Наруто Руссо
137 чудес маленькой истории. Возможно ли будущее?
Некоторое время они молчали. Мужчина уперся взглядом в холодильник, девушка быстро нарезала овощи и с чирканьем скидывала их в кастрюлю, стоящую на медленном огне. Легкое платье на ней свободно болталось – в последнее время она похудела. Зато волосы оставались такими же шикарными: густыми, темно-русыми, и от них всегда приятно пахло апельсинами. Ее муж не хотел признаваться, но влюбился в свою жену благодаря ее локонам. Они завлекли его с первого мгновения, поманили за собой и так и не отпускали. А после мужчина разглядел, какая красавица его невеста, и стал самым счастливым.
– Что случилось, дорогой?
– Уволили, – он поставил тяжелый портфель на стол. – Сократили, как еще две трети штаба. Кризис, говорят, нет надобности в рабочих местах – прогресс!
Жена выронила из рук полотенце. Будь там чашка или тарелка, они бы непременно разбились, и их осколки разлетелись бы в стороны, затерялись бы под шкафами гарнитура, под холодильником, табуретом, столом, врезались бы в подоконник и стали бы невидимыми. Они давно знали, что рано или поздно это должно было произойти. Всех сокращали.
– Я продам наш чайный сервиз, – она подняла с пола полотенце и поправила выпадшую прядку.
– Не думай, Мэри, что его кто-то купит в такое время! – он упал за стол, у него заурчал живот.
Мэри присела напротив, нервно перебирая в руках полотенце складкой за складкой. Она покосилась в сторону комнатки, которая изначально служила кладовой, а после стала детской. Бобби игрался с Роджером.
– И что же нам тогда делать, Грэг? – шепотом спросила она.
– Не знаю.
На следующее утро Грэг позавтракал сушенным ломтем старого хлеба, попил воды из-под крана и ушел, тихо закрыв дверь на замок. Мэри не спала почти всю ночь. Она кусала губы и ворочалась. Утром девушка умылась холодной водой, но не почувствовала себя не свежо, не бодро, не полной сил. Однако Мэри собралась и пошла будить сына. Щенок спал у его кровати. Они подружились. Сынок поделился с новым другом своими игрушками, весь вечер они гоняли мяч. Мэри поцеловала мальчика в висок и погладила по голове. Когда сын проснулся, день начался заново.
Мэри уволили почти сразу, как они сыграли свадьбу, и тогда Грэг сказал: «Я обеспечу нашу семью, теперь тебе не стоит волноваться об этом. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива». И он работал, и действительно обеспечивал, но после его уволили с подработки. Потом с третьей, со второй, с первой, и так они пришли к пороку бедности. Кое-каких сбережений могло хватить еще на месяц и то, если сильно себя урезать. Квартирную плату задрали до небес, продукты стоили дороже золота…
Мэри улыбнулась сыну, давая понять, что все хорошо. На кухне она положила ему в тарелку кашу, покормила веселого щенка и села рядом, повязав на шею ребенку фартучек.
День прошел сложно. Притворяться, будто ничего не рушится всегда трудно. Но Мэри знала, что это ее обязанность. Так она заботилась о сыне. Пока они гуляли втроем, она смотрела расклеенные объявления, но все они были старыми, промокшими и рванными – недействительными. Шансы найти новую работу ровнялись нулю. Мэри могла сколько угодно говорить себе, что у нее получится, но она знала, что в итоге лишь потратит силы и время впустую. Поэтому она занималась домом и семьей, чтобы никто даже не думал падать духом. У нее была самая ответственная и важная работа – поддержание горящей веры, а за ней могла появиться надежда, и после обязательно настанет лучшее время.
Грэг возвращался каждый день только поздно вечером. Он не ел. На вопросы жены о работе он отмалчивался и предпочитал сам что-нибудь спрашивать. Банальные, но важные слова. Как чувствовал себя сын, откуда у них взялся пес, как провела день Мэри – ничего о деньгах, ничего о работе, ничего о запасах. Будто все было хорошо. Плацебо давало свои плоды, и они оставались живы. Пару раз Грэг приносил немного денег. Мэри не спрашивала, откуда. Она брала их и убирала к небольшой пачке купюр. О новостях тоже не говорили. Там не было ничего хорошего, ничего толком не менялось. Выглянув на улицу можно было с легкостью понять, что творилось в мире. Разрушение и бедность, следующая за ним, атаковали жизни. В некоторых кварталах это чувствовалось особенно сильно. Преступников становилось больше – у людей не оставалось выбора. Все умирали, даже если продолжали дышать.
Прошла неделя. Новой работы не было. Единственное счастье семьи Джонсов – новый пес. Бобби был в восторге. Он игрался с ним и часто звал маму гулять втроём. Или отца, если удавалось застать его дома. Грэг пытался работать, но ничего толкового не попадалось под руку. Денег не хватало. Запасы продуктов кончались. Даже дышать становилось как-то трудно, будто за воздух тоже надо было платить. Если бы не счастливый смех и не радостное тявканье в квартире, семья Джонсов давно бы пала духом. Разве можно сохранить веру, когда все вокруг рушится? А рушилось пока еще не все. Точнее, все, кроме одного – их будущего. Да, казалось, шанса на счастье и нет, но, смотря на двух детей в доме, Грэг и Мери знали: сдаваться нельзя.
Вся страна – да что там страна: весь мир! – терпела кризис. Рабочие места сокращались, зарплаты падали и задерживались, люди выходили на демонстрации, квартиры и дома отнимались за долги, тысячи и миллионы умирали от голода и холода… Планета терпела кризис! Такими темпами ничего хорошего не могло случиться. Недовольство росло, паника завладевала разумами, и вспыхивали бунты. С каждым днем их становилось все больше: в разное время, в разных местах нападения на разные точки в городах. Стоял ли кто-то определенный за этим или нет – не известно, но получался один истинно верный ответ: правительство уничтожало себя само. Недолго оставалось до конца света, полного краха экономики и человечества как такового. Каждый это понимал, и страх не мог не разъедать сердце. А если все-таки нет? Если мы выживем? Люди сходили с ума. Воровали продукты долгого срока годности, открывали подвалы и спускались в давно забытые бомбоубежища. Мир сходил с ума.
И все бы привело к неизбежному концу. Если бы не крайние меры.
Одним вечером, когда Мэри накладывала ужин сыну и Роджеру – они с мужем не ели, терпели, начались новости. По всем каналам, на каждой радиоволне, отовсюду вещалось одно. Прервали все программы, остановили музыку, и из каждого уголка планеты слышалась одна речь:
– Мы прерываем все программы для объявления важного сообщения. Правительство ряда стран одобрило экспериментальный скачок развития человечества. На территории штата Джорджия, Соединенные Штаты Америки на побережье Атлантического океана через две недели откроется секретный город, куда завезут добровольцев. В Швеции была разработана система «Измерения Мыслительных Алгоритмов», которая позволит людям и зверям общаться на равных. Подробная информация засекречена и будет разглашена лишь тем, кого утвердят на должность добровольца. Предубеждаем всех, что риск неудачи эксперимента велик. Новые технологии не обеспечивают стопроцентный успех. Будьте рассудительны при принятии решения. Для подачи заявок приходите в Локальные Точки, которые начинают свою работу со следующего часа. В новом городе вы получите рабочие места с достойными условиями и стабильной заработной платой, квартиры, дошкольное, школьное и университетское образование, стажировки, а также медицинскую страховку. Оставайтесь бдительны. Доброго вечера, дорогие граждане.
По радио соседей снова заиграла музыка. Стены были тонкими, так что Мэри расслышала каждое слово. У нее загорелись глаза. Вот оно, подумала она. Хлопнула входная дверь и заскрипели половицы. Мэри выглянула из кухни: сынок вместе с Роджером лежали в кровати, кажется, о чем-то тихо говорили, ждали ужина. Девушка нервно перебирала в руках полотенце и вышла в прихожую. Грэг повесил на крючок шарф и встретился взглядом с женой. Они без слов поговорили, не отводя глаз. Ее сердце трепетало. В подъезде громко хлопнула дверь, словно приводя их обоих в чувства. Мэри сделала глубокий вдох.
– Одевайся, – сказала она.
Грэг начал одеваться. Мэри исчезла из прихожей. Когда он надел ботинки и потянулся за курткой, она вновь возникла, на этот раз с документами в руках. Грэг молча взял их. Они пару секунд смотрели друг другу в глаза, потом он вышел, а Мэри убежала одеваться. Холод на улице постепенно спадал, но заморозки еще не миновали. Ужин так и остался ждать на кухне.
– Как думаешь, что происходит? – спросил мальчик, двигая машинку взад-вперед, сев на кровати.
Он тяжело вздохнул, когда Роджер в ответ ему только повел ушами.
– Папа ушел, мама грустит, – озадачился мальчик. – Что-то тут не так, – он насупился и остановил машинку. Поднял большие глаза на песика, сидящего перед ним.
Но ответа так и не было. Тогда мальчик вздохнул.
– Сынок?
Он повернул голову и увидел на пороге комнатки маму. Она была одета. Мама вошла в комнату, открыла старенький комод и достала оттуда зимнюю одежду. Бобби спрыгнул с кровати. Он не начал хныкать или задавать вопросов. В какой-то мере он понимал: надо немного подождать, и он все поймет сам. Мама начала его одевать. Роджер лег на край маленькой кровати, опустил мордочку между лапок, бегал глазами по ползущим теням. Свет от ночника рассеивался к окну, за которым расстилалась тьма. Завывал ветер. Роджер начал тихо скулить. Уже одетый Бобби погладил пса по голове и позвал за собой. Выключив свет, они вышли в прихожую. Мэри обулась, потом помогла сыну и повязала поводок на подросшего щенка. Они втроем вышли из квартиры, щелкнули ключом в замке и начали спускаться по темной лестнице.
У дверей Локальной Точки ближайшей к дому семьи Джонсов уже собралась небольшая толпа. Отчаяние толкало людей на страшные вещи, риск ничего не значил в любом случае. Люди, которым нечего терять, опаснее и страшнее всего. Никто не испугался холода, кто-то прибежал в легкой одежде. Мэри догнала Грэга у входа и вцепилась в его руку. За ней держался Бобби и Роджер на поводке. Их испуганные лица исчезали под масками интереса и волнения. Все считали, здание было заброшенным. Никто не видел, как кто-то в него входил или выходил до этого момента. Оно состояло из двух этажей и больше походило на громадный кирпич с широкими затемненными дверьми. В окнах не горел свет. Десять или чуть больше лет назад его построили и оставили. Никого не подпускали. Никого не выпускали. Возможно, оно подвалами уходило глубоко под землю.
Ровно в девять часов вечера открыли двери, и в поток приятного света хлынули люди. В жуткой толкучке невозможно было упасть: подпирали со всех сторон. В огромном зале, как на станциях поездов, висели большие часы, рядами стояли скамьи, напротив главных дверей – окна приема. После короткого замешательства люди побежали к ним и заняли очереди. По бокам поднимались лестницы, и строгие перила огораживали второй этаж, защищая двери кабинетов. Удивительно, как такое здание удавалось скрывать на протяжении нескольких лет. Может, его просто никто не замечал в том ужасе, что творился по всему миру?
Семья Джонсов села на скамейку. Роджер стоял рядом с Бобби и озирался, водил ушами. Вокруг стало слишком оживленно. Пес почувствовал себя вновь в коробке на той оживленной улице у магазина, когда все возвращались домой с работы или учебы, а он со своей семьей ждал неизбежного. Грэг что-то шепнул Мэри на ухо и исчез в потоке людей, который начал замедляться. На высоких крепких колоннах висели рупоры и приемники, но они молчали. Из них будут делать объявления или включат музыку, когда подача заявлений затянется. Мэри нервничала. Она думала, а если они не успеют? Не хватит свободных мест или что-нибудь еще… Тогда она не знала, что им делать. Возможно, появятся новые рабочие места или, может, правительство окажет поддержку. Ее не особо волновало, что за эксперимент проводился в штате Джорджия, каким образом к этому имели отношение звери, каков риск, потому что в этом мире у них был лишь один исход – смерть в бедности. Она не хотела такого для своей семьи. Мэри обняла Бобби и потрепала загривок Роджера.
Счет времени потерялся. Грэгу показалось, прошел час, как минимум, но, посмотрев на часы, он понял, что простоял лишь десять минут. А очередь будто бы и не уменьшалась. Мужчина выглянул и посмотрел на змеек к другим окнам. Все такие же большие, протянулись на километры. Грэг переступил с ноги на ногу, снял шапку и провел рукой по лицу. Он расстегнул куртку и попытался размять пальцы в ботинках. Когда все же подошла его очередь, еще через пятнадцать минут, ему быстро выдали талон, на котором значился порядковый номер и кабинет. Грэг даже как-то разочаровался: столько времени ради такой мелочи. Он отошел от окна, смотря на небольшую бумажку в руке. C302, №12. Подняв глаза, Грэг увидел заработавшие таблоиды. Они показывали, чья очередь идти, кому следует подготовиться, и указывали на второй этаж. Все кабинеты в ряд располагались там. Под каждой дверью висел таблоид на первом этаже на длинном проводе, прицепленном к колонне, указывающий очередь. Грэг вздохнул и опустился на свободное место, не сводя глаз с двенадцатого экрана с большими зелеными буквами и цифрами из пикселей.
Роджер запрыгнул на скамейку и положил голову на коленку Бобби. Мальчик его погладил. Они будто бы о чем-то поговорили. Мэри нервно бегала глазами в поисках мужа и держала сына за плечи. Она постоянно смотрела на часы и на очереди, иногда и на лестницы. Туда уходило человек по десять, и потом, как заведенные, в одно и то же время спускались. Зал был переполнен. Люди галдели, но ничего связного не говорили. Их волнение брало верх, а заплутавшие голоса отбивались от стенных плит и летали в воздухе. Мэри стянула с сына шапку и расстегнула его куртку и кофту, потом поцеловала в макушку. Бобби снял варежки и сунул их в карман, затем снова погладил Роджера. Пес тихо заскулил и поджал хвост.
На двенадцатом таблоиде зеленым огнем загорелось: подготовиться C302. Подошла новая очередь. Грэг с волнением поднялся и направился к лестнице с правой стороны. С ним пошло еще тринадцать человек. Все выглядели напуганными, обескураженными, будто бы сами не верили и знали, что творили. На каменных негнущихся ногах Грэг поднялся на второй этаже, повернул налево, прошел коридор, затем снова свернул налево и, после того как кабинет освободился, зашел в предпоследнюю дверь с блестящей цифрой «12».
Помещение не оказалось большим и изящным, как зал ожидания. Обычные серые стены, неяркий свет, хотя лампы на потолке не было, узкий одностворчатый шкаф, который мог развалиться в любой момент, вешалка рядом с ним, раскинувшая свои черные ветви по кругу. Дальше стоял стол, тоже уже пошарпанный и хлипкий, рядом – непримечательный стульчик. Гудел компьютер. Лежала папка бумаг, документов, несколько ручек, карандашей и ножницы в подставке. На столе стояла лампа. Дешевая лампа, которая продавалась чуть ли не в каждом магазине этого района. Стоила она доллар двадцать, даже уж слишком мало. Грэг решил пройти вперед. Он мял в руке шапку. Человек за столом ожил. Он рукой указал на черную вешалку. Грэг спохватился, снял куртку, кинул на нее шапку и шарф, остался лишь с талоном в руках. Тогда он сел. Сотрудник в форме – светло-молочная рубашка, белый галстук и маленькая эмблема на левом плече, которую никак не удавалось рассмотреть – ожил не сразу. Он еще что-то делал в гудящем компьютере, но потом приветливо улыбнулся.
– Ваше полное имя.
– Грегори Фрэнк Джонс.
– Вы едите один?
– С женой и ребенком.
– Их имена.
– Мэри Кэролин Джонс. Роберт Сэмюель Джонс. С нами еще пес. Это не проблема?
Сотрудник вбил информацию и поднял затуманенный взгляд. Слова с запозданием долетели до него, но когда самое интересное было услышано, он просиял:
– Пес! Это замечательно! – он снова что-то напечатал. Сделал пометку. – Позвольте его имя, породу и возраст. Может, привычки или предпочтения.
Грэг растерялся, начал отвечать сам собой:
– Роджер. Кажется, французская овчарка. Или босерон. Простите, мы не сильны в породах. Жена взяла щенка на улице в коробке, женщина их продавала… Ему около трех-четырех месяцев. Гулять любит, играет много. Простите, это лучше у моей жены спросить, меня почти не бывает дома… Мне позвать ее? Она здесь, я быстро…
Он уже поднялся, но сотрудник, оторвавшись от печатания, остановил его жестом и попросил присесть. Он проглядел заполняющийся документ.
– Этого вполне достаточно, – он как-то криво улыбнулся. – Сколько вам лет?
– Тридцать два года.
– Вашей жене и сыну?
– Жене двадцать семь. Сыну три.
– Работаете?
– Работал.
– Кем работали?
– Бригадиром. На фабрике.
– Ваша жена?
– У нее образование декоратора, работала чуть больше года в театре.
– Сын ходит в детский сад?
– Нет.
– Попрошу ваши документы.
Грэг тут же протянул стопку. Сотрудник разложил их, открыл нужные страницы и сделал несколько снимков, прикрепляемых к заявлению, специальных аппаратом, лежащим по левую руку на столе. После вернул документы Грэгу.
– Подпишите вот это.
Он протянул согласие на участие в эксперименте. Грэг так переживал, что даже не стал читать. Он дрожащей рукой взял предлагаемую ручку, поставил роспись и вернул сотруднику.
– Это останется у меня. На таможенном пункте с вас попросят еще согласие. Тогда уже от вашей жены и вас. Вдруг передумаете или что-то еще произойдет. Всякое бывает.
Грэг кивнул, впитывая информацию.
– Чудесно, – задумчиво протянул сотрудник. Он закончил вбивать информацию и погладил колесико светлой мышки на коврике, наклоняясь ближе к монитору, свет которого рассеивался на свеженьком лице. Сотрудник резко выпрямился и начал говорить будто бы заученную фразу, зато с неподражаемой улыбкой. – Поедете в числе второй партии добровольцев. Это через два дня. Тридцатого января к шести часам утра приходите сюда, в Вашу Локальную Точку. Подробнее об эксперименте вам расскажут на месте.
– А условия, о которых говорили, они…
– Место жительства, рабочие места и обучение. Да. По секрету, – сотрудник чуть наклонился вперед, – вам дадут небольшой стартовый капитал.
Челюсть упала на пол. Грэг поднялся, подошел к вешалке и начал одеваться.
– Не забудьте с собой документы, когда придете сюда тридцатого. Мы внесли вас и вашу семью в нашу базу, надо будет все проверить, сами понимаете.
Грэг кивнул и вышел из кабинета. Он выглядел не лучше остальных. Глаза горели, но все остальное тело словно парализовало. Все выходили в восторге, но им казалось, что все было так хорошо, что даже плохо. Может, какой-то подвох? Может, ничего там и не будет, их просто везут на смерть? Руки снова начали дрожать. Еще один полный день до отъезда. «Сегодня, – решил Грэг, – соберем вещи, а завтра позвоним семье и друзьям, попрощаемся, отдадим долги и…». Он споткнулся о первую ступеньку и чуть не упал. Рядом идущий мужчина оживился, помог удержаться. Грэг забормотал невнятное извинение в купе с оправданием и стыдливо опустил взгляд.
Усталость от холода и голода становилась только сильней. Хоть в Локальной Точке и было тепло, все равно до ужаса хотелось спать. Уютный свет будто бы к этому и призывал. Людей в очередях к окнам становилось меньше и меньше, большинство сидело на скамейках. Вполне возможно, что некоторые пришли и передумали, но уходить уже не хотели – все же, тепло. А охранники, стоявшие у входа и кое-где по периметру, лениво прохаживались взад-вперед, как заведенные солдатики. Через сорок минут после открытия они уже совсем обленились и перестали по-служебному тянуть ногу. От тяжести одежды начинался зуд. При любой попытке игнорировать это или же удовлетворить становилось лишь хуже. Больше половины зала мучилось от данного недуга. Большие таблоиды меняли цифры, и люди партиями уходили наверх. Все работало как слаженный, давно установленный механизм.
Рука лежала на плечах. Мэри переживала, вдруг сынок потеряется. Бобби лениво уронил голову на мамин бок и обводил глазами огромный зал. Он никогда не был в таких местах, но как-то видел нечто подобное в одном старом фильме про бандитов.
– Мамочка, мы куда-то уезжаем?
– Не сейчас, дорогой, подожди.
Бобби начал болтать ногами. Роджер сел рядом. Бобби держал поводок в руке, хотя был уверен, что его друг никуда не убежит.
Когда Грэг подошел, держа документы в одной руке, в другой – талон, Мэри подняла на него взволнованный взгляд.
– Подтвердили, – выдохнул он и утер пот со лба. Протянул талон жене, не зная, зачем. – Зачислили во вторую партию. – Упал на свободное место рядом. – Придется подождать.
– Сколько?
– Пару дней.
– А когда была первая?
– Не знаю, – он сел рядом. – Слышал, говорят, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом.
– Шесть лет назад? И не было объявления?
– Наверно, так было лучше, – Грэг пожал плечами. – Самое страшное уже позади. Скоро у нас все образуется, – он взял жену за руку.
Мэри вчитывалась в талон, выучила его наизусть, но все никак не могла оторваться. Будто бы эта маленькая почти пустая бумажка была подтверждением их новой жизни, реальности происходящего.
– А что это за эксперимент? Ничего не сказали?
– Сказали, что расскажут уже на месте. Государственная тайна.
Они перевели дыхание. Мысли копошились, никак не укладывались в голове.
– Ладно, пошли. Бобби пора спать.
Грэг поднялся первым и убрал во внутренний карман документы, затем Мэри. Девушка спрятала талон, ей стоило его сохранить. Она потянула за руку сына, тот встал, потирая сонные глазки. Грэг взял на руки Бобби, Мэри перехватила поводок. Они начали пробираться к выходу. Хотя людей было не так уж и много. Большинство, что сначала прибежали первыми, не решились подать заявку и так же быстро испарились, кто-то разбрелся по закоулкам обширного зала, кто-то выбегал покурить, хотя на таком морозе это было даже глупо. Охранники продолжали лениво плавать, создавая видимость работы. Некоторые семьи оживленно и достаточно громко спорили, ругались. Мэри пришлось закрыть Бобби уши и прижать его еще ближе к себе. Грэг сурово окидывал негодующую толпу. Она вся накалилась. Одна спичка – и все бы полетело к чертям. Как динамит с очень коротким фитилем. Надо было поскорее убираться из напряженного места.
Вопреки наспех построенным планам в голове Грэга, все пошло несколько иначе. Вещи начали собирать только на следующий день, после того, как обзвонили всех тетушек и дядюшек, бабушек и дедушек, племянников и племянниц, сестер и братьев, родителей. Теперь, кроме общей неприязни ко всем, их объединяло еще и общее негодование. Мэри не любила общаться с родственниками по телефону. Это всегда затягивалось надолго, особенно если эти родственники уже старенькие, а счет за телефон рос, рос и рос. У Грэга была семья поменьше, многие умерли, поэтому с этой частью он расправился быстро, а после взял свою заначку и отправился раздавать долги. Бобби напросился с ним. Мэри долго сомневалась, но все-таки позволила. За ними увязался и Роджер. Они втроем целенаправленно шли по городу от точки к точке. Роджеру нравилось бегать по дорогам, заполненным падающими звездами. Он задирал голову к небу, ловил кристаллики пастью и много тявкал от радости. Бобби смеялся. Даже Грэг улыбался.
Они вернулись домой только под вечер, очень уставшие. На кухне разогрелся ужин. Мэри приготовила лучшее, что могла из оставшихся продуктов. Она разложила еду по тарелкам, в миску и отправила мужчин мыть руки. У соседей играло радио. Качалась одинокая лампа, рассеивая свет под бледно-персиковым абажуром. Цветы на стенах заиграли новыми красками. Маленькие кружочки обоев начали летать в удивительном танце. Вся семья собралась за столом, Роджер послушно сидел рядом с холодильником, стоявшим тут же, вылизав дочиста миску. Они молчали. Мэри просила Бобби не баловаться.
После ужина Грэг отправил Мэри отдохнуть, а сам принялся мыть посуду. Он с легкой тоской смотрел на мебель, на старые рамы, от которых всегда тянуло холодом, в особенности зимой, на шатающийся стол и стулья вокруг него. Газовая плита, дышащая на ладан. Еле открывающиеся ящики. Болтающаяся лампочка. Тонкие стены, через которые было прекрасно слышно радио соседей, да и не только. Грэг спросил себя, пока смывал мыло с рук, а будет ли он скучать по этому дому? Немного подумав, он понял, что его дом – его семья, и пока он с ними – скучать будет не по чему. Мэри достала с верхней полки шкафа большой чемодан, с которым они приехали в эту квартиру, и чихнула от пыли. Она сходила в ванную, намочила тряпку. Вытирая чемодан, Мэри вспоминала, как они приехали в квартиру после свадьбы. Она тогда была так счастлива! И Грэг тоже. Они улыбались и смеялись каждый день, а потом столкнулись с реальностью, бедностью, и все покатилось в бездну. Наверно, это не лучшие условия для молодой семьи, но пришлось смириться с обстоятельствами. Семья решила, что проблемы – совсем не помеха, чтобы строить свое счастливое будущее сейчас, а не ждать. Грэг пришел с кухни и начал помогать жене собирать вещи. Бобби был в своей комнате, занимался чем-то важным для него.
Джошу хотелось проведать маму и Тессу. Он пока еще их помнил. Вдруг его сестренка осталась дома? Щенок смотрел на окно. Теперь его звали Роджер. Он еще не привык к этому. Ему не особо нравилось имя Роджер, не так сильно, как Джош. Но он не мог ничего поделать. Не мог сказать ни про имя, ни про маму и Тессу, ни про остальных. Роджер часто грустил из-за этого. Он смотрел в окно, особенно поздним вечером, и представлял, будто снова в той кухне, где вещал голос из коробки, пахло черным жасминовым чаем и была его семейная кровать. Он представлял, что Тесса, Патрик, Фиона, Ханна, Робби и Лило сидели рядом, и они вместе смотрели на темное небо с падающими звездами.
Теперь у него была другая семья. Мальчик по имени Бобби был смышленым и очень приятным. Он не терзал щенка и любил играть с ним в мяч. Джошу это тоже нравилось. Его вкусно кормили, с ним гуляли, о нем заботились и окружали лаской. Его полюбили и приняли как полноправного члена семьи, не смотря на трудные времена. Джош знал и чувствовал: это прекрасно. И он сам привыкал к новым людям, узнавал их привычки, голоса, манеру говорить, скорость и тяжесть шага. Джош знал, что скоро полюбит их так же сильно и бескорыстно, всем сердцем, как они его, будет считать их своей семьей. Пока он смотрел в окно и вспоминал былые вечера, и скучал по старому дому, и по маме, братьям и сестрам, Джонсы вовсю собирали скудные пожитки в чемоданы, ходили по дому, негромко переговаривались и сильно волновались, хотя и пытались скрыть это, ведь уже утром они поедут в Локальную Точку… Роджер повел ухом, уловив тяжелый стук и детский плач, и ринулся на звук. Ахнувшая Мэри начала тараторить успокаивающие приободряющие фразы упавшему со стульчика у кровати сыну, Грэг притащил аптечку. Взволнованный Роджер бегал рядом, тыкался носом, тихо суля и виляя хвостом.
Луна продолжала светить во мраке ночи и одиночестве города. Ей все было нипочем. Ее белые полосы обнимали стены, скользили по полу, и напевали молочные мотивы давно не сочиненных песен.