Nasty Rey
Стальная волчица
Глава 6. Поцелуй.
Утром поднимаюсь от резкого толчка. С просинью не сразу понимаю, гремит посуда. В ванной работает душ, шторы в комнате открыты. На кресле рядом с кроватью лежит халат, под ним задрипанной пижамный костюм.
Озираюсь.
Чудеса, да и только! Лампы вкручены, телевизор работает, дверные петли балкона не скрепят, а с кухни раздается заливистое пение яичницы с беконом.
–М-м, вкусно! – констатирую, откидывая одеяло, и…застываю.
В голове брань. Юбка с топом исчезли. Сапог нет. Бутафорский нож на комоде. На придвижном столике алые розы.
Откуда они?
Но хуже всего, я голая. Абсолютно нагая!
Не помню, как разделась. Не могу вспомнить, что произошло. Похоже на помутнение рассудка, но от стакана заказанного вина не может быть такого.
Когда мама и папа были вместе, иногда, по особым случаям наливали мне стакан терпкого красного вина или отличного хлебного пива. В такие моменты мама шутила «бездонная бочка-дочка, как не пои, все трезвая». Разумеется, фраза произносилась в плену незначительного похмелья, но с тех пор папа называл меня амазонкой. Известный факт женщины-воины никогда не пьянели, можно сказать это был самый изысканный комплимент.
Усталость единственное, что могло сработать не в мою пользу, и, судя потому, как я выгляжу – сработало. Груз последних событий взвалился на мои плечи непосильной ношей. Похоже, переоценила свои возможности. Однако это не дает ответа, кто меня…Эдвард!
Я вскакиваю пораженная догадкой (фактически, невзирая на затруднительное положение, ванная напротив спальни) настолько быстро, что не замечаю юношу покинувшего душ. Обмотанный полотенцем, парень так и расплывается в дьявольской улыбке.
Трусики падают, бюст летит следом. К пижамному костюму не успела притронуться. Коралловые локоны закрывают спину. Краснею, не в силах шевелиться.
–Меня ищешь? – спрашивает ухмыляясь.
Грей только покинувший свой миниатюрный домик, продрал бусинки. Ошарашенный видом хозяйки питомец, чуть на хвост не сел.
Я сама под впечатлением, что уж говорить о пушистом комочке. Стою, будто язык проглотила. Со мной так впервые. А вот юноша явно разобрался, что к чему. Стоит, не краснеет. Стыдом не пахнет. Грею, простить можно, парню ни за что! У него вообще совести нет, сначала раздел, теперь откровенно пожирает взглядом. Провалиться бы сквозь землю, но этаж не подходящий.
Тянусь к упавшему белью, но нежное прикосновение мозолистых пальцев останавливает.
Выгибаюсь. Спина неестественно ровная, завораживает брюнета. Его глаза мутнеют.
Сердце бешено колотится. Тело напрягается. Мозг лихорадочно ищет пути решения.
–Ты нереально красивая – блаженно замечает, а я не знаю, что делать – Не волнуйся.
Слова действуют как наркотик. Разжимаю кулаки, готовые к удару. Заставляю себя повернуться, встретится с ним лицом к лицу. Он помогает, не убирая тонких вытянутых как у музыканта пальчиков с талии, просто крутит меня.
Секунду он разглядывает грудь, затем живот, спускается вниз. Аккуратно касается мест бывалых полетов. Возвращается к шее. Рассматривает медальон-кулон в виде северной звезды перекрытый месяцем. Откидывает прядь, легонько дотрагиваясь до выступающих костей. Кивает, устремляя взор на алые губы. Долго изучает их изгибы, после чего молча протягивает махровый халат.
Совсем забыла, форточка на кухне на всю ивановскую открыта. Балкон тоже. Да и в гостиной окно нараспашку. Вот откуда приятный холодок. Прямо как в сказке.
В протесте рука сама откидывает теплый шедевр. На мгновение пальцы соприкасаются. Эдвард вздрагивает, как ужаленный, но быстро собирается. Попыток поднять халат не делает, просто притягивает меня к себе настолько близко насколько вообще возможно.
Губы осторожно прижимаются, язык смело и бесцеремонно проникает в мой рот. Раздается ошибочный стон. Нежность исчезает, ее сметает страсть, с которой он набрасывается на мои губы. Его язык с неистовым желанием проходиться по моим зубам, нёбу. Поцелуй окончательно теряет все оттенки нежности, становится грубым и властным.
Внезапно он отстранился и пристально заглянул в мои шальные от пережитых эмоций глаза. Видимо найдя в них то, что хотел, оскалился жесткой улыбкой победителя.
Придержав меня, он медленно сел. Чтобы удержать равновесие, я вынужденно схватилась за его плечи. Эдвард улыбнулся и подался вперёд. Сжав крепче мой затылок, снова мягко коснулся губ.
–Хватит! – пища по мышиному взмолилась я, пытаясь, отстранится.
Могучие руки лишь крепче сомкнулись. Широко раскрытые глаза страстно блеснули, руки задрожали, так что я испугалась. Не сводя с меня острого голодного взгляда, Эдвард со скоростью пули снова прильнул к моим губам, чуть прикусив нижнюю губу с тихим рыком, он углубил поцелуй, и мгновенно отстранился.
–Попроси меня ещё раз – щекоча кончик моего уха, шепчет, отпуская.
Рывком, преодолев расстояние до балконного проема, споткнулась, едва дыша, сползла, прижавшись затылком к ящичку трюмо.
Не знаю, сколько это продолжалось. Я потеряла счет минутам и секундам. Он смотрел на меня, обжигая небесным светом, отражающимся от его лилово-голубых очей. Пока, наконец, не потерял надежду.
Свернувшись калачиком, я виновата, окинула его взглядом, полным сожаления. Пытаясь исправить положение, легко растянулась в улыбке. Бессмысленно и бесполезно. Даже не взглянув в мою сторону, он удалился. Оставил меня одну, наедине с мыслями.
Теребя кулон непослушными пальцами, прислушалась к глухим ударам в груди. Недавно бешено колотящиеся сердечко, замедлило танец, пожар прекратился. Меня обдало резким холодным порывом ветра. Дрожащими пальцами, дотронувшись до припухших губ, я окончательно убедилась, что не сплю. Магия, наполнившая воздух рассыпалась в пыль.
Пытаясь прийти в себя, я кое-как нарыла в комоде потрепанные джинсы с майкой. Оделась непослушными руками. На ватных ногах пройдя на запах подгоревшего блюда, села за стол.
Эдвард, стоя спиной, готовит мой любимый напиток кофе. Край сиреневой рубашки испачкался. Брюки от вчерашнего костюма стали более темными, исиня-черными. На босых ногах простые тапочки. Уверенными движениями, юноша переливает темно коричневое зелье. Не смотрит на меня. Бубнит.
Не вольно глаза останавливают бег на растрепавшихся прямых темно-медных волосах. Мочки ушей, подрагивают. На шее, проступил седьмой позвонок. Сквозь сиреневатую ткань светятся темно-розовые пятна.
–Эд…– я замолкаю, не успевая придумать речь.
Глаза разъярённого красным флагом быка устремляются глубоко в душу.
Один удар, и сердце ушло в пятки. Лед, которым окатило с улицы, несравним с леденящим баритоном:
–Я не повторю, пока не попросишь – избегая огромных глаз, бесцветно роняет парень, грубейшем движением ставя стеклянные кружки на столешницу.
–Угу – все еще пытаясь прийти в себя, киваю, читая на его лице разочарование, удивление и настоящее глубокое потрясение. Видимо он в первый раз получил отказ.
Зеркала полные желания окутывают волной нежности. Будто извиняясь, спортсмен прижимается малиновыми устами к тыльной стороне миниатюрной ладошки.
Звенит будильник-время учебы.
Не сговариваясь, бежим в гостиную, собрать сумки. Конспекты неряшливой кучей застелили пол.
Так вот, что меня сморило! Эврика! Никогда не любила философию, скука смертная.
Тетради волейболиста украшают носки в полоску. Карандаш с ручкой валяются под ботинками. Боты в причудливой позе украшают учебники. Сумка и того хуже служит спальным местом пушистику.
Несколько минут юноша борется с мохнатым, не признавая поражения. Еще бы второй раз за утра получил. Кому такое понравиться?
Толи мстя за хозяйку, толи за отсутствие добавки Грей с силой кусает парня.
Не выдерживая страданий брюнета, беру озлобленного малыша на руки. Нянчу как ребенка, пока зрачки сужаются. Отношу в спальню, любовно кладя на подушку. Целую за ушком, на цыпочках покидая комнату, возвращаюсь к полностью собранному Бейну.
Не говоря протягивает мою сумку, но передумывает. Закидывает на плечо. Отворяет дверь, выходя в пустой коридор.
Дорога до лифта становится мучением. Мы делаем два поворота, прежде чем видим толпу у дверей. Лестница свободна. Ноги сами ведут к ней. Бейн спускается первым. Я догоняю, скользя каблуками по неровной кирпичной кладке.
Мотоцикл остаётся стоять. Автобус сегодня заменит транспорт.
Шум возбужденных ребят растворяется, когда я замечаю перекосившееся лицо Виолетты. Эдвард, гордо шагает мимо, придерживая мою скользящую сумку, как пушинку.
В лекторий заходим едва, не забыв уговор. Молчание становится тяжким бременем.
Я чувствую себя беспомощной черепахой, которой разбили панцирь. Лишили защиты, поглумившись. Что чувствует он? Не ясно. Не ясно с того момента, как отстранился.
Я хочу спросить, что будет дальше, но звучит звонок. Рядом возникает изящная фигурка Бритни. Последний раз смотрю на юношу, который испаряется в пучине. Кидая сумку мне в руку, он дружески машет Теду, и исчезает в толпе.
Колени на миг подгибаются. Смотрю на Бри, ища поддержку.
Смехотворно! Три дня общения, и ты уже безвластная пугливая овечка. Черт, черт, черт! Сара Ви с этого момента ты неприступная волчица. Хочет получить, пускай потеет! Второго такого шанса у тебя не будет Эдвард Бейн Делавего, я обещаю. Я никогда не попрошу тебя повторить сегодняшний поцелуй. Никогда. Даже под страхом смерти. Этого не будет!
–Неудачное начало? – язвительно вопрошает модель.
Слова мгновенно приводят в норму. Ели сдерживая себя, я заставлю Бри сознаться в коварном плане.
–Но ведь сработало – как ни в чем не бывало – замечает она с веселой улыбкой.
Мне не смешно, ни капли. На губах видны припухлости. Я просто сижу, лихорадочно соображая, что теперь делать.
Лизи, девушка из прошлого, сидит напротив. Время от времени посматривает. Пишет лекцию. Отвечает на вопросы астронома, и снова возвращается ко мне.
Бри тоже поутихла, поняв ярость. Ярость, за которой постаралась скрыть раздавленность.
–Сара!!! – чуть не на ухо закричала Блонде.
От неожиданности, я забыла ухватиться за край парты и, рухнула вместе со стулом на пол, разодрав джинсы, попутно ударившись плечом и затылком о край стола. При том, явив на всеобщее обозрение (особенно мужского населения) свои точеные колени лакомых ножек.
–Прости. Тебя Афанасий Георгиевич спрашивает – виноватым голосом оповещает девушка с обложки, пока я пытаюсь утихомирить тупую боль.
Оглядевшись по сторонам, замечаю усатого дядю с привычкой шепелявить. Стоя у доски, он замер в непонимание, как быть. Улыбаюсь, скрывая досаду.
Толпа юношей готовых подать руку выстроилась стеной! Кажется все имевшиеся молодцы из трех групп решили доказать свою преданность. Их взгляды, улыбки, позы, да сами жесты выдают мысли.
Вот это номер! Никогда бы не подумала, что драные джинсы способны произвести такой эффект. Что было бы, будь я в юбке? Как же удачно не надела. Жаль, зашить дырки не предоставляется возможным…
–Ребята, расступитесь! – чеканя слова, принц голубых кровей склонился надо мной, в мгновения ока прижал к груди. В юношеских глазах промелькнул лукавый огонек, однако лицо осталось каменным. А потом осторожно поднял на руки, как поступают с невероятно хрупкой и ценной ношей, невзирая на сопротивление.
Дорога до медпункта кончается быстро. Двери раскрываются, приветствуя нечастых гостей.
Полненькая дама с фамилией Макдональд, в хлопковом халате приглушено желтого цвета с синей шапочкой для волос на голове не замечает нас, увлечена журналом.
Я вздрагиваю, когда перед глазами, приносятся больничная палата, мама, бизнесмен, братья и бои с Ромео и Монголом. Лихорадка завладевает каждым уголком тельца. В руках парня, я словно уменьшилась втрое.
В следующий миг, видя шкаф с ампулами, баночками, коробочками и шприцами с иглами, теряю самообладание. С размаху бью по сонной точке на плече парня, немного ближе к шее, не думая о последствиях.
***
В красках предстает последний вечер, когда мама, папа, и я были счастливой семье, глядя на нас нельзя было заподозрить, что дома целыми сутками стоят крики.
Мама отчитывает папу, он в отместку дымит сигарой, делая вид «меня не касается». Гертруда жестом просит потушить, суя пепельницу. Бессмысленная трата времени. Она сдается первой, снимает с вешалки плащ, громко хлопая дверью, уходит в гараж. Папа же берет инструменты и за считанные секунды из не огранённого алмаза создает поистине восхитительную бабочку на тонком ремешке.
Спустя пару часов мы ужинаем. Мама поглаживает новую подвеску, он же мурлычет, как кот, наевшийся до отвала. Вдруг, мама встает, словно на прощание, слегка поглаживает щеку папы, нежно целует, подмигивает, и пускается в пляс. Грей настороженный ее поведением, истошно шипит, дико мяукает.
Раздается звонок в дверь и на пороге возникает неизвестный мужчина.
Он выглядит как самозванец, которого без зазрений совести заласкала мама. В этот момент, между родителями что-то оборвалось, а между мной и женщиной, что даровала саму жизнь, возникла китайская стена.
***
–Она в порядке? – спрашивает обеспокоенный баритон – Да хватит мне нашатырь совать! – возмущается атлет, сидя напротив рабочего стола медсестры, спиной ко мне.
–Молодой человек, не распускайте руки, я лучше знаю!
Эй, вы тише, голова трещит! Трещит так, будто кирпичом приложили. Сотрясения для полного счастья мне только не хватало! Где…? Медкабинет, судя по вони. Сколько интересно я тут провалялась.
Глаза распахнулись не охотно. Веки отяжелели сразу. Но я все же рывком села. Зря! Виски загремели.
–Лежи – подбегая к краю кушетки, просит Эдвард. Я не подчиняюсь. Медсестре подавно.
Не маленькая, справлюсь.
Белену, туманящую взор игнорирую. Подчиняю онемевшие конечности. Встаю, и едва не падаю обратно. Боль становится сильнее. Плечо горит, как от прострела. Кожа под тату синеватого оттенка. Майки нет. Она мирно покоится на спинке стула.
Я озадачена до беспредела.
Что я, черт возьми, сотворила?! Била вроде парня, тогда почему сама в таком положение?
–Не помнит? – угадав, спрашивает медсестру брюнет, без рубашки.
Женщина спохватившись, кидает озадаченный взор на покрасневшего волка.
Похоже рисунок для нее открытие. Хорошо.
–Пройдет – спокойно говорю я, тянусь за майкой.
Сестра не сильно опровергает заключение. Встает, достает капсулу и вручает мне, приговаривая:
–Поможет, поможет.
«Поможет от чего?» хочу спросить, но передумываю. В конечном счете, она тут главная, и ей виднее.
Эдварду она тоже протягивает капсулу, молча, проходя к рабочему месту. Берет пластиковый стакан, потертый журнал, и выходит за дверь, как будто не при делах.
Зрачки сами собой останавливаются на трещине в полу. Атлет садится напротив.
–Ты кричишь, во сне – вдруг говорит юноша, глядя в пустоту.
–Правда? И что же? – не отрываясь от точки фокуса, спрашиваю. Для меня это открытие.
–Дословно или в общих чертах? – искривляя рот в подобие улыбки интересуется. Выбираю второе, игнорирует. Поднимая лицо к подобию окна, он цитирует – Я, это я виновата! Папа, папа, не уходи! – на секунду Эдвард замолкает. Переводит дух вопит, что есть мочи, парадирует видимо – Это все не правда!!!
Повисает пауза. Короткая, исполненная печали.
–Думал, привиделось, а теперь убедился.
–Это я тебя так? – указывая на ярко сиреневое пятно у шеи, уточняю, отводя взгляд. Он кивает – Очень больно?
–Терпимо – все так же без эмоций отвечает спортсмен – Сам дурень, не надо было держать до последнего, увернулся бы. Силы у тебя хоть отбавляй.
–Я не… – только успеваю сказать, как большой палец останавливается на моих губах.
Я судорожно сглатываю. Еще одного раза боюсь, не вынесу. Головная боль утихла, а вот с плечом труднее. Связки задеты. Отсутствие первой помощи, драки, пуля и операция повредили значительно. Хватает легкого прикосновения, как тихая волна импульсов завладевает им, что уж говорить об ударе, о край деревянной парты.
–Сколько пар мы пропустили?
–Серьезно? Хочешь учиться после всего произошедшего? – в его глазах, да голосе, царит насмешка, пополам с укором.
–Есть другой вариант? – пытаясь изобразить веселье, спрашиваю. Свободная от майки рука тянется к тату с незатухающей болью.
Потребуется пару дней, чтоб прийти в норму. До тех пор, руку задирать не предоставляется возможным. Любое несложное движение и то вызывает неприятное ощущение. Плохо. Зато хоть физкультуру пропущу. Не придется через козла прыгать, с кувырками и то ладно.
–Слушай, откуда у тебя столько рубцов? – кладя на могучую руку указательный пальчик, спрашиваю неожиданно. Подражать ему не получается, все кажется не правильным.
–Методы воспитания не обсуждаются – резко отворачиваясь, буркает спортсмен.
–Я и не собиралась. Просто…Эдвард, мне жаль, что так вышло – касаясь скулы юноши, говорю. Он только прижимает сильнее холодные пальцы.
–Твоей вины здесь нет. Я сам…
–…не трудись, Бри все рассказала. А вообще я догадалась.
–И ты согласна продолжать? – изумленно спрашивает юноша.
–Пожалуй, да – прикусывая нижнюю губу, отвечаю, дразня. Интуиция кричит: попала!
С небывалой для него застенчивостью он касается моего подбородка и робко приближается в слабой надежде на поцелуй. В лилово-голубых зеркалах мелькает нехарактерная для него, всегда такого серьезного и непреклонного, нежность.
Дыхание учащается. Искусный рисунок, выведенный на моем теле рукой китайского мастера, вспыхивает под «музыкальными» пальцами.
–Пожалуйста, не делай так – сжимаясь от осторожного движения, хриплю, но не отстраняюсь.
Непослушный коралловый хвост, властно перекидывают на другое плечо. Я загораюсь и снова ощущаю дрожь собственного тела. Он что потешается надо мной, глупой маленькой девочкой?
Хватаюсь за его рубашку, не шевелюсь, не зная, оттолкнуть его или притянуть ближе.
–Пока не попросишь – не отрываясь от рисунка, повторяет он.
Глава 7. Ярость.
С последней встрече проходят почти две недели, тянущиеся черепахой.
Паркс наполняется жизнью в преддверие праздников. Люди семьями закупают тонны подарков. Тонны полуфабрикатов для застолий. Тонны спиртных и не слишком алкогольных напитков. Заполняют багажники, с трудом впихивая полмагазина. И со счастливыми лицами покидают парковки.
Стефы не остаются в стороне. Вещают сутками о благотворительности, Оповещают жителей городка о планах на перспективное радужное будущее 3027 года. То и дело, перерезая красные ленты у очередных салонов, приютов, фирм. Вследствие чего подругу я попросту не вижу. Бритни только успевает, что поправить макияж с прической, как на горизонте возникает очередной интервьюер. Лами и Джозеф Стеф иногда передают брозды правления Сероглазке, но больше двенадцатилетнему мальчику.
У капитана быков возникла иная проблема. Его команда застряла на загородных соревнованиях. Выиграли один матч, так соперники заподозрили в нечестности, пришлось переигрывать. Победа оказалась честной. Но ребята настолько сыгрались, что тренеры решили организовать показательные выступления. Мнения спортсменов, разумеется, не спрашивали.
Родители Эдварда вместе с Лукасом заняли позиции «красного креста», развернув лагеря для бездомных, не без участия репортёров. Начали раздавать одежду, старые вещи, игрушки. Некоторым пообещали дома в достойных районах Паркс.
Парксы и того хуже, развели бурную деятельность по части плясок. Не успевал ступить на порог университета, как в руки летела новенькая реклама с приглашением на обороте. Они словно задались целью обставить все высокопоставленные семьи высшего света и Британии в целом.
Меня хвала небесам, подобная участь миновала. Как не пыталась Гертруда Грушевая уговорить, все оборачивалось против, новая отмазка раз за разом, пока не обратилась к мужу. Со Станиславом Борисовичем разговор не вышел. Даже угрозы не сработали. Естественно, я ведь не наследница миллиардера, мне терять нечего. Да и характером я не в мать пошла. Он мне слово, я предложение. Он предложение, я абзац. Он абзац, я сочинение. Так и плюнул на трофейного медведя, прикрикнув на маму.
Братья, игравшие в пиратов, не сразу сообразили, что вынудило их обожаемого толстяка взяться за курительную трубку. Когда поняли, одарили испепеляющим взором, грозя при этом занятиями на гитаре.
Гитара за последние дни стала моим самым любимым развлечением, наряду с рисованием. Струны старого инструмента на удивление оказались податливыми. Я быстро настроила лютню. И с этого момента Агнар с Владом ни разу не отошли от меня. Мальчишкам понравились мелодии до такой степени, что наняли учителем. Сопротивляться не имело смысла, работа гувернанткой не исчезла, просто добавилось еще одно дело.
На учебу ходила без всякого энтузиазма. Лекции в большинстве оказывались повторением. Нескончаемые тесты порядком приелись. Несколько преподавателей ушли в незапланированный отпуск, оставив в качестве замены старост.
Первые лекции наполнились лесом рук, но с течением времени желающих отвечать поубавилось. Да и у меня лампочка интереса сгорела, как свеча. Поэтому группа занималась своими делами, создавая иллюзию присутствия.
Страницы блокнота кончились раньше, чем жизнь внесла коррективы. Раньше, чем кураторы вспомнили о должниках. Раньше, чем начались опросы. Раньше, чем Станислав Борисович объявил дочерью!
Не сумев справится с кинутой чарлидерами бутылкой из-под «пепси», влетела в распахнутое настежь окно кабинета биологии, попутно сломав: гипсовый скелет, мозг, пару колб. При этом свалила портреты: Д.И. Менделеева, Ч.Р. Дарвина, Г. Галилея, Гиппократа и Аристотеля. Вдобавок ко всему распотрошила линолеумное покрытие.
Горничная, в кои то веки вспомнившая о прямых обязанностях, выронила полное ведро воды, придав общему беспорядку шарм. На такую картину она явно не рассчитывала.
Скорости, на которой я пролетела, мог бы позавидовать самолет. Благо костюм байкера замедлил и смягчил падение.
Сидя подле кабинета директора как самая отъявленная нарушительница спокойствия (коей собственно и являюсь) я, пилю глазами такую же маленькую сложенную только темную женщину.
Вороньи волосы подстрижены под каре. На лице не единой морщинки. Очки в тонкой, почти не заметной металлической оправе обрамляют глаза, подчеркивая изгибы. Розовые щечки наполнены жизнью. Кожа слегка загоревшая отливает охрой. Красный пиджак поверх сероватой блузки с причудливой нашивкой смотрится сверхэлегантно. Длинная кожаная юбка-карандаш бурого цвета слегка приоткрывает голени. На изящных маленьких ножках искрят мини сапожки с ретро молниями в виде бокового украшения.
Она не смотрит на меня, роется в сумке.
Я думаю извиниться, но толком не понимаю за что именно.
Возникает высокий статный с легкой щетиной мужчина в деловом костюме, жестом приглашая в свой офис. Мы заходим, нога в ногу, плечо к плечу.
Когда я успела так вымахать? Хотя каблуки на сапогах прибавили пару сантиметров.
В квартире мечты, с того знаменательного дня я так и не побывала. А из вещей в хоромах бизнесмена остались костюм для езды на байке, пару мини юбок и непримечательные топы. В общем, все то, что я ни одену никогда в жизни. Были бы варианты, и костюм с лимонными зигзагами молниями ярко красного цвета, как у героя комиксов Флэша, остался бы пылиться в шкафу. Ясно, почему девушки так поступили, решили что урна.
–Присаживайтесь, не стесняйтесь – придерживая по-джентельменски стул, приказывает директор.
Мама, привыкшая к заботе, без промедления подчиняется. Я остаюсь стоять. Ремень сумки неустанно скользит, рискуя свалиться на пол с громким треском. Помимо конспектов, журнала посещаемости, справок от студентов и скейтчбука в ней лежат книги. Одна для пар литературы, вторая по истории искусств, третья на проект, последняя четвертая для личного чтения. Помимо этого в ней прячется ноутбук с кошельком и несколько зарядок. Чемодан своего рода.
Директор не возражает. Он давно знает, когда захочу, тогда воспользуюсь. Эта традиция установилась с того дня, как группа голосованием избрала меня своим представителем в делах учреждения. При этом я всего месяц отучилась. Но некоторые умения невозможно скрыть. Возражения не принимались, пришлось смириться. Так я и познакомилась с Георгием Ростиславовичем Ромашковым. Он оказался вполне приятным миролюбивым человеком. Строгим его видели всего однажды, когда с моей непреднамеренной подачи пришлось отчислить порядком насоливших общественности двух хулиганов. После чего, не однократно угощал чаем, параллельно справляясь о делах подопечных.
–Мадам Гертруда, скажу сразу, я вызвал вас не для того, чтобы отчитывать за бестактное поведение особы – он легко наклонил голову в мою сторону – Инцидент весьма плачевный, но поправимый. Давно пора произвести там ремонт. Так, что ваша дочурка, своим грандиозным полетом подарила прекрасный шанс осуществить давнюю затею – сообщил директор подмигивая. Виновато улыбнувшись, пожала плечами – У меня к ней предложение более рациональное…
–…моя дочь вполне взрослая, сама за себя ответит – бестактно перебивая Георгия Ростиславовича, заметила Гертруда. Я согласилась про себя, с недоумением, зачем тогда присутствие родителя?
–Да, конечно. Но это касается не столько ее, сколько вас.
–Стасик все оплатит.
–Нет, вы не поняли. Дело не в этом досадном недоразумение. Девушки и сами признали, что спутали красный костюм с водонапорным краном. Они любят бросать мусор возле таких невнятных сооружений. Развлекаются, так сказать. Скорее дело в Бейнах. Уверен вы знакомы с мадам Амандой и сером Делавего – Мама утвердительно кивает, а я стою, не понимая к чему он это –Так вот, они предлагают вам и Саре поездку в Рио де Жанейро, с целью неофициального приема в честь местного художника. А также организацию выставки работ талантливой Волчицы и персональное знакомство с деятелем искусства.
Проникновенная речь директора произвела настоящий фурор. Мама согласилась не думая. Стиснула директора в объятьях до беспамятства. После чего принялась звонить Стасику, хвастаясь несказанной удачей. Поездку на карнавал в Бразилию они планировали несколько лет, но каждый раз возникали сложности. То Агнар заболеет, то Владислав в детском саду напортачит. Плюс еще я, случайно свалившаяся на больную голову второго зама мэра, с вечными гонками и криминальными выкрутасами. Если задуматься, то Станиславу Борисовичу хочется откровенно посочувствовать, да премию за страдания вручить.
–Постойте, Георгий Ростиславович, на билетах стоит семнадцатое ноября. Это же через четыре дня.
–Да, именно. Мне их передали. Бейны прекрасно знают, каким маршрутом добираюсь. Почтальон тоже. Вот и вручили посылкой, с письмом извещением. Тебя смущает дата?
–Нет. Просто…странно это – Вертя бумажки, произношу я. Гертруда одаривает фирменным не терпящим возражений взглядом –Мам, ты видела, как они смотрели на меня, тогда на балу? У них на лицах отвращение проклевывалось. С чего им дарить путевку, устраивать банкет, да еще выставку моих работ в придачу? Это что знак примирения?
–Милая, не порть настрой – просит она, надувая губки. Достает из сумки купюрный презент, швыряет на стол, под самый нос директора. Дарит улыбку, и прощается.
Секунду другую, извиняюсь за мать, но директора не колышет. Правду говорят у кого есть деньги, у того и власть.
Директор буквально теряет рассудок, нюхает, упиваясь ароматом зеленых купюр. Распаковывает пачку, подбрасывает в воздух, ловит.
Покидаю офис, стараясь не наделать шума. Хватит с меня «доброго утра».
Догоняю маму.
Гертруда изучает меня властно, будто я не ребенок, а бесценная кукла, которую надо запаковать в оберточную бумагу, повязать бантик и вручить хозяину праздника. В том, что в деле замешан Эдвард, я не сомневаюсь.
–Малахитовое платье без бретель с глубоким разрезом будет идеально. Волосы заколем инкрустированной заколкой. Глаза подведем стрелками. Губам придадим чувственную форму. На руки золотые или серебряные браслеты. Возможно, придется использовать пару колец. Туфли с открытыми носами на шпильке. Ах да, чуть не забыла, серьги с темно зелеными гранатовыми рубинами. А в место этого… – грозя сорвать цепочку, она жестоко касается северной звезды скрывающей месяц – …хризолитовое колье.
–Не смей, слышишь! – отдергивая мамину руку, рявкаю жестко – Она бесценна.
–Дешевка. Такие безделушки на каждом углу самых захудалых бутиков валяются, не говоря уже о ломбардах – саркастически отмечает женщина.
–Конечно! Ты ведь сама выбросила дюжины таких же – замечаю зло.
–Пусть носят бедные. Хоть какая-то польза – повышая тон, оповещает Гертруда – А тебе вредит только.
–Вредит?! И чем же?
–Сара ты моя дочь. А дочь жены уважаемого бизнесмена не имеет право позорить опекуна и не смеет носить подобную мерзость! – стремясь захватить кулон, орет мать.
Толпа, собравшаяся на шум, выросла в геометрической прогрессии. Хватило одной новости о пребывание в стенах университета Тор Гертруды Грушевой, чтоб переполошить взрослых с великовозрастными детками.
–Не тебе судить! – теряя терпение, ору в ответ – Если бы не твой бегемот с неограниченными связями и вечными подозрениями отец был бы жив!
Последняя капля, сосуд переполнился.
–Стас не виновен!
–Откуда ты знаешь?! Сам сказал? – сарказм пронизывает сонет.
–Да, они не ладили с Вектором. Но Стас не убийца!
–Он нет, его служащие – да! Неисправность тормозов их рук дело – слишком спокойно замечаю резонно.
–Так вот почему, среди осколков валялся обломок этого безобразия! – указывая на кулон, отмечает – Ты, ты была за рулем в тот день! – она чуть сдает назад. В ее глазах потрясение.
–Да, я! – забывая о сборище, кручу насколько позволяет сила голоса. Перед глазами проносится авария. Я снова вижу джип всмятку. Бригаду скорой, пожарных. Носилки. И тело отца.
Ненависть с горем злостью виной беспомощностью накрывают волной. Волчица вырывается наружу:
–Не вытолкни он меня за минуту до столкновения, дочери у тебя не было бы!!!
Тревожная тишина заполняет свободное пространство. Многие застывают, не зная, что сказать. Георгий Ростиславович с преподавателями вовсе стоят, разинув рты. Никто из присутствующих не рассчитывал на подобное зрелище. Что уж говорить о новости.
–Пусть так, но эту дрянь ты снимешь! – нарушая затянувшееся молчание, вопит приказным тоном жена «поросенка в соусе».
–В самом деле? – рычу, скаля зубы.
–Тогда я сдеру ее!
–Попробуй! – волк готовый к атаке, берет верх. Карий отблеск глаз меркнет, сменяясь сангиной.
Гертруда застывает в дюйме, словно решая, как поступить. Вздыхает. Опускает занесению руку. Молча смотрит в волчьи глаза. Вновь поднимает и с силой рвет на себя цепь. Ничего не происходит. Серебряный ремешок сложного плетения не подчиняется слабым рукам.
Оскал становится шире.
Попытка два проваливается с оглушительным треском. Каблук материнской туфли ломается от перенапряжения. Гнев искажает прекрасные черты женщины.