Надежда Александровна Белякова
Арина Родионовна
– О, гитара! А знаете ли, ведь я неплохо пела когда-то!
Но её перебила одна из красавиц-манекенщиц, искренно заметившая:
– А фотосессия отличная! Зря отказались мы у него работать! Всё, я начинаю новую жизнь! И начну я её с этой кулебяки! И этих пирожков! Время собирать камни или разбрасывать, но главное, не опоздать, когда пора толстеть!
Быстро переместившаяся поближе к столу другая топ-модель, с ярко-красными волосами, воскликнула:
– Хорошее начало! Я толстушкой быть хочу! Пусть меня научат!
Довольные манекенщицы и Марго чокались «за новую жизнь толстушек», которыми они собираются стать в ближайшее время. Арина за столом не сидела вместе со всеми, а всё время подавала к столу, когда Марго разоткровенничалась:
– Моему третьему мужу, композитору, нравилось, как я пою. Он, когда уводил меня от предыдущего мужа, известного поэта, секретаря Союза Писателей, хм… или наоборот? А, неважно! Так вот, он сочинил для меня забавный романс, – сказала Марго, у которой так назрело желание попеть, что терпеть она уж не могла, и она надеялась на возникновение паузы, тишины для её пения. Но одна из манекенщиц, не почувствовав, в чем суть этих воспоминаний, бестактно продолжила беседу:
– Марго! А сколько у вас было мужей?
– Детка! Мужья не деньги! Что ж их считать! – с интонацией легкого раздражения ответила Марго, и Арина, услыхав это высказывание, отметила про себя, что уже слышала эту шутку.
– А Николай? Он сын поэта, композитора или того знаменитого физика-лирика? – продолжала бестактности топ-модель.
– А мой Николенька – чудо природы! Он сугубо мое дитя! – ответила Марго и, уж больше не дожидаясь долгожданно-почтительной паузы, резко начала петь:
Ваш взгляд говорил:
– Позвольте!
Позвольте, я стану
собакой, беззвучно ступающей рядом.
Вздыхающей тенью,
причудой и вашей ленью.
Но мне не нужна собака!
И есть кому идти рядом!
Но опять прорастут летом,
неподвластные всем запретам,
О вашем печальном взгляде
мои воспоминания,
на задворках цветущего сада
буйным чертополохом!
Пока Марго пела, Арина в кухонном закутке с досадой чуть не начала, как в детстве, грызть ногти. Но вовремя одёрнула сама себя. Тихонько прошла по коридору и, не захлопнув дверь, чтобы не привлекать ничьего внимания, убежала из мастерской «в растрёпанных чувствах», как говаривали в старину.
Арина, оскорблённая поведением Марго и топ-моделей, убежала из мастерской Николая Пушкина прямо в тапочках, в роскошном вечернем платье, с фартуком поверх этого великолепия. Не захватив ничего, не взяв гонорар, она решила вернуться в родное Ругачёво. Перебирая досадные и обидные эпизоды этого злополучного дня, она успокоилась только в электричке. Она опустила голову, почувствовав, что предательские слезы полились по щекам, и тут она увидела, на своих ногах смешные тапочки с улыбающимся мышиными мордочками. И нечто весьма экзотическое что-то из последней коллекции для полных, наспех перевязанное простым кухонным фартуком. И тут она почувствовала, что уже не в силах сдерживать слёзы.
А в это время в мастерскую вернулся Николай с цветами и вместе с водителем притащил продукты. Он пытался расспросить мать о том, куда исчезла Арина. Мать, всё переворачивая, не дала ясного ответа. Тогда Николай позвонил по сотовому Арине, но громко зазвенел в ответ веселой мелодией сотовый Арины, лежащий на кухонном столе, забытый ею в суматохе вихря событий. Тем более трудно было разобраться Николаю во всем произошедшем, потому что одновременно ему приходилось отбиваться от оголтелых манекенщиц, которые в знак запоздалого согласия, как голодная саранча, поедали всё принесённое им. Тут ещё появились и приглашённые им ранее гости, которых ждало изумление при виде того, что всё съедено, кругом остались одни объедки. Кто-то швырнул кожуру от банана, кто-то уронил бутерброд с красной икрой, и следа не осталось от той кулебяки, вкусить которую их пригласил Николай, описывая то, какая красавица приготовит её специально для их встречи. Николай, извиняясь перед гостями, рвался догонять Арину, отбиваясь от манекенщиц, но упал, взвыв от боли. Но преодолевая боль, встал хромая, но опять поскользнулся на брошенном на пол недоеденном бутерброде с красной икрой. Упал. Над ним склонились и стали хлопотать мать и манекенщицы. В это время в мастерскую вошли и другие его гости. Это несколько человек: экзальтированные художники и поэтически мрачные и драматически восторженные художницы, поэты и композиторы. Кто-то под мышкой непринужденно нёс мольберт с приколоченным к нему зимним пейзажем и цветущей яблоней на первом плане недописанной картины, кто-то с палитрой и кистями и прочими специфическими странностями в облике. Два поэта, каждый не слушая другого, читал вслух стихи, стараясь перекричать собеседника. При этом ещё и перебивали друг друга нахлынувшей критикой. Время от времени один всё же слушал другого. Но тогда делал замечания:
– Мало! Мало экспрессии, брат! – сморщившись, покритиковал друга-поэта брат-поэт. Но потерпевший от натиска критики возразил ему:
– И мне в твоей последней поэме не хватает… знаешь, пота и крови!
Сочной плоти искусства! Не хватает! За душу не хватает! Брат! Да! Нужно работать! Пойдём выпьем! Надо же и отдохнуть, не всё же работать!
И все одновременно, стихийно направились к столу в поисках остатков как питья, так и закуски. Тем более что манекенщицы, вполне насытившись диетой для полных, уже танцевали, соревнуясь между собой в красоте грации и пластики. И, если не быть в курсе любовных перипетий хозяина мастерской, то можно было решить, что эта частная вечеринка удалась на все сто.
Почётный гость в этой процессии, маленького роста, сухонький, но резвый итальянец Томазини, типа – Тото. Он смотрел на всё это с искренним восхищением и восклицал, искрометно жестикулируя:
– Инсталляция! Хеппиниг! Наконец я увидел настоящую богему!
Ради этого я приехал в Россию!
А в это время Арина ехала в электричке в родное Ругачёво. Ловила взгляды пассажиров на себе. И понимала, что такие мягкие и уютно-забавные тапочки на заплаканной пассажирке в электричке – это странно. Сняла фартук и подогнула ноги поглубже под скамейку, чтобы не видели её тапочек-зверюшек. Только теперь она поняла, что едет без билета. А на ней совершенно незнакомая ей одежда без карманов, и у неё нет ни копейки денег, то есть только бы контролёры не появились в вагоне. Тем более что и сотового телефона, чтобы попросить её выручить, – тоже нет. И позвонить она никому не сможет. Но контролёра, к счастью, пока нет. Тут, после того, как по вагону прошлась целая галерея образов, то призывающих на что-то жертвовать, то купить талисманы с гарантией, что принесут счастье и здоровье, что-то с вечным сроком пользования, ей пришла в голову отчаянная, но вынужденная мысль. И, проходя по вагону, она запела их с Танюшкой любимую песенку, тем более что её длинное платье напоминало нарядное концертное:
– Лодочка-скорлупка! Удержи двоих
на волнах ошибок и больших обид!
Лодочка-скорлупка! Скачет по волнам,
целый век закончился – не расстаться нам!
Лодочка-скорлупка!
Поздние раскаянья покаянных слёз:
Лодочка-скорлупка! Тонет среди грёз.
Сердобольные пассажиры, растроганные жалостливой песенкой о несчастной любви, охотно жертвовали ей на штраф в случае появления контролера. Но, к счастью, контролер так и не появился. И, увидев станцию Ругачёво за окнами вагона, обрадованная Арина буквально выпрыгнула на платформу, едва открылись двери вагона на её станции.
Вскоре она, достав из-под коврика ключ, открыла дверь и вошла в дом. Выдвинула ящики буфета. Высыпала «заработанную» мелочь. Но, глядя на этот «заработок» Арина поняла, что денег нет.
Немного отдохнув, попив чаю, Арина отправилась на прежнее место работы. Но там Арина узнала, что её рабочее место занято. Арина вернулась домой и почувствовала, что пора вселиться и принять жизнь такой, какова она есть. Просто любить свой дом, мир ее тихой провинциальной повседневности, словно не было невероятного вихря событий и всё по-прежнему. Вечер этого странного дня наступил. Она открыла книгу «Домоводство» и достала из книги маленькую заначку. Потом достала свои лоскутные одежды. Прикладывала к себе и, критически рассматривала, что-то откладывала в сторону, что-то отправила в стирку. А утром следующего дня с сожалением уложила постиранное в сумку. И пошла на Ругачёвский рынок. Она встала у входа, чтобы продать на рынке свои лоскутные одежды. Но… Никто не подходил. Не покупали ничего. Потеряв день, она пошла успокоиться к подруге, к Татьяне. Постучала в дверь комнаты Татьяны. Татьяна оказалась дома, она распахнула дверь. И Арина произнесла:
– Привет! Можно к тебе? Знаешь, кругом невезуха. У меня всё как-то не так. На душе муторно. Не хочу сейчас быть одна, – коротко, как можно только с близкими друзьями, объяснила Арина. И Татьяна, ни о чём не расспрашивая, пригласила её вовнутрь:
– Конечно, Аришка! Заходи! А что это с вещами? Может, от Толика прячешься?
– Да нет! И думать о нём забыла. Вот вещи хотела свои продать. Знаешь, совсем на мели. Ничего не продалось. Ходила в столовую, а место уже занято.
Ладно, «будем живы – не помрём!» Найду что-нибудь!
– Конечно, найдём! Не печалься! Я как раз картошку сварила, котлеты вчера делала! Поужинаем!
– Спасибо тебе, Тань! А то у меня совсем небо с овчинку. Понимаешь…
– Да уж, хотя я мысли на расстоянии не читаю, но понимаю и вижу, что твои дела не фонтан!
– Не фонтан! Это точно! – уныло отшутилась Арина.
– Ты у меня заночуй, не сиди дома одна! А у меня новости!
Сейчас расскажу… – заговорщически произнесла Татьяна, доставая раскладушку для подруги. Поставили её параллельно кровати Татьяны, так что между подругами стол у окна и стулья.
Татьяна и Арина в тот день пораньше улеглись спать. Татьяна заснула быстро и безмятежно, а Арина, стараясь не скрипеть старенькой раскладушкой, некоторое время лежала с закрытыми глазами, ожидая сна. И вскоре обе заснули, но, раздавшийся гул, цокот копыт, повизгивающий скрежет колёс и странный скрип разбудил обеих подруг одновременно. Эти внезапно возникшие под окнами Татьяны шум, грохот и скоро, заставил обеих подруг вскочить и подбежать к окну. И то, что они увидели, глубоко потрясло обеих, на мгновение заставив поверить, что увидели одновременно общий для обеих девушек сон. Настолько невероятно было всё увиденное на улочке спящего Ругачёво. К бревенчатому провинциальному одноэтажному домику, украшенному резным наличником, подъехала самая настоящая карета. Старинная, прекрасная, запряжённая двумя байкерами, вернее байками, которыми управляли Эдик Огинский и его друг. А к их байкам была прикреплена эта чудесная карета.
– Эдик! Вот уж приехал так уж приехал! – прошептала в растерянности и заметалась у окна Татьяна. Арина высказала вслух первое, что пришло ей в голову:
– Танюха! А как хорошо, что ты то старинное свадебное платье своей пра-пра-пра-тётушки феи вовремя достала. Похоже, скоро тебе самой то волшебное платье окажется очень кстати, – заметила с улыбкой Арина, радуясь за подругу. Но больше отвлекать её не стала, видя то, как торопливо одевалась и причесывалась Татьяна. А когда оделась, уже у порога оглянулась и спросила у Арники:
– Ну как я? А?
И Арина искренно и радостно ответила:
– Танюшка! Глаз не отвести – уж такая ты у нас красавица! Ну, беги!
И Татьяна исчезла за дверью. Но через несколько минут Татьяна вернулась и объяснила, что Эдик Огинский и его друг приглашают её и подругу, узнав, что она гостит у Татьяны, вместе с ними отправиться на рок-фестиваль, который как раз сейчас в самом разгаре. Просто провести время. Подруги уселись в карету, и байкеры ударили по газам.
И вечер удался на славу, оставил незабываемое впечатление не только от музыкальных выступлений рок-музыкантов, в числе которых Арина сразу же узнала и того паренька в сторожке ведуньи, но и от той поразительной семейной историей, которой поделился с ними Эдик Огинский. И история эта совпала с историей из семейных архивов Татьяны о волшебной карете жениха-вертопраха, и более того – это и была та самая карета! О ней рассказал Эдик Огинский, что в начале революции его прадед отдал эту прекрасную карету в краеведческим музеи как чудесный экспонат народных ремесел и творчества. Но, будучи лично знаком с Анатолием Луначарским, смог получить разрешение для своих предков по мужской линии на то, чтобы дважды в жизни они могли воспользоваться этой чудо-каретой, получив её в первый раз для помолвки, а второй раз для бракосочетания.
– Вот так я впервые в жизни получил эту карету, о которой столько слышал с самого детства. И только сегодня узнал, что это не сказка, а просто жизнь, семейное предание, которое так тесно связано с сегодняшним днём! – сказал Эдик Огинский. И, немного призадумавшись о чем-то своём, пристально глядя в глаза смущенной Татьяны, Эдик произнёс:
– Таня! Я бы хотел бы просто немного просто посидеть с вами в этой старинной карете. Посмотрите, судя по убранству, она оказалась той самой, нашей общей каретой из прошлого наших далеких предков. Рискнём? Проверим, сохранились ли чары этой старинной кареты?
– Рискнём! – неожиданно задорно ответила ему Татьяна. Несмотря на то, что отчётливо чувствовала то, что их взаимное притяжение ничуть не нуждается в чарах старинной кареты.
Но Эдик так галантно протянул ей руку, как чуткий рыцарь. И Татьяна поднялась по кружевно-узорчатым, литым ступенькам кареты. Следом за нею по ступенькам поднялся и Эдик Огинский. А Арника и друг Эдика отправились на дискотеку, устроенную для молодёжи на том фестивале.
К чему гадать, что именно было причиной, захлестнувшего обоих чувства ослепительной нежности, отчего они взаимно налюбоваться друг другом не могли – чары кареты или просто любовь с первого взгляда, настигшая их обоих одновременно. Но то, что они предназначены судьбой друг для друга, стало совершенно очевидно и Татьяне и Эдику, когда они, молча любуясь друг другом, сидели в карете. Все друзья, возвращаясь, безошибочно ощутили случившиеся изменения с Эдиком и Татьяной. И Эдик был очень признателен Арине за то, что она предложила оседлать его байк, чтобы дать им с Татьяной возможность провести время в их фамильной карете. Тем более что знали, что завтра утром, к открытию краеведческого музея, карету нужно будет вернуть согласно почти столетнему договору прадеда Эдика Огинского и музея.
А в это время на машине друга-скульптора Васи Николай Пушкин приехал в Ругачёво, опираясь на костыли, с гипсом, наложенным на его повреждённую ногу. Он приехал в Ругачёво на поиски Арины. Нога его была травмирована. Николай с трудом передвигался. Не застав Арину дома, конечно, был очень раздосадован. Машина скульптора Васи с прицепом, в который погружены амуры-фонтаны, которые он развозил по магазинам, оставили у дома Арины. Такая инсталляция из белых одинаковых амуров не могла не привлечь внимание наблюдательных ругачёвцев и бабок Нади и Любы, из-за кружевных занавесок пристально наблюдавших за всем происходящим, рассматривая белеющих амуров в ржавом облупившемся прицепе у забора их любимицы, соседки Арины. Сам его друг, скульптор Вася, уехал по делам. А Николай, не поддавшись на уговоры Васи уехать домой, остался, чтобы ждать возвращения Арины. Он заночевал, свернувшись калачиком прямо на пороге у Арины. Несколько раз перезванивал его друг и хотел забрать его в Москву. Но Пушкин отказывался категорически. Он надеялся дождаться Арину. Свернулся на её пороге калачиком и лежал, пытаясь заснуть. Соседские собаки лаяли неистово. На лай вышли соседки Арины, бабульки – Любовь Ивановна и Надежда Александровна. Поскольку дом разделён на две части, посередине дома перпендикулярно располагался забор, огораживающий палисадник с густыми зарослями сирени. Бабульки с изумлением смотрели на дремлющего на пороге Арины Николая.
– Смотри-ка, Люба! Еще один домовой у Аринки завелся! Молодец девка!
Лет двадцать тому назад у меня бы такой красавец на крылечке не завалялся бы! – прошептала баба Надя, подошедшей ей в помощь из своего дома бабе Наде, кутаясь в тёплый платок, она прошептала:
– Молодец Аринка! Я в неё верила! Ну а ты уж раскокетничалась, старая!
– Не раскокетничалась, а размечталась! – возразила подружка.
– Какие двадцать лет?! Со счету сбилась! Пятьдесят лет назад! Точно! Тогда бы на крылечке не завалялся бы. Ух! Огневая ты у нас была.
Рассматривая Николая, баба Люба заметила:
– Не, ты погоди! Это не домовой! Это совсем какой-то другой леший! Видишь, какой скромный! Свернулся калачиком и спит. В окошко не ломится. Смотри, а? Приличный человек валяется!
– Да! Сразу видно – весь из себя уважительный! И негоже, негоже ему тут валяться. Не ровён час, с Толиком столкнуться может. Он тут всё рыщет. Не вышло бы беды, господи! Да он же на костылях. И нога-то у него в гипсе. Батюшки! – запричитала баба Люба. И баба Люба, жившая в другой половине дома Арины, согласилась с бабой Надей:
– И то верно! Давай-ка его ко мне заберем. А сами пока Арнику разыщем!
Тут от их активного шепота проснулся Николай. Приподнявшись, он поприветствовал старушек:
– Бабушки! Добрый вечер! А ведь мы с вами старые приятели! Я так понял, что вы Арину хорошо знаете?
– Ой! Николаша! Да, что же ты тут валяешься, как не родной? А как же, милок! Всю жизнь соседствуем. Мы её бабушки Веры подружки сызмальства были.
– А где она? Вот приехал, а её нет! – спросил Николай.
– Так ты к ней?! Хорошо-то как! Ты нам сразу понравился. Она чегой-то в Москве застряла. Что за дела у неё там, не знаем. Но утром будем искать.
Что ж ты, приличный человек, а на крылечке дворняжкой разлёгся?
Иди к нам, милок! У нас и перинки пуховые! И в тепле, и с полным почтением!
А утром по сарафанному радио найдём тебе Аринку! – радостно загалдели старушки, обрадованные и за Аринку, и появлению новостей в их повседневности.
Николай с трудом встал. Подбежавшие старушки помогли ему одолеть костыли. Он, опираясь на костыли, сильно хромал, но всё же хромал в сторону второго входа в этот старинный дом, украшенный кружевной резьбы наличниками, к порогу бабы Нади. Но уже у самой двери всё же уточнил:
– Бабушки, значит, приютите на ночь? Да, вот ищу её! Я ещё, как на грех ногу повредил, – признался, с трудом опираясь на костыли, Николай.
– Да у тебя что с ногой-то? – спросили бабульки, сочувственно качая головами и подбегая к нему, чтобы помочь.
– Так побежал за нашей королевишной, но упал. Больно так упал. Упал. Был вывих. Теперь вот – сильное растяжение.
– Мы тебя вылечим! Сначала ледком, потом легонько тебя попарим! Не сильно! Так, банька! Первое дело! Мы тебя попарим! Как рукой снимет! Давай сюда к нам. А, погоди, калитку откроем! – сказали бабульки, открывая калитку между их палисадами.
И бегом к Николаю. Поддерживали его с двух сторон. Повели к себе. И вот немного усилий по преодолению трёх ступеней лестницы, ведущей в дом соседки Арины, и Николай вошёл, и он в доме сестер-старушек.
А вскоре Николай в их доме сидел за столом с мокрыми волосами в невероятно цветастом байковом халате. Кругом кружевные салфеточки. Коты-копилки. На стенах ковры-гобелены с оленями на водопое и прочими Васнецовыми. Комната-бонбоньерка – всё это так понравилось Николаю, что этот мир показался ему очаровательным. Он с удовольствием всё разглядывал, сидя за круглым столом за чаем. С двух сторон, как ангелы-хранители, хлопотали и ухаживали за ним наши бабки.
Они учили его прилично пить чай из блюдечка, не проливая на накрахмаленную скатерть, когда наливаешь из чашки. И одновременно втроем дули, остужая. У каждого через левое плечо был перекинут рушник. Одновременно утирали им пот со лба. Этот чайный кордебалет мог бы быть достаточно комичен и потому так веселил Николая.
Бабки угощали и поясняли наперебой:
– Попробуй моё вареньице. У меня вишнёвое.
– А моё малиновое! Нога-то твоя до свадьбы заживёт! А уж ты смотри! С этим делом не затягивай! Уж такая она добрая, рукодельница, славная у нас, чистая – Аринушка наша! А готовит-то как – чудо! Мы и деточек ваших нянчить – за милу душу! Мы мигом! Только позови! У нас вся надежда на Аринушку. А то другая-то соседка у нас – уж зрелая разведёнка, все с домовыми да с домовыми. А от этих шалопутов ну какие детки? – разоткровенничалась баба Люба, но её одёрнула бабка Надя:
– Ну, ты язык бы прикусила, верещалка старая! Так от домовых-то и рОдятся!
Ты, Николаша, её не слушай!
Но Николай возразил:
– Как это не слушай? Самое интересное. А из зала кричат: «Гони подробности!»
Так интересно же. Что, правда, что домовые тут у вас водятся?
Бабка Надя хитренько улыбнулась и, подмигнув Николаю, пояснила:
– Молодой ты ещё, Николенька! Не понимаешь, что когда бабий век на закате, не то что домовой в полночь в закрытое окошко залезет, а и НЛО окаянные окружать начинают, так и подкатываются, бесстыжие, но, конечно, к нестарым разведёнкам, и тарелки залётные с зелёными недомерками прилетают – всяко у живых людей бывает!
Чуть проснувшись, без завтрака, бабка Надя суетливо засеменила по утреннему Ругачёво в поисках Арины в одну сторону, а Арина в это время спешила с тюками в обеих руках в другую сторону – к рынку.
Опять встала Арина на то же место и стала торговать. В этот раз торговля пошла значительно лучше. Подходили покупательницы. И даже торговались с Ариной. И Арина уступала цену, чтобы собрать хоть какие-нибудь деньги на жизнь, вернее, чтобы начать новую жизнь, пока найдётся какая-нибудь новая подходящая работа.
А в это время, так и не найдя Арину, бабка Надя вернулась в дом, где её поджидала сестра, бабка Люба. Бабка Надя прошептала ей на ухо по секрету:
– Ой! Любань! А ни Аринки, ни подружки её, Танюшки дома-то и нету. Я-то думала, там Аринка. Ужу меня сердце не на месте! Куда Аринка делась?
– Ой! Тихо! Николаша-то наш спит ещё! – ответила ей тоже шепотом баба Люба.
Утром у старушек в доме пахло пирогами, и чаем с чабрецом.
Николай проснулся на железной кровати с шишечками. На пододеяльнике и наволочками, украшенными вязанными крючком ручными кружевами. На стене висело лоскутное покрывало вместо ковра, едва взглянув на который, Николай сразу узнал руку Арины, догадавшись, что это, наверное, её подарок бабулям.
Герани на окошке пышно цвели: и красные, и нежно-розовые. Николай рассматривал всё это с удовольствием. Привычно для себя кадрировал руками всё увиденное. Видно было, что ему это всё нравилось. Чувствовалось, что его будоражили идеи. Он с приятным удивлением принюхивался. И понял, что:
– Ой! Пирогами пахнет! Доброе утро! – восхитился Николай, но больше ничего сказать не успел, потому что в его рюкзаке зазвонил телефон.
Это звонил его друг. Николай объяснил, как проехать за ним в Ругачёво. Встал. И, одетый, вышел к явно наряженным по случаю гостя в доме старушкам, ласково поздоровался с ними, и все трое чинно уселись за накрытый к завтраку стол. Когда подъехал к дому его друг, скульптор Вася, уже многое успели о своем житье-бытье рассказать ему старушки, и не по одной чашке чая в ярких чашках дулёвского фарфора успели они выпить. Подъехал скульптор на своей машине с прицепом, он заехал за ним на обратном пути, с нераскупленными амурами в прицепе. Он был в хорошем настроении и дружелюбно поздоровался со спасительницами Николая:
– Здравствуйте! Девчатки! Какживется-можется, красавицы мои? Э! Да у вас, резвушки мои, и чаёк ещё тепленький. И пироги! Ну, что? Признавайтесь! Где свою Аринку от жениха прячете?
Обе подружки-вострушки замахали руками, отнекиваясь от такой напраслины:
– Не… мы не прячем! Сами диву даёмся, куда ж она делась.
Глядя на Николая, вставшего из-за стола, скульптор Вася, обрадовался:
– Э! Да ты, Николай, как я вижу, уже почти нормально ходишь. Нога больше не болит?
– Так… вот мои спасительницы. Вылечили. Так что можно пускаться в поиски.
– Тогда – по коням! – бросил боевой клич скульптор Вася.
И оба друга с благодарностью простились с приветливыми бабульками, обещая не забывать и навещать их.
Осмотревшись на улочках городка Ругачёво, оба решили сначала заехать на рынок. По дороге они с удивлением встречали то старушку, то женщину с невероятной красоты лоскутными фуфайками, сумками и прочими аксессуарами из лоскутов. Они возвращались с рынка с полными авоськами со снедью. Пушкин был потрясён красотой этих вещей. Всё увиденное купил. Узнал, что «этого» сколько хочешь на рынке, и сегодня всё дешево!
Николай, увидев прекрасный пэчворк, спросил у прохожей с яркой лоскутной обновой:
– Простите! Откуда такие вещи?
– Так этого сегодня сколько хочешь на рынке, и всё дешево! Вот туда, за теми деревьями, видите? Там рынок наш местный. Там девушка торгует. Не всё ещё распродала. Еще успеете! – ответила словоохотливая женщина.
– А позвольте, я у вас это куплю? Вы сколько заплатили?
– Ну шутник! А… За тыщу возьмёшь?
– А! Возьму! – азартно включился, как в забавную игру, Николай.
– Ладно! Тогда за две! – деловито, радостно согласилась та женщина.
Но Николай, вкусивший прелести местного колорита и стиля в общении, ловко подыграл, не уступая своей позиции:
– Договорились! За полторы!
И женщина, отшутившись:
– Эх! Люблю шутливых-кучерявых! Ну, бери! – согласилась и уступила вещь.
И Николай сразу же посреди улицы расплатился и забрал у женщины великолепно орнаментально отстёганный Ариной лоскутный ватник. Но пока он расплачивался с этой женщиной, он увидел, что мимо идут ругачёвцы с другими вещами – у кого юбка, у кого шапочка по мотивам кокошника, у кого сумка-торба. Он только успевал выкупать вещи Арины.
Его друг тоже помогал ему – оплачивать и выкупать, словно какой-то странный контролер на выходе с рынка. Оба они были как торговый шлюз. И так он раскупил у встреченных эти произведения Арины. Пришли с ворохом лоскутной одежды на рынок и увидели Арину, стоящую на местном рынке, чтобы по дешёвке распродать свои работы. Арина была удивлена, увидев, что её вещи у него.
– Что же, ты всех моих сегодняшних покупателей грабил? – спросила Арина, смущённая, но обрадованная появлением Николая, здесь, на ругачёвском рынке, где Арина никак не предполагала его увидеть.
– Да, вот ещё надушегубствовал! Вот! А то ты сбежала, всё оставила. К гонорару безо всякого почтения относишься. Наверное, ты от меня скрыла, что ты тайная миллиардерша. Но вот – привёз твой гонорар. Полностью, вместе с тем моим должком. Слушай! А красивые какие вещи! Это же готовая коллекция новой моды, тема «Русский ватник», – восхитился Николай, потрясённый её талантом. Рассматривая её вещи, он вдруг словно очнулся. Потому что понял, что больше не может допустить ошибки, словом, тут же на рынке, к счастью уже опустевшем во второй половине дня, он и объяснился в любви Арине:
– Послушай, Арина! Ты настоящий художник-модельер! Эта потрясающая тема, совершенно для меня новая! И сделать её можно только с тобой! И жизнь, и прожить эту жизнь хочу только с тобой! Потому что ну всё вокруг без тебя не жизнь! Возвращайся ко мне! Всё хорошо у нас будет!
– Спасибо тебе, Коленька за все твои слова, такие хорошие! Но…
Николай был опечален услышанным от Арины. А она объяснила:
– Я просто не вписываюсь в твой круг жизни. Я буду чужая среди всех этих манекенщиц, топ-моделей, богемы. А главное, и твоей маме я не нравлюсь. Всё это будет ломать наши отношения.
– Вместе нас ничто не сломает! А мама… когда-то придётся и ей привыкнуть к моей жене. Ну, хорошо, может быть, ты в чем-то и права. Но так позорно бежать при первом же шорохе, тоже, знаешь ли! Что ж ты всю жизнь всё так легко отступать будешь и упиваться легкостью проигрыша? Бред какой-то!
Ну, ладно! Пока давай закроем тему! Но, ты не бросай меня на полпути с темой лоскутного шитья! А то, кстати, зря переживаешь, что не вписываешься. Ведешь себя не хуже заправской топ-модели. Капризничаешь! Дверью хлопнула и исчезла. Ты считаешь, что не вписываешься в мою жизнь. Но я умоляю тебя не поступать так же, как те манекенщицы, не срывать работу, тем более что увидев твои работы, я увидел такие варианты. Вот я тебя как уговариваю! Хочешь – на колени встану? Вернись со мной в мастерскую, пусть даже только по-дружески, – просил её Николай.
Тут в их разговор вмешался скульптор Вася:
– Ребят, ну я прошу! Мне же в Москву нужно! Вы уж в темпе разбирайтесь!
