Натали Альбертовна Якобсон
Кровавый рассвет

Стремление

– Почему не сейчас? – так сказал Джейме, все остальные разделяли его мнение. Зачем ждать, если можно привести приказ в исполнение прямо сейчас.

– Пусть часы не спешат, а мы поспешим, – такова была мораль трех разведчиков. Анхел, Джейме и Рено поспешили к нему с новостями. Отец Донателло естественно ни о чем не знал. Он бы ничего такого не позволил. Фердинанда тоже разрывали сомнения. Сам бы он не стал опережать события, но трое молодых людей держались своих принципов. Они долго собирали сведения о некой секте, поклонявшейся живому воплощению Денницы. Им даже пришлось сделать вид, что они хотят в нее вступить. Говорили, что это рискованно, потому что глава секты умеет читать мысли. Но пока что все были целы, что придало им немало смелости.

Лишь Тонио сомневался.

– Что если это просто еретики или того проще мошенники? Вдруг они ничем не связаны с ней, и мы лишь напрасно потратим время?

Его возращений почти не расслышали.

– Мы притворимся, что ты тоже хочешь вступить в их ряды, – заявил Джейме. – Вы оба, – он смерил быстрым взглядом Тонио и Фердинанда, – вполне подходите, там приветствуют только молодых и красивых. Это же секта дьявола. Физическая красота для них на первом месте. Кроме преданности это единственный критерий.

– Преданности? – Фердинанд поморщился. Он уже отдал свою верность богу. Изображать нечто другое было бы преступлением.

– Вернее, одержимости, – подсказал Джейме. – Там все становятся какими-то сумасшедшими и холодными, как статуи.

Статуи! Слово вызвало неприемлемые ассоциации. Фердинанд ощутил себя так, будто его кольнули. Они не могут знать о том, как он относится к статуям. Точнее лишь к одной из них. Он никому об этом еще не говорил. И не собирался. Это было его тайной. Его и бога! Больше знать никому не следует. Чувство к мраморному изваянию было слишком священным.

Фердинанд потянулся к кинжалу с изящной золоченой рукояткой в форме обвившегося вокруг креста дракона. Вот его новая священная реликвия. Дракон будет повержен, гласил отец Донателло, когда передавал ему клинок. Но сам кинжал с жуткой эмблемой будто напоминал о том, что дракон не дремлет.

– Еще слишком рано соваться на вражескую территорию, – разумно заключил Фердинанд. – Сейчас уязвимы мы, а не враг. Мы должны выжидать.

Его довод должен был прозвучать веско. Сейчас он занимает пост главы, хоть и временно, лишь пока зло не уничтожено его рукой. Он должен был чувствовать себя сильным, а все братья ордена негласно подчиняться ему. Однако Джейме и Рено начали яростно возражать. Обычно они вели себя более сдержанно, но сейчас горели желанием кинуться в бой, выследить, уничтожить. Стоит ли дьявол таких хлопот. Фердинанд уставился в потолок, едва обвитый миртовыми ветвями, ползущими из переплета окна. Никто даже не задумался их обрезать. Сама мысль о том, чтобы взять садовые ножницы и заняться этим была в любом случае противна. Ветви мирта напоминали живое, дышащее существо. Они будто что-то шептали. Какое-то предостережение.

– Что мне делать? – хотел спросить Фердинанд у них, но можно было и не произносить этого вслух. Он и так чувствовал, что они бы не пожелали его отпустить.

В келье мирно и безопасно. Нечистому сюда не пробраться. Дело даже не в крестах и святынях, которые его не пускают через ограду монастыря. Просто здесь мирная обитель. Соблазн отсюда далек. Именно поэтому Фердинанд и выбрал это место. Он хотел уйти от мира, а теперь ему нужно возвратиться в мир, чтобы бороться с врагом рода людского.

Ему нужна смелость. Только этого не хватало. Сила у него была: и моральная, и физическая. Он все еще помнил, как сжимал оружие на уроках боевых искусств и в самих сражениях, помнил, как его пытались соблазнить красавицы из высшего общества и очаровательные простолюдинки. Второе воспоминание почему-то было неприятным. Все эти женщины посягнули на что-то такое, чего не могли иметь. Они просто не имели на это права. Это то же самое, что возжелать святого. Фердинанд решил оставаться непорочным, и ему это было не в тягость. Еще давно его судьбу решил вид статуи ангела. Быть непорочным это значило быть близким к ней.

– Мы должны хотя бы присмотреться, – между тем утверждал Анхел. – Нужно знать, с чем мы имеем дело.

– Мы знаем, – заверил Фердинанд. – Со злом, которое предстоит уничтожить.

– Но ты можешь сделать это сегодня.

Но часы? Фердинанд снова вспомнил о них, как о существе, которое над ним смеялось.

– Помнишь резиденцию кардинала Лисандро?

Фердинанд тряхнул головой при звуке имени, которое давно ему стало неприятно, впрочем, как и многим другим. Хотя в отличие от прочих кардинал не пил вина и не ходил к блудницам, за ним почему-то закрепилась ужасающе негативная репутация. Все дело было в его проповедях. В его намеках и открытых призывах. Кто-то считал его пророком.

Ложный пророк, так называл его про себя Фердинанд. Многие разделяли его мнение. Но были и последователи. Вокруг Лисандро собралось небольшое общество. Орден Причастия! Фердинанд уже был как-то раз у них. Они пытались отпугнуть дьявола кровью. Лилия и кровь – вот их символы. И то, и другое изначально было дьявольскими символами. Но Лисандро проводил красивые обряды и уверял, что падший архангел Денница не так страшен, как кажется. Он заявлял даже, что может призвать его и уничтожить. Очевидно, сегодня была та самая ночь, когда он собирался это предпринять.

Фердинанд не поставил бы и гроша на то, что его замысел удастся. Не все так просто, как кажется. Лисандро и его орден на самом деле всего лишь еретики, благословленные Папой Римским. Вряд ли их молитвы достигают ушей бога, а угрозы страшат дьявола. Хотя было бы так просто приманить падшего ангела на лилии, которые когда-то в раю считались его цветами, на кровь, пролитую, как подкуп для него, а затем убить. Все слабаки мечтают о простом решении вопроса. Фердинанд знал, что его путь будет более сложным. Он крепче сжал рукоять кинжала.

Правда, сейчас он должен был доказать самому себе, что у него хватит решимости. А еще всем, кто смотрел на него, как на оплот религии.

– Еще не время… – это было его последнее возражение. Но уже не такое решительное.

– Сейчас самое время, – возразил Анхел. – Они соберутся к полуночи, как во время Рождества и Пасхи, только это будет жуткое таинство.

– Скорее мистерия, – Фердинанд давно уже назначил цену таким мероприятиям и по опыту, оставшемуся у него от пышной светской жизни, решил, что от театральных спектаклей они мало чем отличаются. Единственное тем, что призваны утвердить в духовной власти одно конкретное лицо, которое их проводит. В данном случае кардинала Лиссандро. Наверное, он верит, что папский престол ему уже обеспечен. Во всяком случае, едва завидное место будет свободно, все, чей разум он смутил, его поддержат.

За раздумьями Фердинанд сам не заметил, как собратья вытащили его в ночь из уютной кельи. Он крепко прижимал к себе рукоять кинжала, пряча его под накидкой. Сознание твердило, что еще рано, но нечто воинственное внутри него уже рвалось в бой.

Кинжал с драконом на рукоятке настораживал его лишь вначале.

– Нужно убивать зло злом, – так сказал ему тот, кто вручил этот кинжал. Вывод слишком абстрактный и неразумный. Но вдруг в нем было куда больше хитрости, чем мог тогда помыслить Фердинанд. Нужно бить врага его же оружием, разве не так учили его преподаватели воинских наук и фехтования. В священной борьбе со злом стоит не гнушаться тех же методов. Убить дьявола с помощью его же отражения – дракона. Это дерзко, двусмысленно и противоречиво. Но это может сработать. Если святыми реликвиями дьявола нынче не отпугнешь, то его же собственная эмблема может стать ознаменованием его гибели.

Фердинанд сжимал и разжимал причудливую рукоять, будто заранее тренируясь, и казалось, что дракон под его прикосновениями оживал, силясь вцепиться в пальцы. Но Фердинанд не сомневался в своих силах. Он запретил себя бояться. Усилием воли ему удавалось подавить и слабость, и страх. Он сознавал, что избран, чтобы погибнуть, но победить. Его рука в решающий миг не дрогнет.

А что если решающий миг все-таки сегодня и пророчество о том, что есть все лишь один-единственный миг, чтобы нанести удар это всего лишь легенда? Что ж, надо быть во всеоружии.

Фердинанд вовсе не хотел возвращаться в мрачный дворец кардинала Лисандро, но именно сегодня, как разведал Анхел, здесь будут присутствовать члены ордена дьявола. А их господин всегда тенью приходит вместе с ними. Нужно только присмотреться и узнать его в лицо. По магическому взгляду, по ощущению силы, по взмаху черных крыльев. Фердинанд хорошо подготовился. Его спутники также.

Когда они пришли, на ночном собрании уже успели провести причастие с кровью и лепестком лилии вместо положенной хлебной облатки. За темными арками высоких окон стоял невыносимый запах тех же цветов. Садовые лилии! Такие светлые цветы в таком мрачном месте, среди черных арок и призрачно горящих свечей. Белые лепестки как будто символизировали нечто мертвое и противоестественное.

Сам Лисандро напоминал царственную особу, которой еще больше гордости придавал наложенный на нее церковный сан. А ведь гордыня это грех. Так почему же все, кто проводят мессу, стараются выглядеть такими горделивыми.

Фердинанд слегка сощурился, разглядывая мрачную залу. Ему казалось, что в ордене нет единства. Собравшиеся держались группами. Вернее, некоторые из них собирались в группы, отходя от причастия, какие-то будто прятались за спинами тех, кто стоял впереди.

Анхел склонился к Фердинанду и шепотом пояснил:

– Против него готовят заговор, его же посвященные. Он так долго внушал им, что падший архангел суть всего, что они уверовали в это чуть более искренне, чем он желал, и переметнулись в Орден Тьмы.

Его шепот обжигал ухо. Фердинанд прислонился спиной к арочному своду. Они со спутниками тоже держались маленькой группой, но не принадлежали ни к заговорщикам, ни к посвященным. Придется ли ему сегодня, как и всем, преклонить колени перед Лисандро? Фердинанд этого пока еще не знал. Во всяком случае, это было бы лицемерием. Но чего не сделаешь ради благого дела?

Лисандро как раз произносил речь о том, как он близок и падшему архангелу Люциферу, и богу одновременно. Он желал, чтобы все присутствующие были ему послушны. Как и многие он называл себя избранным и благословленным.

– Это ночь всех ночей, – монотонно звучал его голос. – Ночь, когда он явиться к нам, чтобы быть уничтоженным или подчиниться. Тот, кто могущественнее всех земных правителей, тот, кто стал для рода людского ужаснее всех и тот, кто был прекрасен некогда в славе своей…

Последнее предложение прозвучало как-то противоестественно, но именно оно было сутью всего. Фердинанд облизнул пересохшие губы. Казалось, запах лилий стал вдруг особенно резким, как будто один из цветков сожгли в огне.

Он хотел поднять руку, чтобы отвести со лба русый локон и не смог. Создание у колонны перехватило его взгляд. Божественное создание! Лазурные глаза пронзили его насквозь, и рука, сжимавшая кинжал, замерла, так и не успев подняться. Вот значит, как выглядит божество! Он должен был думать о долге, о призвании, но все о чем был способен подумать так это о том, что смотрит на неземное создание. Воплоти! Вот оно самое священное таинство – видеть первого ангела бога перед собой и знать, что он живой. Настоящий! Теперь это уже не просто статуя.

Мраморное лицо ожило. Оно было реальным, хоть и совсем бесчувственным. Глаза, которые он до этого привык видеть мраморными, зажглись лазурью. Крутые завитки волос оказались золотистыми. Под накидкой за спиной дрожало что-то похожее на оперенные крылья.

Николетт! Имя пришло откуда-то из глубин, как будто зажглось пламя свечи. У мраморного ангела в нише не было имени. Во всяком случае, он его не называл, даже мысленно. Наверное, сейчас ниша была пуста, потому что ожившая статуя стояла перед ним. Ее холодный взгляд его изучал. Так смотрит ангел с высоты своего постамента. Глаза сияли, как лазурные льдинки, только они его ни в чем не обвиняли. Единственное, что в них было это ощущение собственной непоколебимой силы, а еще чувство какой-то необратимости.

Фердинанд попытался вызвать в памяти неподвижную белую статую и воззвать о помощи к ней, но ничего не вышло. То, что он видел сейчас, было намного лучше. Всего-то на расстоянии вытянутой руки.

Только его рука на кинжале осталась неподвижна. Теперь-то он понял, о чем его предупреждали. Если заранее не подготовиться, то когда наступит решающий миг, он просто станет не способен нанести удар. Так оно и вышло. Только это уже было не важно.

Он мог рвануться вперед, мог нанести удар, но даже не попытался. Хотя цель была перед ним. В этом не осталось сомнений. Поощрительные толчки собратьев ни к чему не привели. Их шепот и поощрения тоже. Фердинанд и без их предупреждений понял, что падший архангел здесь во всей своей первозданной красоте. На какой-то миг их взгляды встретились и не могли оторваться друг от друга.

Значит, так возникает любовь. Как нож в сердце. Как удар в голову. Сознание раскрылось перед неизведанными мирами, и он вдруг понял. Она все знает. Он послан убить ее, и ей это ведомо.

Он сжал нож и спрятал руку за спиной. Это был шанс. Второго такого может уже не представиться. И все же он его упустил. Ему захотелось вдруг преклонить колени перед ней, как другие преклоняли перед Лисандро. Процессия покорных ему посвященных двигалась намеренно медленно.

– Будь благословенен, – шептали они перед тем, как приложиться губами к печатке перстня на его руке и преклонить колени. Это была обычная формулировка, принятая в этом сообществе. Просто слова, но они почему-то доносились до его слуха, как кощунство. Фердинанд не сразу заметил, что ангел с непокрытой золотистой головой явился не один. Рядом подобно теням стояли какие-то люди. Всего лишь люди, а не сверхъестественные существа. Но один из них был необычайно хорош собой. Брюнет с изумрудными глазами. Он быстро бросил на Фердинанда враждебный взгляд.

Николетт же уже двигалась по направлению к Лисандро, сама быстрая, как тень. Никто словно ее не видел. Никто из тех, кто мог насторожиться. Очевидно, лишь заговорщики видели ее и поддерживали. Никто из них так и не решился нанести удар, хотя Фердинанд заметил, что некоторые отходящие от кардинала тоже прятали в рясах стилеты, которые, однако, так и не были пущены в ход. Николетт шла неслышно, стремительно, будто не касаясь пола. Сам Лисандро будто тоже ее не видел, пока она не подошла совсем близко. Лицом к лицу. Узнал ли он дьявола в лицо? Даже если узнал, то не смутился, а восторжествовал при мысли о том, что ему наконец-то удалось достучаться до высших сил.

Фердинанд жалел в этот момент, что не умеет читать мысли. Он не мог заглянуть ни в сознание ангела, ни в сознание человека. Но роковой миг приближался, он это ощущал всеми порами кожи. Сейчас произойдет нечто знаменательное. Только он не имел права в это вмешаться.

Бескровные губы ангела чуть раскрылись, словно щель в иной мир.

– Будь благословенен! – произнесла Николетт с какой-то пугающе холодной интонацией. Она всего лишь повторила за всеми, но имела в виду нечто особенное, тайное, пугающее. Вдруг в ее руке блеснул нож. Всего на миг. Она успела вонзить его в тело кардинала так резко, что Фердинанд вздрогнул. Он хотел кричать, видя, как ангельская рука вспорола человеку кишки. Абсолютно равнодушно, ритмично, расчетливо. Николетт распорола его всего от низа живота до горла. Полные предсмертного ужаса глаза жертвы ее ни чуть не смущали. Кровь забрызгала ее кожу и одежду, как до этого забрызгивала лилии. Но сам ангел, казалось, остался чистым, даже в крови. Или это всего лишь иллюзия?

Фердинанд наблюдал за переполохом как будто издалека. Многие спешили выбежать из зала. Кто-то кричал. Самые разумные, видимо заговорщики, знали, что здесь присутствует сила, от которой не убежать и просто наблюдали. Молча. Как и сам Фердинанд. В данном случае он не был ни за, ни против. Это дело его не касалось, как и его собратьев. Их орден не имел права вмешиваться, если речь не шла о непосредственном исполнении приказа.

Только вид вспоротого тела, на которое тут же с жадностью накинулись какие-то существа, снующие по полу, невольно вызывал тошноту.

Николетт не смутилась. Она подняла в руке лезвие, которым только что убила, и слизнула с него кровь. Почему-то это простое действие напоминало мистерию куда больше, чем проводимый до этого обряд.

А потом она была такова. Фердинанд тупо смотрел на пустое место. Ощущение было таким, словно статуя сама сошла с постамента и просто ушла. Он так надеялся, что она еще раз на него взглянет. Он этого безумно хотел. Взгляда пронзающего острее, чем нож. Вместо этого на выходе его сильно толкнул тот самый красивый брюнет, которого он заметил рядом с ней. Очевидно, он сделал это нарочно. Его усмешка так о многом говорила.

Так и не обагренный кровью клинок в руке Ферднанда тоже говорил о многом. Сегодня он так и не сделал своего дела. Только ад в его душе разверзался совсем не поэтому.

Непорочные

Что-то пошло не так. Что-то напомнило ей о небесах, пустых после падения дьявола и наполненных вздохами. Что-то расцветало в душе подобно розе с гноящимися кровью шипами. Всё вдруг стало как раньше, на один-единственный миг. Но этот миг был решающим. Воспоминания вернулись вдруг с пугающей реальностью. Всё, что она не могла вспомнить раньше, лежало, как на ладони. Вернее, стояло перед глазами. Миг падения, боль, огонь, порезы, сокрушительное ощущение конца.

Необратимость! Только одно слово билось в голове. Это должно было произойти. Сознание обожгло. Но ее лицо осталось спокойным лицом статуи.

Николетт выходила из дворца, как существо из другого мира. По сути, она им и была, но пурпурная накидка уже скрыла крылья. Пурпурный цвет – привилегия королей. Она была даже больше, чем королевой. Ведь она суть царя царей – самого дьявола. Раньше на ее красивом лице не отражалось никаких чувств, но теперь на нем застыло легкое беспокойство.

Если б кто-то увидел ее в темноте, он бы не устоял. Подсознательно люди понимают, что перед ними опасность, но уже не могут отвести взгляд от губительной красоты волшебного существа. Первая жертва оказалась не за горами. Судя по рясе, это был кардинал, правда сильно подвыпивший и почему-то оставшийся без спутников. Наверное, он тоже собирался сегодня на тайное собрание, но по дороге решил, что вино куда важнее и значительно опоздал.

Что ж, он встретил искомое божество прямо на дороге и даже не понял, какая ему оказана честь. Он плелся, держась за стенку, но заметил вдруг Николетт и почти пустая бутылка с грохотом выпала из его руки. Осколки дождем усыпали мостовую. Почему битое стекло в лунном свете так похоже на драгоценные камни? Лицо Николетт многократно дробилось в каждом осколке, будто освещая их изнутри.

Неудивительно, что к стеклу тут же потянулись разные сомнительные ночные твари.

Кардинал не смотрел на них, он смотрел на нее. Его кошелек был еще не совсем пуст, но поиски куртизанок сегодня не увенчались успехом, зато падший ангел стоял перед ним во всей своей красоте. Соблазнительное бесчувственное лицо в ореоле золотых кудрей передернулось в легком пренебрежении.

Несчастный пьяница смотрел на нее с таким вожделением, будто у него еще были силы влезть в петлю, если она не удовлетворит пожирающую его страсть. Что ж если от неудовлетворенности он захочет свети счеты с жизнью, она может ему в этом помочь. Николетт ощутила, как ногти на руке неожиданно удлиняются, превращаясь в золотые когти, будто она стала драконом.

– Если ты знаешь, что дьявол перед тобой, то, что мешает тебе бежать? – она почти выдохнула ему в лицо струю огня, а не слова, но он даже не испугался. Ее красота мешала ему мыслить рационально, как впрочем и многим другим.

– Золото! – он потряс висящий у пояса бархатный кошелек на тесемках, где призывно звенели монеты. – Изумруды, рубины, – кардинал попытался снять перстни со своих толстых пальцев, но был для этого слишком пьян. – Хоть мою сутану, все, что хочешь за эту ночь.

– Все, что захочу? – она с пренебрежением изогнула бровь. Он был даже ниже ее ростом. Но сколько в нем похоти. Это чувство в людях ее больше всего раздражало. Его невозможно было понять. Сама она никогда не ощущала ничего подобного. – А что если я захочу твою душу? Разве ты не отдал ее уже своему богу?

– О, красавица, – он потянулся к ее лицу пальцами. – Кто не забудет о боге при виде тебя?

– Тот, кто верит в него, – лицо прекрасного юноши на собрании не выходило у нее из головы. Он был даже непреклоннее, чем она. Вот почему на миг она перепутала его со своими бывшими небесными собратьями. Его вера в бога была еще тверже, чем ее связь с дьяволом. Он был непреступным, как скала, опасным, как лезвие кинжала и в то же время абсолютно невинным. Эта невинность делала его каким-то особенным. При мысли о нем все вдруг стало пустым и противным.

Николетт отстранилась от жадных пальцев, тянувшихся к ее лицу.

Между тем кардинал стащил все-таки со своего пальца драгоценный перстень и швырнул его в лужу к ее ногам.

– Весь мир за ложе с тобой…

Раньше она бы преподала ему урок, придя в его дом, превратив угощение там в червей, выпив вино и наполнив кубки его кровью. Она распяла бы его на его ложе и начинала вычерчивать на нем огненные символы пламенем. Его труп остался бы на перевернутом распятие в назидание всем, кто захочет близости с дьяволом.

Но сейчас у ее не было желания играть. Ей просто стало противно.

Он ждал. Он готов был умолять, почти скулить, но лицо ангела осталось непреклонно.

– Блуд это грех! – холодно бросила Николетт и протянула вперед когтистую руку. Ее пальцы вцепились прямо в жирное горло. Жертва билась в судорогах недолго. Николетт легко оторвала тучное тело от земли и прижала к стене. Он не мог кричать, только бился в агонии. И его кровь текла по ее когтям.

Ее крылья дрогнули в предчувствии того, как душа выпорхнет из мертвеющего тела. А пока он еще жив, пусть его грехи смываются кровью.

Фердинанд выходил из опустевшей резиденции с чувством того, что апокалипсис уже свершился. В его душе разверзался ад.

Как такое могло случиться? Он всегда считал себя непорочным и вдруг… Сознание помутилось.

Эффект сильного удара по голове перешел в нечто огненное. Горело не только тело, но и сознание. Он как будто оказался в ловушке, выхода из которой не было.

Золотое создание все еще стояло перед глазами. Сердце билось, как пойманная птица.

Его статуя! Его божество! Возможно, он сам создал себе из святыни идола. И вот наказание. Дьявол принял вид этого идола. Все, чтобы уничтожить драконоборца. Так называли того, кто идет на битву со злом, как в древние времена.

Похоже, на этот раз дьявол победил. У Фердинанда осталось лишь одно желание, пойти к своей любимой статуе ангела, броситься перед ней на колени и вскрыть себе вены. Пусть кровь обагрит скульптуру, смывая все его грехи. И боли и желания согрешить тогда просто не останется. Но как же тогда орден успеет найти и посвятить следующего избранного. Он не может всех подвести. Не может! И все же образ золотого создания прочно засел у него в мозгу. Он смотрел в ночь, а видел Николетт. Ее губы слегка шевелились, подобно заснувшим змеям.

– Я твоя гибель, а ты моя, – слова тоже звучали в мозгу, почти обжигая.

– У вас не найдется мелочи для нуждающегося?

Фердинанд не сразу заметил какого-то попрошайку, но послушно сунул ему монету. Их орден никогда не скупился на подаяние. Только странный сгорбленный нищий в рваной накидке отошел не сразу.

– Золото! – он повертел монетку в когтистых коричневых руках. – Ты знаешь, что все золото в мире от дьявола?

Фердинанд сощурился, пытаясь разглядеть чудовищное лицо под капюшоном, но видел лишь червленые локоны Николетт, золотую красоту падшего ангела.

– Да, знаю, – с трудом выдавил он, признание далось ему не сразу. Но странное существо вдруг засмеялось.

– Не попади в беду! – предупредил оно, уходя куда-то в ночь все так же со смехом.

– Я уже попал, – хотел сказать он, но не смог. Это была не просто беда. Это был конец света! Для него одного! И это всего на какие-то дни раньше, чем конец наступит для всего света.

Если Николетт выживет и придет к власти, то дьявол будет владеть всем миром.

Но как можно помышлять об устранение существа, без красоты которого, мир как будто перестанет существовать?

Как можно разбить святыню, которой молишься?

Как можно возненавидеть бога, поддерживавшего тебя всю твою жизнь, даже если он оказался дьяволом?

Все пути вдруг стали кривыми и неправильными. И все из-за этой встречи. Нельзя было смотреть на нее раньше, чем занесешь ритуальный нож, но он посмотрел. И все вдруг изменилось.

Фердинанд вернулся не к себе в келью, а ворвался в молельню, упал на колени перед алтарем, недалеко от ниши со статуей, и его молитвы были такими истовыми, что он легко мог сойти за безумца. Он каялся, он просил всех святых о прощении и укреплении, он почти рыдал, потому что молитвы не помогали. Изнутри его как будто жгло огнем.

Он простоял на коленях час, может больше, и мог бы простоять всю ночь, если б чья-то рука вдруг не легла на плечо.

Юноша вздрогнул и обернулся. Слезы, выступившие на глазах, мешали, как следует, видеть.

– Так бывает со всеми, – заявил пожилой монах, имени которого Фердинанд не знал.

– Со всеми?

– Всеми, кто борется со злом, отрекаясь от собственных желаний?

– И как же с ними бороться? – Фердинанд напрягся, но в голову ничего не пришло.

– Только умерщвляя плоть, что их порождает, – монах чуть сдвинул рясу, показывая жуткие шрамы.

Фердинанд кивнул в знак понимания. Когда монах, шурша рясой, ушел, он достал свой кинжал. Красивую вещь с драконами на рукоятке и смертоносным лезвием. Это лезвие предназначалось дьяволу, а не ему, но сейчас был особый момент. Фердинанд положил лезвие на левую ладонь и провел им по коже изо всех сил. Порез оказался глубоким. Кровь выступила тут же, но легче не стало. Вероятно потому, что его желание было не физическим. От него страдала душа. А ангел в нише жадно смотрел на его кровь, и как будто усмехался.