В записи от 1 июня 1816 года «Мемориала» уделено много места суждениям Наполеона о Шатобриане, его отношении к религии и политических убеждениях знаменитого французского писателя. «Во время катастрофы 1814 г. господин де Ш… прославился памфлетами, столь пылко-страстными, столь злобными и полными бесстыдной клеветы, что, надо полагать, теперь он сожалеет о них, и такой прекрасный талант уже не станет опускаться до того, чтобы делать сию клевету достоянием гласности». В «Максимах и мыслях» мы обнаруживаем следующее: «Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но отнюдь не справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину, это – гениальный человек» (CCCXVIII). В последней фразе угадывается каламбур: Шатобриан в то время был известен в первую очередь как автор сочинения «Гений христианства».
Говоря о том, что «высокая трагедия <…> была школой великих людей», о том, что «трагедия воспламеняет душу, возвышает сердце, может и должна творить героев», Наполеон под пером Лас Каза в «Мемориале» высказывается о Корнеле: «В этом отношении Франция обязана Корнелю…; да, господа, если б он жил средь нас, я дал бы ему княжеский титул». В «Максимах и мыслях» мы находим: «Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром» (LII). Это уже не просто сходство, но весомый аргумент в пользу подлинности высказываний Наполеона, помещенных в «Максимах и мыслях».
Многие приписываемые Наполеону высказывания из «Максим и мыслей» касаются событий истории Франции и Европы периода Консульства и Империи, событий 1814 года, эпохи Ста дней, политических последствий поражения в кампании 1815 года.
«Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне» (XI). Нечто сходное с приведенным высказыванием, касающимся событий 1806–1807 годов, мы обнаруживаем в «Мемориале»: «…Большие часы, нечто вроде будильника сего государя (Фридриха Великого. – С. И.), увезенные нa Святую Елену и поставленные на камин императора, поспешность, с которой Наполеон бросился в Потсдаме к шпаге великого Фридриха, восклицая: “Пустъ другие берут иную добычу: для меня же вот что дороже всех миллионов…”, доказывают, как высоко ставил император сего государя».
К кампании 1806–1807 годов относится и другое высказывание из «Максим и мыслей»: «Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: “Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству”. Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Я велел освободить ее фаворита Хатцфельда, а не то его бы расстреляли» (VII). Подобной фразы в «Мемориале» мы не найдем, а факт освобождения прусского сановника из-под стражи представлен вне какой-либо связи с королевой Луизой Прусской, как великодушный жест императора в ответ на слезы отчаявшейся жены Хатцфельда. Однако подробности встреч Наполеона с прусской королевой во время тильзитских переговоров (в передаче Наполеона), его стремление постоянно держать дистанцию перед лицом унизительных, почти навязчивых ходатайств прусской королевы позволяют допустить возможность приведенного высказывания.
В «Максимах и мыслях» имеется суждение Наполеона, касающееся одного из важнейших учреждений Империи – Почетного легиона: «Учреждая Почетный легион, я объединил единым интересом все сословия наций. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему» (СХI). В «Мемориале Святой Елены» Лас Каз приводит такие слова Наполеона: «…Разнообразие рыцарских орденов и самое посвящение в рыцари было характерным для замкнутого сословного общества, тогда как единственное в своем роде пожалование в кавалеры ордена Почетного легиона с его универсальностью, напротив, являло собою подлинное равенство. Одно поддерживало отчуждение среди различных сословий общества, тогда как другое должно было привести к сплочению граждан; и его влияние, его следствия <…> могли быть неисчислимыми: то был единый центр, всеобщая движущая сила самых различных честолюбивых устремлений…»
Можно, вероятно, привести и многие другие высказывания из «Максим и мыслей», сопоставив их с соответствующими местами «Мемориала». К примеру, «Случай – вот единственный законный повелитель во всей вселенной» (LXXXI) и «Случай правит миром» (CXCIV) имеют прямую аналогию в «Мемориале»: «Случай, который правит миром». Однако и так очевидно, что между двумя сличаемыми источниками обнаруживается вполне отчетливое сходство. Кроме того, фактическая сторона «Максим и мыслей» уже отчасти говорит в пользу подлинности помещенных в этой книге высказываний императора. Разумеется, если бы обнаружилось возможно большее число текстуальных аналогий в обоих сочинениях, то это явилось бы самым весомым подтверждением версии о том, что французский оригинал рукописи, опубликованной в 1820 году на английском, принадлежал перу Лас Каза. Но и так, вероятно, решительные сомнения в подлинности высказываний Наполеона едва ли могут возникнуть, ведь в противном случае высказывания «узника Св. Елены» должны были быть непременно весьма разоблачительными для Наполеона, как то не раз бывало в большинстве публикаций эпохи Реставрации.
Возникает вопрос, почему Лас Каз после британского «карантина» так и не вспомнил о «Максимах и мыслях» и в 1823–1824 годы, издавая свой «Мемориал», не издал вместе с ним помещенные там высказывания Наполеона. Лас Каз, вероятно, знал как об английском, так и о французском изданиях книги, но рукопись ее ему возвращена не была. Следует поэтому предположить, что у Лас Каза не возникло желания опубликовать в дополнение к своему «Мемориалу» высказывания Наполеона по парижскому изданию (двойной перевод) или в новом переводе на французский язык по первому английскому изданию. Вполне возможно, что Лас Каз не захотел воспользоваться изданием «Максим и мыслей», ибо понимал, и сами переводчики не скрывали этого, что перевод 1820 года не может быть признан безупречным. Если бы он вознамерился издавать новый перевод по английскому изданию, то и в этом случае перевод не намного приблизился бы к оригиналу, как всякий двойной перевод. В этой связи возникает лишь один вопрос: почему Лас Каз ни в предисловии, ни в заключительных частях «Мемориала» так и не упомянул о существовании своей рукописи и о том, как поступили с нею англичане? В мемуарной записке, опубликованной в 1818 году, Лас Каз перечислил все принадлежавшие его перу сочинения, особо указав на систематически писавшийся им дневник, куда вошло все, что говорил Наполеон публично или приватно Лас Казу на Святой Елене. «Этот дневник еще находится в руках английских властей», – указывал Лас Каз, но он ни словом не обмолвился о том, что спустя два года появилось под названием «Рукопись, найденная в портфеле Лас Каза».
Совершенно естественно, что до тех пор, пока подлинник рукописи графа де Лас Каза, опубликованной в Лондоне, а затем в Париже, еще остается неизвестным исследователям, всякое обращение к этим высказываниям Наполеона должно сопровождаться известными оговорками. Вместе с тем очевидным является также и то, что историк, основательно знакомый с «Мемориалом Святой Елены» и другими сочинениями наполеоновских «евангелистов», едва ли сможет найти в «Максимах и мыслях» хотя бы одно высказывание Наполеона, которое могло бы породить сомнения. Более того, обращение к «Максимам и мыслям» и изучение всех обстоятельств, связанных с этой книгой, позволило бы существенно дополнить историю создания «Мемориала Святой Елены», а может быть, и добавить к нему высказывания Наполеона из «Максим и мыслей».
В издании 1820 года в комментариях не было особой надобности, ибо многое из того, что говорил и подразумевал Наполеон, было понятно тогдашнему читателю. Ныне же, спустя немало лет, комментарии в большинстве случаев необходимы как дополнение к высказываниям императора и ради более точного представления об упоминаемых лицах и событиях. Отсылаем читателей к этим примечаниям.
Текст высказываний Наполеона переведен с французского и сверен с английским изданием. При написании статьи и при комментировании использованы не только справочники и литература, хранящиеся в отечественных Российской национальной библиотеке, Библиотеке Академии наук и библиотеке Санкт-Петербургского Института истории РАН, но и в академической библиотеке Института (Bibliothèque Thiers), а также в библиотеке Института славянских исследований (Париж) и в собрании Наполеоновского фонда (Париж).
Сокращения имен, допущенные во французском издании, раскрываются при переводе в квадратных скобках.
В примечании публикуются отдельные высказывания Наполеона, помещенные Лас Казом в «Мемориал Св. Елены».
В примечаниях помещены высказывания Наполеона из «Mémorial de Sainte-Hélène» графа де Лас Каза в переводе автора-составителя.
С. Н. Искюль
Вот уже несколько дней, как брошюра сия увидела свет в Англии, где с тех пор стала она изрядной редкостью. Поелику остается оная совершенно неизвестной на континенте и особливо во Франции, то и сочли мы за благо перевести ее, удовлетворяя тем самым любопытство публики. Мы решили перевести ее в точности, слово в слово, избегая, по примеру английского издателя, каких бы то ни было примечаний. Мы достаточно высокого мнения о нашем читателе, чтобы навязывать ему собственные суждения.
Известно, что после жестокого обращения, коему подвергся господин де Лас Каз со стороны британского министерства и губернатора острова Св. Елены, значительная часть бумаг Лас Каза была захвачена в Лонгвуде перед его отправлением на мыс Доброй Надежды. Часть из тех, что избегла просмотра и привезена была им в Европу, оказалась незаконно задержанной чиновниками, причем господину де Лас Казу не удалось осмотреть свои бумаги или составить опись оным. После же того, как были бумаги упакованы, их отослали к Генри Эддингтону 1-му виконту Сидмуту, занимавшему пост министра внутренних дел, а Лас Каз был выслан из Англии в Голландию.
Мы имеем серьезное основание полагать, что рукопись, каковую ныне мы публикуем, нам удалось получить благодаря тому, что один из чиновников министерства оказался нечистым на руку. По нашим предположениям, из сего драгоценного собрания Лас Каза было похищено несколько документов и среди них рукопись, которую мы публикуем. Быть может у вора они, в свою очередь, похищены были другим мошенником, что вполне вероятно, ибо мы получили рукопись от особы, пожелавшей остаться неизвестной и коей мы за нее хорошо заплатили.
Почерк сего манускрипта весьма неудобочитаем, бумага нечистая и потрепанная: нам пришлось немало потрудиться, разбирая ее содержание, из-за помарок и многочисленных сокращений, коими буквально пестрит вся рукопись. Скорее всего, перед нами записная книжка, в которую на протяжении восемнадцати месяцев господин де Лас Каз без какой-либо системы и указания дат вносил разного рода сентенции, меткие замечания и высказывания из ежедневных своих разговоров с пленником, записывая их в точности как слышал во время близкого с ним общения на острове Св. Елены. Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись действительно принадлежала перу этого преданного слуги.
Мы публикуем рукопись в том виде, в каком оная оказалась у нас, а пред сим попала в руки английских властей, без каких-либо примечаний, поелику несет в себе порою столько силы, мощи, точности, что не нуждается в комментировании. Что же касается стиля, характера, тона высказываний, содержащихся в этой рукописи, то оные по самой природе своей таковы, что способны и самых недоверчивых убедить в том, что рукопись подлинна.
Когда народ в государстве развращен, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически.
Пускаясь во всякого рода преувеличения, меня восхваляли, как и прочих монархов, коим дано было свершить нечто необыкновенное: но то, в чем истинная моя заслуга, известно лишь мне одному.
Монархи Европы создали собственные армии по образцу моих, что вполне естественно; но надобно же еще и уметь командовать ими.
Меня мало задевают пересуды обо мне парижан: они сродни надоедливым мухам, которые только и делают, что жужжат: мнения их подобны тому, как ежели бы обезьяна взялась судить о метафизике.
Я не буду писать писем до тех пор, пока лондонские чиновники не перестанут вскрывать их.
С того времени, как я стал во главе государства, я советовался только с самим собой, и это меня вполне устраивало: совершать ошибки я начал только тогда, когда стал прислушиваться к тому, что говорят советники.
Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: «Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству». Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Вдобавок я велел освободить ее фаворита Хатцфельда, а не то его бы расстреляли.
Имеется в виду Луиза (Августа Вильгельмина Амелия) (1776–1810), дочь Карла Людвига Фридриха герцога Мекленбург-Стрелитцкого и Фридерики Каролины Луизы Гессен-Дармштадтской, супруга Фридриха-Вильгельма наследного принца Прусского (1793), королева Пруссии (1797–1810). В 1805–1806 годы воинственный настрой королевы Луизы весьма способствовал развязыванию войны Пруссии против Франции. Наполеон встречался с королевой в 1807 году в Тильзите, куда она приехала в серьезном намерении попытаться смягчить условия франко-прусского мирного договора.
Хатцфельд, Франц Людвиг фон (1756–1827), курмайнцский тайный советник, генерал-лейтенант, на прусской службе с 1795 года. Когда в 1806 году прусские войска оставили Берлин, бургомистр и государственный министр граф Фридрих-Вильгельм фон Шуленбург-Кёнерт поручил Xатцфельду руководство городским управлением. За несколько часов до вступления в город французов 24 октября 1806 года он послал королю донесение о численности и направлении движения французской армии, которое было перехвачено и доставлено Наполеону. Xатцфельд был арестован 28 октября и заключен в тюрьму в ожидании военного суда. Его супруга Фридерика, урожденная графиня фон дер Шуленбург-Кёнерт, добилась аудиенции у Наполеона и пыталась убедить его в невиновности мужа. Наполеон уверил ее, что перехваченное донесение действительно служило веским доказательством вины Xатцфельда, но, разрешив ей тут же сжечь этот документ, приказал освободить арестованного.
Приходится согласиться с тем, что фортуна, играющая счастием людей, забавляется, по-своему устраивая дела мира сего.
Людовик XIV взял Франш-Конте зимой, но он никогда не дал бы сражения под Москвой в ноябре.
Имеется в виду одно из центральных событий войны между Францией и Испанией, когда французский король Людовик XIV, давно вынашивавший планы присоединить к Франции Франш-Конте, в феврале 1663 года послал в эту провинцию войска во главе с маршалами Луи II принцем де Бурбон-Конде и Франсуа Анри де Монморанси герцогом Люксембургским, которые и завоевали большую часть Франш-Конте, после чего сам король прибыл туда, дабы своим присутствием увенчать это присоединение.
Я все еще внушаю союзникам панический страх! Пусть же они не посягают на мое величие, ибо сие может им еще дорого стоить.
Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне.
24 октября 1806 года, когда в поражении Пруссии уже не было сомнений и война ушла на восток, Наполеон со свитой остановился близ прусской столицы в Потсдаме, в замке Сан-Суси. Император не скрывал своего волнения, он преклонялся перед гением великого короля. Наполеон посетил комнаты Фридриха Великого, подержал в руках его подзорную трубу, перелистал несколько книг с пометами короля и не удержался от соблазна завладеть шпагой, орденскими лентами и портупеей Фридриха. «Для меня эти трофеи, – воскликнул он, – дороже всех сокровищ короля Вильгельма (короля Фридриха-Вильгельма III. – С.И.). Я пошлю их моим старым ганноверским солдатам, передам их коменданту Дома Инвалидов, который сохранит их как свидетельства побед Великой армии» [32]. 26 октября Наполеон посетил гарнизонную церковь Потсдама и могилу Фридриха Великого. Отделившись от сопровождавшей его свиты, он несколько минут провел в молчании у могилы короля.
Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны.
Мне известны забавные истории обо всех европейских дворах, которые весьма поразвлекли бы современников, но мне чужда всякая сатира.
Я перечитываю Макиавелли [33] всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он не что иное, как профан.
Мой план десанта в Англию был грандиозным: надобно было построить порты и корабли. В этом предприятии Брюи оказался достойным помощником; в тщедушном теле он носил пламенную душу.
В начале августа 1805 года были закончены основные приготовления к высадке на Британские острова. Первые памятные медали о десанте в Англию уже были отчеканены. Водевильная труппа получила повеление приготовиться к переезду через Ла-Манш, чтобы дать в Лондоне представления из французского репертуара. Двадцать миллионов патронов в лагере, построенном в окрестностях Булони на берегах Ла-Манша, ожидали своего часа, когда их должны были распределить среди солдат так называемой Английской армии Наполеона. Численность армии вторжения составляла более двухсот тысяч солдат. Наполеон ожидал лишь мгновения, когда его морские силы окажутся в состоянии противостоять английскому флоту и расчистить путь к местам предполагаемой высадки.
Для успеха операции, по словам Наполеона, ему было достаточно трех дней: транспортных и других вспомогательных средств, построенных в Булони, у него было в достатке. Однако два важных обстоятельства помешали Наполеону осуществить это беспримерное в истории предприятие: из-за действий британского флота на Средиземноморье эскадра французских кораблей не смогла усилить французский флот в Ла-Манше, а вскоре и новая коалиция, финансировавшаяся Великобританией, замаячила на горизонте, вынудив Наполеона отложить на неопределенное время высадку десанта в Англии и обратиться всей своей мощью против Священной Римской империи и России. В организации Булонского лагеря и разработке десантной операции большое участие принимал морской министр Эсташ Брюи (1759–1805), знания и распорядительность которого император высоко ценил.
Европейские газеты довольно некстати сравнивают два террора – 1793 и 1815 годов: я не вижу тут ни малейшей аналогии. С одной стороны, все поражает воображение, внушает ужас и возвышенные чувства: с другой – все мелочно, жестокосердно и пошло. В 1793 году головы составителей проскрипционных списков довольно часто падали вослед за головами жертв; в 1815 году трусы и подлецы, которые пили кровь из одного лишь удовольствия, убивали побежденных, не подвергаясь при этом опасности. Режим 1793 года пожирал своих предводителей, режим 1815 года своим собственным оставлял жизнь. Не могу понять, чего добиваются подобным сравнением.
Действительно, два террора, 1793 и 1815 годов, сравнивать невозможно: первый из них – якобинско-санкюлотский – был направлен против дворянства (аристократии), священников, не присягнувших новой власти, и вообще так называемых «подозрительных»; второй – «белый», роялистский террор – направлялся под защитой иностранных штыков против республиканцев, «цареубийц» и сторонников Наполеона.
Для правительства нерешительность государей то же, что и паралич в членах тела.
Если бы «Илиада» была написана нашим современником, никто не оценил бы ее.
«Илиаду» Наполеон впервые прочел еще в Бриеннской школе, затем не раз перечитывал и заботился о том, чтобы Гомер был представлен во всех императорских библиотеках. «“Илиада”, – говорил он, – так же как Книга Бытия и самая Библия, – знамение своего времени. Впечатление, которое эта поэма на меня производит, лишний раз подтверждает справедливость всеобщего признания. Что поражает меня в ней более всего, так это то, что тогдашняя грубость нравов соединяется в ней с истинным совершенством мысли» [34].
Не солдаты меня покинули, но я покинул моих солдат.
Эту фразу можно было бы вообще оставить без комментария, но, вероятно, нелишним будет подчеркнуть, что армия Наполеона, включая, разумеется, и гвардию, всегда отличалась исключительной преданностью своему императору и ни разу не проявила неповиновения во время войны или нежелания поддерживать императорский режим. Исключение составляло весьма немногочисленное и не имевшее поддержки в войсках республикански настроенное офицерство, участвовавшее в заговорах, в том числе и на жизнь Первого консула Бонапарта.
Те, кто ищет счастия в роскоши и расточительстве, подобны предпочитающим блеск свечей сиянию солнца.
Я уже довольно сделал для того, чтобы жить в памяти последующих поколений: я завещаю мою славу сыну и мои памятники – Европе.
Заурядный человек домогается общества вельмож не ради них самих, но ради их власти, а те принимают его из тщеславия или по мере надобности.
Аббат де Прадт писал назидания, планы кампаний и исторические сочинения, это – превосходный сочинитель и более нежели странный архиепископ.
Доминик Жорж Фредерик де Риом де Пролиак де Фур де Прадт (1759–1837), аббат, депутат Генеральных штатов от второго сословия, эмигрировал в 1791 году и после 18 брюмера вернулся во Францию, стал епископом и духовником Наполеона, а после успешно выполненной миссии в Испании получил сан архиепископа Малинского.
В 1812 году Прадт был назначен послом Франции в Великом герцогстве Варшавском, в 1814 году вместе с Талейраном содействовал воцарению Бурбонов на французском престоле. Впоследствии выступил автором мемуаров о своем посольстве в Варшаву и нескольких исторических трудов по французской и европейской истории.
Муниципальное правление имеет свои хорошие стороны. Его недостаток – в том, что оно не является монархическим. Подданные слишком удалены от власти; для древних галлов такое устройство было в порядке вещей. Цезарь, завоевав их, нашел такой образ правления совсем не плохим.
Мнение Цезаря о так называемом муниципальном правлении у галлов могло быть почерпнуто, разумеется, только из «Записок о Галльской войне», написанных самим римским полководцем. Римляне пришли в Галлию около IV века до н. э. и с тех пор вели там почти непрерывные войны. Они нашли в Галлии более 90 различных племен, составлявших так называемые государственные общины (civitates), связью между которыми служили всегалльские советы (concilia tothis Galiae), состоявшие из старейшин общин. Форма правления в галльских общинах была или монархической, или республиканской; царская власть не представляла собою наследственный институт, а в республиканских общинах военная власть обыкновенно была отделена от гражданской. Bo главе civitates стоял сенат, в котором заседали представители аристократии. Вообще само понятие муниципального правления для тогдашних времен весьма относительно и не может быть вполне применимо в современном значении этого слова.
Справедливость есть образ Бога на земле.
Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе; несчастны те, кто слаб по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это – ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне.
Тот день в Сен-Клу был всего лишь балаганом, не более того: накипь времен революции и борьбы партий не могла бороться против меня и против Франции. Те, кто стремился вызвать возмущение, были в меньшинстве; оные приняли единственно правильное решение и обратились в бегство. Были там и те, которых сильно стесняло их положение, а тот, кто разыгрывал из себя Брута, был признателен мне за то, что через двадцать четыре часа его выбросили вон.