bannerbannerbanner
Христианская гармония духа

Н. Н. Неплюев
Христианская гармония духа

Полная версия

Эпоха софистов и Сократа, сменяющая досократовскую натурфилософию и предваряющая платоновско-аристотелевскую метафизику, так называемый антропологический период греческой философии, определила человека как меру всех вещей (Протагор); основой гражданского общежития должны стать не законы богов, единосущные законам космоса, но человеческая природа. Сократ с еще большей решительностью требовал перейти к исследованию дел человеческих; внутри человеческого сознания он усматривал, однако, объективно значимые инстанции, которые лежат для него в человеческом разуме. Злая воля, по Сократу, есть просто ошибка ума, ложное умозаключение человека о том, что есть для него благо.

В платонизме человек осмыслен как носитель духа, но сам дух оказывается внеличным, субстанциальным. Платонизм понимает человека как комбинацию двух сущностно разнородных начал: души и тела. Душа принадлежит к миру бестелесных богов-идей, и ее приход в здешний мир – всего лишь падение. Аристотель, в противоположность Платону, настаивает на взаимопредназначенности души и тела. Плотин развертывает платоновское представление о мировой душе в теорию монопсихизма (душа, единая в своей сущности, только на уровне явления дробится на индивидуальные души).

Позднеантичная мистика создает учение о первочеловеке как божественном существе, вмещающем всю смысловую структуру космоса (рассматриваемого уже как вторичное по отношению к первочеловеку); этот образ переходит в христианский гностицизм и в иудейскую мистику, совмещая мотивы платонизма с новой, повышенной оценкой человека сравнительно с космосом.

Христианско-православная традиция зиждется на иных основаниях, имеющих в отличие от греко-римской античности не головной, а сердечный характер (только в Ветхом Завете сердце упоминается 851 раз). Человек в ней осмыслен как пересечение противоречий между Богом и миром, развертывающихся во временном историческом процессе. В своей сотворенности он противостоит несотворенности Бога, в своей вещности – абсолютному Я Бога. Но если его тело сделано как вещь, то его душа есть дуновение самого Бога, и в качестве не-вещи человек противостоит Богу как партнер в диалоге. Власть Бога над человеком осуществляется как словесно выраженный в заповеди приказ от одной воли к другой, и поэтому человек может ослушаться Бога. Человек удостоен образа и подобия Божия, но, в отличие от природных существ, которые не могут утратить своего небогоподобного образа, человеку дано самому разрушить свое богоподобие. Его путь, начатый грехопадением, развертывается как череда драматических переходов от избранничества к отверженности и обратно.

Но главное отличие греко-римской антропологии от антропологии христианско-православной состоит в том, что последняя неизменно строится на предпосылке библейской веры. Христианство учит о грехопадении человека как его тягчайшей космической вине и об ответном вочеловечении Бога ради искупления и прославления человеческого рода. В лице нового Адама, сына человеческого – Христа человек вмещает в себя всю полноту Божества: если Христос – Богочеловек по естеству, то каждый христианин потенциально есть Богочеловек по благодати. Не случайно именно в христианско-православной традиции откристаллизовывается термин сверхчеловек. В гносеологической плоскости самопознание признается источником богопознания. Но божественный статус человека в эмпирической плоскости закрыт покровом его морального и физического унижения. Если образ Божий присутствует в человеке как его неотъемлемое, хотя и ежечасно оскверняемое достояние, то подобие Божие не столько дано, сколько задано человеку. Человек оказывается разомкнутым в направлении как божественно-сверхчеловеческих возможностей, так и бесовских внушений, расщепляющих волю. Это мучительное раздвоение внутри человеческого Я и эсхатологическая жажда преодолеть его особенно ярко выражены в Посланиях святого апостола Павла.

Конечно, в контексте исторического развития христианско-православной теологии есть устойчивые аналогии между схемой человеческого существования, исходящей из полярности благодати и греха, и схемой античной идеалистической антропологии с ее противоположением духа и тела, идеи и материи. Однако подлинное размежевание И. В.

Киреевский, а вслед за ним и Н. Н. Неплюев видят для христианско-православной антропологии не между материальной и нематериальной субстанциями в человеке, а между духовным человеком, у которого и тело также духовно, и плотским человеком, в котором и дух отмечен безвольно-своевольной внушаемостью плоти (термин σάρξ в послании апостола Павла не тождествен термину тело, он означает именно принцип греховного своеволия).

Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. <…> А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но дух жив для праведности. <…> Ибо, как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены[92].

Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое. Тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела. <…> Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть. <…> И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным. <…> Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба. <…> Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. <…> Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно. Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука, то неужели она потому не принадлежит к телу? И если ухо скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не глаз, то неужели оно потому не принадлежит к телу? Если все тело глаз, то где слух? Если все слух, то где обоняние? Но Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены. <…> И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. <…> И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. <…> Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное[93].

И все покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем[94].

Чтобы и язычникам быть сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования Его во Христе Иисусе посредством благовествования. <…> Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас. <…> И Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова, доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова; дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения, но истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви[95].

 

Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе всё[96].

Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь. <…> Итак никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу: это есть тень будущего, а тело – во Христе. <…> не держась главы, от которой все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божиим[97].

Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа[98].

Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! <…> Посему Христос, входя в мир, говорит: жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. Всесожжения и жертвы за грех неугодны Тебе. <…> Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою, будем держаться исповедания упования неуклонно, ибо верен Обещавший[99].

Преодоление плоти – не высвобождение духа из плена телесности (как в неоплатонизме, гностицизме, манихействе и т. п.), но одухотворение самого тела.

Для И. В. Киреевского, в частности, не менее важно было и другое обстоятельство. А именно то, что и в самой патристике вырабатывается типологическое различие между двумя подходами к проблеме человека. Тип христианской антропологии, исходящей из идеи всечеловеческого соборного Я (заданного как единство полноты душ), представлен у Григория Нисского и впоследствии характерен для православия. Тип христианской антропологии, исходящей из идеи индивидуального Я, в своем одиночестве раскрытого абсолютному Я Бога, представлен у Августина и впоследствии характерен для католицизма и протестантизма. Второе типологическое различие (выявляющееся в антропологии западного Средневековья) – соперничество между платонической (Августин) и аристотелианской (Фома Аквинский) традициями в трактовке взаимоотношения души и тела.

Диспропорция в российской жизни и в российском образовании греко-римской античности и христианско-православного начала имеет для И. В. Киреевского принципиальное значение. В ней он видел суть разупорядоченности России с Западом, породившей в российской государственности стремление синхронизировать время и российское пространство. Не менее значим этот разрыв был и для Н. Н. Неплюева. О современном ему положении западных стран он писал буквально следующее:

«Близкое знакомство с Западом привело меня к убеждению, что он большими шагами идет к неизбежной анархии, что это не зависит от случайных, неблагоприятных обстоятельств, которые могут быть изменены, а логично вытекает из самых основ современной западноевропейской культуры, от которых отравленное ими человечество не откажется раньше, чем скорбным опытом изведает всю силу их зловредности.

Главная из этих основ индивидуализм, возведенный в главенствующий принцип, в неотъемлемое право человека. Второстепенные догматы, логично вытекающие из этого верховного догмата: 1) неотъемлемое право всякого человека на всестороннее развитие своей индивидуальности и широкое ее проявление, независимо от нравственного достоинства самой индивидуальности и требований общего блага; 2) неограниченная свобода индивидуальности в смысле неограниченного своеволия.

Это и есть истинный демонизм, гораздо более опасный, чем тот грубый демонизм, который выражается в служении обедни сатане и в официальном подготовлении антихриста небольшою сектою изуверов во Франции и Англии. Этот бессознательный демонизм насчитывает миллионы последователей, возводящих в принцип эгоизм и своеволие, признавая их неотъемлемыми правами человека, во имя их отрицая всякую религию, всякую нравственность, всякий порядок, всякую организацию. Этот бессознательный демонизм древен, как мир, который весь во зле лежит[100]. Первым индивидуалистом был сатана, провозгласивший свое право на безграничную свободу индивидуальности, ради нее нарушив единение мира и любви, ради нее изменив Богу и великому Братству Царства Его.

Быстрые успехи в области наук и прикладных знаний до того отуманили умы и сердца, по гордости и злобе грешного человечества, что оно почти поголовно страдает манией величия, воображает себя Богом, Творцом, Спасителем и Утешителем. Именно это настроение и выразилось в догмате свободы индивидуальности, который и налагает печать свою на всю современную культуру и воспринимается бессознательно миллионами людей, как необходимая принадлежность истинной культуры и истинной интеллигентности.

Ближайшими последствиями демонического культа безграничной свободы индивидуальности в области мысли является атеизм, проповедь безверия и безнравственности, осмеяние всякого авторитета и всякой организации, поругание всякой святыни, всего возвышенного, вытравление высоких чувств любви, смирения, благоговения. Все это признается предрассудками, мешающими широкому проявлению свободной индивидуальности.

Ближайшими последствиями его в области практической жизни является, по сознанию одного из умнейших представителей современной Франции, распыленность человечества, ставшего ни на что негодною индивидуальною пылью, для которой тягостны и ненавистны всякая организация, всякое соглашение, всякий порядок. Отсюда неизбежность бесконечной, ожесточенной, грубой борьбы свободных индивидуальностей, вооруженный мир не только в области международной, но и во внутренней жизни государства, в области социальной, даже в семейном быту.

Атеизм лишает практической возможности найти какие-либо объединяющие начала; индивидуализм отнимает всякую практическую возможность самоограничения, свобода, понимаемая в смысле своеволия, делает практически невозможными всякую организацию, всякий порядок.

Распыленное человечество естественно, по наклонной плоскости, стремится к анархии и, только пережив все ужасы хаоса, может быть, покается и откажется от своих излюбленных кумиров.

Всякие попытки в направлении коллективизма со стороны правоверных исповедников свободы индивидуальности – простое недоразумение, которое на практике неизбежно разобьется об эту самую свободу индивидуальности.

Противоположные течения религиозные и гуманитарные, которые есть, которых много, которые проявляют лихорадочную деятельность, окажутся бессильными по следующим причинам: 1) представители этих движений по большей части задорны в полемике из-за принципов и очень робки в деле их осуществления, довольствуются паллиативами и бессистемною благотворительностью вместо того, чтобы стройно организовать жизнь на началах веры, любви и братства; 2) в неравной борьбе со своими противниками они всегда будут побеждены, если не изменят своим принципам и не сравняются с ними в беспринципности и грубости орудий борьбы; 3) нет власти достаточно независимой, авторитетной и сильной, которая могла бы обеспечить за ними возможность мирного житья среди окружающего хаоса.

Марксизм, как его теперь понимают, нитцшенианство, Ибсен в литературе – особенно яркие проявления этого духа времени, все разрушающего ради свободы индивидуальности и ничего не способного создать из верности тому же принципу»[101].

Западный опыт внедрялся в российскую действительность многократно, внедрялся властными структурами сверху, насильственно. Он не был органичен для традиционной почвы, а скорее выглядел как трансплантация, как искусственный орган, внедряемый в чужую культуру. Он трансформировал ее, сталкиваясь с противоречащими ему традициями. Сопротивление традиций обычно приводило к откату после реформ, а иногда и к смутным временам; но оно полностью не зачеркивало нового опыта. Сложная его ассимиляция приводила затем через некоторое время к всплеску культурных движений, обогащающих европейскую и мировую культуры. Так было и после петровских реформ, эхом которых в российской культуре стал золотой XIX век. Поэтому то, что трасплантировалось и затем усваивалось, возвращалось в Европу в виде новых достижений. Но Россия после всех этих многократных трансплантаций Европой не стала, она осталась гибридом. Ведь формальные образования в известном смысле есть антиобразования, так как нацелены на остановку, стабилизацию формы.

Такая уверенность продиктована тем, что русская культура, при всех сложностях и перепетиях ее существования есть культура книжная, освященная идеалами православия и зародившаяся, по словам И. В. Киреевского, с первым ударом христианского колокола. Но при этом важно, чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении святой православной церкви, вполне проникли в убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но, напротив, обнимая его своей полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие, и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей православной России[102]. Иными словами, русская культура не имеет ценности без ценностей духовных и нравственных. Она в основе своей духовна, ибо является культурой духа. Эта духовность имеет всеохватывающее значение и проявляется во всем укладе жизни, в обычаях, в исканиях мыслителей, в народном творчестве и в классической литературе… В этом же контексте Н. Н. Неплюев подчеркивал особую духовно-стабилизирующую роль российского самодержавия:

 

«Верноподданный моего государя, я искренне и всем сердцем желаю, солидарно с государственною властью, работать на благо Отечества, признавая это благо вполне солидарным с честным осуществлением правды Божией в практике жизни православной России. Сознавать, что моя деятельность одобряется верховым вождем России, на лоне которой я действую, составляет потребность моей любви к государю и уважения к авторитету власти его. Жить и действовать в доме, сознавая себя в разладе с его хозяином, я считаю настолько нечестным, неблагородным, унизительным, что чувствовал бы себя совершенно парализованным и не мог бы помириться для самого себя с таким положением.

Самодержавие Божией милостью православного царя считаю наилучшею формою правления, наиболее гарантирующею возможность мирного прогресса и дружной гармонии всех составных элементов государственного организма. Так думаю не по обязанности, не страха и угодничества ради, не по рутине традиций рода, более шестисот лет служившего престолу и Отечеству, а по совести и по опыту жизни и близкого знакомства с положением вещей в конституционных и республиканских государствах Западной Европы.

Самодержавие Божией милостью прямо противоположно самовластию языческого или свободомыслящего деспота. Это лучшее и худшее, день и ночь, причем центр тяжести, животворящий дух, решающий нравственное достоинство власти и формы правления, заключается не в слове самодержавие, а в словах Божией милостью.

Самодержавие Божией милостью царя православного есть лучшая гарантия уважения к правам всех подданных без различия классов и партий, лучший залог мирной и солидарной деятельности всех элементов государства на пользу общую. Никакая хартия, никакой договор не может быть гарантией равносильною сознанию венценосного помазанника, что он получил власть свою от Бога-Любви, высшего разума мира, является делегатом Его на земле, обязан осуществлять правду Его в жизни своих подданных и утрачивает все права свои, становясь крамольным по отношению к Царю царствующих и Господу господствующих[103].

Самодержавие Божией милостью, по мере своего самосознания, гарантирует уважение к человеческой личности более всяких деклараций о правах человека, гарантирует от фаворитизма, неизбежного в разгар партийной борьбы и от развращающего влияния избирательной агитации, столь губительно действующей на нравственность современных народов, обладающих либеральными учреждениями, гарантирует свободу всех в бесконечно большей степени, нежели свобода борьбы между партиями, желающими свободы каждая для себя и признающими право на свободу только за собою.

Самодержавие Божией милостью не только не требует гордого обособления верховной власти от народа, не только не мешает проявлению воли народной путем выборных, совещательных земских собраний, но даже по самой сути своей требует сердечного единения, единомыслия и единодушия всей великой семьи с Богом данным царем-батюшкой.

Самодержавие Божией милостью, более всякой другой формы правления, для правильного хода государственной жизни требует ясного самосознания как от представителей власти, так и от массы народной. В этом самосознании гарантия взаимных чувств любви и уважения, единомыслия и единодушия, духовной устойчивости, самобытного мирного прогресса и непреоборимой мощи православной России. При этом народ сознает святым долгом своим искренне и честно исповедовать жизненную правду, откровенно и доверчиво высказывая сердечные желания свои, с любовью и уважением признавая в то же время за самодержцем право соглашаться с желаниями меньшинства, каждый раз как желания эти, более желания большинства, совпадают с правдой Божией, а следовательно, и с общим благом»[104].

Несмотря на духовные искания русских православных философов первой половины XIX века, в сознании правящих кругов России как метод развития укоренилась так называемая догоняющая модернизация, основанная на заимствовании фрагментов технологической культуры Запада и внедрении ее достижений в социальное тело России. Однако появление новых форм техники и технологии, новых способов общественного разделения труда не привело к преобразованию системы мировоззренческих универсалий народа, к смене его глубинных смысложизненных ориентиров, разве что деформировало их. В последней четверти XIX столетия это прекрасно почувствовал и во всей своей полноте выразил Н. Н. Неплюев.

Знакомясь с жизнью и трудами Николая Николаевича Неплюева, мы имеем прекрасную возможность не только получить представление об оригинальности и глубине русской православной культры, почувствовать стремление утвердить русскую философию на ее собственном фундаменте – православии, но и проследить во всей своей полноте столкновение европейского опыта и традиционной русской социальности, прикоснуться, тем самым, к корням извечной русской проблемы взаимосвязи просвещенных слоев общества и народа.

92Рим. 6, 5–7; 8, 10; 12, 4–5.
931 Кор. 6, 13, 16; 9, 26–27; 10, 17; 11, 23–24; 12, 8–27; 13, 3; 15, 37–38, 42–44.
94Гал. 1, 22–23.
95Еф. 3, 6; 4, 4–6, 11–16.
96Флп. 3, 20–21.
97Кол. 1, 24; 2, 16–17, 19.
981 Фес. 5, 23.
99Евр. 9, 13–14; 10, 5–6,19–23.
100Ср. Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле (1 Ин. 5, 19).
101Неплюев Н. Н. Современное положение Запада // Всероссийское братство. СПб., 1907.
102См. Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России; Неплюев Н. Н. Что есть истина?
103Ср.: Пред Богом, все животворящим, и пред Христом Иисусом, Который засвидетельствовал пред Понтием Пилатом доброе исповедание, завещеваю тебе соблюсти заповедь чисто и неукоризненно, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа, которое в свое время откроет блаженный и единый сильный Царь царствующих и Господь господствующих, единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может. Ему честь и держава вечная! Аминь (1 Тим. 6, 13–16).
104Неплюев Н. Н. Отношение к престолу // Всероссийское братство. СПб., 1907.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83 
Рейтинг@Mail.ru