Нариман Туребаев
Электрический человек
«Что ж, я выключил весь свет в кабинете и плотно сдвинул шторы, а затем сел на свое место, ожидая всякого. Наш герой подошел к моему столу, нависнув надо мной темным силуэтом, и замер. Я не смел шелохнуться. И вдруг он коснулся ручки, стоявшей в стакане на столе, мелькнула маленькая голубая искра, что меня не удивило. Мы ведь часто видим подобные искры, стягивая шерстяные свитера с себя через голову. Да и ручка была металлическая. Он снова замер. И коснулся уже крышки моего ноутбука, щелкнула искра, гораздо ярче, и длившаяся гораздо дольше. На несколько секунд экран ноутбука погас, а потом снова загорелся. Сумасшедшим он точно не был, осталось только выяснить, насколько его свойства выходили за рамки обычного. Вы ведь видели те снимки, сделанные при большой выдержке в темноте, когда кто-то вертит каким-нибудь светящимся предметом, и на фото остаются замысловатые следы от света. Увиденное потом напоминало то же самое, только это было не фото, я видел живое зрелище, световой спектакль, устроенный одним человеком. Электрическим человеком. Он касался то одного, то другого, маленькие синие молнии возникали повсюду, они становились все ярче и длиннее, а в кабинете все сильнее ощущался запах гари. Ломанные линии света переплетались друг с другом, иногда создавая симметричные узоры, он размахивал руками и мягко передвигался в пространстве, постепенно наполняя его легким дымом. Я приподнялся с кресла, будучи в огромном возбуждении и шоке. Неожиданно он остановился в центре, прямо под люстрой. Какое-то время он оставался неподвижным, и грешным делом я подумал, что он нацелился выбить искры из меня. Мне захотелось сейчас же включить свет, чтобы вернуться назад, в мой милый старомодный кабинет, к моим пациентам, и забыть все это, но Электрический человек вдохнул глубоко воздух и поднял голову. Прошло, наверное, полминуты, и люстра зажглась, то ли сама по себе, то ли повинуясь его воле, в тот момент я ничего не понимал. Он же рухнул на пол, выбив из-под себя последние остатки искр. Человек без сознания, беспомощный в любом докторе вызывает профессиональный инстинкт, нацеленный на спасение, и я кинулся к нему, применяя все способы приведения в чувство. Вскоре он открыл глаза, и в них было столько бесконечной печали и такой же бесконечной любви, что я заплакал. «Я понял, доктор, – сказал он мне. – Никто мне не поможет». Он с трудом поднялся, не дав мне помочь ему встать, и вышел из кабинета. С тех пор я его не видел». Старик замолчал. Мы сидели, притихшие, так же тихо было и снаружи, отчего затеплилось надежда, что все закончилось, и завтра начнется прежняя жизнь. «Я узнавал о нем потом, – снова заговорил старик. – Через несколько недель после визита ко мне автобус, в котором он ехал на работу, попал в аварию, и он погиб. Только он, все другие пассажиры остались невредимы. И я думаю… нет, я уверен, что он счастлив там, со своей Алисой, что им суждено было так жить и так умереть. А нам… Нам остается только выпить кофе!». Он хлопнул руками по коленям, вопросительно взглянув на бармена. «Где я его вам возьму?!», – удивился бармен. «Подумайте только! – ответил старик. – И представьте. Вы же многое бы сейчас отдали за большую ароматную чашку кофе, обжигающего, дымящегося, дразнящего нос, со светло-коричневой пенкой, крепкого, свежемолотого из зерен настоящей африканской арабики, с ванильным оттенком во вкусе…» «С карамелью, – произнесла вдруг женщина с бигуди в волосах. – Я люблю с карамелью». «Да, или с карамелью!» – повторил за ней старик. «А мне бы раф кофе…» – мечтательно сказал бармен. Я подумал о капучино, мужчина в потертой куртке молчал, но наверняка думал о чае с молоком. «Что это? Слышите?», – вдруг насторожился бармен. Мы прислушались – из-за стойки бара доносился очень тихий рокот. Каждый из нас готов был бежать отсюда прочь от вмиг возвратившегося страха, к тому же, рокот нарастал, становился все яснее и ровнее. «Это… это кофемашина…», – пролепетал мальчик-бармен, готовый вот-вот упасть в обморок. И он так бы и сделал, если бы старик не схватил его за плечо. «Не пугайтесь, – старик улыбался, вглядываясь в наши лица. – Не пугайтесь, друзья. Да, это кофемашина. А, значит, скоро мы выпьем вкусного, крепчайшего кофе! Так ведь, юноша?». Но бармен словно онемел, и мы вздрогнули, впервые услышав хриплый голос мужчины в куртке: «Но света ведь нет. Это невозможно!». «Вы все хотели кофе. И ваше общее желание исполнилось! Не медлите, молодой человек, кофемашина не будет работать вечно!», – старик подтолкнул бармена к стойке, тот, чуть замявшись, вскочил и начал спешно готовить кофе. Мы с изумлением наблюдали за всем этим, и, как только была готова последняя, пятая чашка кофе, аппарат замолк. Мы все застыли, включая бармена, и старик, кряхтя поднялся и сам расставил все чашки на столик перед нами. Затем он щелкнул пальцами: «Хватит уже изображать из себя статуи! Кофе остынет, и вы не сможете получить должного наслаждения от него». Он первый отпил из своей чашки: «Замечательно!». «Сахару будете?», – наконец, опомнился наш юный бармен. Мы дружно закивали, юноша бросил на стол горсть пакетиков тростникового сахара, и все стали пить кофе. В тишине маленького зала было слышно лишь наше причмокивание и тихий звон ложек. Кофе был действительно великолепен, из нашего мальчика в другой жизни мог бы получится высококлассный бариста. А, может, и в этой, кто знает? Ведь ничего не бывает навсегда. Когда кофе был почти допит, старик решил закончить свой рассказ, чего все очень хотели: «Я вам не рассказал про то, как погиб Электрический человек. С троллейбуса соскочили «рога», и один из них едва коснулся автобуса, шедшего на обгон. Коснулся как раз в том месте, где сидел наш герой. Умер он моментально и, надеюсь, без боли. Я обещал вам поделиться своими мыслями о природе его необычных свойств, и вот что мне кажется. Если вы помните, он мало переживал по поводу гибели своей любимой женщины, своей Алисы. По крайней мере, он так думал. Но это не так, ведь потеря была невыносимой. Вся его сердечная боль, вся его тоска по любимой, вся его любовь неким образом аккумулировались в сгусток невероятной силы внутри него, в своего рода ядерный реактор душевных страданий, и вышли наружу в виде электричества, причиняя ему боль физическую. Знаю, мои выводы полны пафоса и всецело антинаучны, если не сказать глупы. Но что я могу поделать? Я старый сентиментальный дурак, и ничего другого мне на ум не приходит». Мы молчали, чашки уже были пусты. «Какая-то фантастика», – скептично буркнула женщина. И старик тут же горячо ответил: «Фантастика?! Ну, да, фантастика. Но вы ведь видите этот ужас за окном и понимаете, что любая фантастика меркнет по сравнению с жизнью. Могли ли вы когда-нибудь представить, чтобы ваш родной город в одночасье охватило ненавистью, уничтожающей все вокруг? Фантастика… Одно я знаю, наших внутренних сил достаточно, чтобы хотя бы сварить себе кофе, когда это кажется невозможным. И, может быть, нашего внутреннего электричества хватит и на большее. Мы ведь ничего не знаем о человеческой природе, порочной и прекрасной одновременно. Подозреваю, что наши возможности безграничны, стоит только этого захотеть». Старик опустил голову и больше не сказал ни слова, погрузившись в собственные думы. А за окном светало, наступило утро. Было по-прежнему тихо, и я, с дрожью в ногах, медленно пошел к дверям, сопровождаемый тревожными взглядами моих новых друзей. Задержав дыхание, я толкнул дверь и вышел наружу. Голова закружилась от притока свежего холодного воздуха. На улице повсюду валялись доски, вывески, разбитые стекла и просто мусор. Вслед за мной вышли и остальные. Защебетали первые птицы, и на миг показалось, что старик прав, что мы все, живущие здесь, ужаснувшись от происходящего, своим огромным внутренним желанием прекратили все это безумие, и жизнь вернулась на обычные рельсы. Но нет – откуда-то из-за угла донесся скрежещущий звук, похожий на лязг гусениц. Безумие продолжается, но мы уже были спокойны и вместе не спеша пошли вниз по переулку, стараясь не наступать на обломки. Немного электричества внутри нас еще осталось, и, главное – ничего не бывает навсегда.
