Когда я была маленькой, лет шести, бабушка отвела меня к родничку. Мы прошли по огороду, потом через колючие заросли терновника и слив, по живописному болотцу, густо заросшему камышом и осокой, и вышли к берёзовой роще. По узкой тропинке между густых кустов подошли к родничку. Я во все глаза смотрела на это чудо: в небольшой, но глубокой ямке бурлила чистая вода, как в кастрюле на плите! Пузырьки воздуха поднимались со дна вместе с песчинками и мелкими веточками. Вокруг родничка росла изумрудная нежная травка, делая его волшебным и сказочным местом.
– Бабушка, а можно мне попить?
– Можно, внучка, только очень осторожно, а то горлышко простудишь, уж больно студёная водица в роднике!
– Бабушка, а откуда ты знаешь про этот родничок? Мы так долго шли к нему через вербы, что я даже устала! Далеко от нашей хаты.
Бабушка свернула кружечку из листа лопуха, росшего неподалёку. Чудесная маленькая кружечка! Я бережно взяла её, зачерпнула ключевой воды, осторожно поднесла к губам и сделала маленький глоточек. Вода и в самом деле была ледяная!
Я посмотрела на бабушку. Старушка сидела на стволе упавшей берёзы и, казалось, задремала.
– Бабуля, а ты чего молчишь?
– И-и-и, детонька, жизню я свою вспоминала горькую. Когда Гришка, дед твой, сгинувший на войне, привёл меня в свой дом, колодца на улице не было ещё. Приходилось к этому родничку ходить по воду. Два ведра на коромысле несёшь, одно в руке. Летом ещё терпимо, а зимой уж очень тяжело было по сугробам в валенках да в тулупе с тремя вёдрами. А когда приходилось стирать, вообще беда, да и скотинку напоить, да в доме вода всегда нужна. Тяжко приходилось…
– Хорошо, что колодец вырыли на улице, правда, бабуля?
– Правда, детонька, правда. Да только я не зря привела тебя сюда. Ты, внученька, помни это место, помни, как память обо мне. Вырастешь большая, уедешь в город учиться. А однажды придёшь сюда, найдёшь родник и вспомнишь свою старую бабку, её непростую жизнь.
Я крепко-крепко обняла старушку:
– Я тебя так люблю, бабулечка моя, я никогда-никогда тебя не забуду!
Потом мы немножко прибрались у родничка и под вечер вернулись домой…
Эту память я пронесла через всю жизнь. Совсем скоро и я отведу свою внучку к этому маленькому, затерянному среди заросших верб и берёз родничку моей бабушки…
г. Гродно
Мы собрались словами и строками,
Мы сошлись на одном полотне.
Чтобы вместе, касаясь истоками,
Написать о любви и весне.
Чьи-то строки падут полушёпотом,
Тонким кружевом лягут у губ.
Чьи-то спустятся с облака грохотом
И прижмутся к дрожанию рук.
Кто-то скажет: «Любить это здорово!»
И оставит счастливую нить.
Кто-то бросит, как будто из олова:
«Обещаюсь вовек не любить!»
Кем-то радуга ввысь нарисуется,
Пережив проливные дожди.
Кем-то дверь изнутри замуруется
От холодного в спину «не жди».
Все мы разные ростом и судьбами,
Разный почерк у нас и глаза.
Но мы связаны общими чувствами,
Из которых и вьются слова.
О цветах, о весне и о радости,
О стране, о семье, о любви.
И о том, как с рожденья до старости
Быть душою всегда молодым.
Я закрою глаза на минуточку.
Для чего? А хочу помечтать.
Вдруг вернусь на любимую улочку,
Вдруг меня кто-то выйдет встречать.
Вдруг послышится голос родительский,
Дом седой распахнёт свою дверь.
Я войду в его стены на цыпочках
И скажу, поклонившись: «Привет!»
Вдруг узнает во мне он ту девочку,
Что носил день и ночь на руках,
Что на пол уронила тарелочку
И разбила стакан молока.
Вдруг припомнит мне детство счастливое,
Малой дочкой к себе позовёт.
Стрелки время махнут торопливое
И вернут всё с конца наперёд.
Буду снова бежать босоногая
По весенней зелёной траве.
Сердцем небо бескрайнее трогая,
А душой прислоняясь к земле…
Миг, забейся ключом в моём имени,
В шов пусти золочёную нить.
Дай вернуться к истокам фамилии,
Чтобы дерево там посадить.
А зори здесь тихие… тихие… тихие…
А память здесь горькая… горькая… горькая…
Вновь плачет старушка, склонившись над письмами,
И слёзы из глаз собирает ладошками.
Живёт её боль за сердечными стенами,
Лежит сединой под затёртой косынкою.
Уж столько прошло с того самого времени,
А прошлое крутится старой пластинкою.
Прошу рассказать, и она соглашается,
Коснувшись души моей голосом искренним:
«Он звал меня в юности просто красавицей,
А я его вслух и на шёпот единственным.
Мы жили с ним рядом, соседними сёлами,
Трудились в колхозе, как наши родители:
Я в первых доярках с тяжёлыми вёдрами,
Он вечно в полях пропадал с трактористами.
Женились мы с ним по любви, по согласию,
Построили дом свой на счастье семейное.
Детишек хотели, но… жизнью загадано,
Чтоб выпало в долю нам бремя военное.
Ушёл милый утром без слёз и без паники,
За Родину нашу, за небушко синее.
Так часто писал мне: «Готовь уже драники,
Я скоро приеду, родная, любимая!»
Надеялась я, так ждала и так верила,
Наш дом на двоих берегла от огня.
За день до Победы с далёкого берега
Письмом похоронка пришла для меня.
Остались на память о нём – фотографии
И письма… И почерк… И строки любви,
Но самая ценная память из памяти —
Косынка, которую он подарил…
Заплакали судьбы, как чёрные камушки,
Но если б всю жизнь им вернули назад,
Старушка была б чьей-то ласковой бабушкой.
И дедом кому-то погибший солдат…
г. Санкт-Петербург
Уснул старинный город, купола церквей лоснятся позолотой, лунный свет увидев.
На улицах повисла тишина.
Фонарь в окно мне ярко светит,
И жалуется на него мне ночи мгла.
Нет сна, и только лёгкий ветерок по комнате гуляет.
Прохладу мне весеннюю доносит Волга Матушка-река.
Опаздывая ровно на одну минуту,
Двенадцать будут храма бить колокола.
По площадям и переулкам, город охраняя,
Гуляет Царь-медведь на задних лапах, не спеша.
Спит старый славный град, и я тихонько засыпаю
Средь четырёх десятков храмов и церквей, чернильницу опустоша.
Невозможно! Невозможно быть рядом с тобою!
И не улыбаться, и в душе не петь, и не писать стихов.
И, гуляя вместе вновь по городу родному,
За руку тебя не взять, не приобнять и не купить тебе цветов.
Невзначай, как будто, что-то говорю.
Не окунуться, не вдохнуть аромата твоих волос.
И смотрю украдкой на твою такую милую и нежную улыбку.
Опьяняет нас большой букет из свежих красных роз.
Взглядом лишь касаясь, мы с улыбкой взор отводим,
Будто нам всего шестнадцать лет.
Надо же так до безумия в тебя одну влюбиться!
Так тепло с тобою! Рядом ты – печали, грусти больше нет.
Шум фонтана у Адмиралтейства невесёлые стихи мои заглушит,
В Ленинграде бабье лето, солнце, свет!
Невозможные мечты мои сбываются,
И преграды все разрушены. Сомнений больше нет.
Дождь хоть будет лить, мы всё равно же будем вместе,
Зонтик я в ДЛТ купил для нас вчера.
Солнышко осветит нашу пару. Дети нам улыбки дарят, мимо проходящие гражданки и серьёзные мужчины.
Все так смотрят на тебя, счастливую, и на меня.
Околдован, очарован я тобою и повержен!
И не мил мне без тебя ни яркий свет, ни обожающая меня мгла.
Видно, кто-то молится и наблюдает там, из поднебесья.
Видно, не такой плохой уж я.
Струится серый день, бегут рекою горною минуты и часы,
День исчезает, солнца вовсе не увидев.
Наступит вечер, аромат кустов жасмина, роз окутает меня,
Луну и звёзды спрячут тучи, лишь меня завидев.
Погода в унисон со мною дружит, повторяет настроение мое,
И дождиком польёт с небес, хоть на часах давно уж за двенадцать,
Не побегу и не ускорю я свои шаги,
Хожу по улицам я городским промокшим странником, ночным скитальцем.
Под светом фонарей не так уж долго мне осталось быть,
И ночью белою раскрыт я буду средь мостов, проспектов, переулков, улиц.
Атланты на домах проводят взглядом, вечное молчание храня,
Гаргульи с крыш смеются, видя, как я танцую меж непросохших лужиц.
И дивным чудом, будто Бог до грешных нас сошёл с небес,
Ударит солнца луч и озарит златые купола церквей, соборов, и зайчиками заиграют городские окна.
А влажная брусчатка мостовой, как вакса на туфлях, блестит,
И величаво опускаются мосты, а запах моря мне Невы доносят волны.
Иногда так хочется влюбиться!
Сбросить одиночества порок,
Чтоб других не видеть больше лица
Женщин, дам, молоденьких особ.
Иногда так хочется влюбиться
Навсегда!!! Как в омут!!! С головой!!!
Пустяками больше не делиться,
Не тревожить наш с тобой покой.
Иногда так хочется с тобою
Обойти полгорода пешком
И, свернув с Фонтанки на Сенную,
Показать свой старый отчий дом.
Иногда так хочется, всё бросив,
Взять да и устроить выходной!
Ты наденешь шёлковое платье,
И на «Фигаро» пойдём с тобой.
Иногда хочу смотреть украдкой,
Как под утро тихо дремлешь ты.
И, не разбудить тебя стараясь,
Нежно гладить локоны твои.
Иногда так хочется в мечтаньях
Пробежать по Млечному пути.
Обогнув невзгоды, расставанья,
Взять и снова счастье обрести.
Иногда так хочется влюбиться!
Сбросить одиночества порок.
Научиться снова улыбаться
И ценить любви земной глоток.
Встану я не с утром ранним,
Встану я, когда хочу.
Кофе в турке медно-рыжей
Сам себе я заварю.
Сигарета тлеет молча,
Некому меня ругать,
Что в квартире рано утром
Развожу я дым опять.
Медленно плывут картинки,
Повторяясь день за днём.
И Ван Клиберн на пластинке
Заполняет весь мой дом.
Я присяду на балконе
С чашкой кофе на столе.
Иностранцы, наши люди…
Невский полон, день уже.
А троллейбус, как сохатый,
Вновь сорвёт с себя рога.
Выбежит шофёр усатый,
Все поправит, как вчера.
Старый флигель мне помашет
Металлическим флажком.
Я ему кивком отвечу
Как знакомому, мельком…
Всё, как прежде, всё, как видел,
Будто это день сурка,
Кофе, флигель, иностранцы
И усатого рога.
Разбудит рано утром, капнув с потолка, сосновая слеза.
Подвешенный фонарь тускнеет, словно маясь,
И золото углей томится в печке не спеша,
Как грешник на причастии, усердно каясь.
Пускай разлука гложет, ветер зябкий и сырой
Сегодня я с улыбкою проснулся.
Все спят. И только друг на караульной службе, зная, отчего счастливый я такой,
Мне приоткрытым глазом подморгнул и улыбнулся.
И солнце с запада пролесок заливает наш среди полей.
Неубранный подсолнух не колышется, и птиц ретивых стая появилась.
Сегодня праздник на земле и у меня в душе большой!
Сегодня ты, моя любимая, на свет явилась!
г. Троицк
Жила семья пенсионеров. Дом их находился почти в середине села. В палисаднике рос роскошный куст сирени. Хозяйка очень любила сирень, ухаживала за ним, вовремя обрезала, весной подкармливала. Долго цвела сирень, источала приятный запах весны и радовала односельчан. На благоухающих ветках любили собираться птицы и петь весенние песенки. Хозяйка бережно относилась к своему любимцу и очень редко срезала соцветия. Каждый вечер она сидела на лавке под кустом и вязала. Подходили соседи: и стар, и мал… каждый находил себе занятие.
Но случилось непоправимое: хозяйка «улетела к небесам».
Куст сирени стал постепенно стариться: никто не делал обрезку, никто не подкармливал его удобрениями. Кисти бутонов с каждым годом становились всё мельче и мельче. Запах от цветения уже не очаровывал прохожих, птицы перестали собираться на ветках красавца куста и распевать песни. Куст сирени стал предоставлен сам себе.
Случилось так, что хозяин-пенсионер надолго уехал в гости к внуку.
Однажды весной к жителю села Ивану Ивановичу издалека приехали гости. Племянник, молодой мужчина, проходя мимо, увидел сирень. Только распустились первые цветки на кистях. Подойдя ближе и рассматривая цветки, он ощутил прекрасный аромат. Ещё гость заметил запустение вокруг… неухоженность территории. Куст сирени плакал, по тонким стволам медленно стекали капельки воды, а может, сока… или слёз?
Гость спросил у своего дядьки, можно ли ему выкопать несколько веточек поросли с корнями.
– Копай. Хозяин уехал и неизвестно, вернётся ли назад, – ответил Иван Иванович.
И он рассказал историю об этой сирени и всё, что приключилось с соседом.
Перед отъездом племянник выкопал несколько веточек поросли.
– Я посажу их у себя в палисаднике и раздам соседям на своей улице, и будет у нас Сиреневая улица. Улица у нас новая, дома добротные, и соседи у меня все работящие и понимающие, в основном молодые семьи.
– Сажай, сажай… Пусть она радует людей. А я через года два приеду, проверю, как ты держишь своё слово, – улыбаясь, произнёс Иван Иванович, провожая родственников на железнодорожный вокзал.
Прошло три года. Весной Иван Иванович приехал к племяннику в гости… к тому, что откопал веточки сирени. Когда гостя провели через всю улицу, на которой жил племянник, он удивился: возле каждого высокого деревянного дома рос куст сирени.
– Вот видишь, дядька, как мой подарок всем соседям пришёлся по вкусу. Сперва селяне боялись, что сирень не приживётся, ведь у нас климат суровее, чем у вас. На зиму заботливо прикрывали, весной удобряли… Теперь красивые кустики радуют цветением и ароматом хозяев и гостей нашего села. Спасибо тебе, что разрешил тогда взять на развод поросль.
– Молодец! Держишь слово – настоящий мужик!
– А как тот хозяин поживает, у которого куст сирени растёт?
– Приезжал внук и продал этот домик. Говорит, что дедушка теперь у него останется жить. Новые хозяева возвели новый добротный дом в два этажа. Куст сирени обновили, старые ветки все обрезали… от него пошли новые веточки… но пока ещё не цветут.
– А мы оформляем документы на переименование улицы… была Новая, а станет Сиреневая! – весело сообщил племянник.
– Привет, подруга, – писала пенсионерка сообщение в «Одноклассниках».
– Привет. Как дела? Давненько не общались.
– Всё заботы, дела какие-то.
– Как ты там одна? Слышала, вдовой осталась? Столько лет вместе вы прожили с супругом.
– Жизнь непредсказуема, теперь вот и я вдова. Ничего, держусь.
– Одной скучно в четырёх стенах?
– Я квартиру сдала внаём. Дети мне так посоветовали. Сама перебралась на дачу жить.
– Из города… да в деревню? Ну ты, мать, даёшь!
– Мне здесь нравится. Спокойно и не шумно. Да и никакая она не деревня, даже и назвать, не знаю как. Домов пятьдесят пенсионеров тут проживает постоянно. Есть магазин, аптека, медпункт. Правда, телефонная связь плохая, но интернет исправно тянет. Когда супруг был жив, я её не любила и не замечала все прелести проживания. Он летом на дачу, а я в санаторий или на море… приеду дня на три-четыре, заготовки накручу, дома приберусь… и опять в разъезды.
– А теперь что? Давай перейдём на видеозвонок. Надоело стучать по клавишам.
– Сейчас попробую. Вот, получилось. Теперь трещи и трещи языком! – засмеялась пенсионерка. – Я теперь только поняла, что супруг дом построил добротно и основательно, в огороде и в саду тоже всё служит хозяину, и мало усилий надо прилагать, чтобы содержать в приемлемом виде.
– Слушай, он чувствовал, что ты после его смерти будешь там жить, вот и подготовил для тебя и дом, и землю.
– Не знаю, наверное… Знаешь, я тут ещё обнаружила небольшой сарай, загончик из сетки и клетки для кроликов.
– Рукастый он был у тебя. Жалко мужика.
– Как вышел на пенсию, так и увлёкся всем этим.
– Точно чувствовал?
– В последние дни… и соорудил сарайчик и всё остальное. Я уже домашних цыплят взяла на выращивание. Вырастут, будет у меня и мясо, и яйца.
– А чем кормить будешь?
– Спрашивала у постоянных жителей дачного посёлка. Они мне рассказали и подсказали.
– Теперь тебе некогда и по телефону трескать, в интернете зависать и ящик этот смотреть?
– Точно, точно… весь длинный световой день на свежем воздухе. Слушай, приезжай ко мне. У нас тут тишь да благодать!
– Нееет, я не могу. Мне внука подкинули на месяц.
– Кого же это?
– Да самого маленького… трёхлетнего Акима.
– Так ты с ним приезжай. Места всем хватит. Две комнаты и кухня большая… разместимся. Вода горячая и холодная в доме, ванная, туалет.
– Хорошо, я подумаю.
– Нечего думать, приезжай. Ребёнку здесь лучше будет. Соседи хорошие: одна коз держит, молоко продаёт; другая – яйца, мясо кур, цесарок и перепелов. Так что диетическое питание малышу обеспеченно. И мне скучно не будет.
– Хорошо, пиши адрес. В четверг на электричке и приедем.
– Слушай, тут в гости ко мне недавно заскочила наша одногрупница. Помнишь рыжеволосую Нинку?
– Помню. Сто лет её не видела.
– Я тоже. Встретила случайно в электричке. Подсела ко мне, разговорились.
– Ты, наверное, сама пригласила?
– Точно.
– Язык без костей. Я вот что хотела спросить, а что ваша машина?
– Машину продала, а деньги внукам разделила.
– Зря, конечно…
– Зачем мне она? Стоять в гараже и гнить?
– Но что там с этой Ниной?
– Так вот пришла она с пачкой овсяного печенья к чаю. Посидели, поболтали. Чай попили. Я как раз только испекла пирог с тыквой. Из беседы я поняла, что и разговаривать-то с ней не о чем.
– Похвасталась своим участком, домом?
– Как без этого! И альпийскую горку, и Таврический пион, который очень редко встречается в наших краях, показала. Супруг выписал его из Крыма. Это был его любимый сорт, и он всем гостям показывал свою гордость. Много экзотических кустарников в нашем саду насадил.
– Так метры позволяют, вот он и увлекался.
– Да… двенадцать соток. Зелёный тис он вырастил из ветки, которую упросил друга привезти из Парижа. Теперь он метра полтора вымахал, стоит компактный, пирамидальный и такой гордый красавец. Японская айва… круглая, как шар. Широкое и высокое дерево – абрикос. Плодов даёт больше пятнадцати вёдер. Всех родственников снабжаем его плодами.
– Ты о растениях рассказываешь, как о людях.
– Приедешь, сама всё увидишь. Представляешь, я ей всё рассказываю и показываю, только интереса её взгляд не выражает. Ей понравился только Таврический пион, хотя у нас ещё несколько сортов различных пионов цветут. Такой дивный запах в саду стоит. Представляешь, она мне предложила его ей подарить… весь куст! Видите ли, у её начальницы юбилей, и она «болеет» пионами.
– Надо же! Придумала!
– Как она меня уговаривала. Аргументировала, что ей обязательно нужен именно этот пион, так как она пенсионерка и боится, что начальница отправит её на пенсию, а на её место возьмёт молодого специалиста. И ещё очень ранила меня словами, что это была гордость моего супруга, а его уже нет… так и мне не нужен этот пион. У меня, дескать, много растений на память о нём останется, и не будет ничего страшного, если я выкопаю и отдам ей этот куст.
– Вот стерва! Сразу бы выпроводила её.
– Так она, как пиявка, прилипла и даже на колени падала, всё выпрашивала и клянчила.
– Вот горе-то? Какая нахалка! Сколько нервов тебе попортила… Слушай, так она может ночью его выкопать… украсть?
– Нет, я собачку завела. Звоночек такой от лихих людей.
– И как же ты её выпроводила?
– Набралась смелости и настойчиво произнесла, что ей пора уходить!
– Бывают же люди. Ты сама доброта, а она…
– Нинка надула губки, сузила глазки и резко пошла… даже, можно сказать, вылетела от меня. Да ладно уж. После её ухода я успокоительные лекарства пила. Потом подошла к кусту, долго стояла и вдыхала цветочный аромат.
– Не приглашай ты малознакомых людей в гости. Хотя я понимаю тебя: осталась одна, дети и внуки далеко…
– Будем прощаться. И так я долго разглагольствовала. Работа в теплице ждёт меня. Приезжай! Буду рада! – и пенсионерка отключила ноутбук.
Пенсионер Борис Иванович последние несколько лет стал проводить лето на даче.
Глухая деревенька недалеко от его небольшого городка в летнее время притягивала горожан. Он приезжал ранней весной и до поздней осени жил в небольшом домике. Это был старый домишко со скрипучим, покосившимся крыльцом. Маленькие окна выходили в сад. Открытые створки окон щедро впускали в комнаты весенние ароматы. В них трудно разобраться: то ли сирень кормит обоняние дурманящим запахом, то ли вишня, помахивая цветущей веткой, посылает волшебные пассы, то ли черёмуха возбуждает давно забытые чувства… чувства радости и любви ко всему прекрасному, к жизни.
«Даааа, недавно я остался один, да и годы уже не те, а весна берёт своё…. просыпается что-то в душе… любовь, наверное?» – размышлял пенсионер, вдыхая весенний пьянящий запах сада.
Огородом Борис Иванович не занимался: интереса не было. Пенсия хорошая. Все овощи можно купить, а много ли ему одному надо? Пришло такое время на склоне лет – только жить да радоваться жизни. Вот он и радовался. Утомила городская суета. Когда с супругой жил, не так этот «город давил», а теперь…
Он наслаждался одиночеством на даче. Его умилял даже старый колодец, в котором собиралась родниковая вода. Рано утром, раздевшись до трусов, пенсионер неспешно подходил к колодцу, цеплял старое погнутое ведро на крюк журавля, потихоньку вытаскивал его наверх, наполненное живительной влагой; крякнув, обливал себя с головы до ног, долго громко ухал и кряхтел. Другое ведро нёс в дом. Потом выходил на крыльцо, вытирался полотенцем. Незамысловатый завтрак и… весь день свободный.
Следующее его занятие – обойти весь сад, поговорить с каждым деревом, кустом, залетевшей в сад птичкой, каждому сказать несколько добрых, ласковых слов, душу отвести.
– Заболела, подружка моя, – сочувственно, напевно тихо шептал он старой груше. – Лечиться будем? Ты у меня снова как молодая станешь! Порадуешь меня своими душистыми плодами.
– А ты что-то не к добру цветы пышно распустила: облетят все, плодов не дождёшься, заморозки ожидаются, – недовольно выговаривал он вишне. – Ладно. Подождём. Посмотрим.
– Ну а ты, пион, что-то бутонов у тебя маловато? Как я люблю твой дивный запах. Запах пионов лечит меня. А ты в это лето радовать меня не хочешь? Ничего, ничего, подкормлю тебя, пожалуй. Сейчас лекарство тебе приготовлю.
– А на тебя вообще смотреть не хочу! Смутьянка ты! Как есть, смутьянка! – стыдил хозяин черёмуху. – Что гроздья развесила? Манишь всё?! Ни к чему старика волновать! Пустое всё! Было да прошло! Нет больше никого и ничего! Стар я. Моя благоверная оставила меня, а я? Кому я нужен-то, старик? А ты мне душу бередишь!
Дачник печально отвёл глаза, почесал аккуратно подстриженную седую бороду, махнул рукой.
– Э-э-э-х, что было, то прошло! Как давно это было? – Взял книгу стихов и присел возле черемухи.
В пятницу, к вечеру, на дачи съезжались горожане. Говорили. Хохотали. Работали. Музыка, песни, веселье! Шум и гам!
Тишина затаилась, стала ждать вечера воскресенья. Борис Иванович после чтения любимого романа вышел на крыльцо встретить вечернюю зорьку.
«Приятное тепло сельской весны. Неуловимые и неповторимые запахи. А ещё – ни с чем не сравнимые звуки – пение соловья. Родина это моя! Родина! – вслух сам с собой тихо разговаривал старик. – Красотища-то какая! Просторы русские необъятны! Нигде за рубежом не сыщешь такого. А я на своём веку много стран объездил, а такой красоты не видывал. Старость, старость! Недолго осталось мне любоваться этими просторами, восходами и закатами, встречать весну», – кряхтел дачник.
Теплом и радостью наполнилась его душа. Он устремил взгляд на розовый горизонт и забылся…
– Мужчина, помогите, пожалуйста, – вдруг отвлёк его от приятных раздумий весёлый и звонкий женский голос.
– Это вы мне? – робко произнёс Пётр Сергеевич.
– Да, вам. Я не знаю, как ведро закрепить.
Он неторопливо спустился с крыльца и медленно подошёл к колодцу. Там стояла темноволосая женщина. Она показалась ему такой притягательно хорошенькой, что глаз нельзя отвести. Он замер и стал рассматривать женщину. Стало старику неловко. Но хотелось смотреть и даже… дотронуться до неё. Можно даже сказать, что он бессовестно пялился. А она, так ему казалось, «строила глазки».
И почему-то он представил её обнажённой! Смутился, покраснели щёки, спину обдало жаром! Он машинально закрепил цепь на ведре, сам спустил его в колодец, сам достал и поставил на лавку.
– Вот. Пожалуйста. Возьмите, – заплетающимся голосом, вмиг опьяневший, произнёс дачник.
– Я очень вам благодарна, – засмеялась звонко женщина.
…Эти большие карие глаза и чёрные брови! Эти ослепительно-белые зубы! Это манящее пышное и, наверное, мягкое тело? Эти божественно красивые бедра, икры, полные и загорелые…
…До глубокой ночи одиноко просидел на крыльце пенсионер, всё представлял эту женщину… мечтал, фантазировал… грезил.
Ярко-ярко блестел на небе золотой месяц. Всё впереди: новая луна, новый месяц. Большая Медведица демонстрировала свою необычность и красоту.
Черёмуха манила запахом, будоражила фантазии. До утра не сомкнул глаз наш герой.
– Напророчила ты мне, черёмуха, вынула далеко затерявшиеся чувства, проснулись они. Уговаривать буду! Ждать буду! Такая женщина! Моя будет! Мояяяя! – мечтательно чмокал губами пенсионер, устремив взор в звёздное небо, и по дряблому старческому телу медленно поплыла сладострастная нега.