Надежда Александровна Белякова
Арина Родионовна
– А как вы здесь оказались? Ночью? У реки? – спросила Арина.
– Просто проезжал мимо. А места не чужие – был здесь в детстве в пионерлагере. Помнил, что здесь была река. Дай, думаю, купнусь. Спустился, а тут вы, Арина! Вот так! Посидите в машине, пожалуйста! Я немного поплаваю!
Пока он с удовольствием плескался в воде, Аринка, отогревалась после своего неудачного и затянувшегося утопления на заднем сиденье, пока он не вернулся в машину, обрадованный неожиданно удачным купанием. За рулем Николай Алексеевич Пушкин выглядел серьезным человеком, лет под сорок. Явно горожанин. Аринка, вероятно оттого, что расслабилась, опять так расплакалась, что её просто трясло от всего пережитого. Пушкин достал из бардачка коньяк. Дал ей выпить. Она выпила, но все равно – она буквально выла. Но он прекратил её вой. И потребовал, чтобы она серьёзно отнеслась к его предложению. Он остановил машину и произнёс:
– Арина! Я прошу вас серьезно отнестись к тому, что я вам сейчас скажу! Я делаю вам совершенно деловое предложение, которое заключается в том, что разработана линия моделей для полных, но показывать её совершенно не на ком. Те манекенщицы, с которыми я обычно работал, устроили бунт на корабле, полнеть даже для дела не хотят. Не чувствуют, что стиль изменился! Ох! «Минздрав предупреждает, что мужики не собаки! На кости не бросаются!» Так ещё новеньким пышечкам устроили такой бойкот, что те ушли и не стали работать. Сколько я уговаривал топ-моделей сесть на диету для полноты! Но… Работа срывается. У меня горит дорогой контракт с журналом мод. И вдруг встречаю вас, Арина Родионовна! А вы – то, что нужно для этой темы. К тому же уверяю вас, как профессионал, что вы одаренная и артистичная личность. У вас врождённый талант и чувство диалога с камерой. А это уникальный дар! Я вас прошу работать со мной. Подписываем договор! Условия, оплату обсуждаем!
И так он просил её работать с ним. И вдруг она вспомнила, что Толик уже наверняка перелез через её забор и подстерегает её у дома. И она отчётливо почувствовала, что не хочет возвращаться в дом. Ей уже всё равно, она не может и не хочет возвращаться в свою прежнюю жизнь. И почему-то она, к собственному удивлению, легко согласилась и приняла его предложение. И его машина тронулась с места, и они помчались по ночному шоссе в Москву.
На период их совместной работы Пушкин поселил Арину в своей студии. А сам после работы уезжал к себе домой, давая Арине возможность и отдохнуть после фотосессий, и просто привыкнуть к новой жизни. И Арина с женским любопытством бродила по этой удивительной мастерской и, рассматривая фотографии, плотно развешанные по стенам, словно знакомилась с его миром, с миром его интересов. Ей всё это было так интересно и явно нравилось ей. Она работала с удовольствием, с не осознанным раньше артистизмом, пробуждающим в ней особую пленительную женственность. Быть может, оттого, что работа для Арины была так эмоционально насыщена, Пушкин смог создать успешную серию работ, изучая её и восхищаясь таким новым образом женщины-современницы, столь далёкой и чуждой навязанному в последнее время гламурному стереотипу. Во время работы как-то раз им обоим припомнилось то, как они познакомились. И как же они смеялись!
И тут вдруг Арина увидела забавное чёрно-белое фото на стене мастерской среди многих фотографий, на которой был сфотографирован белокурый испуганный малыш, явно случайно оказавшийся на подиуме среди манекенщиц. Ребенок лет пяти стоял растерянный среди их высоких стройных ног, демонстрирующих мини-моду конца семидесятых годов, а он был словно в лесу среди берёз, заблудившийся на том подиуме среди красавиц тех лет.
Николай увидел, что теперь эта уже почти старинная фотография привлекла внимание Арины, и он пояснил:
– Это фото – конспект всей моей жизни. Когда я был маленьким, мама часто брала меня на работу, если в моём детском саду объявляли карантин или по другим разным причинам. И я тихонько рисовал или листал какую-нибудь детскую книжку в её отделе в ОДМО «КУЗНЕЦКИЙ МОСТ», не мешая ей работать. Моя мама – художник-модельер. А в тот раз она меня взяла на просмотр в «Зелёном зале», где красивейшие манекенщицы дефилировали по подиуму, или, как они называли, «по языку». Мама посадила меня в первый ряд зала и сказала, что мы в театре и я буду смотреть спектакль. Чтобы тихо-тихо, молча смотрел на то, как красивые тёти будут ходить туда-сюда и показывать разные красивые платья, костюмы и пальто, а главное – недавно созданные ею шляпы. А потом мама придёт за мной, и мы пойдём домой. Мама ушла за кулисы, где она, как обычно во время просмотров, помогала правильно, в соответствии с создаваемым образом, надеть головной убор каждой манекенщице. Она давала манекенщицам свои модели головных уборов, чтобы никто не перепутал, к какому платью или костюму предназначалась та или иная шляпа. И тут мне стало так страшно, что мама исчезла навсегда. Потому что манекенщицы проходили по подиуму и исчезали за кулисами, вскоре возвращались оттуда в других одеждах и шляпах. И я ждал, что и моя мама появится на подиуме в нарядном платье в какой-то потрясающей шляпе, а её всё не было. Зрители в зале аплодировали, как в театре, фотографы фотографировали, искусствовед с микрофоном вещал-просвещал, а главного – появления нарядной мамы так и не случилось. Моя мама не выходила из-за кулис. И тут я завопил: «Мама!» – и взбежал по ступенькам прямо на подиум. Тут меня и сфотографировал фотограф Дома Моделей. И я фотографирую топ-моделей, слово «манекенщицы» теперь устарело и исчезло из привычного лексикона. А я остался и стал фотографом, и жизнь подиума – и моя жизнь, – произнес и задумался он. – Экскурс в моё детство. Вспоминаю – как разрозненные фото рассыпаю: я ведь вырос среди самых красивых женщин – среди манекенщиц. Показ моделей в ОДМО «Кузнецкий Мост». На кухне пьют чай и болтают мама и её приятельницы, манекенщицы. Привык с детства к определенному типу женщин 90-60-90 и не ниже одного метра девяноста сантиметров с экстравагантными наклонностями, с которыми семейная жизнь, конечно, невозможна. В школьные годы – учебники вперемежку с журналами мод, у включённого телевизора с советской программой «Время». Я не замечал, что среди одноклассниц-толстушек есть красавицы, так же, как потом не замечал прелестных толстушек-сокурсниц. Стал фотографом, снимающим просмотры в домах мод, для журналов, но личная жизнь не клеилась, потому что моя любовь направлена на таких женщин, которые совершенно не намерены растворяться в мире семьи и уюта. Наверное, поэтому и живу в квартире с мамой, а здесь в мастерской работаю. Но, кстати, что-то я совсем заболтался, а ведь меня мама ждёт дома. Кстати, я вижу, что эта коллекция одежды для полных действительно очень хороша, она так идёт вам, Арина. Так что привыкайте к ней. Завтра вернусь часов в десять утра и начнём работать. Чай-кофе на кухне. Вот комплект чистого постельного белья – удачно вчера прихватил из химчистки. Так – еда в холодильнике есть. Немного, но есть. Завтра пополним. Вот ключ, – сказал Николай, положив ключ на стол перед Ариной. Попрощался и ушёл.
Баба Надя и баба Люба и на следующий день не могли успокоиться, после того как увидели их соседушку, милую Аринушку, поздним вечером идущую по улочкам их летнего сонного городка в невероятно роскошной шубе и в тапочках. Народу не было никого вокруг. Только старушки, припоминая детали этого чуда, судачили второй день между собой, ломая голову, как лучше поступить: помалкивать или прямо в милицию бежать, тем более что не вернулась Арина домой. И ни слуху ни духу, как говорится.
– Говорила я тебе! Чудная наша Арника стала! Гляди-ка, летом в шубе по Ругачёво бегает! А ты мне не верила! – сетовала бабка Надя.
Пока они обсуждали это, к бабулькам подошла соседка, женщина под сорок, обратившись к ним:
– Слыхали? Что вчерась было? А?
– А чего слыхали? Что стряслось, соседушка? А ничего мы не слыхали!
А чё такое? – затараторили бабульки, думая, что услышат подробности об Аришке.
– Да домовой у меня завёлся! Вчерась ну всё вверх дном в доме переворачивал! Вот шубуршал! Жуть! Я думала, и вам спать не даёт!
Бабульки облегченно вздохнули, хитренько переглянувшись между собой:
– Вот чудеса! Домовой завёлся! И какой он из себя-то, домовой-то этот?
– Да такой! Росточка – вот такого! Ну или такого. Он всё время разный.
И светится, с искорками, – объясняла женщина, выразительно разводя руками для пояснения и уточная расчудесные детали: – По комнате так и летает! Так и летает! Ну прям ураган! Страшно было, когда явился. Как явился, так стулья сами собой двигаться стали. Туда-сюда, туда-сюда! Ну, меня бабы на работе научили, как с домовыми обращаться. Чтоб не приставал. Откупиться от него, значит. Нужно на подоконник чашку с чаем поставить, две конфеты положить. Откупиться от домового, значит! Чтоб переступить не мог, положить выкуп у домового. А главное – церковные свечи границей выложить вдоль подоконника. Вот так, чтобы переступить не смог! Уж нынче обязательно так сделаю!
Бабки, усиленно подавляя предательские улыбочки, нарочито горячо стали поддерживать соседку:
– Сделай, милая, сделай! От нечисти-напасти защищаться нужно!
Бабки хитро переглядывались меж собой, хихикая вслед соседке, натерпевшейся от домового. Когда та уже вошла в дом, уже осмелев, разоткровенничались друг с другом:
– Ну ты подумай! Надежда! Они что все думают? Что мы родились старухами? Домовой в окошко залез?! К ней, молодой разведёнке, а к нам старухам – ни-ни! Очень нравный домовой у неё завелся! Окошки-то не где старухи, а где молодуха проживает! Ха-ха! – сказала бабка Люба, и бабка Надя согласилась с нею:
– Любовь, а Любовь! Удивительные пошли домовые! Прикинь! К нам, старухам, не заходят домовые! Очэннно нравные домовые пошли! Тю-тю-тю! Хи-хи! Ну, ничего себе! А ты-то, Любань, своего домового помнишь? – спросила баба Надя.
– Да, как забудешь своего-то домового! Ведь так же лапшу соседкам на уши вешали, когда он ко мне в окошко среди ночи залезал. Да уж, все рюмочки-стаканчики в буфете так и звонили-перезванивались. И у меня всё-то в комнатке ходуном ходило от этакого домового. Хороша молодость, да только коротка! – ответила подружка.
– Поминаешь своего домового в церкви-то? – участливо спросила её старушка-подружка.
– А как же иначе? Обязательно поминание пишу среди всех своих родных и близких.
– И я тоже – своему домовому за упокой всегда в церкви пишу, и могилку честь по чести посещаю, и яичко крашеное в Пасху как привет оставляю на бугорке. А как же иначе! Они ж наша жизнь и последние лучики молодости.
Уж месяц прошел, как поселилась Арина в мастерской Николая, находившейся на первом этаже в старинном доме с лепниной, украшенном колоннами, Николай привёз Арину. Они вместе выгрузили из его машины объемные баулы с одеждой из какой-то модной коллекцией одежды, которую он должен был отснять. Здесь он и поселил её в своей мастерской. Но он истинный джентльмен. Николай понимал, что хоть ему и посчастливилось спасти девушку от отчаянного шага, который мог закончиться для неё трагически, но ещё нужно много времени, чтобы её душевные раны зажили. Он был очень деликатен и корректен с нею. Никаких приставаний с его стороны. Утром он приходил. И начиналась их совместная работа. Отработали, сняли фотосессию. И после этого он уходил к себе домой, где он жил с мамой. Это, конечно, помогло ей и отойти от пережитого потрясения, и расслабиться, что способствовало появлению доброго доверительного отношения между ними. Успех презентаций, на которые он приходил с Ариной, изменил Арину, она вошла во вкус этой совершенно новой и незнакомой для неё жизни. Благодаря Арине, её красоте и артистизму, Николай решился создать новый образ современницы. Ваял, как Пигмалион свою Галатею. Но Арина словно в лифте застряла между пространствами-этажами двух новых для неё реальностей. Эта возникшая в её душе растерянность мешала ей, не позволяя смело шагнуть, выбрать реальность, свою новую, поэтому Арина оказалась не готова отдаться ещё только возникающему чувству. Ей казалось, что страх, что всё то хорошее, что случилось с нею, может так же оказаться иллюзией и рассыпаться в прах, едва она сделает решительный шаг, – этот страх был все ещё сильнее её самой.
Обо всём этом Арина по-девичьи доверительно поведала своей подружке Татьяне, пока, оставаясь одна в мастерской Николая, болтала с нею по телефону, когда Арина звонила в родное Ругачёво.
Как-то раз Арина с Николаем съездили в Ругачёво на денёк по совершенно неожиданной для Арины причине. Николай живо заинтересовался её лоскутным шитьём и моделированием одежды в стиле печворк. Он захотел посмотреть созданные Ариной вещи. Так в Ругачёво Арина познакомила Николая и с бабульками – Надеждой Александровной и Любовью Ивановной. С Татьяной и её женихом – Эдиком Огинским, конечно, тоже.
Стёганые ватники Арины и головные уборы – что-то среднее между стёгаными кокошниками и тюбетейками из шёлковых узорчатых платков, глубоко потрясли Николая своей самобытностью, восхитительны были и яркие, из павловских платков состёганные Ариной ушанки на зиму, и многое другое. Поэтому он отобрал несколько особо впечатливших его вещей. И они с Ариной вернулись в мастерскую, чтобы Николай мог создать новый проект «Русская женщина».
Над этим проектом они работали особенно увлечённо. Арина глубоко понимала суть и задачи манекенщицы в процессе создания образа русской женщины, не просто красавицы, гламурной «вешалки», как это принято в наши дни. Она раскрывала сокровенную тему образа женщины-берегини, создательницы прекрасного мира, и она, современница, не просто надела на себя красивые вещицы в фольклорном стиле, она – русская женщина, наследница всей красоты, заключённой в творческом, духовном наследии России, она продолжательница, несущая в современность эту красоту, делая её фактом-стилем современности. Они оба работали творчески, увлечённо.
Создал Николай и бесподобную серию рекламных постеров, и фотографии для каталога модной и респектабельной ювелирной фирмы с Ариной, как и задумал. Не пропала и идея, так вдохновившая Николая в момент знакомства с Ариной. И они великолепно отсняли рекламу одной известной ювелирной фирмы, для которой красавица Арина, сверкая бриллиантами, позировала то обнажённая в реке, то в туманах рассвета, то в ослепительно сверкающих лучах летнего солнца, то это были потрясающие ночные съёмки звёздными ночами, когда блеск звёзд отражался на чёрной глади воды, и эта сказочно-чувственная стилистика подчёркивала красоту ювелирных украшений, которые и должен был представить публике Николай. Обнажённая Арина в реке среди кувшинок, лилий и ряски в самых респектабельных и престижных украшениях, что позволило не отвлекать взгляд зрителя на стили и типы одежды и обуви. Всё внимание было полностью сфокусировано на самих украшениях и подлинной, чуждой пошлой гламурности красоте Арины. В основном это были ночные съёмки, благо, что вода в реке в то лето до конца августа оставалась тёплой. Генеральный директор ювелирной фирмы был в восторге от этой смелой новаторской находки, что придало чувственности и остроты восприятия этим фотографиям. Каталог получился великолепный.
Николай возвратился в мастерскую окрылённый и счастливый, словно сессию сдал в студенческие годы. Николай закончил работу и сдал работу – пьянящее счастье свободы нахлынуло на него со всей бравадой бесшабашности! И он захотел отпраздновать – устроить маленькую вечеринку для узкого круга друзей.
Когда он вернулся в мастерскую, рассказал об этой творческой победе Арине. Они радовались и сидели, пили чай. Арина встала, чтобы разобрать листы, прежде чем убрать их в папку. Но ей и самой так нравились фотографии с её фото, на которых она позировала в красивых и остро-актуальных моделях для полных. Николай, залюбовавшись ею с фотографиями в руках, сказал:
– Я так рад этой теме «Иван Купала», да и с погодой повезло! Отлично мы с тобой отсняли эту тему! Я доволен. Пора мне расплатиться с тобой.
Вот, я приготовил. Пересчитай, пожалуйста. Ну не жеманься! Это твой гонорар, честно заработанный! – сказал он, положив на стол стопку купюр.
– Ну спасибо! Ого! Какая куча денег! Я тоже с удовольствием работала.
И накупалась! С детства столько на речке не была! А давай развесим фото по мастерской. Они такие красивые. Будут как картины во дворце. Я видела такое в музее Архангельское, в Кусково в Москве, на экскурсию ездила – нас со всем классом автобусом возили. Школа организовала с учительницей по русскому и литературе.
– Давай развесим! Мне и самому со стороны взглянуть нелишне. Но я так доволен работой, словно на какой-то новый уровень вырулил. Чувствую приближение новых задач! Понимаешь, какой-то драйв, предчувствие новых задач. Такое шампанское внутри, душу щекочет, – признался ей Николай. И немного подумав, предложил:
– А… хорошо! Хочу праздника! Так! Сейчас по сусекам поскребём! Не буду дожидаться выплаты и публикации! – сказал Пушкин, собирая по мастерской деньги, залезая в карманы висящих в коридоре своих курток, плащей и пальто. Все находки кучкой сгребал и ссыпал на стол. – Придут друзья-художники, выпьем и закусим. А? Арина, а почему ты на меня так смотришь? Хм… ты против друзей-художников?
В этот момент вдруг Арина Родионовна отчётливо вспомнила, что он – «Танюша». Покраснев, Арина напомнила Пушкину об этом и он, разумеется, обиделся. Чтобы загладить неловкость, Арина, смеясь, напомнила ему:
– Ой! Обиделся. А ведь ты обещал, что мы будем подружками-веселушками!
Ведь ты – Танюююша!
И только теперь сообразив, что оказалось причиной такой настороженности Арины, Николай, смеясь, вспоминая свою придумку с «Танюшей» ради того, чтобы вытащить эту без пяти минут утопленницу, напустив смешной и нарочитой мрачности, грозно пояснил Арине:
– Я такой же «Танюша», как ты – «Пушкин»! А, так вот почему ты напряглась!
Ха-ха-ха! Успокойся! Среди друзей-художников предостаточно творцов женского пола. Вот и полюбуешься результатом «место женщины в искусстве»! Порой это не слабое зрелище. Но, ей-богу! Наши девчонки; художницы и поэтессы в трудную минуту настоящие Ш.П.! Как говорили у нас в художке.
То есть в художественной школе! Да был у нас такой титул для наших прекрасных дам в школьных платьицах.
– Ш. П., – удивилась Арина, повторяя. – Что такое Ш. П.? Шипы? Розы – шипы, наверное? – пыталась угадать Арина.
– Ну насмешила! Ш. П. – значит «ШВОЙ ПАРЕНЬ»! Детское название, намек на то, что так была титулована девочка с того возраста, когда молочные зубы выпадают, шепелявое название. Вот ты, Арина, настоящая Ш. П., хотя и красавица. Ей-богу! Ведь не подвела в трудную минуту! Спасла, да что там – подарила великолепную тему! Конечно, это нужно отпраздновать!
Арина, улыбнулась и с удовольствием отметила про себя, что Ш. П. – это лучший комплимент в её жизни. И она собралась и стал обсуждать с Николаем, что приготовить к приходу гостей:
– Я приготовлю кулебяку! Конечно, и салат оливье! Селедку под шубой и… Слушай! А ведь здесь на друзей-художников не хватит! Я добавлю!
Но Николая эта идея несколько покоробила, что он возразил:
– Да брось! Нет! Ну не надо! – отказался Николай.
– Но ведь это наш общий успех! – возразила Арина, протягивая ему всю пачку денег. И, подумав, Николай согласился:
– Но только в долг! Как художник у художника! – сказал он, взяв пачку и вынул из неё несколько купюр. И предложил ей, учитывая, что в ближайшее время в мастерской появится большое число людей, с которыми он, возможно, даже незнаком, остальное убрать в сейф, который он обустроил в мастерской для фотосессий с драгоценностями, украшениями. Так они и сделали. Николай собрался идти в магазин, но увидел гитару. Плюхнулся в кресло и скорее забренчал под гитару, чем заиграл что-то внятное. Но вдруг спел какую-то забавную песенку:
Ах! Если б мне однажды вернули все долги!
Мне стали бы завидовали даже короли!
И в долг тогда охотно я дал бы всем деньжат!
Рокфеллеру и Ротшильду немного мелочевки —
дворцы их содержать!
И братикам-пиратикам досталось бы на старость
по сундуку богатства, бутылка портвеша.
Не нужно было б грабить
и в море хулиганить,
скитаясь по волнам!
Ах! Если б мне однажды
Вернули все долги,
Я сразу одолжил бы, поверьте мне все вы!
И к братикам-пиратикам ушел бы опять в море,
скитаться по волнам на радость должникам!
Арина очень смеялась, слушая эту незатейливую песенку. Потом они продолжили обсуждать, что бы эдакое приготовить для гостей, так, словно готовили для гостей увлекательную игру. Обсуждали, смеялись. Он, Николай, собирал рассованные по карманам деньги, собирал даже мелочь, чтобы купить еды к празднику. Арина в это время развешивала по мастерской наиболее удачные фотографии большого размера – её портреты, где она позировала и демонстрировала модели для полных. То есть декорировала мастерскую Пушкина из последней фотосессии. Чувствовалось, что ей и самой нравилась его работа. Да и в целом ощущалось, что совместная работа очень сблизила их, и между ними возникли очень тёплые и непринуждённо-уважительные отношения. Арина хотела всё приготовить сама и послала его за покупками. Пушкин достал большую спортивную сумку. Ушёл с нею к двери, помахав на прощанье Арине, потом захлопнул за собой дверь.
В его отсутствие Арина прибиралась в мастерской к приходу гостей. И только успела надеть нарядное платье из той самой коллекции «Rubens style» и распустить свои великолепные светло-русые волосы, как вдруг раздался звонок в дверь. Она открыла дверь, не спросив, кто там, подумав, что это вернулся Николай, что-то забыв. Но увидела, что на пороге возникла его мама Марго. Сходство с Николаем не оставляло ни малейшего сомнения в том, что эта дама в годах – его мать. В прошлом она художник-модельер, а теперь – пенсионерка, но дама артистически респектабельная, элегантная и несколько экзальтированная. Понятно, что это не тихая пенсионерка! Она пришла разведать и узнать, «кто это там поселился в мастерской её сына». Её сына, такого романтично-доверчивого, наивного и непрактичного, как считает большинство матерей. На протяжении всего следующего диалога она откровенно критически осматривала Арину, даже обошла её, как колонну или новогоднюю ёлку, рассматривая её, как предмет в интерьере. Болтая при этом, как пулеметная очередь, сбивая попытки Арины вставить хоть слово:
– Вижу! Вы – Арина! Мой Николаша столько о вас рассказывал. Дайте-ка рассмотрю вас получше! Ведь мой Николашенька – это настоящий Пигмалион, ваяющий своих Галатей. И всякий раз мой милый дурашка сам же влюбляется в них. Он действительно создаёт их, как режиссёр своих героинь. И ведь находит ничем непримечательных девиц, никаких и ниоткуда. Умеет же мой сынуля, что-то подчеркнуть, что-то усилить, а что-то и погасить в облике новой и пока таинственной незнакомки в мире искусства моды. А? Что же мы стоим в коридоре? Милочка! Чашечку чая вашей гостье! А впрочем, нет! Лучше кофе.
Арина! Вы умеете молоть кофе? А готовить кофе вам приходилось?
Что бы это был настоящий кофе, а не столовское кофЭ! Ну? Что же вы не предложите мне устроиться поудобнее? А, вижу, что вы растерялись! Смутились? Ха-ха! Понимаю! Вы, наверное, сразу не догадались, что я мама Николая Пушкина! Неудивительно, ведь я же выгляжу гораздо моложе своих лет! Да! Я – Маргарита Андреевна! Или просто Марго! Меня все так зовут. И Николенькины друзья, и мои! Да! Быть женщиной – это подлинное искусство! Это, ну, как бы вам это объяснить? Впрочем, это врожденное чутьё. Словами тут не поможешь! Да. Это или есть – или нет. И никакие Николенькины ухищрения не помогут! Они помогают только на время создания фотосессии. А это так – короткая сказка. С не всегда счастливым концом. Бедный мой мальчик! Мой Коленька так доверчив!
И пока Марго трамбовала Арину, параллельно с её монологом под окнами мастерской развивались бурные события. Здесь происходил сбор топ-моделей рядом с домом, где находится фотомастерская Николая.
Манекенщицы, как пионеры, играющие в Зарницу, прятались за углом дома. И пристально следили за ним из своего укрытия. Они смотрели вслед Николаю, заглядывавшему в овощные палатки на улице. Он, выбирая, покупал овощи и фрукты и шёл дальше. Вскоре он скрылся из вида.
Тогда манекенщицы вышли из укрытия, обсуждая свои дальнейшие действия.
Монолог Марго отвлёк внимание Арины. И Арина за это время ни разу не взглянула в распахнутое окно. Но теперь монолог Марго был окончен. И щебет манекенщиц, и их бурное обсуждение, и споры-разговоры у подъезда дома, теперь были отлично слышны. Они обсуждали между собой слух о вечеринке, и о живущей в его мастерской никому неизвестной девушке, заменившей их всех разом в работе над новой коллекцией, в которой они отказались работать, о чём потом очень пожалели. Этот слух подогрел любопытство, его предыдущей пассии, также топ-модели, которая и привела эту толпу красавиц в тихий московский дворик. Она собрала прежде работавших с Николаем Пушкиным манекенщиц. Тех самых, которые подняли «бунт на корабле», отказавшись работать с ним на проекте «Одежда Рубенс стайл» для полных. Тех самых манекенщиц, которые до того чуть не сорвали работу. Они выследили, когда Николай ушёл за покупками. И, убедившись, что его нет в мастерской, решили нагрянуть и «познакомиться» с новой Галатеей Пигмалиона-Николая. Но Марго их опередила.
Все манекенщицы вошли в подъезд дома, где находилась мастерская Николая. И позвонили в дверь. Арина отправилась открыть дверь, мысленно порадовавшись, что у каждого человека обычно бывает только одна мать. Открыла и посторонилась в изумлении, увидев столько невероятных красавиц сразу. Каждая из пришедших манекенщиц была ярким явлением, каждая представляла различные направления моды. И, хотя они и явились все вместе, но это была отнюдь не сплоченная стайка подруг. Яркая разномастность и внутренняя враждебность между ними ощущалась с первого взгляда. Арина ещё в себя не пришла от экзамена, устроенного его мамочкой, вполне обжившей его холостяцкую жизнь и явно не готовой отдать сына без боя, а тут явно готовилась ещё новая волна баталии за простое человеческое счастье. И было ясно, что без боя тут никто сдаваться не собирается. Модели рассматривали развешанные по мастерской всего полчаса тому назад фото Арины из последней фотосессии Николая. И они искренно сожалели, что не стали участвовать в его проекте.
Арине нелегко было в этой ситуации. Сначала наезд на неё Марго. А тут ещё агрессивный наезд от целой толпы топ-моделей. На неё смотрели крайне враждебно. Она предприняла последнюю попытку «вписаться», тем более что у неё как раз готова кулебяка и пироги. Она, надела фартук поверх длинного, в пол, нарядного и довольно экстравагантного платья. И подала всё приготовленное к столу. И накрыла к чаю, чай-кофе, не из любви к ближнему, а просто потому, что она и сама вдруг ощутила, что она и есть настоящая хозяйка в этом пространстве – только она. Да и надо же чем-то занять этих мегер, как определила для себя с самого начала Арина, тем более что никто и не попытался ей помочь, все словно играли заученную роль посетительниц вернисажа с подачей напитков и закусок. Они рассматривали и обсуждали новую линию, то, как великолепно отразил Николай новые тенденции развития образа в своих талантливых и поразительно выразительных фотографиях. Сначала они мелко пикировались с Ариной по поводу её веса, потом началась откровенная драка между самими моделями за работу у Николая.
Одна из красавиц топ-моделей неожиданно для всех присутствующих оказалась на столе. Высоко подняв полный бокал шампанского, она обрела сходство со статуей Свободы в Америке. И, замерев в этой позе, она торжественно произнесла:
– А когда Николенька делал со мной фотосессию… ой, девочки! Это было незабываемо. Ведь я-то всегда была как балеринка! Он так восхищался мною!
Марго, аплодируя ей, высоко задрав голову, выкрикнула:
– Да! Рада тебя видеть, дорогая! Ах! Девочки, милые! Какие вы красавицы!
Жаль, что у Николаши, что-то вдруг стряслось со вкусом! А ведь я его в детстве не роняла! Потянуло моего малыша на экзотику! – И с этими словами она опустилась в кресло, но там оказалась гитара, оставленная Николаем в кресле. От неожиданности Марго вскрикнула, но, повернувшись, тотчас улыбнулась, увидев, что это гитара помешала ей. И она, взяв в руки гитару, настраивая её, сказала:
