Мэри Стюарт
Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)
Глава 6
Предзнаменования
Этот резкий звук словно вырвал их из оков смутных и темных подозрений и вернул к действительности солнечного дня. Сестра Луиза тихонько ойкнула и начала торопливо собирать свои инструменты. По-старчески скованные движения дрожащих рук выдавали ее преклонный возраст, но колокольный звон, казалось, вернул ей если не полную безмятежность, то некое состояние спокойного достоинства, приличествующее ее призванию. Собравшись с духом, она с легким укором сказала:
– Ты расстроена, дитя мое, и не знаешь, что говоришь. Такое просто невозможно… – Она не договорила, вздохнула и почти с вызовом закончила: – С чего ты взяла, что у доньи Франциски, как и у любого из нас, есть хоть малейшая надобность обманывать тебя?
Дженнифер не отвечала, поглощенная своими мыслями. Она тоже опомнилась и со всей ясностью поняла, как глупо было высказывать свои подозрения кому-либо из членов общины, к которой в какой-то мере принадлежала и донья Франциска. Последние слова сестры Луизы вряд ли можно было оспорить.
– Кроме того, – ворчливо сказала сестра Луиза, – есть же документы. У нее были документы.
Дженнифер быстро подняла голову:
– Правда?
– Конечно. Ты должна посмотреть их. Тебе все покажут, и давай не будем больше об этом, – твердо сказала старушка, беспокойно обшаривая рукой траву у могилки. – Куда подевалась моя лопатка?
– Вот она, под розами.
– Спасибо, дитя мое. От судьбы не уйдешь – вот что я думаю. Ну а теперь мне пора. Уже звонят к детской службе.
Она, кряхтя, начала подниматься. Дженнифер встала с колен и помогла ей.
– Благодарю, дитя мое, – сказала сестра Луиза и, глядя в сторону, добавила с легкой дрожью в голосе: – А что до нашего разговора, забудь о нем. Я не должна была слушать тебя. Ты слишком потрясена, и, поверь, я сочувствую твоему горю. Ведь ты и думать не думала ни о чем таком, и вдруг эта ужасная новость… – Она помедлила немного. – И может быть, ее преподнесли тебе без должной деликатности. Тебе надо отвлечься, выспаться. К утру все твои сомнения исчезнут сами собой.
– Возможно.
Сестра Луиза с возросшей уверенностью погладила руку девушки.
– Это большое несчастье, – продолжала она, – ты сильно огорчена и пока не в состоянии смириться со смертью кузины. Но завтра, поверь, завтра тебе станет легче.
– Утро вечера мудренее, – произнесла Дженнифер слегка сдавленным голосом.
Монахиня огорченно взглянула на нее. Дженнифер, спохватившись, погладила руку старушки.
– Простите меня, – сказала она, заставляя себя улыбнуться. – Вы абсолютно правы, сестра. Я в ужасном состоянии. Все это глупости. Конечно, всему есть свое объяснение. Будем надеяться, что завтра…
Сестра Луиза ухватилась за это слово, точно оно было волшебное:
– Завтра. Именно, завтра. А пока возвращайся в отель. Хорошенько поужинай да выпей винца, чтобы покрепче уснуть. Ну а если к утру твои тревоги не развеются, приходи к нам. Нам нечего скрывать!
Она улыбнулась, представив себе, насколько смехотворны все подозрения. Дженни тоже улыбнулась, а старушка, уже серьезно, добавила:
– Завтра вся эта неразбериха кончится, донья Франциска и Селеста будут рады рассказать тебе все, что знают.
Улыбка сошла с лица Дженни. Она торопливо сказала:
– Вы не расскажете им, чего я тут наговорила? Я была сама не своя. Все это глупости. Пожалуйста, простите меня, и забудем об этом.
– Все забыто, – твердо сказала сестра Луиза. – Не волнуйся, девочка, я ничего не скажу. – Она с некоторым беспокойством взглянула на Дженнифер. – И помни, если возникнут новые проблемы, надо обращаться к кому следует, к матери настоятельнице! В любом случае тебе стоит повидать ее!
– Да-да. Обязательно. Я непременно зайду поговорить с ней.
– Правильно. И все сразу станет на свои места. Ну, мне надо поторапливаться, иначе опоздаю к мессе. – Она по-приятельски подмигнула Дженнифер. – Ты, наверное, считаешь меня старой грешницей, которая только и делает, что копается в саду да в огороде. Но на самом деле по числу земных поклонов я давно обогнала всех праведниц. А если и наговорила тут чего-то в сердцах, то забудь об этом.
Дженнифер ответила монашке ее же словами:
– Все забыто.
– Храни тебя Бог, девочка! Найдешь сама дорогу?
– Думаю, да, благодарю вас.
– Тогда я с тобой прощаюсь. Au revoir, mon enfant[9].
– Au revoir, ma soeur[10].
Монашка скрылась за чугунным кружевом садовой калитки, оставив Дженнифер одну на кладбище.
Она медлила, окидывая взглядом убранную синими горечавками могилу, но в этот момент дверца во внешней стене монастыря отворилась и в нее проскользнула девушка. Она аккуратно закрыла дверь, обернулась и, увидев Дженнифер, замерла на месте. Она учащенно дышала, хватая ртом воздух, как после быстрого бега. Это была юная и очень симпатичная смуглянка, ее изящная грация угадывалась даже под вылинявшей синью мешковатого сиротского наряда. Щеки девушки пылали, волосы свободно раскинулись по плечам, точно ветер, играя, распустил их. В руках ее был букет цветов.
Она постояла, неуверенно глядя на Дженнифер, потом быстро прошла по дорожке и присела у свежей могилы. Вытащив из вазочки слегка увядшие цветы, она торопливо начала пристраивать на их место свежие.
– Ты Селеста?
Девушка смущенно подняла глаза и кивнула.
– Я кузина мадам Ламартин, – сказала Дженнифер, – и приехала к ней в гости. Мне только что сообщили о ее смерти. Сестра Луиза рассказала, что ты ухаживала за ней. Я очень тебе благодарна.
Селеста выпрямилась, оторвавшись от своего занятия, и удивленно посмотрела на Дженнифер.
– Кузина? – Печаль и недоумение смешались в ее взгляде. – Мне… Мне очень жаль вас, мадам. Наверное, ужасно узнать… услышать, что… Мне искренне жаль.
– Да, действительно ужасно, – сказала Дженнифер.
Она следила за девушкой, но красивые глаза Селесты не выражали ничего, кроме жалости и нарастающей озабоченности.
– Я не знала, что у мадам Ламартин есть кузина, – сказала Селеста. – Если бы мы знали, что у нее есть родственники…
– Вы бы, несомненно, известили их о ее болезни или, по крайней мере, о смерти? – мягко закончила Дженнифер.
– Ну конечно! – воскликнула Селеста. Она тряхнула головой, отбрасывая назад упавшую прядь волос, и внимательно посмотрела на Дженнифер. – Как странно, мадам, что она не сказала нам о вас.
– Да, да. Очень странно. Особенно, Селеста, если учесть, что она, видимо, была в состоянии вспомнить о нас.
Девушка согласно кивнула:
– Да, несколько раз ей становилось лучше, она даже разговаривала с нами. Да, в самом деле, ведь ее спрашивали, не хочет ли она сообщить о себе кому-нибудь.
– Правда? – мягко сказала Дженнифер.
– Как положено, – сказала Селеста и вновь занялась устройством букета в вазочке. – А теперь мне надо идти. И так уже опаздываю.
Она воткнула последний стебелек на место и собралась уходить. Но Дженнифер жестом удержала ее.
– Погоди минутку… Я так признательна тебе за цветы.
– Пустяки.
– Наверное, было тяжело ухаживать за ней, утешать…
Дженнифер замялась, не зная, как продолжить свою мысль.
Девушка покраснела и уставилась в землю.
– Пустяки, – повторила она. – Я… я полюбила ее. – Она взглянула на Дженнифер полными слез глазами. – Мне искренне жаль вас, мадам. И то, что вы узнали об этом только сейчас, это…
Она качнула головой и закусила губу. В ее лице было столько искренней, неподдельной печали, что Дженнифер вновь заколебалась. В этот момент кто-то крикнул:
– Селеста!
Голос принадлежал донье Франциске. Девушка вздрогнула и обернулась, румянец схлынул со щек, точно отброшенная волной пена. Глядя на темную величественную фигуру, приближавшуюся к ним по дорожке, Дженнифер почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Подосадовав на себя, она попыталась отогнать тревогу и спокойно сказала:
– Надеюсь, я не слишком задержала Селесту, донья Франциска. Сестра Луиза рассказала мне, как она помогала вам ухаживать за кузиной. Я так благодарна ей.
Тяжелые веки на мгновение приподнялись, испанка посмотрела прямо в глаза Дженнифер. Затем склонила голову и перевела взгляд на девушку:
– Уже полчаса назад ты должна была находиться в келье. Где ты пропадала?
Селеста едва слышно ответила:
– Собирала цветы на могилу мадам Ламартин.
Она стояла, не глядя на донью Франциску, и нервно теребила край платья.
Вспышка раздражения промелькнула в глазах испанки, но произнесла она довольно спокойно:
– Это хорошая мысль, Селеста. Однако осуществить ее ты могла бы значительно раньше. Даже благочестивые порывы не должны искушать тебя. Нельзя пренебрегать своими обязанностями.
– Да, сеньора.
Лицо Селесты совсем побелело, она не смела поднять глаз от земли.
– Поспеши и хорошенько подготовься к службе. – Донья Франциска украдкой взглянула на Дженнифер, не упуская из виду покорно опущенную головку Селесты. – И после трапезы немедля зайди ко мне.
– Да, сеньора.
– Единственно, мне хотелось бы… – начала Дженнифер.
Хотя ее напряженный голос звучал несколько громче обычного, краткая властная команда заглушила его:
– Немедленно, Селеста.
Дженнифер вспыхнула, но, овладев собой, сказала самым любезным тоном:
– Вы позволите, сеньора?.. Подожди, Селеста.
Испанка выглядела совершенно ошеломленной, и даже Селеста, уже повернувшаяся, чтобы уйти, остановилась. «Похоже, донье Франциске редко осмеливались перечить», – удовлетворенно подумала Дженнифер и сказала быстро, почти скороговоркой:
– Мне бы хотелось зайти сюда завтра. Принести букет цветов и еще раз попрощаться с кузиной.
Донья Франциска настороженно следила за Дженнифер.
– Конечно. Сегодня вы пережили большое потрясение, и, возможно, завтра вам захочется поподробнее расспросить нас. Заходите ко мне, когда придете.
«Королевское соизволение или королевский приказ… Что ж, вероятно, я приму приглашение», – подумала Дженнифер. Вслух она сказала:
– Благодарю вас, сеньора. – И внезапно повернулась к Селесте. – Значит, ты специально ходила в горы за горечавками? Мне, правда, казалось, что розы всегда были…
Девушка отступила и как-то сжалась. Ее бледное личико внезапно будто поглупело. В глазах промелькнул страх. Она затараторила:
– Позвольте, позвольте мне уйти, донья Франциска все знает. А мне нельзя задерживаться.
Испанка не взглянула на Селесту. Она следила за Дженнифер. Лицо ее было спокойно, взгляд неподвижных темных глаз не выражал никаких эмоций. Она сказала почти шепотом:
– Иди, Селеста.
Едва девушка успела скрыться в темном проеме дверей, как на башне начали звонить к службе. Обернувшись, Дженнифер встретилась с напряженным взглядом доньи Франциски.
– Пожалуй, я тоже пойду, – сказала она. – Au revoir, señora[11].
– Au revoir, mademoiselle[12]. Но вы придете завтра?
– О да, – ответила Дженнифер. – Приду завтра, непременно.
– C’est bien[13], – бесстрастным голосом сказала донья Франциска и бесшумно поплыла по траве вслед за Селестой.
Вскоре она исчезла в темных дверях церкви.
Дженнифер быстро вошла в сад, источающий пряные ароматы, через решетчатую калитку, которая с лязгом захлопнулась за ней. Арочный свод над калиткой, как некий оазис, хранил еще остатки тенистой прохлады средь раскаленного солнцем дня. Она задержалась там, прислонившись спиной к чугунной решетке. Ее трясло как в лихорадке: волна за волной накатывали тревожные предчувствия, пробивающие глухую стену горестного оцепенения, вызванного известием о смерти. То был сокрушительный удар, но появившаяся сейчас робкая фантастическая надежда почему-то вселяла еще больший ужас. Дженни не могла совладать с собой; руки вцепились в железные прутья, а спина так сильно прижалась к решетке, что, казалось, приросла к ней. Сердце бешено колотилось, точно хотело выпрыгнуть, билось в горле, билось о ребра и сжалось наконец в каком-то болезненном оцепенении. Ее онемевшие руки словно прилипли к железным завиткам, колени слегка подгибались. Она закусила губы, стараясь унять дрожь, и постояла некоторое время неподвижно, закрыв глаза.
Постепенно эта буря чувств начала утихать. Дженнифер немного отстранилась от решетки. Сковывающее напряжение понемногу покидало ее тело, овеваемое ласковым благоухающим ветерком. Дженни открыла глаза, и тут же все краски и запахи сада, струящиеся в потоках тепла, нахлынули и унесли ее в свой целительный мир – мелисса и тимьян, резкий сладкий аромат сочных абрикосов, золотых среди глянцевитой листвы, по-домашнему уютный запах лаванды и шалфея, и сонные маки, покачивавшие своими алыми головками. Тихо стрекотали цикады, спрятавшиеся в тени персикового дерева. Дженнифер медленно выпрямилась, оторвалась от калитки, потерла затекшие руки и попыталась сосредоточиться.
Первая мысль, которая пришла ей в голову, была достаточно ошеломляющей: итак, она не ошиблась. То, что зародилось как тревожное предчувствие и переросло в явное недоверие, теперь раскрылось и стало непреложным фактом. Тут что-то нечисто. Так или иначе, но в ее безумных, обнадеживающих подозрениях была изрядная доля правды; и каким бы образом ни объяснилась в конце концов загадка синих цветов, поведение доньи Франциски при их втором разговоре да и откровенный испуг Селесты доказывали, что здесь скрывается какая-то тайна. И она должна выяснить, в чем тут дело. Было очевидно нежелание испанки дать ей поговорить с глазу на глаз с Селестой, и так же очевидно, что именно это Дженнифер должна сделать.
Колокол умолк. Она взглянула в сторону арки монастырского здания. Колокольные веревки висели на месте, еще слегка покачиваясь. Под аркой никого не было. Должно быть, сейчас все в храме. Потом донья Франциска поговорит с Селестой и запретит ей отвечать на вопросы. Возможно, что испанка сумеет воспрепятствовать ее завтрашней встрече с матерью настоятельницей.
Дженнифер опять закусила губу, на этот раз задумавшись. Она приняла решение. Для собственного успокоения и по многим другим причинам ей необходимо выяснить как можно больше именно сегодня. Она побудет в саду, а сразу после окончания службы разыщет настоятельницу и открыто спросит ее обо всем. «Абсолютно откровенно, – решительно говорила сама себе Дженни, – поскольку я категорически отказываюсь верить, что этой ложью опутан весь монастырь. Сестра Луиза целомудренна, как маргаритка, и божественно проста. Да и Селеста, похоже, была искренней – до определенного момента, пока я не заговорила о цветах. Нет, мать настоятельница не может быть замешана в обмане, это уж слишком напоминало бы романы миссис Радклиф… Я увижусь с ней после службы, и она расскажет мне все, что знает. На худой конец, даст мне посмотреть документы и все бумаги, которые были у Джиллиан».
Пение в церкви прекратилось, а звук органа, объемный и величественный, достигая сада, разливался легкой воздушной волной над ухоженными клумбами и виноградными лозами. Услышав звук шагов со стороны церковных дверей, Дженнифер вновь прижалась к калитке. Видимо, сестры проходили из храма в трапезную. Она выглянула из своего укрытия, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь густое сплетение лоз. Сироты в голубых платьях, послушницы и мрачные монахини проходили там в благочинном молчании. Но вот дверь захлопнулась. Послышался стройный хор детских голосов, затем застучали стулья и скамьи, когда все общество устраивалось за столом.
Дженнифер проскользнула обратно в кладбищенский дворик и пошла по дорожке к дверям церкви.
Возможно, она сумеет незаметно проникнуть на второй этаж, а там… Она была почти уверена, что массивная дверь в конце коридора вела в комнату настоятельницы. По всей вероятности, мать настоятельница первой покинет трапезную, а уж когда Дженнифер встретится с ней, то даже вездесущей и властной испанке вряд ли удастся помешать их разговору.
Она лишь смутно представляла себе, что конкретно хочет выяснить, но при ее теперешней растерянности и подозрениях любая попытка была все же лучше, чем ничего. Чувствуя некий внутренний волнующий подъем, Дженнифер тихонько открыла двери храма и, покинув солнечный дворик, вошла внутрь.
Глава 7
Сокровища мадонны
Окунувшись в прохладный полумрак церкви, Дженнифер решила, что у нее есть немного времени и можно разузнать, каким святым поклоняются в этом монастыре, отличающемся аскетизмом. Когда дверь плавно закрылась за ней, обрубив солнечные лучи, на несколько мгновений Дженнифер ослепла от резкой смены света. Зрение постепенно вернулось к ней, храм обрел очертания… Маленький боковой алтарь, узкие нефы, возвышающийся алтарь впереди…
Она стояла, замерев, и осматривалась.
В сущности, сама церковь мало чем отличалась от остальных зданий монастыря: те же побеленные стены, те же каменные своды дверей и окон. Массивные строгие колонны. В простенках между окнами – тусклые и непритязательные изображения Крестного Пути. Единственной скульптурой была небольшая статуя Богоматери в маленьком боковом алтаре. Но на этом аскетизм, похоже, кончался. По главному нефу, разрезая надвое светлое пространство, протянулась алая полоса. Темно-красный ковер, подобно потоку крови, приводил взгляд прямо к алтарю, – так прожилка на лепестке цветка ведет пчелу к сердцу золотого нектара. Мимо тяжелых колонн и простых скамей вверх по ступеням к затененной апсиде с мерцающим алтарным светильником…
Дженнифер быстро прошла по дорожке и поднялась по ступеням. Она задержалась возле низкой алтарной ограды из темного дерева, с удивлением разглядывая прекрасную резьбу.
Светильник был, несомненно, позолоченным, именно сюда приводила алая полоса ковровой дорожки. Семь изящных подсвечников мерцали на ветвистом стволе светильника, там же, у алтаря, стояли массивные двойные канделябры, тоже золоченые, но это было еще не все. В глубине, на восточной стене, висел великолепный триптих, все три полотна окаймляли серебристо-голубые рамы. Даже не слишком просвещенный глаз студентки Дженнифер оценил высокое мастерство живописца, напряженную динамику и вдохновенные лики святых. Такой шедевр – и вдруг здесь? В этой церкви? Окрыленные пророческие жесты, чопорные мантии, скользящие диагонали серебра, пурпура и лимонной охры… «Надо же было умудриться, – недоуменно рассуждала про себя Дженнифер, – спрятать всемирно известного Эль Греко в этом заброшенном монастыре! Неужели никто… – Тут ее мысли стали совсем сбивчивыми. – Ведь есть музеи, галереи и великие соборы в его родном Толедо, неужели никто не воспрепятствовал? Ведь здесь этот шедевр можно считать заживо погребенным».
Она прижала ладони к глазам и потом вновь взглянула на триптих. Шедевр? Эль Греко? Нет, это абсурд. Откуда здесь взяться Эль Греко? Наверное, просто воображение разыгралось, она что-то путает, вот и все. Но сильное впечатление, оставленное картиной, не исчезало. Нет, все-таки она не ошибается: Эль Греко самый узнаваемый среди художников. И может ли копия или подделка вызвать то смешанное чувство восторга и сопереживания, которое мы ощущаем, созерцая подлинные шедевры? Снова и снова вглядываясь в триптих, Дженнифер опять начала сомневаться: конечно, глаз у нее еще не наметан, и она могла принять отличную копию за подлинник. Нет, все-таки это не копия! Да какая разница? Даже если это первосортная копия, а не подлинник, странно видеть ее в монастыре, который живет как будто бы на грани нищеты.
Она всмотрелась в темноватую живопись по краям полотен в слабой надежде обнаружить подпись, но ничего не нашла. Тогда, припомнив, что художники, бывало, подписывали свои полотна с обратной стороны, она осмотрела картину сзади. Рама была сплошной и скрывала холст. Пальцы Дженнифер разочарованно пробежали по краю рамы. И вдруг она что-то нащупала. То ли кусочек бумаги, то ли какая-то щепочка торчала из-под деревянной рамы. Просунув голову подальше и напрягая зрение, Дженнифер разглядела в полумраке обтрепанный уголок бумаги, спрятанной под рамой. Она осторожно оттянула ногтями краешек и с волнением вытащила листок.
Она не представляла себе, что это может быть; если бы она хоть ненадолго задумалась, то поняла бы, что листок не могли засунуть под раму три века назад. Дженнифер вернулась к ступеням алтаря, где было светлее, и расправила бумагу слегка дрожащими пальцами. Пожелтевший и пыльный листок немного порвался на сгибе, когда она расправляла его. Похоже, это было письмо, вернее, часть письма, написанного по-французски: «…C’est alors après avoir reçu l’assurance de notre ami mutuel que j’ai osé vous approcher…»
С нарастающим интересом Дженнифер начала читать сначала:
…Обращаюсь к Вам по рекомендации нашего общего знакомого. Я с облегчением услышал о Вашем согласии и полагаю вполне естественным в данных обстоятельствах, что Вы назначили столь высокую цену. Итак, решено: я приеду, как было условлено, вечером шестого сентября и заплачу Вам ранее оговоренную сумму – три миллиона франков.
Ваши указания по поводу упаковки я принял к сведению. При данных обстоятельствах в них нет особой необходимости.
Исаак Ленорман
Больше на листке ничего не было; современный стиль, абсолютно современное правописание и ничего не говорящая подпись. Дженнифер задумчиво нахмурилась: положить записку на место? Вряд ли здесь чей-то тайник, – похоже, бумагу просто засунули за раму в том месте, где она чуть отставала. Может быть, так, а может быть…
Из полумрака бокового нефа часовни послышался звук легких шагов, и Дженнифер невольно вздрогнула. Сразу отбросив все домыслы, она сунула листок в сумочку и спустилась по ступеням, досадуя, что безмолвная таинственность церкви опять наводит на нее страхи, которые она пыталась отогнать. Дженни заглянула в боковой придел и увидела там девочку в голубом сиротском платье, которая стояла, преклонив колени, на границе светового потока, освещавшего статую Девы Марии. Пока Дженнифер была в главном алтаре, одна из сирот тихонько вошла сюда, чтобы помолиться.
Она с любопытством разглядывала маленький боковой алтарь и опять отметила необычную вещь: небольшая изящная статуя была сделана из бронзы и слоновой кости, крошечные драгоценные камни сверкали на рукояти меча, пронзающего сердце Девы. Notre Dame de Douleur… Скорбящая Богоматерь – довольно странный выбор для церкви сиротского приюта. Дженнифер спешно повернула к выходу, упрекая себя за то, что потратила впустую столько времени. Но когда она проходила мимо, девушка перекрестилась и поднялась с колен. Это была Селеста.
Поблагодарив судьбу, которая свела ее с девушкой до встречи с доньей Франциской, Дженнифер остановилась в ожидании. Селеста на мгновение склонилась к подножию статуи и затем быстро пошла в сторону северных дверей.
Заметив, что ее поджидают, она замедлила шаги.
– Селеста, – мягко сказала Дженнифер, – я так надеялась увидеть тебя снова.
– Но… но мадемуазель, я думала, вы уже ушли!
– Я могла уйти. Но все же я здесь, как видишь. Ответь мне, пожалуйста, на пару вопросов…
Явное беспокойство вновь вспыхнуло в больших глазах Селесты.
– Мне кажется, я не могу… – нервно начала она.
– Неужели это правда, Селеста, – перебила Дженнифер, – что мадам Ламартин не упоминала про своих английских родственников, даже когда ты спрашивала ее о них?
Глаза Селесты расширились.
– Так оно и было, мадемуазель! Конечно! Если бы она сказала…
– Понятно. Совершенно не представляю, почему она ничего не сказала. Судя по твоим словам, она была в здравом уме и твердой памяти. И раз уж она не вспомнила о нас, тому должны быть причины.
– Мадемуазель!..
Дженни продолжала, не обращая внимания:
– Предположим, она упоминала обо мне и просила вас с доньей Франциской известить меня, а вы пренебрегли ее просьбой. Или, допустим…
Но Селеста, покраснев от негодования, возмущенно прервала ее:
– Да что вы, она ни о чем не просила! Я уже говорила вам, мадемуазель, – ни о чем! То, в чем вы нас подозреваете, – большой грех! Это чудовищно!
– Нет, – спокойно сказала Дженнифер, – совсем не грех. Просто халатность. И этого достаточно, чтобы тебе не очень-то хотелось отвечать на мои вопросы. Чем ты так напугана, Селеста?
– Я? Напугана? Глупости, мадемуазель! – И действительно, теперь она выглядела скорее рассерженной, чем напуганной. – С чего мне бояться вас?
– Откуда мне знать? Сначала ты не боялась. Я заметила, что ты испугалась, только когда я спросила тебя о цветах.
Селеста опустила глаза и замкнулась в себе. Она молчала.
– Возможно, ты сообразила тогда, что допустила ошибку?
Селеста подняла на нее глаза:
– Ошибку? Не понимаю. Какую ошибку?
– Ладно, не важно. Но почему ты смутилась, когда я спросила о цветах?
Селеста вдруг улыбнулась:
– Совсем нет.
– Ну хорошо, – сказала Дженнифер. – Тогда расскажи, почему ты принесла на могилу горечавки. Мне кажется, я пойму, правда это или нет.
Селеста выглядела озадаченной.
– Да я ведь уже сказала. Я… я любила ее.
– Да, я поняла. Но почему именно горечавки?
– Они ей нравились.
– Она сама сказала тебе об этом?
Смятение, сквозившее во взгляде девушки, стало немного угасать. «Такое впечатление, – подумала Дженни, – что она ждала каких-то более трудных вопросов».
– Да.
– А как это было?
Селеста беспомощно развела руками:
– Мадемуазель, я не понимаю, чего вы хотите.
Дженнифер терпеливо продолжила:
– Как это было? Ты принесла ей цветы, и она просто поблагодарила тебя, сказав, что они милые? Или не так? Попытайся вспомнить, Селеста. Ведь она была моей кузиной, и мне дорог любой пустяк, о котором она говорила. Я тоже хотела бы принести ей завтра эти цветы…
Селеста не могла почувствовать, как глупо и сентиментально звучат эти слова, она была слишком юной и слишком привыкла к символическим знакам монастырской жизни. Поэтому, еще несколько смущенно, но уже мягче, она взглянула на Дженнифер и задумчиво свела брови. Дженнифер ждала, затаив дыхание от волнения.
– Нет, – сказала наконец девушка. – Все было не так. Я вспомнила, почему решила, что горечавки – ее любимые цветы. Это было вскоре после ее появления в монастыре. Я принесла большой букет цветов – разных, и поставила возле ее постели. Она лежала и смотрела на меня. Потом протянула руку, вот так медленно… – Вспоминая этот жест, Селеста отвела руку в сторону. – И коснулась горечавок. Она сказала: «Вот эти, синие, Селеста, как они называются?» – «Горечавки», – сказала я. А она говорит: «Какие красивые. Никогда не встречала такого оттенка. Поставь поближе, я хочу разглядеть их». И после этого я стала каждый день приносить их ей.
– Спасибо.
Дженнифер глубоко вздохнула, и Селеста, заметившая выражение ее лица, опять забеспокоилась:
– Все, мадемуазель?
– Да, все, – взволнованно сказала Дженнифер и попыталась улыбнуться. – И пожалуйста, прости, что я подумала, будто ты меня обманываешь.
– Ничего, мадемуазель. А теперь, если позволите, я…
– Конечно. Ты должна встретиться с доньей Франциской, верно? – Дженнифер с трудом удалось совладать с дрожью в голосе. – Но, будь добра, покажи мне, пожалуйста, где комната матери настоятельницы.
– Я? Пожалуйста.
Селеста снова занервничала и, бросив на Дженнифер тревожный взгляд, поспешила к выходу из церкви.
Следуя за своей торопливой проводницей через вестибюль и потом по знакомой уже широкой лестнице, Дженни тщетно пыталась хоть немного привести в порядок свои сбивчивые мысли. То, что она сейчас услышала, определенно было правдой: концы начинали сходиться, даже если в новом виде история делалась еще более загадочной. Умершая, вероятно, и правда не имела родственников, и главное – она не была дальтоником.
И следовательно, это была не Джиллиан Ламартин.
«Но что же дальше? – радуясь и отчаиваясь одновременно, думала Дженнифер, пока Селеста вела ее по светлому коридору второго этажа. – Что же делать? Господи, где теперь искать разгадку?»
Второй раз за этот день она встретила ясный взгляд карих глаз святого Антония, взирающего на нее поверх свечей. Много свечей, много вопросов и просьб у молящихся…
«Возрадуйтесь, ибо я нашел утраченное…»
Она протянула руку и коснулась одного из венков бессмертника у подножия статуи святого, потом обернулась, заметив, что девушка остановилась и собирается постучать в ближайшую дверь.
– Нет! – резко сказала Дженнифер.
Рука Селесты замерла, не коснувшись двери. Дженнифер вспыхнула, ее глаза потемнели от досады.
– Я же просила показать комнату матери настоятельницы. А это не ее комната.
– Но я…
– Это ведь комната доньи Франциски, не так ли?
– Да, только я подумала…
– Тебя просили показать комнату матери настоятельницы. Так будь добра сделать это, – сказала Дженнифер.
В голосе и глазах ее появилась такая ледяная холодность, что миссис Силвер не узнала бы свою мягкую и спокойную дочь.
Селеста покорно опустила руку. Потупившись, она проскользнула мимо Дженнифер и повела ее дальше в конец коридора.
– Вот комната матери настоятельницы, мадемуазель.
– Спасибо.
Девушка остановилась сбоку, и Дженнифер постучала.
Послышалось приветливое: «Войдите».
Она вошла, почувствовав какую-то робость. Дверь комнаты закрылась за Дженнифер, и, подобно слабому эху, в дальнем конце коридора хлопнула еще одна дверь.
