Очерки бурсы (сборник) – Николай Помяловский

Бурса дала Карасю сильные уроки ненависти, злости и мести – бурса превосходное адовоспитательное заведение!Этот сборник начинается с очерка «Зимний вечер в бурсе» и сразу, без подготовки, писатель окунает читателя в трудный, жестокий до садизма мир закрытого учебного заведения, где ни от кого не стоит ждать пощады: ни от учителей и начальства, ни от одноклассников. Возможно, стоило бы вводить читателя в эту атмосферу постепенно, начать с другого рассказа, например, с истории Карася из очерка «Бегуны и спасенные бурсы»: его путь ученья труден, он не был избавлен ни от порок, ни от жестоких шуток товарищей. Но все же, благодаря заступничеству старшего друга, ему удавалось легче сносить все те мерзости, которые происходят вокруг, хоть одно доброе лицо было рядом.Вообще писатель рассказывает историю обучения (или вернее мучения) в бурсе весьма веселым тоном, даже о порках он рассказывает почти беззаботно, поэтому моментами эта книга напоминает Республику ШКИД. Правда, тут все происходящее намного страшнее (даже игры между ребятами), но также присутствует описание вражды между преподавателями и товариществом, шутки между учащимися, сложности, которые поджидают новичков.Лично мне читать эта книгу было весьма непросто, слишком много неприятных моментов на страницах. Это и отвратительные условия быта: грязь, плесень, зараженный воздух, холод, паразиты, более того, у некоторых учеников даже черви в вечно мокрых тюфяках. К такой ядовитой атмосфере должен был привыкать ученик, и поверит ли кто, что большинство, живя в зараженном воздухе, утрачивало, наконец, способность чувствовать отвращение к нему!

… они делались до цинизма неопрятны и вполне равнодушны к своей личности; они сами себя презиралиНравы в этом обществе были не лучше, даже в самом товариществе: воровство, издевательства, взяточничество, жестокие наказания предателям-фискалам, которые доводили до больницы.Сама учеба чаще всего представляла собой бессмысленную долбёжку, а стиль преподавания быстро вызывал отвращение к любым наукам. Ужасает отношение учителей и инспекторов к ребятам: постоянные порки, избиения, посыпание ран солью и другие наказания, как физические, так и моральные.

Не может не поражать, что все это происходит в духовном учреждении, готовящем будущих священнослужителей, настолько происходящее далеко от «всепрощающей, всепримиряющей, всесравнивающей христианской любви».Отдельно стоит отметить «глухоголовое невежество», что царило в певческих хорах.

Хоры, делая мальчиков дураками, в то же время развращают их. Присутствуя очень часто на поминках, на которых, как известно, наш православный люд не ест, а лопает, не пьет, а трескает, дети не только видят пьяных, но привыкают и сами пить водку. Равным образом они нередко бывают при кутежах больших певчих, слышат цинические рассказы о полуведерных, любовных похождениях, картежной игре, о драках и разного рода скандалах. Кроме того, маленькие певчие получают деньжонки, особенно так называемые исполатчики— деньжонки идут у них не путем. спойлерЧтобы сразу охарактеризовать растлевающую силу хорового быта, представляем читателю следующий факт. В одно время какая-то старая дева, на закате дней своих начавшая похотствовать, приучила к себе маленьких певчих возрастом от пятнадцати до осьми лет, шесть человек, и со всеми ими вступила в гражданский брак. Иногда же маленькие певчие употреблялись для того дела, для которого Нерон употреблял Спора. Понятно, что очень легко погибнуть мальчику в певческом хоресвернутьОписывает автор и ужасающую антисанитарию больницы –"больница была одним из самых страшных мест бурсы"спойлерВ палатах на железные кровати были брошены слежавшиеся матрацы, жесткие, как камень, – в них гнездами гнездились клопы и другие паразиты. Комнаты были с линючими стенами, в пятнах, плесени, зелени; пол проеден мышами и крысами. Чесотноеотделение, находящееся от чистогочерез коридор, в одной огромной комнате, было еще милее: это была какая-то прокаженная яма, кипящая коростой, струпьями и всякою заразою. Подле той ямы находилась кухня, из которой неслась нос рвущая гниль и вонь. Близлежащие ватерклозеты увеличивали впечатление. Содержание больных было очень нездорово. Воздух, при дурной вентиляции, был дохлый, пища скудная и скверная – габер-суп,прозванный от бурсаков храбрым супом, вместе с пятибулкой(булка в пятак ассигнациями), прополаскивая желудок, мало питали организм; белье было грязное и рваное; верхняя одежда тоже, но особенно замечательны были так называемые саккосы(древнее слово, означающее вретище, рубище, лохмотьище и одежду смирения), то есть дерюжные, сероармяжные халаты; при этом строго наблюдалось, чтобы грязный колпак был на голове больного, так что больные сразу казались и нищими и дураками. Лекарства, нечего и говорить, были пустые: мушки, рожки, горчица, ромашка, oleum ricini, рыбий жир, мазь от чесотки да несколько пластырей – вот, кажется, и все; только в крайних случаях решались на что-нибудь подороже.свернутьПодводя итог, хочется отметить, что это произведение открывает малоизвестные подробности об организации учебы, о взаимоотношениях учеников в закрытом учебном заведении и будет интересно любителям истории и классической литературы.

В жизни человека бывает период времени, от которого зависит вся моральная судьба его, когда совершается перелом его нравственного развития. Говорят, что этот период наступает только в юности; это неправда: для многих он наступает в самом розовом детстве.

Э-э-х! Крепкая книга! Как стакан водки залпом без закуски! Давно мечтал прочитать ее, и вот прочитал, и потрясен до глубины души. Говорю сам себе – эх,как хорошо, что не жил в то время, а если правда, что душе дается несколько жизней, и если я тогда жил и был бурсаком, то горе мне было, горе!Если бы привести в класс свежего человека, не слыхавшего стенаний бурсака, он подумал бы, что это грешные души воют в аду.

Не постеснялся Николай Помяловский едких выражений, сатирических приемов и прямолинейности, не постеснялся. Такого «напонаписал», что волосы дыбом от нравов и атмосфере, царящих в бурсе. Понимаю, почему это произведение вызвало в 19 веке такой общественный резонанс, когда описание этих нравов всплыло на поверхность, да еще хорошо просматриваемую всеми, кому не лень. Собирается партия человек двадцать, и ноябрьским вечером крадутся через двор, в класс приходских учеников. Приходчина, тоже сидящая в сени смертней, ничего не ожидала. Второуездные, сделавши набег, рассыпались по классу, бьют приходчину в лицо, загибают ей салазки, делают смази, рассыпают постные и скоромные, швычки и подзатыльники. Кто бьет? за что бьет? Черт их знает, и черт их носит!.. Плач, вопль, избиение младенцев! На партах и под партами уничтожается горе-злосчастная приходчина. Больно ей. В этих диких побиениях приходчины, совершаемых в потемках, выражалась, с одной стороны, какая-то нелепая удаль: «раззудись, плечо, размахнись, кулак!», а с другой стороны – «трепещи, приходчина, и покоряйся!». Впрочем, в таких случаях большинство только удовлетворяло своей потребности побить кого-нибудь, дать вытряску, лупку, волосянку, отдуть, отвалять, взъерепенить, отмордасить, чтобы чувствовалось, что в твоих руках пищит что-то живое, страдает и просит пощады, и все это делается не из мести, не из вражды, а просто из любви к искусству. Натешившись вдоволь и всласть, рыцари с торжественным хохотом отправляются восвояси. Истрепанная приходчина охает, плачет и щупает бока свои.

Страшен не столько сам факт того ужаса, который описывается Помяловским, сколько то, что все это происходит в училище, где готовят будущих духовных лиц. Лично я – человек верующий, и хоть не во всем тверд и с точки зрения христианской морали совершенно неисправим и недостоин даже сковороды в аду, а только вертела, но православный священник в моем понимании – это человек, находящийся выше страстей, преисполненный достоинства и таких качеств, как доброта, справедливость и честность. Что говорится в Писаниях? Кто покается, тот будет прощен. А кто у нас прощает от имени Бога? Батюшка. Соответственно, поп и должен воплощать в себе божественно-человеческие качества. Ну хотя бы чуть-чуть. О какой же божественности, нравственности, чистоте может идти речь, когда бурсаков с малых лет немилосердно, изощренно и разнообразно калечат духовно и телесно, поощряют поведение, недостойное человека, воспитывают в них атеистов? Две цитаты на этот счет:Прочитать бурсацкий учебник так же легко, как перекусить толстую веревку. Но попытайтесь перекусить эту веревку, попытайтесь выучить наизусть, слово в слово, буква в букву, всю ерунду бурсацкую и в то же время ухитритесь поверить ей, обратить ее в свое убеждение, «в плоть и кровь», как приказывает своим ученикам один из семинарских педагогов, – тогда, честное слово, вы ошалеете навеки. Но главная причина, настоящая сущность дела все-таки не в каменологии, не в дресвологии, не в тернологии туземных наук. Религия, хотя и не проповедуется она в бурсе, как у поклонника Магомета, огнем и мечом, но проповедуется розгой, голодом, дерганьем из головы волос, забиением и заушением

…честный поп, встретясь с атеистом-товарищем, охотно подаст ему руку, если только он в существе дела порядочный человек. Так и следует. Но бурса из умных учеников своих создает еще род людей, которые, ставши атеистами, прикрывают свое неверие священнической рясой. Вот эти господа бывают существами отвратительными – они до глубины проникаются смрадною ложью, которая убивает в них всякий стыд и честь. Желая скрыть собственное неверие, рясоносные атеисты громче всех вопят о нравственности и религии и обыкновенно проповедуют самую крайнюю, безумную нетерпимость. Беда, если эти рясофорные атеисты делаются педагогами бурсы. Будучи убеждены, что неверие лежит в природе всякого человека, и между тем поставлены в необходимость учить религии, они вносят в свою педагогику сразу и иезуитство и принципы турецкой веры. По их понятию, самый лучший ангел-хранитель бурсацкого спасения – это фискал, наушник, доносчик, сикофанта и предатель, а самое сильное средство развить религиозность – это плюха, розга и голод. Терпеть не могут они Христова правила, апостолам данного: «в доме, где не верят вам, отрясите прах ног ваших – и только»; нет, им хочется в христианскую веру напустить туретчины. «Отодрем, – думают они, – человека за погибель души его и стащим потом в царствие небесное за волоса хоть – и делу конец!»

Помяловский молодец не только потому, что «не постеснялся». Он написал обличительно-сатирическую книгу о бурсацких нравах, и сделал ее интересной. Сколько примеров, когда описывая жестокости современности, злонравный дух эпохи или заведения, писатели настолько увлекаются, что это становится их самоцелью, и они обличают, обличают, обличают, и обличение это потихоньку переходит в теоретическое, если таковым не является на протяжении всего произведения. Помяловский тоже кругом обличает, но прием его обличение – в описании всевозможного быта бурсацкого. Учеба, игры, поход в баню, отношения друг с другом и с учителями, питание и так далее и так далее. И отдельными мастерскими мазками образы – дети и учителя, и из этих образов никто, заметьте – никто! – не вызывает полной, исключительной симпатии. Речь идет лишь о мере того плохого, что есть в людях. А еще – легкие, ненавязчивые рассуждения, не приводящие сами, но ощутимо подталкивающие к выводу – где и как рождается жестокость, когда дети становятся испорченными, почему учителя сами насаждают то зло, когда призваны к обратному. Поистине, Помяловский мог стать неплохим теоретиком педагогики, но он выбрал другой путь, более лучший, а всю свою педагогическую теорию загнал в «Очерки бурсы». Получился, так сказать, педагогический трактат «от противного». Ладно, хватит, я остановлюсь, а то напишу такую «простыню», что никто читать не захочет. А могу, эмоции переполняют, и бурлят, хотя уже неделя прошла с того момента, когда книга была прочитана (точнее, прослушана). Или же сказать? Нет-нет, умолкаю!

Очень колоритно, всей полнотой ощущения присутствия в бурсе, сам бегаешь по коридорам, дерешься с новичками и меняешься с бурсаками всякой чепухой. Прекрасно поданы человеческие натуры и все это как-то в духе времени, в историческом контексте – так чтоли. Из того, что не понравилось – автор слишком навязчиво лезет с собственными выводами, подобно заскорузлой учительнице отягощенной наветами министерства образования и собственной тягой не учить, а поучать. Впрочем, не бывает идеальных авторов также, как и не бывает идеальных людей. Автор рано умер, поэтому форма только приветствуется, именно в виде таких рассказов и следует писать будучи не отягощенным еще жизненной неразберихой. 29 лет прожил Помяловский. Как жаль, как много бы мы еще от него увидели.