Надежда Тэффи
Кузмин

Конечно, немножко удивляли эти нечеловеческие глаза. Они были особенно некстати, когда он пел свои легкомысленные, легковесные и жеманные стихи-бержеретки, слегка шепелявя и заикаясь.

 
Любовь не знает жалости,
Любовь так зла.
Ах, из-за всякой малости
Пронзает стрела.
 

Казалось, что этим ассирийским глазам неловко, что при них поют «такое».

 
Ах, можно ль у Венерина колодца
Стрелой любви, стрелой любви не уколоться.
 

Маленькие руки перебирают клавиши, манерно изгибается худенькое тело. Глаза целомудренно опущены. Да, конечно, им неловко. Немножко стыдно…

 
Любовь нам ставит сети
Из тонких шелков.
Любовники, как дети,
Ищут оков.
 

– Когда же это дети ищут оков? Странно.

Но это никогда не удивляет, потому что это прекрасно. Это ново. Это необычайно. Разве когда-нибудь где-нибудь было что-нибудь подобное – вот такое сочетание, нелепое, художественно противоречивое и вместе с тем очаровательное.

Если бы создавать это явление (иначе не назовешь) обдуманно и со смыслом, то для такой ассирийской головы нужно было бы слепить сухое, но сильное тело с длинными, под прямым углом остро согнутыми в коленях ногами и у ног этих положить крутогривого оскаленного льва или даже лучше – двух львов, носами друг к другу, завитыми хвостами врозь.