Н. А. Горшкова
Нарушение деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (уголовно-правовое исследование). Монография
По мнению Д. О. Хан-Магомедова, если нападение на администрацию или терроризирование осужденных сопровождалось хищением государственного, общественного или иного имущества, то совершенные деяния должны квалифицироваться по совокупности преступлений: по статье о дезорганизации работы ИТУ и по соответствующей статье о хищении государственного, общественного или личного имущества93.
Организация преступных группировок в местах лишения свободы предполагала создание из заключенных стойкой, сплоченной группы, хотя бы из двух человек, для совершения нападений на администрацию или для терроризирования заключенных, вставших на путь исправления94. Она могла выражаться в подыскании и подготовке заключенных для участия в преступной группировке, в разработке планов нападения на администрацию и терроризирования заключенных, в руководстве группой после ее создания и тому подобных действиях. Преступление считалось оконченным не только при создании преступной группировки, но и в самом процессе ее организации.
Некоторые ученые отстаивали мнение, согласно которому «организация и активное участие в группировках, имеющих характер бандитских групп (речь идет о бандитских группах, предусмотренных ст. 77 УК РСФСР. – Н. Г.), также охватываются составом ст. 77.1 УК РСФСР и должны влечь ответственность по этой статье»95. Авторы упустили из виду, что бандитизм в соответствии со ст. 77 УК РСФСР предполагал в качестве обязательного признака вооруженность банды, в то время как ст. 77.1 УК РСФСР, говоря об организации преступных группировок в местах лишения свободы, не указывала на такой признак.
Активное участие в преступной группировке заключалось в разнообразных общественно опасных деяниях, например, в подыскании и изготовлении орудий для нападения на лиц администрации, сокрытии следов общественно опасной деятельности преступной группировки. Заключенные, которые хотя и вошли в преступную группу, но не проявляли активной деятельности в качестве ее членов, не могли нести ответственность за совершение рассматриваемого преступления. В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 21 июня 1985 г. № 10 «О судебной практике по делам об уголовной ответственности за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений» указывалось, что ответственности по ст. 77.1 УК РСФСР подлежат лишь «организаторы и активные участники преступных группировок, в связи с чем при рассмотрении таких дел судам надлежит уделять особое внимание установлению действительной роли каждого подсудимого с тем, чтобы исключить осуждение за одну лишь прикосновенность к группировке» (п. 4)96.
В советской юридической литературе появилась тенденция к необоснованному и произвольному расширению рассматриваемого состава преступления. Так, некоторые авторы утверждали, что по ст. 77.1 УК РСФСР могут квалифицироваться такие действия особо опасных рецидивистов, как отказ от работы, членовредительство с целью уклонения от работы, симуляция заболевания и нанесение себе и другим осужденным татуировок антисоветского содержания и др.97
На наш взгляд, в ст. 77.1 УК РСФСР точно описывались те общественно опасные деяния, которые образовывали состав преступления, предусмотренного этой статьей. Отказ и уклонение от работы в местах лишения свободы и нанесение татуировок не охватываются ни понятием терроризирования, ни понятием нападения на администрацию ИТУ, а поэтому и не могли быть квалифицированы по ст. 77.1 УК РСФСР. Случаи же антисоветской агитации со стороны заключенных надлежало квалифицировать по ст. 70 УК РСФСР.
Субъективная сторона преступления, предусмотренного ст. 77.1 УК РСФСР, предполагала прямой умысел. В. Н. Кудрявцев указывал, что ст. 77.1 УК РСФСР не содержит «специального указания» на неосторожность совершаемого деяния, вследствие чего можно сделать вывод, что законодатель предусматривает совершение данного преступления только с умышленной формой вины98. Это в одинаковой мере относилось как к терроризированию заключенных и нападению на администрацию, так и к организации преступных группировок и участию в них. Виновный осознает, что терроризирует заключенных, вставших на путь исправления, совершает нападение на администрацию, организует преступную группировку в местах заключения либо активно в ней участвует, и желает совершить эти деяния.
Терроризирование заключенных могло быть обусловлено различными целями: желанием вовлечь терроризируемого в преступную группировку или принудить его к неподчинению администрации, заставить нарушить установленный в месте лишения свободы режим и т. д.
Нападение на администрацию также могло совершаться по многим мотивам, например, с намерением изъять у представителя администрации какие-либо предметы служебного пользования (оружие, форменную одежду)99 или воспрепятствовать выполнить возложенные на него обязанности либо принудить к нарушению таких обязанностей. Мотивом могла выступать месть представителю администрации в связи с его служебной деятельностью. Нападения, связанные с явно незаконной деятельностью представителей администрации ИТУ и совершенные на почве любых личных взаимоотношений, квалификации по ст. 77.1 УК РСФСР не подлежали100.
Организация преступных группировок имела целью, как это прямо было оговорено в ст. 77.1 УК РСФСР, последующее терроризирование заключенных или нападение на администрацию.
Статья 77.1 УК РСФСР в первоначальной редакции к субъектам преступления относила: 1) особо опасных рецидивистов; 2) лиц, осужденных за совершение тяжкого преступления. Эти признаки субъекта характеризовали особый уголовно-правовой статус осужденного.
Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1963 г. № 1208-VI «О применении ст. 14.1 Закона СССР об уголовной ответственности за государственные преступления»101 круг лиц, подлежащих ответственности за рассматриваемое преступление, был расширен. Президиум разъяснил, что по ст. 14.1 Закона за дезорганизацию работы ИТУ могут привлекаться к уголовной ответственности также и те не поддающиеся перевоспитанию особо опасные рецидивисты, которые, несмотря на все принятые к ним меры воздействия, злостно нарушая установленный в местах лишения свободы порядок и ведя паразитический образ жизни, наносят татуировки антисоветского содержания и тем самым препятствуют нормальной работе по исправлению и перевоспитанию заключенных102.
Подчеркнем, что ответственность распространялась только на особо опасных рецидивистов, которые, несмотря на принятые меры воздействия, злостно нарушали в местах лишения свободы порядок и вели паразитический образ жизни. По сути, было применено расширительное толкование уголовного закона.
В тех случаях, когда терроризирование или нападение совершались заключенным, не являющимся ни особо опасным рецидивистом, ни осужденным за тяжкое преступление, ответственность наступала по другим статьям УК РСФСР: за терроризирование – по ст. 207 УК РСФСР (убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества) или по соответствующим статьям главы о преступлениях против личности; за нападение на администрацию – по ст. 191 УК РСФСР (за сопротивление представителю власти либо принуждение его к выполнению явно незаконных действий, совершенные с насилием или с угрозой применения насилия), по ст. 193 УК РСФСР (за угрозу или насилие в отношении должностного лица) или же по статьям главы о преступлениях против личности.
Как уже отмечалось, Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 30 января 1984 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы РСФСР» ст. 77.1 УК РСФСР существенно изменена. Была предусмотрена уголовная ответственность не только особо опасных рецидивистов и лиц, осужденных за тяжкие преступления, но и всех остальных категорий осужденных, отбывающих наказание в виде лишения свободы103. Соответственно, был расширен перечень субъектов данного преступления.
Таким образом, согласно уголовному законодательству СССР преступление, предусмотренное ст. 77.1 УК РСФСР, мог совершить только осужденный к лишению свободы. Иначе говоря, субъект преступления признавался специальным.
Критерии отнесения осужденного к категории особо опасного рецидивиста содержались в ст. 24.1 УК РСФСР. Перечень тяжких преступлений был дан в ст. 7.1 УК РСФСР. К тяжким относились деяния, перечисленные в ч. 2 данной статьи, например: особо опасные государственные преступления (ст. 64–73), бандитизм (ст. 77), умышленное убийство (ст. 102 и 103) и др.
Следует обратить внимание на санкцию ст. 77.1 УК РСФСР. Так, по ч. 1 преступление наказывалось лишением свободы на срок от трех до восьми лет, по ч. 2 – лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет или смертной казнью. Указанная санкция гораздо строже, нежели санкция ст. 321 УК РФ.
В 1983 г. УК РСФСР дополнен ст. 188.3 «Злостное неповиновение требованиям администрации исправительно-трудового учреждения».
В содержание непосредственного объекта преступления, предусмотренного ст. 188.3 УК РСФСР, входила нормальная деятельность не любого ИТУ, а только такого, режим отбывания наказания в котором допускал возможность применения к осужденным мер дисциплинарного взыскания в виде перевода в ПКТ (одиночную камеру) или в тюрьму. Однако в отличие от действий, дезорганизующих работу ИТУ (ст. 77.1 УК РСФСР), это преступление рассматривалось как посягательство на правосудие.
Преступление, определяемое в ст. 188.3 УК РСФСР, по конструкции объективной стороны имело формальный состав.
Деяние могло совершаться в двух формах: злостное неповиновение администрации ИТУ или иное противодействие ей в осуществлении ее функций. Под неповиновением понимался открытый отказ, нежелание подчиниться законным требованиям, к иному противодействию администрации ИТУ могли быть отнесены, например, случаи, когда осужденный препятствовал проведению мероприятий политико-воспитательного характера (трудовое соревнование, политзанятия, разъяснение законодательства и т. п.).
В п. 7 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 апреля 1985 г. «О практике применения судами законодательства об ответственности за злостное неповиновение требованиям администрации исправительно-трудового учреждения» разъяснялось, что злостное неповиновение – это открытый отказ от исполнения обращенного к конкретному осужденному требования представителя администрации, который в силу должностного положения имел право предъявить данное требование, а осужденный был обязан и мог его выполнить, но умышленно не выполнил. Под иным противодействием администрации ИТУ в осуществлении ее функций следовало понимать умышленные действия осужденного, направленные на срыв работы производственных подразделений (участка, смены, бригады и др.) или проводимых мероприятий (политико-воспитательных, учебных, культурно-массовых, оздоровительных и т. д.) либо совершенные с целью подстрекательства к этому других осужденных104.
Несмотря на данные разъяснения, суды необоснованно привлекали к ответственности по ст. 188.3 УК РСФСР осужденных, допускавших, например, нарушение формы одежды. Как указала Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в определении от 15 августа 1988 г. по делу В., «указанные нарушения должны влечь не уголовную, а дисциплинарную ответственность, в том числе и при неоднократном совершении этих нарушений, а невыполнение взысканий, наложенных за эти незначительные нарушения режима, не дает оснований рассматривать поведение осужденного в этот период как злостное неповиновение»105.
На практике имели место случаи осуждения за действия, указанные в ст. 188.3 УК РСФСР, по ст. 77.1 УК РСФСР. В связи с этим Верховный Суд СССР в постановлении от 21 июня 1985 г. указал, чтобы суды не осуждали лиц за действия, образующие злостное неповиновение администрации ИТУ по ст. 77.1 УК РСФСР.
УК РФ не предусматривает ответственность за злостное неповиновение требованиям администрации ИУ (ст. 188.3 УК РСФСР), а также за незаконную передачу запрещенных предметов лицам, содержащимся в ИУ (ст. 188.4 УК РСФСР). Данные деяния переведены в разряд дисциплинарных проступков и предусматривают наступление дисциплинарной ответственности по уголовно-исполнительному законодательству.
А. М. Меликян по этому поводу высказал предположение, что «перемещение» ряда ранее уголовно наказуемых деяний в разряд дисциплинарных правонарушений (хотя и являющихся злостными нарушениями установленного порядка отбывания наказания) «свидетельствует не столько о гуманизации уголовно-исполнительной политики, сколько о непоследовательности в применении мер уголовно-правовой и дисциплинарной ответственности. Возможным представляется также желание администрации исправительного учреждения приукрасить состояние правопорядка в местах лишения свободы»106.
В конце 80-х гг. ХХ в. началась разработка нового УК. Было подготовлено несколько проектов. В некоторых из них ответственность за дезорганизацию деятельности мест лишения свободы не предусматривалась. Их авторы предлагали ограничиться статьей «Насилие или угроза применения насилия в отношении публичного должностного лица»107. Разработчики другого варианта проекта предлагали включить в УК РФ норму, обеспечивающую охрану мест лишения свободы. По их мнению, она должна была именоваться как «Воспрепятствование нормальной деятельности учреждений»108.
Наконец, вступивший в силу с 1 января 1997 г. УК РФ включил ст. 321 «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества».
По мнению А. В. Щербакова, «в советский период исторически сложились три типа воздействия государства на процесс предупреждения и пресечения дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества:
– репрессивный-внесудебный (1934–1960 гг.), характеризующийся прежде всего карательным воздействием на проявления отрицательно настроенных заключенных, в том числе массовыми расстрелами бандитствующего элемента в особых лагерях. Этот этап основывался исключительно на нормативных актах МВД, НКВД СССР, отдельных лагерей;
– уголовно-правовой (1960–1996 гг.), связанный с развитием уголовного, уголовно-исполнительного законодательства, заключающийся во введении законодательных норм, предусматривающих в рамках закона и судебного порядка более мягкую ответственность за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений;
– уголовно-дисциплинарный (с 1997 г. по настоящее время), обусловленный уголовно-правовой политикой государства, направленной на гуманизацию наказаний, повышение эффективности воздействия на осужденных посредством прежде всего режимных мероприятий, закрепление на законодательном уровне возможности осуществления оперативно-разыскной профилактики в целях предупреждения нарушений режима содержания (ст. 84 УИК РФ), соединенный с возможностью уголовной ответственности за наиболее опасные проявления дезорганизации деятельности в местах лишения свободы»109.
Сравнительный анализ ст. 77.1 УК РСФСР и ст. 321 УК РФ показал следующее. Признаки преступления, предусмотренные ст. 321 УК РФ, имеют некоторые отличия от признаков преступления, закрепленных в ст. 77.1 УК РСФСР. Как указывает Д. Б. Вальяно, «изменен родовой объект преступления. В УК РСФСР 1960 г. действия, дезорганизующие деятельность исправительно-трудовых учреждений, были отнесены законодателем к «иным государственным преступлениям», что предопределяло родовой объект их преступного посягательства в качестве общественных отношений, обеспечивающих безопасность государства. В настоящее время таким объектом является общественная безопасность»110.
На наш взгляд, Д. Б. Вальяно допускает ошибку: родовым объектом преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, выступают общественные отношения в сфере охраны государственной власти. Это означает, что ст. 77.1 УК РСФСР и ст. 321 УК РФ в широком смысле направлены на защиту государственной власти от преступных посягательств.
По сравнению со ст. 77.1 УК РСФСР уголовно-правовая норма, предусмотренная ст. 321 УК РФ, расширяет непосредственный объект преступного посягательства и одновременно круг потерпевших от преступления. Так, согласно ст. 321 УК РФ потерпевшими могут выступать не только осужденные и сотрудники ИУ, но и сотрудники СИЗО, а также их близкие, чего не было предусмотрено ст. 77.1 УК РСФСР.
Статья 321 УК РФ не конкретизирует, что местом совершения преступления должно быть учреждение, обеспечивающее изоляцию от общества (в отличие от ст. 77.1 УК РСФСР).
В отличие от ст. 77.1 УК РСФСР в ст. 321 УК РФ используется общепринятая в уголовном законе классификация насильственных действий. В ст. 321 УК РФ не предусмотрена ответственность за действия, направленные на формирование преступной группы (в отличие от ст. 77.1 УК РСФСР).
В ст. 77.1 УК РСФСР специально оговорено, что субъект преступления специальный (особо опасные рецидивисты, лица, осужденные за тяжкие преступления или любые лица, отбывающие наказание в виде лишения свободы). В ст. 321 УК РФ о таких признаках субъекта ничего не сказано. Согласно ст. 321 УК РФ к уголовной ответственности могут привлекаться осужденные, отбывающие наказание в СИЗО, тогда как действие ст. 77.1 УК РСФСР на подобную категорию лиц не распространялось.
Обобщая сказанное, можно отметить следующее.
1. В советском уголовном праве специальной нормы, охраняющей нормальную деятельность ИТУ, изначально не содержалось. Правовые средства борьбы с соответствующим поведением осужденных предусматривались исправительно-трудовым правом и ведомственными нормативными актами.
2. Помимо статьи, устанавливающей уголовную ответственность за действия, дезорганизующие работу ИТУ (ст. 77.1 УК РСФСР), дополнительно предусматривалась ответственность за злостное неповиновение требованиям администрации ИТУ (ст. 188.3 УК РСФСР). Преступными признавались альтернативные действия в виде «злостного неповиновения» и «иного противодействия администрации в осуществлении ее функций», что позволяло администрации ИТУ широко применять указанную норму в отношении любого неугодного заключенного вне зависимости от степени общественной опасности его действий.
3. Потерпевшими, согласно ч. 1 ст. 77.1 УК РСФСР, могли быть только осужденные, вставшие на путь исправления, либо представители администрации ИТУ.
§ 3. Уголовно-правовая охрана нормальной деятельности исправительных учреждений: сравнительно-правовой аспект
Обращение к зарубежному уголовному праву обусловлено рядом обстоятельств, в том числе значением сравнительного правоведения как метода юридической науки. Во-первых, сравнительно-правовое исследование в сочетании с историческим, нормативным и социологическим методами позволяет выйти за рамки национальной правовой системы; во-вторых, дает возможность под особым углом зрения взглянуть на ряд традиционных проблем юридической науки, в частности уголовного права, и на основе положительного опыта зарубежного законодательства выработать меры по совершенствованию российского права.
Потенциальные познавательные возможности сравнительно-правового метода заключаются в том, что он помогает «не только выявить противоположность, различия и черты преемственности правовых систем разных исторических типов и правовых семей, но и (что, может быть, самое главное) формулировать общетеоретические положения и конструкции, выявлять закономерности функционирования и развития, которые учитывают особенности правовых систем различных социальных структур, эпох, стран»111.
Компаративистика исходит из того, что именно сравнение позволяет познать истину, а транснациональная юридическая практика и прикладные научные исследования – подтвердить ее112.
По мнению Л. Г. Овсепян и А. И. Чучаева, можно выделить следующие функции уголовно-правовой компаративистики: информационно-аналитическая; методологическая; интеграционная; воспитательная и образовательная113. Они отражают все основные направления сравнительно-правового исследования114.
Сохраняющиеся дискуссии относительно содержания ст. 321 УК РФ обусловливают необходимость обращения к зарубежному уголовному законодательству в первую очередь для того, чтобы соотнести положения действующего уголовного законодательства в рассматриваемой области с нормами, включенными в уголовные кодексы стран, входящих в различные правовые системы современности, выявить сходства, различия и возможные пути реформирования отечественного законодательства с учетом положительного зарубежного опыта.
3.1. Охрана деятельности исправительных учреждений по законодательству стран СНГ и Грузии
Определенный интерес представляет уголовное законодательство государств – участников Содружества Независимых Государств, имевших общее социалистическое прошлое в рамках единого союзного государства115, формировавших свои уголовные кодексы с учетом Модельного уголовного кодекса для государств-участников СНГ как рекомендательного акта, принятого на седьмом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств – участников СНГ 17 февраля 1996 г. (далее: МУК СНГ или Модельный УК)116.
МУК СНГ117 содержит ст. 313 «Воспрепятствование деятельности учреждений, исполняющих наказание, и учреждений предварительного заключения», которая практически схожа со ст. 321 УК РФ. Данная статья также делится на три части. Но содержание этих частей несколько отличается. Так, по ч. 1 потерпевшим выступают только работник учреждения, исполняющего наказание в виде лишения свободы или ареста, работник учреждения предварительного заключения. По ч. 2 предусматривается, что насилие применяется как в отношении сотрудника, так и в отношении лица, отбывающего наказание в виде лишения свободы или арестованного. В ч. 1 объективная сторона выражена только в угрозе применения насилия, в ч. 2 предусмотрено применение насилия, не опасного для жизни или здоровья потерпевших. Часть 3 этой статьи включает насилие, опасное для жизни или здоровья лиц, указанных выше, а также совершение действий организованной группой. Все части данной статьи указывают на обязательное наличие у виновного цели воспрепятствовать нормальной деятельности учреждений, исполняющих наказание, и учреждений предварительного заключения.
Данное преступление по Модельному УК относится к числу посягательств против порядка управления.
В ряде государств это деяние считается преступлением против правосудия (например, ст. 410 УК Республики Беларусь, ст. 392 УК Украины). Формулировки УК Республики Беларусь и УК Украины практически совпадают и имеют большое сходство со ст. 77.1 УК РСФСР 1960 г.
В соответствии со ст. 410 УК Республики Беларусь118 наказуемы действия, выразившиеся в терроризировании осужденного с целью воспрепятствования его исправлению или из мести за исполнение им общественной обязанности, либо в нападении на представителя администрации следственного изолятора или иного места лишения свободы, либо в организации преступной группировки, совершенные лицом, отбывающим наказание в виде лишения свободы. Преступление считается квалифицированным, если оно совершено лицом, осужденным за тяжкое или особо тяжкое преступление либо допустившим особо опасный рецидив. Деяние отнесено к преступлениям против правосудия и в описании, как уже было сказано, имеет большое сходство со ст. 77.1 УК РСФСР 1960 г.
Почти такую же формулировку посягательства содержит ст. 392 УК Украины119, также отнесенная к преступлениям против правосудия. В отличие от белорусского украинский законодатель вместо термина «группировка» использует термин «группа», не указывает на цель и мотив совершения данного преступления, расширяет круг его субъектов. К ним отнесены не только лица, отбывающие лишение свободы, но и отбывающие наказание в виде ограничения свободы. Закон не предусматривает квалифицированных видов преступления.
Уголовным кодексом Республики Казахстан120 предусмотрены два преступления, посягающие на отношения в сфере исполнения наказания в виде лишения свободы (гл. 15 «Преступления против правосудия и порядка исполнения наказаний»). Ст. 360 УК Казахстана содержит деяние, выраженное в неповиновении законным требованиям администрации уголовно-исполнительного учреждения. Злостное неповиновение (ч. 1 ст. 360 УК Казахстана) в соответствии с УК РФ не является преступлением, а влечет наложение дисциплинарного взыскания (ч. 1 ст. 116 УИК РФ).
По ч. 2 ст. 360 УК Казахстана уголовно наказуемым выступает злостное неповиновение, совершенное неоднократно. В соответствии с российским уголовным законодательством неоднократность как вид множественности преступлений исключена из УК РФ (ст. 16)121.
В ч. 3 ст. 360 УК Казахстана предусмотрена ответственность за организацию группового неповиновения либо за участие в групповом неповиновении. Особенностью выступает то, что по данной части в качестве последствий (помимо применения насилия в отношении других лиц или наступления иных тяжких последствий) указано на «умышленное причинение себе какого-либо повреждения». Это положение является отличительной особенностью УК Республики Казахстан.
Наиболее схожа со ст. 321 УК РФ ст. 361 УК Казахстана «Угроза применения насилия в отношении сотрудника учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества, либо его близких, а также осужденного или посягательство на их здоровье или жизнь». Часть 4 статьи охватывает посягательство на жизнь сотрудника учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества, либо его супруга (супруги) или близких родственников в связи с осуществлением им служебной деятельности, а также в отношении осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за оказанное им содействие администрации учреждения.
В Уголовном кодексе Республики Молдовы122 нарушение нормальной деятельности ИУ также предусмотрено главой, содержащей преступления против правосудия (гл. XIV). Статья 321 УК Республики Молдовы включает ответственность за неповиновение с применением насилия законным требованиям администрации пенитенциарного учреждения лицом, отбывающим наказание в пенитенциарном учреждении. Насилие применяется в отношении сотрудников, субъектом преступления выступает осужденный, который отбывает наказание. Статья не указывает на цель совершения данного преступления.
Обращает на себя внимание содержание ст. 213 Уголовного кодекса Республики Туркменистан123 «Дезорганизация нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества». Ответственность за данное деяние, совершенное в отношении сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей или осужденного, содержится в одной части (в отличие от ст. 321 УК РФ). Предусмотренные ч. 1 ст. 213 УК Туркменистана специальные мотив и цель являются обязательными признаками субъективной стороны только в случае применения насилия в отношении осужденного. Часть 2 рассматриваемой статьи в качестве квалифицирующих признаков указывает на применение насилия, опасного для жизни или здоровья, совершение указанных действий в составе организованной группы (подобно ч. 3 ст. 321 УК РФ), а также повторно или группой лиц по предварительному сговору.
Законодатель Республики Таджикистан включил в гл. 31 Уголовного кодекса124 «Преступления против порядка управления» две статьи. Статья 331 УК Республики Таджикистан предусматривает ответственность за угрозу насилием в отношении работника учреждения, исполняющего наказание, или работника учреждения предварительного заключения в целях воспрепятствования нормальной деятельности этих учреждений. Статья 332 УК Республики Таджикистан в качестве преступных называет действия, совершенные лицом, отбывающим наказание в местах лишения свободы, выразившиеся: а) в терроризировании осужденных; б) в нападении на представителей администрации мест лишения свободы; в) в организации в этих целях группировок или в активном участии в их деятельности.
Сопоставление ст. 331 и 332 УК Республики Таджикистан показывает, что вторая статья выделена в зависимости от особенностей личности потерпевшего и субъекта преступления. Если по ст. 331 УК Таджикистана ответственность несет любое лицо, а потерпевшим выступает только работник учреждения, исполняющего любой вид наказания, или работник учреждения предварительного заключения, то по ст. 332 УК Таджикистана к ответственности привлекается только «лицо, отбывающее наказание в местах лишения свободы». Потерпевшими могут выступать как осужденные, так и представители администрации мест лишения свободы.
Статья 332 УК Таджикистана дублирует содержание ст. 77.1 УК РСФСР. Законодатель Республики Узбекистан также включил в ст. 220 УК125 положения ранее действовавшего уголовного законодательства РСФСР. Ответственность за «действия, дезорганизующие работу учреждения по исполнению наказания в виде лишения свободы» предусмотрена ст. 220 УК Республики Узбекистан и включена в главу XV «Преступления против порядка управления».
В ст. 221 УК Республики Узбекистан предусмотрена уголовная ответственность за неповиновение законным требованиям администрации учреждения по исполнению наказания.
Статья 221 УК Республики Узбекистан уточняет, что виновный подлежит уголовной ответственности, если он за нарушение требований режима отбывания наказания подвергался в течение года взысканию в виде перевода в помещение камерного типа (одиночную камеру) или переводился в тюрьму.
УК Республики Армения126 содержит ст. 319 «Воспрепятствование деятельности учреждения, исполняющего наказание, или места содержания арестованных, или места содержания задержанных», которая также похожа на ст. 321 УК РФ. Особенностью выступает то, что по ст. 319 УК Армении несколько расширен круг потерпевших. Так, согласно ч. 1 статьи потерпевшими могут выступать: 1) работник учреждения, исполняющего наказание; 2) работник места содержания арестованных; 3) работник места содержания задержанных. Видовым объектом, однако, являются отношения в сфере порядка управления (гл. 30 УК Республики Армения).
По ст. 317 УК Азербайджанской Республики127 уголовная ответственность наступает за нарушение нормальной деятельности уголовно-исполнительных учреждений и следственных изоляторов. Часть 1 содержит описание угрозы применения насилия, ч. 2 – применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, ч. 3 – совершение указанных деяний организованной группой либо с применением насилия, опасного для жизни или здоровья.
В отличие от ст. 321 УК РФ азербайджанский законодатель в ч. 1 ст. 317 указывает, что потерпевшим может быть как сотрудник уголовно-исполнительных учреждений или следственных изоляторов, так и осужденный. Разграничение на части ст. 317 УК Азербайджанской Республики выполнено в классическом стиле – в зависимости от тяжести совершаемых действий. Данная статья включена в гл. 34 «Преступления против порядка управления».