Надежда Валентиновна Гусева
Не к ночи будь помянута. Часть 2

Первая мысль была – дед делает наркотики. А что? В тихом омуте черти водятся. Я так прямо его об этом и спросил.

Что ты, сынок! Да как можно! Да я – уважаемый человек! Это просто исследования, так, на склоне лет. Ты уж помоги, я не обижу.

Вижу, деньги хорошие, действительно не обидит. Интересно, конечно, стало, где он столько взял.

А дальше…. На работе я оформил отгула за свой счёт, попрощался с женой и сел в самолёт.

Вернулся, помню, рано утром, ещё шести не было. Выгрузил сумки и сижу, отдыхаю. В больницу идти рано, на работу только завтра. Дай-ка, думаю, зайду к старику, он рано встаёт. Постучался. Никто не открывает. Постучался громче – тишина. Тут уж я забеспокоился. А вдруг старик помер?

А надо сказать, что дверь дед всегда запирал на ключ, и замок был такой, что не поймёшь – закрыто изнутри или снаружи.

А меня вообще замки с малолетства завлекали, умел с ними справляться лет с девяти. Ничего, конечно, криминального, но если у соседей были с этим проблемы,  всегда звали меня.

И решил я вскрыть старикову комнату. Дело оказалось несложное. И вот я вхожу и столбенею. Мама дорогая! Всё, что можно, уставлено склянками, банками, где-то этикетки есть, где-то – будто специально содраны. Книги стопками на полу. А из мебели только кровать, стол, да два чемодана с одеждой.

И тут, как ни в чём не бывало, входит сам дедушко, да спокойненько так, просто жуть.

– Всё привёз? – спрашивает.

– Всё.

– Неси.

И ни «здрасте» тебе, ни «пожалуйста».

Ну, а дальше он снова исчез из поля зрения. Да и мне стало не до него.

Я слушал Егора и будто начинал видеть его глазами. Комната, старая жёлтая шторка на окне, обшарпанный край деревянного стола, пальто на спинке кровати, чёрный потрёпанный чемодан, из него торчит серая старикова рубашка…

Это меня не удивило, потому что я уже прилично накачался. Я опёрся спиной о стену и вытянул ноги на третью табуретку. Её, собственно, для того и завели, чтобы я вытягивал ноги.

Егор помолчал, собираясь с мыслями.

– Эльза родила раньше времени. Всё сразу закрутилось, только держись. Данилка был слабенький, постоянно болел. К нам перебралась тёща, постоянно нужны были какие-то редкостные лекарства, я учился и работал как проклятый на двух работах, все мы не высыпались и ходили как зомби. А дальше… как это обычно бывает, любовная лодка стала разбиваться о быт. Это приходит как-то вдруг. Вот просыпаешься и думаешь – а ведь раньше я не замечал в ней эту черту или эту привычку. Как же так? Человек суп из ложки всасывает, как машину заводит. И эти её волосы вечно в два хвостика как у пионерки. Ой, да что вспоминать…

Да и она раньше так не говорила. Я и тупоголовый неудачник, и двух слов связать не могу, и руки у меня не из того места растут.

Нам бы тогда заткнуться и потерпеть, но мы были горячие, нам терпеть было некогда, из нас искры летели.

В конце концов, жена с сыном решили временно пожить у тёщи. Якобы, нам всем надо отдохнуть и переждать. Так говорила тёща, добрая душа. И я остался в комнате один.

Вот тут-то и появился старик.

12

Кухню освещала только маленькая лампа – подсветка под вытяжкой. Ни мне, ни Егору и в голову не приходило включить нормальное освещение.  Мы сидели за столом и верили в то, что полутьма и тишина защитят нас от чего-то неведомого, что только и ждёт, что его  назовут по имени и тем самым вызовут из небытия.

Это не было страхом. Это было усталостью от слишком длительного ожидания изменений. Такое наверняка чувствует человек, идущий долгой дорогой по краю пропасти. Сначала страшно, потом привычно, а потом… потом зовёт к себе синяя бездна под ногами. Всего-то шаг. Я вздрогнул.

А Маврин-то с парашютом прыгал. Брр. Вот чего бы я ни за что не стал делать, хоть убей.

– Прошла неделя, а от старика ни слуху, ни духу. Сидит в своей комнатке и больше ко мне не лезет. А ещё уходит надолго, чего раньше с ним не бывало. Бродит где-то до самой ночи. Однажды я даже начал волноваться – мало ли, человек пожилой, на дворе ночь. А он пришёл, бесшумный такой, как кошка, и – шасть, сразу к себе. Утром я на работу собираюсь, поглядел на его пиджачишко, а на нём кровь. Бурая уже, спёкшаяся, и пятна приличные. Я ещё наклонился и понюхал – может, кетчуп или краска. Нет. Ну кровь и кровь, может, где поранился, может неудачно упал. Старый ведь человек.

А пришёл он ко мне, когда я уж и не ждал. Я, говорит, слышал, у тебя неприятности. Это, говорит, всё из-за денег. Всё в финансы упирается. Вот был бы ты чуток богаче, никто бы от тебя не бегал.

Конечно, отвечаю, кто бы спорил! Только выхода не вижу.

И тут он напомнил про ту помощь, что я обещал. А я ведь думал, что она в том и заключалась, что ему всякую ерунду из Москвы привезти.

Нет, говорит, это так, необходимость. Деньги будут хорошие. И называет сумму.

Я рот раскрыл. Это что я такое должен сделать, чтобы столько отвалили? Подумать страшно.

А старик гнёт своё – ничего уголовного, ничего страшного. Но только не болтать! Можешь, конечно, отказаться.

Ну я подумал-подумал… А чего мне терять? Согласился.

Первым делом мне доверили синтез. У самого деда руки тряслись и зрение было плохое. Я провёл в стариковой комнате не одну ночь, испортил кучу реактивов, прожёг дыру в ленолеуме, обжёгся сам и чуть не устроил пожар. Психовал я страшно. Да и старик сучил ножонками и плевался. Чуть не переругались. Наконец получили. Смотрю я и думаю – Господи, и из-за этих граммулек весь сыр-бор! А дед радуется, всё запаковал как нужно и в холодильник убрал.

А потом снова куда-то свалил. Два дня его не было. А ночью снова заботал в дверь.

Ну, говорит, пора, поехали, я такси вызвал.

У тебя… это… ещё что есть?

Оказывается, мы под разговор уговорили весь глинтвейн и остатки коньяка. Я молча открыл холодильник и достал бутылку водки и котлеты, оставшиеся с обеда. Больше ничего годного к немедленному употреблению не было. Когда усаживался обратно за стол, меня мотнуло и я едва не уронил бутылку.

– Завтра буду блевать. – заявил Маврин. – А может, и сегодня. Ну и по хрен!

– По хрен. – сказал я. – Давай, чего там дальше?

– Поехали. Приезжаем в центр города, подходим к одному вполне приличному дому, входим в подъезд, поднимаемся в квартиру. Темно, помню, было, как в трубе.

Вот. Заходим. Воняет, просто жуть! Мерзотно просто воняет!

И тут я знакомлюсь ещё с одним стариком. Лежит голый на кровати, сухой как скелет, лицо серое, волосы клочьями, один глаз с бельмом, другой вообще зарос, изо рта язык вываливается. В общем, кошмар полный. И запах такой, что наизнанку выворачивает.

А мой-то дед за своё: смотри, говорит, очень внимательно, потом не болтай, а сейчас не ори. Второе, конечно, насторожило. С чего я должен орать? Молодой, нервы крепкие, в морге всякого насмотрелся, меня гнилыми стариками хрен напугаешь.

И тут как раз всё и произошло. Господи, я чуть с ума не сошёл! А потом в первый раз в жизни в обморок упал. Прихожу в себя, а они оба надо мной зависают – один старый, другой молодой.

Ты-то хоть информационно готов был. И то – помню, как ты смотрел на мышь, думал – заикой станешь.

А теперь представь: безо всякой подготовки ты видишь, как человека охватывает пламя. Свет столбом, пепел во все стороны, и вдруг… вот он, голубчик – живой и здоровый!

Пришёл я в себя, попил водички и, конечно, давай вопросы задавать. Но моему дедушке в это время не до меня было. Он накормил молодого, одел-обул и снова вызвал такси. Меня высадили возле дома, а сами куда-то поехали посреди ночи.

И вот сижу я один в темноте и думаю: то ли мне всё приснилось, то ли я с ума сошёл на нервной почве. Долго так сидел, до самого рассвета. Пока мой старичок не пришёл.

Тут-то мы и поговорили.

Ты пей, давай, чего сидишь.

– Да пью я.

– Эх, Луговой. Дрянь всё это, ты пойми. Такое болото… Вот ты скажи, было у тебя так, что хочется хорошо людям сделать, от души так, от всего сердца, а получается… говно?

– У всех бывает. – уклончиво сказал я.

– То есть, ты считаешь, что это закон жизни, да?

– Нет. Нельзя назвать законом то, что пятьдесят на пятьдесят. Дальше, Егор. Возьми котлетку, а то лопаешь, не закусывая.

– Ага. Дело было так. Было их два брата, близнецы. Выросли в хорошей семье, образование неплохое получили. Жили всегда дружно, всё пополам, всё вместе. Но однажды, в незапамятные годы, связались с какими-то тёмными типами. Видно, сладкой жизни захотелось. Сначала фарцевали, а потом стали попросту ворами-домушниками. Вскоре одного поймали и посадили, а другой на воле затосковал и стал пить. Пьяному море по колено, вот и стал он куролесить. То машину угонит, то обчистит кого. И всё ему сходило с рук, никак поймать не могли.

Однажды влез на богатую дачу, думал пустая. Нахватал всего внизу, поднимается в спальню, а там сидит старуха и смотрит на него. Что в таком случае делают? Правильно, нечего свидетелей оставлять. До этого, как он божился, никогда такого не делал, и вообще не знает, что на него нашло. Скорее всего, просто под градусом был. Но видно, не знал, куда бить или рука дрогнула. Упала женщина на пол и стала стонать. Мужик, видно, сразу протрезвел. Был, должно быть, не совсем конченым. Оказал помощь, уложил, прощенья попросил. А старуха и говорит: я, мол, всё равно умираю, исполни последнюю просьбу. И стала ему объяснять, что делать. Объясняла, объясняла, да и сознания лишилась. Тот, конечно, в шоке. Не знает – то ли бежать отсюда, то ли делать, как старуха велела. Да ведь это и впрямь как бред!

И всё-таки всё исполнил, как обещал. Не знаю,может, греха испугался.

И вот тут я, хоть убей, не понимаю! Как же так? Полупьяному вору удалось с первого раза то, что у меня до сих пор через раз получается? То ли приврал старичок, то ли в рецепте было какое-то неизвестное звено.

Ну, а что было дальше, можешь себе представить. После полного фейерверка на полу отряхивалась молодая женщина.

Для сказочного финала не хватает только – «И жили они долго и счастливо». Представь себе, почти так и случилось. Жить они действительно стали вместе. Уж не знаю – счастливо или нет, но только не долго. Я так понял, дама отчего-то померла, а это, сам понимаешь, вызывает смутные подозрения. Вернуть её к жизни во второй раз, должно быть, не вышло или не захотел никто.

А может, старик всё и наврал. Теперь уж не узнаешь.

А потом вернулся брат. Так ни шатко-ни валко оба жизнь и прожили. Но мой хитрый старичок ему про свой секрет ни гу-гу. А под старость таки решил проделать фокус, благо братишка явно намеривался уйти из жизни первым. Расчёт простой – сначала проверить, чем чёрт не шутит, а потом уж и самому…

Так мы братца и воскресили. Старик побоялся совершить весь процесс сам. Всё-таки стар, немощен, ручки трясутся. Поэтому позвали меня. Вернее, так мне потом объяснили, и я, дурак, поверил.

А на самом деле… На самом деле всё было для меня очень паршиво.

Их план был прост и вариативен.

Да, и впрямь могло случиться, что первому брату по дряхлости лет понадобится помощь и поддержка. Тут бы я и пригодился.

А ещё братец мог возвратиться в неадекватном состоянии. А я владел приёмами первой помощи и при случае оказал бы её.

Могло быть такое, что с первым братом не получится. Тогда оставался я и помогал второму.

Ну, и последний вариант – братец мог окрепнуть и кинуть своего старого спасителя. Так, кстати, потом и случилось.

Но в любом случае, оставлять меня в живых не стоило.

Но сначала всё шло гладко. Мне заплатили. Я добавил к этому накопленное честным трудом и взял двушку в ипотеку. А учитывая тогдашнюю инфляцию, легко и просто оплатил оставшееся за два года. Эльза вернулась, сын окреп. Живи да радуйся.

И всё вроде хорошо – жена красивая, свой дом, сын растёт. А мне сна нет. Иной раз лежу ночью и думаю, думаю… Как это? Почему такое возможно? Если это обман, то для кого?

Стал раздражительным, ничего не радовало.

Прошло года два. Всё наладилось. И только нервы встали на место, снова появляется старик. Позвонил, гнида. Видно, загодя мой номер раздобыл. Долго хрипел и шамкал, а потом наконец соединил буквы в слова. Всего три слова «Приходи. Мне плохо».

Я сразу понял, зачем он меня зовёт.

13

-Луговой, ты слушаешь, нет?

– Да, да, конечно. – я потряс головой.

На самом деле я и не собирался кемарить, просто меня снова накрыло и я начал видеть свои странные картинки – видел тёмный, пропахший кошками подъезд, умирающего от старости человека, синее пламя с оранжевыми искорками, тесную квартирку, пропахшую немощью и болью…

Я с удивлением обнаружил, что давно держу на коленях Герасима и перебираю шелковистую шёрстку на его загривке.

– Ух ты. – насторожился нетрезвый Егор. – А это что у вас?

– Где?

– Вон там, под холодильником. Ну-ка, давай, вылазь…

Я лениво подумал, что Маврин допился до чёртиков. С кем он там разговаривает? С домовым что ли?

И тут что-то нежно звякнуло, и из-под холодильника медленно выползла маленькая блестящая звёздочка. Я с трудом наклонился и поднял мамину золотую серёжку с подвеской, потерянную аж в прошлом году.

– Прекрасно. – сказал я. – А ещё ты, ко всему прочему, притягиваешь золото. Я-то, дурак, с первого раза не въехал.

– Бесплатное приложение. – сказал Маврин.

– Хорошее приложение. Начальный капитал для строительной компании тоже так напритягивал?

Егор широко улыбнулся и кивнул.

– Одного не пойму. – сказал я. – Что ж мелко-то так? Купил бы нефтяную компанию или остров на экваторе.

– Ага, счас. Вот допью и пойду покупать. Парень, я что, по-твоему, на пиратском острове живу? По-твоему, золото повсюду килограммами валяется, только берись за лопату? – он рассмеялся. – Я всё-таки чту уголовный кодекс. Что упало – то пропало, что пропало – то ничьё. Значит, моё. Теперь мама твоя обрадуется.

– Это точно.

– Ладно. Слушай дальше.  Позвал, значит, дедок. И вот тут… тут накрыло меня такое чувство, что не зря всё это со мной, что неспроста я однажды видел чудо, что я хочу это увидеть ещё и, что главное – хочу понять природу этого явления, всю биохимию, всё это странное волшебство. Ну, вспомни-ка! Ведь было такое с тобой? Ведь было? Эта девчонка… рассказала, а ты, поди, рот раскрыл. Тебя ведь тоже понесло?

– Понесло. – вздохнул я.

– Я бросил всё. Взял отпуск за свой счёт, ничего никому не объяснил и уехал на другой край города. Я очень волновался.

У старика был рак кожи, и это сделало его страшным. Метастазы уже расползлись везде, где только можно. Видно было, что дед страдает. Он лежал на диване, тяжело дышал, но был в полном сознании и твёрдой памяти.

Помню, я встал возле него и смотрел. Больной человек вызывает жалость, тем более, если он при этом глубокий старик. Я это понимал, и мне стыдно было, что не жалость я чувствую, а отвращение – грубое, примитивное отвращение, какое испытываешь, когда случайно раздавишь рукой жирное насекомое.

Он просил тонким задыхающимся голоском. Говорил, что надо было сделать всего лишь малость. Что он всё приготовил сам. Что старался, что загодя запасся всем необходимым. Скулил, жаловался на то, что ему пришлось всё делать самому,  потому что все его бросили и никому-то он не нужен. Ругался на брата – он и неблагодарная сволочь, и сучий сын, и будь он проклят! Всё приговаривал – вот и делай людям добро!

И всё ныл – нудно, тонко, мерзко – "Я  один, совсем один, недолго уж осталось. Самую малость.  Только немного помочь, направить, ведь всё готово. А я уж отблагодарю…".

И я сказал "нет".

Он смотрел на меня, глаза слезились, он корчился и задыхался.

– Чего ты хочешь? Чего тебе надо? Я заплачу, у меня есть.

– Хочу всё узнать. Научишь меня – спасу.

Он брызгал слюной, ругался, требовал вколоть ему обезболивающие…

Я провёл с ним весь вечер. Мне было тяжело и тошно. Больше всего хотелось убежать. Мне казалось, что я просидел в комнате целый год. Я вызывал в памяти лица жены и сына и, к своему ужасу, не мог вспомнить их в подробностях. Это было страшно – как будто старик со своей безобразной болезнью и со своими секретами вытер мою память насухо и заполнил чем-то чужим и липким.

Он просил и проси. А я не сдавался. Для меня вдруг стало жизненно важным узнать, как происходит вся эта канитель. Я стоял над ним и удивлялся: как же я раньше не догадался прийти и вытрясти из старикашки его диковину.

А ночью он, наконец, сказал "ладно".

Мы проговорили всю ночь. Он мне отдал… все записки, все книги. Пожадничал отдать брату, поэтому они и разбежались. А мне отдал. Вернее, не отдал, а сказал, где они находятся. И на рассвете я копал землю возле чужого забора, под кучей старых покрышек…

Потом я понял. Кое-что узнал.

И пожалел, что пришёл. И что однажды чёрт меня дёрнул польститься на дешевизну его комнаты.

Почему? Не всякое знание приносит удовлетворение и покой.

– Луговой, ты не спишь ещё?

– Нет, конечно. – отрешённо откликнулся я. – Почему же ты пожалел?

– Почему? Вот именно. – Егор замолчал и некоторое время сидел, покачиваясь вперёд-назад, словно убаюкивал себя. – Вот тебе один житейский анекдот. У меня был один не то чтобы друг… хороший знакомый. Человек влюбился и женился. И любил он свою жену без памяти, что редко бывает после десяти лет брака. Прямо молился на неё. Не женщина, а пуп Вселенной. Ну, конечно, мужики посмеивались, а женщины завидовали этой даме и попрекали своих мужей. Даже у моей нет-нет, да и вырвется – вот, мол, Стасик и то сделает, и это, а ты… ну, и пошло-поехало. Она у него часто по разным санаториям ездила, а он всё работал. Но вот после одной такой поездки на его благоверную стала время от времени находить печаль и хандра. Другой бы и в ус не подул, а этот Стасик, чтоб его, в панику ударился, даже психоаналитика нашёл. А бабёнка мудрила-мудрила, да и выдала. Я, говорит, тебе изменила, так уж случайно получилось, но теперь, конечно, раскаиваюсь и меня мучает совесть. Вот не дура? Нет, чтобы промолчать. Мало ли, всякое в жизни бывает. Ей, может, и сразу легче стало, но разве можно было так с этим человеком? Так и развелись они и жили после разнесчастные. Потом уж и не знаю, что с ними было…

Вот и спрашивается, всякие ли знания человеку во благо?

Вот и я узнал. За что боролся, на то и напоролся.

Это после я пытался всё переделать, вычистить, выбелить, привести в приличное состояние. И у меня, чёрт возьми, получилось. А тогда я держал в руках жёлтые листки, смотрел на них, на такого же жёлтого старика и думал… Зачем? Кто назначил такую цену? Этот старик столько не стоит. Он вообще нисколько не стоит. Он умрёт, и никто не вспомнит о нём.

Это была действительно страшная цена. Я стоял над стариком и мне не хотелось возвращать ему жизнь.

Если бы я тогда просто ушёл! Всего-то нужно было отвернуться и уйти. Ведь было отвращение, страх и знание того, что я нарушаю закон. И не просто закон конституции – это у нас любой дурак норовит, а закон природы.

Давай-ка, выпьем, студент. Чего оставлять-то…

Я, конечно, не ушёл. Через двое суток жизнь человека завершилась. Он угас. Я сделал всё, как положено. И впервые сам помог возвратиться живому существу.

Первое, что ощутил – восторг. Я смог, у меня получилось!

Потом разболелась голова.

А потом человек набросился на меня.

Я не ожидал такого поворота. Я вообще охренел! Представь себе – ты растерян, устал как собака и не спал две ночи. Тебе кажется, что всё самое трудное позади – дело сделано и можно расслабиться. И вдруг этот сукин сын набрасывается, толкает меня на пол, прыгает на грудь и начинает душить!

Я не мог с ним справиться. Вроде я не доходяга, но супротив этой твари нужно было, как минимум, ещё двоих. Силы у него оказалось немерено. В него вообще будто бес вселился. Я хрипел, извивался, у меня вся жизнь пронеслась перед глазами. Не знаю, как удалось выпростать одну руку, но первое, что я сделал – двинул ему в глаз. Не то, чтобы он меня отпустил, но хватку на секунду ослабил. Не помню как, но я наполовину высвободился и мы сцепились на полу.

Дрались не на жихнь, а на смерть. В природе всегда так – быстрее бежит и лучше дерётся тот, чья жизнь в опасности. Хоть тут у меня было преимущество. Он хотел меня убить, я хотел выжить.

Опомнился тогда, когда он упал на пол. Я думал, он просто притворяется! Просто ждёт удобного момента. Я отполз в угол и схватил стул. Хотел ударить стулом если придётся. Но он не двигался. Помню, я всё стоял со стулом в руках, ждал и никак не мог отдышаться. А потом увидел, что глаза у человека раскрыты и смотрят так… бессмысленно.

Я испугался ещё больше, запаниковал. Потом осмотрел тело и увидел кровь на голове. Он ударился виском об угол спинки кровати. Или его толкнул я.

Не помню! Я просто не хотел умирать и делал всё что мог!

А теперь я был один среди ночи с трупом убитого мной никому не известного человека. Кто мне поверил бы, а?

Ну, а остальное… Разумеется, я не стал дожидаться милиции с понятыми. Вымыл с хлоркой всю квартиру, стёр отпечатки пальцев, а потом сложил свои завоёванные трофеи в пакет и покинул квартиру.

Я заслужил эти вещи – все книги, записки, дощечки! Это было теперь моё.