Мэри Роуз Блэк
Внеорбитные

Глава 6

Вечер. Бар и кофе. Таверна «Белая лошадь» на улице Гудзон. Идеальная комбинация. Я сижу у самой дальней стены, спиной ко входу, поближе к окну, изумрудная кожа обивки диванчика отражает золотое свечение ламп. Кашемировый свитер не должен колоть кожу, но постоянно касаюсь рукой шеи, будто мне что-то мешает. Мне вроде бы холодно: внутренняя дрожь бегает по телу. Я нервничаю. Каждый звон колокольчика над входной дверью для меня как разряд тока, что велит вздрагивать, оборачиваться. Я пришла раньше на пару минут и уже несколько устала дёргаться, накручивать себя этим. Ровно в пять минут девятого он появился. И как всегда моё тело почувствовало его присутствие.

Тепло – первое, что я узнала. Сравнимое с пламенем костра. Он был жаром, огнём, на который я летела мотыльком, стремилась к свету. Да, банальное, но какое точное сравнение. Тихие, практически беззвучные шаги – он всегда умел подкрадываться ко мне. Шаг, второй. Остановился. Ощущаю воздушное прикосновение на правом плече к коже, словно на мне нет этого свитера. С теплом до меня долетает такой знакомый, родной запах его духов, дезодоранта. И голос.

Я бы хотела не видеть его, не слышать, не ощущать. Тогда бы мои чувства не оживали, продолжали быть мёртвыми, похороненными, запертыми в тёмных углах моей души, самых дальних нейронных соединениях моего мозга. Так мне было бы легче, ведь я почти избавилась от своей привычки. Привычки к нему. Но я сама выбрала этот путь, сама дала себе дозу. Потому что ещё болела им.

– Извини, я стоял в пробке.

Он огибает столик и садится напротив меня, грациозно, едва колыхая воздух. Его лицо как всегда открытое, радушное, в зелёных глазах светится интерес, он о чём-то думает, незаметно оглядывая меня – изучает. Кажется, я забыла, как дышать, позвоночник автоматически вытягивается в струну. Комфортно ли мне с ним? С тем, кто зажёг и разбил моё сердце?

– Как твои дела? Как с университетом? Уже определилась со стажировкой?

Учтивый и вежливый – совсем не изменился. Сразу забрасывает кучей вопросов. Травяные глаза безотрывно смотрят на меня. Касаюсь рукой чашки кофе и делаю глоток напитка, опустив взгляд. Чем больше буду смотреть в эти глаза, тем сложнее мне будет сдержать ураган чувств, поднимающийся внутри. Зачем, ну зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила открыться старому шраму?

– Ещё нет. Но варианты у меня есть, – отвечаю ровным, практически скучающим голосом задом наперёд на его вопрос. – Сейчас хожу на лекции по обмену. Насчёт жизни… м, неплохо. А ты?

Улыбка. Раньше от неё замирало сердце, сейчас же хочется только отвернуться. Горький привкус обиды застывает где-то в глотке.

– Знаешь, могло бы быть и лучше. В целом, ничего значительного у меня не произошло за последний год, а скоро уже Рождество, и хочется чего-то… чего-то.

После последней фразы он выразительно бросает на меня взгляд. Мне читать между строк? А стоит ли? Это же он сам меня отверг, он сам бросил меня, отдалился. Предыдущее Рождество мы провели вместе, и оно навсегда запомнится мне, пусть и не вернуть его больше.

– Согласна, хочется чего-то эдакого. Лично я бы была не против настоящего снега, а не этого проклятого дождя и грязи, что после него остаётся.

– Если ты хочешь снега, то только попроси, – любезно отвечает он, подвинувшись ко мне поближе. – Я как Дэн Хамфри из «Сплетницы» устрою тебе, Серене Ван дер Вудсен, настоящий снегопад в этой комнате с проектором, матрасом и вином.

Мягко улыбаюсь в ответ. Чего он этим лёгким флиртом добивается? Зачем вообще эта встреча? Почему бы просто сразу не трахнуть меня, без всей этой словесной прелюдии и ёрничания?

Мой взгляд автоматически падает на оказавшиеся в поле моего зрения губы. Знакомые губы, которые я хочу поцеловать как прежде. Внутри всё с грохотом рушится, обрывается, все мои барьеры рушатся, рушатся, рушатся.

Я так больше не могу.

– Извини, мне нужно отойти в туалет на минутку.

Хочется бежать сломя голову, быстрее и как можно дальше отсюда, но разумная и сильная часть меня медленно поднимается с места и размеренным шагом проходит к двери уборной. Закрываю дверь кабинки на замок и упираюсь руками в края раковины, смотрю на своё отражение в круглом зеркале:

– Что ты делаешь? – спрашиваю я его, словно оно может ответить. – Перестань думать обо всём этом. Это просто встреча. Между вами всё кончено. Ты не можешь больше тратить на него время, понимаешь? Это он всё разрушил! Это он во всём виноват! Пожалуйста, Холзи!

Я практически выкрикиваю последнюю фразу, и слёзы начинают катиться из моих глаз. Я реву как маленький ребёнок, которым я всегда была внутри, такой доверчивый и обидчивый ребёнок, с израненным сердцем и вечной голубой мечтой о лучшем будущем. Я думала, что изменилась за этот год после расставания, что стала сильнее, но нет: во мне всё по-прежнему. Чешуя, которую я отрастила, начала спадать. Снова уязвима и снова открыта. Голый нерв.

Прижимаюсь спиной к стене, закрыв рот руками, душа в себе всхлипывания, я про себя мечтаю оказаться где угодно, но только не здесь. Лучше бы осталась с этим Хейзлом, никуда не пошла. Ну зачем, зачем, зачем?

Поднимаю глаза к потолку, втягиваю смешанный с ароматом цитрусового освежителя воздух уборной, прохладный, немного затхлый. На это Рождество я попрошу у Санты амнезию – она вылечит меня.

Боже, какая же я сентиментальная! Тушь сползла с ресниц, подводка оставила после себя разводы в виде полос на моих пальцах, когда я вытирала слёзы. Отрываю бумажное полотенце, смачиваю его водой и принимаюсь убирать следы своего падения. В это время раздаётся тихий стук в дверь.

– У тебя всё хорошо? – сквозь деревянную панель вопрошает его голос. Я не настолько долго здесь нахожусь, чтобы идти за мной, потому что́ это он?

– Мне немного не здоровится, – вру я в ответ, хотя мои слова не лишены правды. Мне на самом деле не здоровится уже около года после разрыва с ним.

Он на пару секунд смолкает. Думает, как поступить… потому что эта фраза была своего рода нашим «кодом», значение которого понимали только мы. И я лишь произнеся её вспомнила об этом.

А фраза эта означала только одно.

Моя рука потянулась к двери, отделявшей туалет от основного крыла уборной. Я повернула щеколду замка, медленно открыла дверь – он стоял в подёрнутом рассеянным светом уголке, своего рода холле посередине правого и левого крыла туалета, мужской и женской его части, его взгляд был обеспокоенным и сосредоточенным, словно искал причину моего «не здоровится», хотя в глубине души я знала, что ему глубоко всё равно на это, ведь он – социопат.

– Что случилось? – спрашивает он, стоя в дверном проёме. Отвожу глаза в сторону, красные от недавних слёз.

Что мне сказать ему? Я уже прокололась с этой фразой, и нет смысла играть, строить из себя что-то.

«Беги, уходи отсюда, уходи от него сейчас же!».

Но я не слушала свои мысли, этот голос в моей голове. Никогда не слушала. Отчего и оказалась здесь, с ним.

– Позволь мне помочь тебе, – эти слова были последним, что я услышала, прежде чем мои барьеры пали. Я не шелохнулась ни на сантиметр, когда он шире открыл дверь, обвил меня своими руками, тем самым подвинув и затем бесшумно закрыв дверь туалета. Я оказалась в знакомом одеяле из его рук, запаха и тепла. Я так скучала.

Мне ничего больше сейчас не нужно. И не нужно было, наверное, никогда, ну последний год точно, ничего кроме вот этого. Сьерра как-то сказала, что «любить того, кто разбил тебе сердце, кто уничтожил тебя, это то же самое, что любить водителя сбившего тебя такси», но я мало придавала значения подобным словам. И сейчас, обнимаясь со своим «убийцей», не думала тоже, хотя и пришли они мне на ум. Я просто велела себе не думать. Пусть всё сгорит. Пусть я сгорю.

Был ли у меня выбор? Конечно. Но я сама хотела этого. Хотела вновь вернуться назад, в своё прошлое, а он и был им, смотрел на меня из полутени, раздевая глазами. Мы так давно знали друг друга, что даже одежда не спасала от смотрящего насквозь взгляда, который обжигал, оставляя раны где-то глубоко внутри. Мы знали тела друг друга так подробно и так трепетно. И я сгорала от желания прикоснуться к нему и ощутить его прикосновение ко мне.

«Только не плачь, только не плачь!» – звучали как мантра слова в моей голове. Но проще сказать, чем сделать. Эти ленточки слёз смысли последние остатки туши с век. Не знаю, заметил ли он это: я старательно не смотрела на него. Он прижал меня к себе сзади, моя спина распласталась по его рельефному торсу, прилипла как сыр к сковороде, горела и плавилась. Казалось, я ощущала этот жар самими рёбрами, самим сердцем.

Я ненавидела себя в этот момент, но и не старалась из него вырваться. Мне было «хорошо», что намного важней последующих раскаяний, которые обязательно наступят. Ну и пусть. Это станет моим адом, наказанием, потому что я могу простить всех, но не себя. Себя простить я никогда не смогу. Чувство вины невидимой петлёй будет вечно обвиваться вокруг моего горла. Потому что я виновата. Всё это происходит из-за моего ошибочного выбора.

Он до боли сжал мою грудную клетку – останутся гематомы. Как дополнение к тем, что на руках. Мужчины причиняют мне боль в прямом смысле слова. Я выплюнула из груди остатки воздуха и отрывисто простонала. Вскоре он закончил – кабинка женского туалета, где пахло цитрусовым освежителем воздуха, вновь стала пустой и холодной.

– Я завтра утром улетаю в Осло, – сказал он, застегнув пояс джинсов, руки взметнулись к рукавам рубашки молочного цвета без галстука. – На два года.

– О, – только и вырвалось у меня. Я хотела продолжить, но слова крутились где-то в голове, не шли на язык, нельзя было подобрать подходящие в вихре из них всех.

– Но я рад, что повидался с тобой сегодня, – он коснулся рукой моей щеки и поцеловал меня в ямочку между ключицами и шеей. – Прости меня, если сможешь, за всё, что я тебе сделал.

– Конечно, – натянуто любезно, но сухо ответила я на лживое и неискреннее извинение. Это было последней каплей. Хватит.

Мы не стали долго сидеть в кафе – он расплатился за нас обоих, обнял и поцеловал меня в макушку на прощание, ушёл, оставив после себя лишь шлейф одеколона, засос на левой стороне шеи и воспоминания о разбитом сердце. Я заказала себе три порции текилы, управилась с ними за пару минут и вышла на улицу.

Холод? Не знаю, мне было всё равно. Боль? А может ли быть хуже? Одиночество? П–ф, я уже привыкла. Разочарование? А как же иначе?

У края тротуара было припарковано такси – водитель посмотрел на меня, в пальто нараспашку, в короткой юбке и с поникшим взором, посоветовал идти домой и «не насиловать себя больше», как сейчас помню эту фразу. Я поблагодарила его и пошла прочь, растворяясь в толпе.

Я и без него знала, куда направиться.

Часть 3. Загадка

Глава 7

У меня остался странный осадок после её ухода, названия которому я не могу подобрать. Часть меня чувствовала разочарование, другая была оскорблена. Не то чтоб холодность в ответ на мои действия сильно задела меня… Да нет, конечно задела. Кому приятно получать отказы?

«Не обольщайся, Хейзл. Ты не в моём вкусе». А как будто она в моём. И зачем я вообще задумал всю эту историю? Не нужен мне этот чёртов проект, и она тоже не нужна!

Я подошёл к окну и взглянул на сумрачное небо – чёрная мгла висела над городом, и даже свет сотен небоскрёбов, витрин, баннеров не мог разогнать её. Внутри меня было что-то подобное сейчас. Не просто же так поэты воспевают в своих стихах «живость» природы, проводя параллель с человеческой душой.

Наверное, зря я прибегнул к физическому воздействию. Но мне показалось, что ей понравится, потому что своими глазами она выдаёт себя, свою отнюдь не ангельскую душу, она далеко не та простушка, какой хочет казаться. Я видел, как дрогнул уголок её губ, когда я схватил эти прохладные запястья. Теперь мне точно хочется продолжить узнавать о ней больше. Серая мышь вовсе не мышь. Ну, не серая она точно. Маскировка это.

Отхожу от окна и иду на кухню. Хочется пропустить бокал вина или банку пива. В последние дни я нетипично много поддаюсь размышлениям. И всё из-за неё. Когда в последний раз я так часто размышлял о девушке? Лет в тринадцать, когда впервые влюбился в старшеклассницу, Мэри Луис. Помню, часами о ней в моей голове фантазии какие-то строились и рушились, снова и снова. Но мне уже не тринадцать лет, а скоро все двадцать четыре будет, так что, получается, я… да нет, бред! Не мог я в неё влюбиться! Как я мог влюбиться в эту самодурку Холзи Ариес?..

С ласкающим уши шипением открываю банку пива – с каждым глотком разум начинает умирать. Совсем скоро эта иррациональная мысль покинет мою голову. Ха, влюбился. Да я не способен на любовь! Не уверен, что она в этой Вселенной в принципе существует – это всё красивая сказка, в которую нас учат верить с малых лет. Потому что так легче. Человек по своей природе так устроен, что ему всегда надо во что-то верить, во что-то хорошее. Сила самовнушения – великий двигатель сознания.

Падаю на диван, вытягиваю ноги. В этот вечер мне ничего не нужно, кроме подобного комфорта. Не думаю, что и в сочельник что-то поменяю: может пойду, а может и не пойду на вечеринку, с родителями я давно не общался, – да и не до меня им в этой Австралии – а компании мне и своей хватит. Если ты не можешь весело проводить время с самим собой, то у тебя точно психологические проблемы, которые многие попросту топят в компанейских обстановках. Слабаки. Рано или поздно мы принимаем своих демонов.

Звонок в домофон. Я же говорил Трою, что не собираюсь никуда идти сегодня. До Рождества ещё больше суток, а он уже начал отмечать:

– Я ложусь спать, отвали, Трой…

Из микрофона раздаётся шипение, словно помехи – он что, накидался и решил у меня переночевать? Если я живу в собственной квартире, то это не значит, что можно устраивать из неё кемпинг…

– А я не хочу спать.

Голос, женский. Пьяный. Знакомый. Неужели это…

– Ты впустишь меня или нет?..

Впустить-то я её впущу, но сама она вряд ли дойдёт. Даже до лифта.

Чувствуя себя истинным джентльменом, выхожу из квартиры и вызываю лифт для перестраховки. Через тридцать секунд двери передо мной открываются, внутри пусто. Я так и думал.

Вот ведь хитрая, запомнила мой адрес, даже квартиру. Как будто знала, что вернётся. И как Элиот пропустил её в таком виде? Может быть она с ресепшена звонила? Элиот ещё молод, ненамного лет старше меня, так что тут можно понять ситуацию, но вот напорись она на мистера Барри… Нет, лучше не думать об этом.

Внизу тихо, свет несколько приглушён, в фойе ни души. За одним исключением. Нахожу её в углу у входной двери – она сидит на мраморном полу, подогнув под себя ноги, в одной руке неуклюже держит стакан с водой, – тот вот–вот выскользнет – другой растирает себе переносицу, словно от усталости. Подхожу к ней вплотную, останавливаюсь, взирая на неё с высоты своего роста. Её глаза закрыты, возможно, она даже не слышала, как я подошёл. Молчу, желая понаблюдать за ней в таком состоянии.

На волосах капли от растаявшего снега, пальто из овчины распахнуто, кроваво-красный шарф вот–вот спадёт с плеча, свитер с вырезом на голое тело, на ключице блеснула серебряная подвеска. Она убирает руку от лица, и я вижу смазанный макияж. Из-за снега. Из-за слёз. Нижняя губа едва заметно подрагивает. Сажусь на корточки и смотрю в её лицо. Ариес тяжело вздыхает и расслабляет руку со стаканом – тот скользит вниз, но я успеваю поймать его.

– Что… – наверное, её удивило, что звука бьющегося стекла и воды на её брюках не оказалось. Открыв глаза, она встретилась с моим не-в-её-вкусе лицом – выражение сразу же переменилось. – Чего так долго? Я уже уснуть успела.

В голосе столько капризности и обиды, как у маленького ребёнка. Сейчас она не кажется сильно пьяной, как мне показалось поначалу. Ставлю стакан на пол подальше от себя и протягиваю ей руку. Пару секунд на её лице отражается борьба, в итоге приводящая к неуклюжим телодвижениям, нацеленным на подъём вверх. Пару раз она яростно оттолкнула мои руки, когда я пытался поддержать ослабленное тело.

– Не надо со мной возиться, я не умираю ещё, – прерывисто и с расстановкой произнесла она, выпрямившись и направившись в сторону лифта как можно более похоже на прямоходящего человека. – Я… это всё тот… ночной клуб… куда я… после… ох.

– Ключевое слово «ещё», – произнёс я себе под нос, следуя рядом, готовый вовремя словить эту перебравшую девицу, которая задумала «украсить» мой вечер своей скромной персоной. Как будто и без неё мне нечем заняться. Стоило подумать, и вот, получите и распишитесь – явилась.

– Я же… – она резко останавливается перед лифтом, сбоку наблюдаю за её медленно открывающимися и закрывающимися пару раз глазами. Через секунду её тело обмякает, ноги подкашиваются, едва ли вовремя успеваю схватить за плечи и удержать.

– Что же за повод у тебя был так напиться? – отчасти риторически спрашиваю я, прекрасно понимая, что она не ответит в подобном состоянии, просто-напросто не услышав самого вопроса. Приобнимаю за талию расслабленное тело. Она не реагирует. Ещё бы. – Ты слышишь меня? Холзи?

Глухо. Вырубилась. Ни единого нечленораздельного звука или мычания. Как будто и правда отключили. Дышит ли? Наклоняю голову на бок, откинув в сторону волосы – пульс слабый, но есть. Засос на шее. Ну и что мне с ней делать? Чёрт!

Оборачиваюсь в угол, где она сидела, на предмет оставленных вещей. Вроде ничего нет. Нажимаю кнопку вызова лифта. Разворачиваю «тело» и поднимаю его на руки, но её руки слабы и не держатся за мою шею – перекидываю её на спину и заношу в лифт. Обычно в подобном положении девушек я несу к себе в квартиру для другого дела, но во всём в этом жизни есть исключения. Холзи Ариес – сплошное чёртово исключение.

В квартире укладываю её на диван, но понимаю, что, будь я в подобном состоянии, это не совсем удобно, плюс она свалиться с него может и прямо на журнальный столик рухнет или ударится об него, сломает ещё – вот уж нет. Отношу на собственную кровать и укладываю на спину. Она даже не шевельнулась. Без сознания. Что ж, так даже лучше – не вспомнит, что я уложил её и раздел, а то ещё после будет обвинять в домогательстве. Хотя… всё равно будет возмущаться с утра, когда увидит себя без верхней одежды. Так что чего терять-то?

Расстёгиваю ботинки, стаскиваю их с ног, следом освобождаю от пальто – из кармана выпадает мобильник и кредитка. Снимать с неё юбку и свитер или пускай так спит?

– М-м, ты хочешь добить меня, да?..

– Чего? – мои руки замирают у пояса юбки. Смотрю на неё сверху – она открыла мутные глаза и смотрит в ответ. Даже со смазанным макияжем, красные от слёз и алкоголя чёрные угли заглядывают мне в самую душу. Ну или в мозг, дабы понять ход моих действий. Ведь не просто же так я стаскиваю с неё одежду – в этом обязательно есть «что-то».

Холзи пару раз моргает и отворачивает голову влево, в середину кровати, утыкается лицом в подушку – я слышу тихий всхлип, к которому добавляется судорога, затрагивающая плечи, позвоночник, которые сокращаются:

– Почему я это чувствую, Айзек? – сдавленно, в подушку, тихо тянет она сквозь нечастые всхлипывания. – Снова и снова. Это больно.

Стою рядом с кроватью, молчу. Такое у меня впервые. Подхожу к окну и смотрю на погружённый в огни и вечно неспящий город Нью-Йорк. Выключаю свет совсем, чтоб было более комфортно. В темноте разговоры всегда идут как-то сами собой, естественно и просто. Да, я всё равно вижу её, а она видит меня, но атмосфера другая.

– Я ненавижу себя. И его. Ненавижу, – голос стал более ясный, нахлынувшие эмоции разогнали алкоголь в крови, как будто это возможно. Холзи тяжело втягивает в себя воздух, болезненно, отрывисто то ли всхлипывает, то ли усмехается, едко. – И так каждый раз.

– Ну и кто в этом виноват? Только ты выбираешь. Никто больше.

Теперь я ясно слышу горькую усмешку:

– Решил поучить меня жизни? А то я не знаю! Холодный, самовлюблённый и садистичный ты…

Я так быстро оказываюсь с ней рядом, что она едва ли успевает досказать предложение. Я не касаюсь её, даже не дышу в её сторону, всего лишь сижу рядом, а она подтянулась к спинке кровати, несколько напряглась и опасливо смотрит в ответ. Неужели это тень страха в чёрных провалах вместо глаз?..

– А чего ты хотела? Я не собираюсь извиняться за то, какой я есть, – с ледяной рассудительностью реагирую на сказанное, гляжу в сухое выражение лица. – И ты не должна.

Её брови вздрагивают, углы губ изгибаются, но она прикусывает язык, ничего не говорит, пусть и хочет.

– Я могу быть хорошим, если сочту это уместным. Я могу сделать так, что мы станем близкими друзьями, могу помочь тебе забыть… но не стану делать этого, потому что в этом нет необходимости. Зачем зажигать спичку в темноте, если ты не желаешь из неё выбраться? Зачем тебе причинять себе страдания, когда ты можешь просто не выбирать их? Просто перестань. И всё.

Произнося эти отчасти философские и в то же время не лишённые смысла фразы, я всё время не отводил глаз от неё, на чём подловил себя только в конце. Казалось, она и я даже не моргнули ни разу. Между нами было расстояние вытянутой руки, но по ощущениям была целая пропасть, каждый из нас на своей стороне, и я пытался достучаться, а она лишь молча слушала. Но успешно ли?

Тут Холзи привстала на колени и положила руки мне на плечи – я не шелохнулся. Так лев замирает перед тем, как кинуться на газель.

– Добей меня, сейчас, – шепчет она, склонив голову к моему правому уху, дыхание щекочет кожу: – Хуже уже не будет.

Некогда прохладные пальцы в данное время тёплые, даже горячие вследствие действия алкоголя. Поднимаю руку и скольжу ладонью по ткани свитера на её спине, останавливаюсь на затылке. Она удерживает взгляд на моём лице, а я точно так же, как и она днём, приближаюсь лицом в ответ и с сардонической ухмылкой возвращаю сказанное:

– Самонадеянная.

Она цокает языком и отводит глаза, отталкивает меня от себя и падает вниз на кровать. Ну, теперь она хотя бы перестала плакать из-за какого-то парня. Мне удалось отвлечь её. Я даже слышал, но не отреагировал на фразу то ли «козёл», то ли «идиот». Может, она и не вспомнит ничего из этого.

– Лучше проспись, пьянчужка.

Свитер падает к моим ногам вместе с юбкой. Я не поворачиваюсь, лишь давлюсь улыбкой. Всё-таки разделась, недотрога.

– Айзек, – останавливает она меня, зовёт по имени. Это что, так спиртное действует? Фамилию мою не произносит. Ну точно пьяная.

– Что, Ариес?

– Дай мне футболку. Или рубашку.

– С чего это ты указываешь мне? Это ты у меня в гостях в моей постели, – забавляясь, отвечаю я. – Боишься спать в одном белье, да?

Но её ответ позабавил меня ещё больше:

– Я сплю голой. Тащи мне футболку или снимай с себя, если не хочешь, чтобы я пошла на её поиски сама.

В одной фразе она раскрыла свои карты, показала свою «власть», подразнила меня и дала понять, что ничего, тем не менее, мне не достанется. Девушки.

– Да ты в простыню завернись, и дело с концом, – шучу я и резко оборачиваюсь. Хоть и пьяная, пусть и не так сильно, как полчаса назад, она быстро среагировала и подтянула до самой шеи мои прекрасные чёрные шёлковые простыни. – Хотя нет, мне же рядом спать, так что да, ладно.

Подхожу к шкафу и вытаскиваю чистую футболку, кидаю её на кровать.

– Что-то мне нехорошо, – произносит она, садясь на кровати после того, как «оделась». Укоризненно поднимаю на неё взгляд:

– Ванная слева по коридору.

Через несколько минут она возвращается, неуверенными движениями, на всё ещё слабых ногах, приближается к кровати и ложится на правой половине, а я наблюдаю за всем этим представлением со своей левой. Холзи вздыхает и смотрит на меня искоса. Молчание.

– Хватит на меня пялиться, – спустя пару секунд замечаю я. – Или спи, или поезжай домой, или…

– Почему ты такой, когда никто не видит?

Сказанное вынуждает повернуть к ней голову – она уже не смотрела в мою сторону, повернулась на бок, я мог лишь видеть затылок с короткими волосами, свою белую футболку на её спине. К чему она сказала это? Заразилась философией от меня? В смысле «такой»? Какой? Ничего не знает обо мне и утверждает ещё что-то. Самонадеянная.

Некоторое время лежу, размышляю о всякой нелепице, наконец встаю. Времени уже за полночь. Спать, что ли, идти? Проверив замок двери, убираю недопитое пиво, гашу везде свет, иду в ванную. За окном начался пушистый снег, густой пеленой скрывающий всё в зоне ближайшей видимости. Огни города выглядят в нём как брошенная в муку гирлянда. Беру второе одеяло из гардероба и тихо ложусь на своей половине в домашней одежде, не раздеваясь из уважения к этой мисс я-не-та-кем-ты-меня-считаешь. Она моя гостья, пусть и незваная, но всё же гостья, а с ними меня учили обходиться уважительно.

Набросив на себя одеяло, вытягиваюсь на постели и закрываю глаза. Всё же мне как-то странно оттого, что она лежит всего в каких-то десяти сантиметрах от меня, дышит, спит. Смешанные чувства у меня по этому поводу.

Не знаю, как скоро я уснул. Глубокой ночью на мгновение очнулся и почувствовал, что она лежит совсем рядом, ко мне лицом и стискивает мою руку. Я не смог удержаться и поправил прядь волос на её лице, таком расслабленном, без этих чёрных углей, которые всегда так оценивающе смотрят на меня.

Она тоже «другая», когда никто не смотрит.