба внесли серьезный вклад.
Кристенсон замолк, щурясь как от ее скромности, так и от слишком знакомого рекомендательного письма перед ним. Кинросс ничуть не помогал своим студентам этими рутинными писульками.
– Да, что ж, я понимаю, что вы занимались исследованиями и прочим, но текст… – Кристенсон улыбнулся, так тепло и непривычно, что Эви внутренне насторожилась. – Как вы знаете, мне необходима определенная легкость в обращении с текстом, с, ах, с языком. – Последнее слово он произнес особенно отчетливо, почти с лишним слогом, и Эви тем сильнее ощутила собственный деревенский акцент, который, напротив, стремился к сокращению.
– Вы, возможно, не знаете, но с нового года я займу должность вице-мастера Болта. Останется меньше времени, чтобы писать самому, к сожалению. – Кристенсон взял в руки лежащие перед ним бумаги, легким ударом выровнял нижний край о промокашку на заваленном столе, затем вернул ей всю ее семестровую работу.
– Благодарю за потраченное время, мисс Стоун. – Он чуть кивнул в сторону закрытой двери кабинета, что было его знаком окончания разговора, и Эви быстро кивнула в ответ, прежде чем спешно уйти.
На обратном пути начал идти снег. Окна магазинов и пабов светились изнутри, и золотистое электрическое сияние мягко контрастировало с опускающейся тьмой ранней зимы. Но для Эви день был окончательно и пугающе завершен. Она не чувствовала, как на непокрытую голову и плечи ложатся снежинки, не замечала спешащих домой фигур с корзинами, полными выданных по карточкам продуктов, с намекающими на близкое Рождество свертками в коричневой бумаге под мышками. Вместо этого она потуже запахнула пальто, гадая, что только что произошло, проигрывая картины в голове раз за разом. Теперь она понимала, что упустила что-то, не только во время разговора с Кристенсоном, но и с Уэсли, и с Кинроссом, много раньше. Она чувствовала, как из замешательства начинает возникать чувство недоверия, и его внезапное – и запоздалое – появление беспокоило ее.
Эви знала, что эти три года работала усерднее любого другого студента. Ее оценки отображали это. Кристенсону никогда не найти ассистента лучше. И все же.
Она остановилась под окнами «Замковой таверны». Внутри виднелись студенты, смеющиеся и пьющие, сгрудившиеся вокруг разных столов, отмечающие последний день семестра и уже полным ходом идущие рождественские праздники. Она застыла на некоторое время, наблюдая за ними через стекло с ледяным узором, уверенная, что никто не заметит ее маленький размытый силуэт на фоне обсыпанной снегом ночи.
Когда Эви вернулась в свою квартиренку на самой северной оконечности Касл-стрит, на истертом ковре в нескольких футах от порога ее ждало еженедельное письмо от матери. Эви повесила кожаный портфель на предназначенный ему крючок на вешалке, на которой не было ничего, кроме ее верного черного зонта, и застыла бесцельно посреди гостиной, оглядываясь вокруг. Скоро придется начать собираться. Она понятия не имела куда.
Братьев разбросало далеко от дома, кроме младшего, Джимми, которому только исполнилось десять. Отца два года как не стало от инфекции в хромой правой ноге, которую он на неделю опоздал показать местному доктору. После этого семейную ферму продали, а мать с Джимми переехали в маленький двухэтажный домик на главной улице деревни. Но Эви изо всех сил трудилась не для того, чтобы вернуться домой.
Она подошла к высокому комоду, верхние ящики которого превратила в своего рода картотеку, поскольку у нее было не так много одежды, чтобы занять его целиком. Она открыла первый ящик и посмотрела на «А», затем стала стремительно перебирать содержимое, каждую копию, каждый лист из записной книжки, каждую визитку и памфлет, которые хранились у нее на протяжении многих лет. Она никогда ничего не выкидывала.
Добравшись до «Ал», она нашла маленькую визитку некоего мистера Фрэнка Аллена, приобретателя редких книг из «Книг и Карт Блумсбери», Лэмбс-Кондюит, 40, Блумсбери, Лондон. Мистера Аллена Эви представил их общий знакомый Ярдли Синклер во время исторической распродажи библиотеки поместья Чотон «Сотбис» осенью 1946-го. Вместе с Мими Харрисон, Ярдли Синклер и Эви были основателями Общества Джейн Остен, которое приобрело библиотеку в попытке сохранить чотонский коттедж, где в свое время жила Остен. Во время аукциона Аллен сделал ставку и приобрел несколько книг XIX века для лондонского магазина, в котором работал. Будучи в то время заместителем директора по продажам вещей из частных коллекций в «Сотбис», Ярдли с гордостью хвастался Эви перед всеми дельцами и агентами, присутствовавшими на распродаже. Она припоминала, как Аллен вскользь похвалил ее тщательно написанный от руки каталог, который Ярдли также часто всем показывал.
Эви не отрывая глаз смотрела на выдавленные серебряные буквы на холодной белой карточке, пробегая по имени короткими пальцами в чернильных пятнах. Она слышала, как колокола Большой церкви Святой Марии отбили половину четвертого. Стоя там в шерстяном пальто, она чувствовала холодный сквозняк, забирающийся в комнату сквозь оставленное открытым окно. Портфель свисал со своего одинокого крючка, письмо от матери оставалось лежать неоткрытым на полу. Она вслушалась, как по-прежнему разносится эхом в голове «с я-зы-ком», затем глубоко вздохнула со всей твердостью и уверенностью, которые могла найти.
Она не поедет домой. Она не будет оглядываться.
Глава первая
Правило № 17
Чай должно исправно подавать четыре раза в день.
– Тиран зовет.
Грейс подняла глаза от своего стола в задней части магазина. Здесь она властвовала надо всем тем, что сотрудники магазина называли депешами: стопками писем, запросов, рекламных объявлений, журналов, газет, визиток, каталогов, объявлений, приглашений и прочих мимолетных бумажек, которые держали «Книги Блумсбери» в торговом контакте с окружающим миром.
Ее коллега Вивьен стояла в дверях, покачивая чайником в правой руке. Было утро понедельника, а в первый день недели Вивьен всегда была на одиннадцатичасовом дежурстве.
– А пробки опять выбило. – Она скорчила рожу. – Ты знаешь, что они не могут функционировать без чая. Тиран сегодня в особом настроении.
У Тирана было имя, но Вивьен отказывалась использовать его в частных разговорах, и Грейс часто замечала, что поступает так же – всего лишь один пример того, как она перенимала отношение Вивьен к работе. Грейс встала и сложила бумаги в аккуратную стопку перед собой.
– Если он когда-нибудь услышит, что ты его так зовешь…
– Он не сможет. Он не в состоянии услышать ничего, кроме звука собственного голоса.
Грейс покачала головой и проглотила усмешку. Они обе работали в магазине с конца войны, и дружба с Вивьен была весомой причиной оставаться. Она и еще зарплата, конечно. И тот факт, что безработный муж не мог корить ее за заработки. И время, проведенное вдали от требовательных мальчишек. И страх внезапных перемен. В итоге получалось, что причин, по которым она оставалась, было изрядно. Она не была полностью уверена, почему оставалась Вивьен.
– Даттон еще не пришел? – спросила Вивьен, кидая взгляд мимо Грейс на пустой кабинет позади.
Герберт Даттон, давно уже главный управляющий магазином, так и не получил от Вивьен прозвища, тем более ласкового. Его не было смысла ограничивать стереотипами, когда он прекрасно справлялся с этим сам.
– Он у врача.
– Снова?
Вивьен приподняла обе брови, но Грейс в ответ только пожала плечами. Будучи единственными сотрудницами женского пола в «Книгах Блумсбери», Грейс и Вивьен отточили искусство бессловесного диалога, часто общаясь исключительно поднятой бровью, оттянутой мочкой уха или едва заметным жестом рукой.
Вивьен устроила чайник на ближайшей картотеке, и женщины без слов направились в подвал. Когда они вместе шагали по коридорам магазина, одинаковый рост и подогнанная по фигуре одежда придавали им дух неукротимости, от которого шарахались все сотрудники-мужчины. Обе они были необычайно высоки ростом, хоть и разного телосложения. У Грейс были широкие плечи, не нуждавшиеся в столь модных дополнительных накладках, открытое, ненакрашенное лицо кровь с молоком – единственное, что досталось в наследство от семьи, поколениями возделывавшей холмы Йоркшира. Она одевалась в простой манере, подчеркивающей рост: строгие линии военного кроя жакетов и юбки-карандаши с туфлями на низком каблуке для удобства ходьбы. Самой нежной ее чертой были спокойные серые глаза и тонкие каштановые волосы с одним только намеком на рыжинку, которые она всегда аккуратно закалывала у основания шеи.
Вивьен, напротив, была угловатой и худощавой, подобно газели, и столь же склонной к порывистости от нервов или раздражения. Она предпочитала одеваться в облегающий монохромный черный – чаще всего в тесные шерстяные юбки и свитера, украшенные привлекающей взгляды аметистовой брошью Викторианской эпохи, единственным наследством от любимой бабушки. Лицо Вивьен всегда было накрашено драматично, даже угрожающе – в чем и был смысл: она производила впечатление абсолютного самоконтроля и тем самым успешно держала всех остальных на расстоянии.
На пути в подвал они прошли мимо стеклянных окон кабинета мистера Даттона, который был одновременно главным управляющим магазином и самым старым его сотрудником. Чтобы пробраться к задней лестнице, которую Вивьен называла Via Inferno[1], им нужно было протиснуться мимо высящихся коробок книг, которые ежедневно доставлялись от различных издателей, аукционов, обанкротившихся компаний и распродаж имущества по всей центральной Англии и вне ее пределов. Оборот магазина в среднем превышал пять сотен книг в неделю, поэтому требовалось достойное и частое пополнение товара из всех этих источников.
Неисправный электрощиток был в подсобном помещении, соседствующем с редко посещаемым Отделом науки и естествознания. Весь подвальный этаж был не по сезону теплым и влажным из-за негодной работы довоенного бойлера. Сквозь открытую дверь подсобного помещения Грейс и Вивьен были видны маленькие, в тонкой металлической оправе очки и безмятежный лоб мистера Эшвина Рамасвами, главы Научного отдела и его единственного сотрудника, – они виднелись над столом, где он всегда сидел за собственными стопками книг.
– Он сегодня хоть слово проронил? – почти прошептала Вивьен, и Грейс покачала головой. Мистер Рамасвами был печально известен тем, что держался в магазине наособицу, что сделать было нетрудно, учитывая, как редко его отдел видел посетителей. Подземная коллекция книг по биологии, химии и другим наукам находилась там по меньшей мере со времен Дарвина, но оставалась самой позабытой и наименее прибыльной в магазине.
Натуралист и энтомолог Эш Рамасвами будто бы не жалел о своем одиночестве. Вместо этого большую часть дня он проводил за организацией книг, к зависти прочих глав отделов, либо изучал через микроскоп слайды с насекомыми, хранившиеся в плоской деревянной коробке на его столе. Это были создания его родины, штата Мадрас на юго-востоке Индии. Покойный отец Эша, тамильский брахман, был высокопоставленным чиновником в британском колониальном правительстве, который всегда поощрял мысли сына о возможностях, которые предложила бы жизнь в Великобритании. Эш эмигрировал после войны в надежде получить должность в лондонском Музее естествознания. Будучи членом самой привилегированной касты на родине, он не был готов к открытому предубеждению к нему британцев. Не в состоянии добиться даже собеседования ни в одном из городских музеев, он в итоге оказался на работе в магазине.
– Ты сказала, настроение, – начала говорить Грейс, засунув голову в щиток и ковыряясь в нем.
– Хмм?
– Настроение. У Тирана. В чем опять дело?
– Дело в Маргарет Раннимид.
Грейс высунулась из щитка.
– Новая книга вышла?
– Как она мельтешит здесь в день релиза, только чтобы он подарил ей этот нелепый букетик цветочков в пару к ее свежей цветистой писанине и озвучил все то, что она уже думает о себе. Это вызывает тошноту. Он хочет, чтобы все в магазине было для нее идеально.
Грейс приподняла бровь от этих слов.
– Это все, чего он хочет?
Вивьен издала звук отвращения.
– Он слишком много о себе думает. Как будто она снизойдет.
– Достаточно женщин находится. Чтобы заинтересоваться им, в смысле. – Грейс захлопнула дверь электрощитка и отряхнула руки. – Готово.
– О чем он прекрасно осведомлен.
– Что ж, нельзя его в полной мере за это винить. – Хотя Грейс сама не любила главу Художественной литературы, Вивьен выражала неприязнь в степени, которую Грейс считала лучшим приглушить для их общего блага.
Они вместе поднялись по лестнице, и перед тем как уйти Вивьен заглянула в кабинет Грейс за чайником. Через стеклянный разделитель в самой дальней части задней комнаты был виден луноликий мистер Даттон, сидящий без дела за своим столом, будто ожидая, как кто-то придет и даст ему указания, что делать. Над его головой слегка криво висел в рамке список из пятидесяти одного правила магазина, которые мистер Даттон написал сразу после назначения на пост главного управляющего почти двадцать лет назад.
– Одно печенье или два? – громко и официально спросила Вивьен, резко принимая рабочий вид, пока Грейс устраивалась на стуле, аккуратно расправляя складки юбки под ногами.
Грейс засомневалась. Ей было почти сорок, и в последнее время она стала замечать легкое увеличение объема бедер. Ее муж, Гордон, тоже это заметил. Он был не из тех, кто позволил бы чему-то подобному ускользнуть от внимания.
Она со вздохом подняла один палец. Вивьен, фыркнув, легким шагом удалилась обратно в кухню, широко размахивая чайником, будто надеясь, что по дороге он врежется во что-либо.
Грейс посмотрела по сторонам – на знакомые бумаги, на коробки с книгами, на счета за перевозку, которые еще не отпечатала. Бесполезно было бы начинать работу впритык к назначенному часу. Поэтому она стала ждать.
Через несколько минут, ровно в 11 утра, она услышала, как из задней комнаты ее зовет мистер Даттон. Точно по расписанию.
– Мисс Перкинс, – объявил он в своей обычной формальной манере. Он всегда объединял обращение будто к старой деве с ее замужней фамилией, чтобы отметить необычный статус Грейс в качестве работающей матери. Это могло бы заставить Грейс чувствовать себя кинозвездой – мисс Кроуфорд, мисс Хепберн, – будь она чуть наивней.
Взяв записную книжку и карандаш, она снова поднялась и зашла в его кабинет через открытую дверь.
– Доброе утро, мистер Даттон. Все прошло удачно, надеюсь, – сказала она ласково, но утвердительно, зная, что он не станет прямо отвечать.
– Очаровательное утро, – сказал он с улыбкой настолько тонкой, что она была едва заметна на его широком лице. – Надеюсь, вы приятно провели Новый год.
– А вы?
Он кивнул.
– Могу я занять вас на секунду?
Грейс кивнула в ответ и взяла блокнот и карандаш на изготовку. Этот ритуал они проводили тысячу раз. Он прошелся по своему расписанию на день – только по своему, поскольку все остальные в магазине работали на обслуживании покупателей, – но встреча в 2:30 заставила его остановиться.
– Некто мисс Эвелин Стоун? – спросил он.
– Да, помните? Тот странный звонок прямо перед праздниками. Мистер Аллен сказал, что познакомился с ней через Ярдли Синклера, и вы согласились на собеседование.
Мистер Даттон неотрывно смотрел на Грейс. Она знала, что его память в последнее время стала сдавать, и снова напомнила ему.
– Вы сказали, что это формальность – из уважения к мистеру Синклеру. Как к крайне ценному покупателю.
Мистер Даттон постучал пальцем по имени в своем расписании, затем кивнул. Это был сигнал ей устроиться на стуле для записи надиктованных им писем.
Они добрались до седьмого письма, которое он завершил словами:
– «И хотя мы высоко ценим работу, которую сделала компания «Вывески Бродстрит» в области рекламы недавней успешной распродажи, с сожалением вынуждены в данный момент отказаться от вашего любезного предложения создания вывесок о конкурентных ценах. С глубочайшим уважением, ваш…»
Он замолк и пробежал пальцами по правой стороне лысеющей головы. У Грейс, должно быть, на лице появилось одно из ее выражений, как называл их Гордон.
– Да, мисс Перкинс?
– Просто, – ну, я все же полагаю, что витрина у нас в последнее время выглядит несколько потрепанно, а мы с Вив на той неделе прогулялись до «Фойлс» посмотреть, как у них дела, и должна сказать, они над своей прекрасно поработали.
Мистер Даттон наблюдал за ней с одним из своих выражений, будто шел по канату между ужасом и снисхождением. Такое выражение всегда появлялось на его округлом лице, когда бы она ни предложила что-то новое. Грейс подозревала, что главным страхом мистера Даттона, бо2льшим даже, чем проиграть «Фойлс», главному конкуренту магазина, было каким-то образом спастись от падения благодаря ей. Идеи Грейс по улучшению магазина как будто могли его только нервировать.
– И… ну… я подумала, с помощью подходящих вывесок, вроде тех, что делает «Бродстрит», которые свисали бы с потолка, чтобы не перекрывать вид с улицы, и с другими шкафами – без задних стенок, чтобы пропускать свет – мы могли бы рекламировать грядущую новогоднюю распродажу довольно эффективно.
Мистер Даттон продолжил смотреть на нее. Грейс работала в «Книгах Блумсбери» почти пять лет, и, насколько она знала, знак распродажи ни разу не помещался в главную витрину и, если уж на то пошло, где-то еще в магазине. Вместо этого персонал учили упоминать распродажу только украдкой, в самых сдержанных, элегантных намеках, будто даже самим помыслам о деньгах не было места среди книг.
– Также встает вопрос грядущего столетия этим летом, – продолжила Грейс перед лицом его молчания. – Никогда не рано начать праздновать. Мы с Вивьен думали о новом стенде: «Сто лет книг». Выборка лучших из каждого десятилетия.
Мистер Даттон был человеком привычки и правил, который, ввиду пугающей неопределенности будущего, отказывался тратить время или деньги заранее. Это было одним из многих различий между ним и его верной секретаршей, когда доходило до ведения дел.
– Благодарю, мисс Перкинс, – наконец ответил он с таким видом, будто ее предложения причинили ему физическую боль. – Пока это все.
Пока это действительно было все. Это будет все и на завтра, и на следующий день. Она вернется к перепечатыванию его избыточно длинных писем, организации множественных бумаг по алфавиту и подаче чая. Затем она пойдет домой и будет делать примерно то же для членов своей семьи.
Грейс посмотрела в коридор на Вивьен, которая стояла, опершись о кассовую стойку, и покачивала бедрами, когда что-то записывала в зеленую тетрадь на пружине и грызла кончик карандаша. Вивьен была, по сути, в клетке за этой стойкой, ей только изредка позволялось выйти для помощи покупателям. Она, как и Грейс, пришла в магазин, когда мир только выступал из пепла войны. Жизнь тогда казалась полной возможностей и свободы, особенно для женщин, которые занимались делом, пока мужчины воевали вдали от дома. Таков был социальный контракт, заключенный, чтобы поддерживать их всех во время великой боли и жертв: от кого требовалось многое, те впоследствии многое получат.
Но прошлое имело привычку просачиваться через самые тонкие трещинки разбитого мира. Женщины, такие как Вивьен и Грейс, надеялись на свежий старт для всех, но пять лет спустя новые возможности для женщин, как и еда по карточкам, появлялись в ограниченном количестве. Люди во власти всегда будут цепляться за излишки, до самого горького конца.
