Mal Peet
The Murdstone Trilogy
David Fickling Books, Oxford
Перевод с английского Марии Виноградовой
.
Original title: The Murdstone Trilogy
Text © Mal Peet, 2014
© Мария Виноградова, перевод на русский язык, 2021
© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2022
Опубликовано по договоренности с David Fickling Books и The Van Lear Agency LLC
Солнце садится, оставляя в дартсмурском небе неряшливые лохмотья малиновых облаков. Где-то в папоротниках фыркают и отдуваются невидимые жилистые пони. Последний звонок: горластые грачи спешат на ночлег, дрозд перед сном нарывается на еще одну потасовку за территорию. Мышонок полевой семенит домой, но вот он встопорщился в страхе перед совой. Самое начало весны. Ягнята блеют, призывая мать. Под землей готовятся к ночным похождениям созревшие для гона пахучие барсуки. Уши у лиса пламенеют, он прочищает горлышко.
Тьма охватывает землю, а потом и небо. Единственный источник света теперь – малый квадрат. Свет исходит из окна уединенного коттеджа. А точнее, от настольной лампы на струбцине производства «Хабитат», согнутой над маленьким складным столиком внутри под окном. Лампа делит на две части столик с заляпанной высохшим томатным соусом тарелкой, связкой ключей и просроченным лондонским телефонным справочником.
Вся эта утварь, как и коттедж, принадлежит Филипу Мёрдстоуну. Последний, так и не сняв пальто, сидит, уставившись на иллюзорный жар электрокамина с функцией имитации живого пламени. Он держит пинтовый стакан с мутноватым крепким сидром, налитым из стоящей у кресла двухгалонной пластиковой канистры, – и время от времени прикладывается к нему, словно спохватываясь. Поддельные угли, питающие поддельное пламя, покоятся на решетке просторного камина, сложенного из неровных гранитных плит.
На каминной полке тускло поблескивают несколько памятных призов. Один – кусок стекла, а вернее прозрачного пластика; погребенная внутри торжественная надпись читается только под наклоном. Второй – довольно безвкусная статуэтка, изображающая ребенка, который сидит, скрестив ноги и впившись глазами в книгу. Есть и три иных, и со всех пяти давно пора смахнуть пыль.
Вот уже изрядное время – начав задолго до заката – Филип Мёрдстоун твердит и твердит одну и ту же горькую фразу, словно мантру, несущую утешение.
Она такова: «Я в жопе».
Она его не утешает.
В обычной жизни, как и в своих романах, Филип склонен оставлять самые существенные вопросы без ответа. Сейчас же, в припадке самобичевания, смотрит им прямо в лицо. Даже не вопросам – вопросу. Суровое самодознание, которому он себя подверг, вылилось в одно-единственное недоумение: на кой он продал свою душу?
Ответ: потому что он на мели. Без гроша. Нищ. Он – человек нищий. Знаменитый – ну ладно, известный, – но голь перекатная. Эта неприглядная истина нередко посещает его под знаменами темной ночи. Он гонит ее прочь, включая прикроватное радио и растворяясь в программах «Всемирной службы Би-би-си» о выращивании пиявок в Камбодже или новейших танцевальных модах Саудовской Аравии, – но помогает не всегда.
Безденежье не всегда ужасало его; в конце концов, на то и почтенная традиция литераторов – жить в нищете. Особенно русских литераторов. Умирать в нищете, однако, уже не так привлекательно. Умирать от нищеты – не привлекательно вовсе.
Филип знает, почему продажи его книг резко пошли под откос. И качество тут ни при чем. Каждую субботу он покупает «Гардиан» – в магазинчике на углу Брайен протягивает ему над стойкой очередной выпуск: в полиэтиленовой упаковке, точно порнографическую версию свитков Мертвого моря. Подписан Филип и на журнал «Автор». Так что он в курсе происходящего. О да. Писатели больше уж не затворяются от мира, создавая глубокомысленную изысканную прозу. Нет. Они вынуждены проводить львиную часть времени, торгуя собой в треклятом интернете. Занимаясь блогингом, твитами и апдейтами своих чертовых фейсбучных страничек и разнесчастных нарциссических веб-сайтов.
Минерва уже несколько раз поминала его досадный провал по этой части.
– Минерва, но это же к настоящей работе не имеет ни малейшего отношения. Уж вы-то должны понимать.
– Да все я понимаю, Филип. Я, знаете ли, не совсем дура, хотя и ваш агент. Зато к деньгам это все имеет отношение самое прямое. Прошли те дни, когда можно было просто-напросто написать чертовски хорошую книжку и подождать, пока за ней выстроятся очереди. Читателей, дорогой мой, надо френдить. Они хотят быть подписчиками. Хотят быть френдами. Нельзя отсиживаться в упоительном уединении. Да и не так уж оно упоительно, ваше уединение, верно?
Но он отказывался хоть что-то менять. Не из луддизма, ни в коем разе. Ничего подобного. Он и сам периодически садился на ежемесячный автобус в Тависток с написанным от руки перечнем Всего, Что Надо Выяснить, и проводил добрый час, а то и больше, в библиотеке за компьютером. Считал себя виртуозом гуглопоиска. Вот это работа. От этого польза есть. Но все остальное, весь этот пустопорожний сетевой треп… Нет. Нет. Нет!
Он мнил себя благородным – ну ладно, упрямым – сопротивленцем. Вплоть до сего дня. Сегодня – что за день неприглядных истин! – он вынужден был признать, что обманывал сам себя. Водил себя за нос. Абсолютнейше неопровержимый, чтоб его, факт состоял в том, что он позволил себе отстать от жизни. Совсем как какой-нибудь допотопный ремесленник – например, часовщик, – который поднимает взгляд над верстаком и вдруг обнаруживает, что мир перешел в цифровой формат, а его дни сочтены. Или верный и опытный сотрудник, который в один прекрасный день, придя на работу, узнает, что его заменили обрывком компьютерной программы, разработанной каким-то малолеткой из Бангалора.
Он, Филип Мёрдстоун, сделался – само это слово несло в себе убийственный раскат – анахронизмом.
Он судорожно проглатывает сидр, потому что даже это еще не самое худшее.
О нет.
Потому что, раздуваясь и нависая над горизонтом его личной маленькой трагедии, грядет Высший катаклизм. Восхождение темных блескучих калифорнийских Владык киберпространства. Эти современные чингисханы сметают цивилизации, сжигают библиотеки, сажают редакторов стройными рядами на колья, стирают с лица земли хрустальные башни и сложенные из нежно-медового камня старинные университеты в ненасытном алчном стремлении поработить язык, превратить авторов в трутней, обслуживающих пульсирующий амазонский улей, а детей – в пассивных потребителей, тычущих пальчиком в экраны и бесконечно скачивающих бесплатную лабуду. И вскоре, преуспев в своем филистимлянском завоевании, Владыки в псевдодемократичных джинсах и футболках встанут, подбоченившись и обозревая разоренную пустошь, во главе несметных фаланг слюнявых адвокатов по защите интеллектуальной собственности, посмотрят глумливо на последних кое-как копошащихся еще литераторов и скажут: «Что, старорежимные, чернилозависимые неандертальцы, проблема у вас? И какая же? Кто вякнул „копирайт“? Вытащить чертового ностальгирующего торчка перед строем и переломать ему пальцы».
Как Минерва и прощебетала ему в напоминание.
– Когда миром правит Яблоко, все пойдет на хрен. Так что, если ты писатель, единственный разумный путь – заработать тонну денег, пока не началось. А вам, миленький, прошу прощения, поздновато уже тормозить на старте.
Но все еще хуже. Он в нее влюблен. Безнадежно – и это mot столь же juste, сколь и tris te[1] – влюблен в Минерву Кинч. И, хотя слащавое клише вызывает в нем разлитие желчи, это любовь с первого взгляда. С его стороны.
Первая их встреча произошла в фойе отеля «Мариотт». Он только что отхватил премию Блайтон и Косту за «Последнего у финиша», а она вошла и отхватила его. Он понятия не имел, как должен выглядеть литературный агент. Скорее всего, что-то серьезное и в очках. От средних лет и выше. И тут вплывает это умопомрачительное видение, вслед которому все сворачивают головы, и восклицает: «Филип Мёрдстоун! У меня такое чувство, будто мы знакомы сто лет! Давайте выпьем по бокальчику шипучки и поболтаем о славе».
Он чуть не лишился чувств, точно неопытная героиня бульварного любовного романа. И с тех самых пор безбожно эротизировал каждый их короткий и безличный поцелуй.
Эротизирует и сейчас, топя стенание в сидре. Как у большинства одиноких мужчин, у него широкий репертуар стенаний.
Он лишь раз пробовал пригласить ее на свидание. Набирался отваги целый месяц. Она отказала, хотя и мягко, дав понять, что виной всему ее несгибаемый принцип: профессиональные отношения с личными перекрываться не должны. Она, собственно, употребила термин «взаимно вредить друг другу».
Кроме того, он ее боится. Сперва ему это не мешало. В конце-то концов страх и влечение обитают в человеческом сердце в одних и тех же покоях. Но со временем страх отвоевал себе в этом тесном помещеньице большую часть и жилплощади, и обстановки. Мёрдстоун боялся Минерву не только потому, что она (признавал он с горечью) куда опытнее его в постельных делах. Нет, скорее потому, что она уверенно вращалась в мире, который он презирал, но от которого зависел. Она разбиралась в издательском бизнесе, а он только и умел, что писать книги.
До сих пор, пока он не соизволял обо всем этом задумываться, издательский бизнес представлялся ему безбрежной рекой, питаемой (и загрязняемой) непредсказуемыми и не отмеченными на картах притоками. Он знать не знал, как функционирует этот поток. Где там коряги, где мели, где судоходные каналы. А вот Минерва знала. Видит бог, знала еще как! Роскошная, уверенная и недоступная, она стояла у руля парохода «Подростковая литература», бестрепетно ведя его по коварным течениям между хищных аллигаторов, пока он, увенчанный лаврами Филип Мёрдстоун, судорожно цеплялся за перила.
Частично проблема, конечно, состояла и в том, что это он всегда приходил к ней. Кроме одной отмененной встречи. Она посылала за ним – и он спешил на зов. Пылко и безнадежно, вот как сегодня. Отправлялся в эту чертову нору, мешанину, выгребную яму – Лондон.
– Столик на двоих, – впорхнув, сказала она. – На имя Кинч. Спасибо.
Филип заказал «мексиканское ассорти» и получил огромную квадратную тарелку, на которую, судя по всему, стошнило кошку – аккуратными кучками вокруг сложенного блина. Кучки были соединены тонкой полоской жиденького красного повидла. Среди съеденного кошкой торчало что-то зеленое.
Минерва молочно-белым ногтем сковырнула с зубов зернышко граната и раздавила его на скатерти. Крохотный ошметок красной плоти напоминал последствия вскрытия мелкого зверька.
– По-моему, миленький, вся проблема в том, что вы потеряли аппетит.
– Ничего подобного, – с жаром возразил он. – Очень вкусно, правда. В Девоне тебе такого не подадут.
Минерва приподняла руку.
– Филип, я не про еду. Я про вашу работу. Ну ладно, не просто работу, а тематику.
– А-а, – сказал Филип и подлил в бокал молдавского пино гриджио, изображая задумчивость. – А что именно?
Она по-учительски вздохнула.
– Мне самой нелегко, окей? Но давайте коснемся основ. Филип, почему вы пишете романы для детей, простите, юношества?
– Боже, ну и вопрос. Ну то есть… Вы же мой агент.
– Да, за грехи мои. Итак. Вы пишете для детей, потому что наделены уникальным пониманием травмы детства. Никто, то есть вообще никто и никогда не писал о сложнообучаемом ребенке столь проникновенно и поэтически, как вы в «Первом у финиша». Чудесная, чудесная книга. Совершенно заслуживает все полученные награды. Открыла новые рубежи. Заставила синдром Аспергера выглядеть круто.
– Последнем, – сказал Филип.
– Что-что?
– «Последнем у финиша». Вы сказали «Первом».
– Прошу прощения. Как бы там ни было, вы сделали всю эту область, ну, понимаете, неадекватных мальчиков, вашей вотчиной. Возможно, именно поэтому-то теперь никто больше такого не пишет. Своими пятью прелестными проникновенными романами вы сказали все, что тут можно было сказать.
– Ну, черт, даже не знаю. В смысле, в новой книге, по-моему, я вышел в совершенно новое, гм, измерение…
– Вы это о футболе?
– Ну, не просто о футболе…
– Футбол – это круто, – сказала Минерва. – Сразу плюс к продажам.
– Да, но книга, разумеется, на самом деле не совсем про футбол.
– Именно, и это Проблема номер один, окей? Миленький, вы когда-нибудь играли в футбол?
– Ну, нет, не то чтобы, но…
– Так я и думала. Но, собирались сказать вы, это неважно, потому что «Удаление» на самом деле не про футбол. Оно про ранимого приемного мальчика смешанных кровей и с проблемами в обучении, который хорошо играет в футбол и уверен, что настоящий его отец – футболист из Премьер-лиги. Поэтому он старается связаться с ним, оказывается отвергнут, а потом осознает, что ему не нужна отцовская ролевая модель, поскольку у него хватает своих внутренних сил. В общих чертах.
– Ну, да, и…
– И я не могу это продать, – сказала Минерва.
– Что вы имеете в виду?
– То, что я обошла этот город вдоль и поперек, на коленях. Я просила, умоляла, рыдала – и никто не хочет публиковать еще одну книжку про ранимого слабоумного мальчика. Даже если там есть футбол.
– А. – Филип отпил вина.
Минерва разглядывала его. Он был все еще хорош собой, в этаком стиле чуть помятого сельского викария. В нем до сих пор проглядывал серьезный улыбающийся молодой человек с фотографии на обложках его книг. Волосы не тронуты сединой, а что он до своих лет так и не научился прилично стричься, так оно даже трогательно. Кожа, правда, начала терять тонус – лицо напоминало по текстуре слегка залежавшееся в корзинке яблоко. Минерва на краткий миг более или менее профессионально задумалась, занимался ли он в последнее время сексом. Ну, скажем, с тех пор как премьер-министром был Тони Блэр. Она промокнула помаду бумажной салфеткой, вздохнула и взяла быка за рога.
– И, миленький, я только что видела показатели продаж «Цыпленка Уолдо».
Он отважно посмотрел на нее.
– Триста тринадцать, – сказала она.
– Боже. Нет. Но – Минерва, рецензии были великолепными.
– Одна великолепная рецензия. В «Мерри-гоу-раунд». От Тоби Червила. Который предо мной в долгу. И о котором я кое-что знаю. Честно говоря, была пара так себе отзывов в блогах, но их вы, конечно, не видели.
У Филипа было потрясенное, неверящее лицо человека, обнаружившего у себя в гостиной дохлую корову.
После нескольких неудачных попыток сказать что-нибудь гневное или высокомерное он выпалил:
– И что нам теперь делать?
Минерва чуть подалась вперед и нежно накрыла рукой его запястье.
– Двигаться дальше. Всех удивить. Снова отрастить аппетит.
Убрав руку, она махнула официанту, который подпирал стойку и глазел на Минерву. Тот подошел к столику с таким видом, точно это был лишь один из нескольких доступных ему увлекательнейших вариантов времяпрепровождения.
– Что-нить еще? – спросил он.
– Фэнтези? – Филип повторил это слово шепотом, словно непристойное ругательство, которое могли услышать из-за соседних столиков.
– Или, чтоб уж совсем точно, – сказала Минерва, – Высокое Фэнтези. С двух больших букв.
– И что оно собой представляет, если простыми словами?
– Толкин на максималках, – сказала Минерва. – Некроманты. Темные силы. Героические походы. Как правило, за утерянными Мифическими Артефактами. Гоблины, Цверги, Эльфы, тоже сплошь и рядом с больших букв. Гномы. Бороды. Сдвиг времени и пространства. Книги с глубоким философским подтекстом, который никто не понимает. Ну знаете.
– Боже праведный. Минерва, вы же не всерьез? Вы же знаете, я не могу писать этот бред! Я ненавижу Толкина. Не шучу. Гнусная претенциозная эскапистская чушь. Полно, вы сами знаете, это не мой жанр.
– Филип, миленький. Вы совершенно не в том положении, чтобы выкаблучиваться насчет жанра. Ваш жанр, который вы более или менее изобрели – окей? – жанр Ранимого Придурковатого Мальчика, хоть и мил сам по себе, не продается. Фэнтези же, с другой стороны, разлетается с полок. Ведрами, вагонами, и еще в электронке. И знаете почему? Потому что дети хотят читать именно это. Особенно ранимые придурковатые мальчики.
Филип не без успеха изображал собой британского военнопленного, гордо игнорирующего тяжелую рану.
– А вы, Минерва, можете быть жестокой. Вы знали? К слову, пудинг омерзителен.
– А я вам говорила не заказывать. А теперь слушайте, окей? Я вам кое-что расскажу. Три месяца назад ко мне на стол легла рукопись. Огроменная тяжеленная кипа бумаги, машинопись. Я уже много лет такого не видела. Попыталась поднять – чуть спину не сорвала. Называлась она «Талисман Истины».
Филип застонал.
– Автор – баптистский проповедник и массажист на полставки из Хаддерсфилда. Сказал, написал это за три месяца, в припадке вдохновения. Я пролистала первые пару глав, а потом отдала почитать Ивлин.
– Ивлин?
– Ивлин Дент, моя ассистентка. Она такое любит. На следующий день она пришла поздно, с ввалившимися глазами, и сказала, полный отпад. Так что я препоясала чресла и предприняла новый заход. Ни структуры, ни развития характеров, одно только безумное нагромождение событий на головокружительной скорости. И, разумеется, смертельно религиозно. Белый Некромант оказывается плохо замаскированным Христом в остроконечной шляпе.
– Ну разумеется, – сказал Филип. – Это уж как водится…
Минерва подняла изящную руку, прерывая его.
– Три недели спустя – всего три, милый, окей? – я продала «Талисман Истины» ребятам из «Пегасус Букс» с авансом… ладно, скажем просто, не сильно меньше бонуса коррумпированного банкира. Плюс еще американские издатели по головам друг у друга лезут, только бы заполучить эту книгу, так что я собираюсь устроить аукцион. И на прошлой неделе я согласилась на полмиллиона за право выпуска компьютерной игры. Во вторник вылетаю в Эль-Эй закрывать сделку.
Филип медленно покачал головой.
– Мир сошел с ума, – произнес он, как будто находился совершенно один.
– Собака лает, караван идет, – сказала Минерва.
Он подозрительно прищурился на нее.
– Что это значит?
– Это значит, миленький, что вам предстоит решить, кто вы – лающая в ночи собака на привязи или часть каравана. Или, если предпочтете, передний фургон с оркестром. Знаете, что сказал мне Уэйн Димбли из «Пегасуса» напоследок, после того как мы пожали друг другу руку над «Талисманом», скрепляя сделку? Он сказал: «Минерва, душа моя, а там, откуда вы это взяли, еще такого нету?» Практически умолял. «Может, и есть», – говорю я ему.
Она откинулась на спинку стула и пронзила своего клиента взглядом огнедышащего дракона.
– Минерва, я же сказал. Я не могу писать эту хоббитскую пошлятину. Просто… не могу.
– Разумеется, можете, – резко возразила Минерва. – Филип, вы профессионал. Вам любая тема по плечу, если вы всерьез зададитесь целью.
Филип так стиснул руки, что костяшки пальцев у него побелели.
– Минерва, прошу вас. Послушайте. Я…
– Нет, миленький. Это вы послушайте меня еще одну минутку. Ваш общий доход за прошлый год – за все пять книг, окей? – составил двенадцать тысяч с мелочью. Моя доля от этого – жалкие тысяча восемьсот плюс НДС. И вам, может быть, по сердцу сидеть в своем барсучьем домишке, питаясь сушеными мышами и ягодами с придорожных кустов, но у меня запросы слегка побогаче. Тысяча восемьсот – это мне ланчи на неделю, да и то едва-едва. Если, конечно, не сюда вот есть ходить. Окружающие уже начинают недоумевать, с какой стати я за вас держусь. И, миленький, говоря начистоту, в минуты ясности я и сама задумываюсь.
– Вы же не всерьез! – вскричал Филип в ужасе. – Не надо так говорить. Ну то есть, боже праведный, я сейчас и в самом деле в легком упадке, но…
– Это не называется – в легком упадке, Филип. Это называется – в полной яме. В глубоком колодце. Можно сказать даже, на дне пропасти, в которой царит вечная ночь.
– Ну, по-моему…
– Филип, напишите мне фэнтези. Давайте сделаем кучу денег. А потом, если вам не понравится быть богатым, возвращайтесь к писанине про слабоумных мальчиков. Так по-честному, правда?
– Но, Минерва, Минерва, – взвыл он. – Я не знаю, как это делается!
Он схватил ее руку обеими руками.
– Да полно, Филип. Не квантовая физика, чай. Есть формула.
– В самом деле?
– Ну разумеется. Я вам покажу. Хотите сперва бренди?
– О боже, да.
Минерва говорила быстро, по ходу выписывая на обороте вытащенного из сумки обрывка бумаги ключевые слова и фразы. Ручка у нее была гелевая, фиолетовая. А обрывок бумаги оказался последней трагической страницей рукописи Филипа Мёрдстоуна «Удаление».
– Значит, так. Мир – правильный термин тут «Королевство» – в Высоком Фэнтези условно-средневековый. Ну, по крайности, до промышленной революции. Насколько мне представляется, что-то вроде Девона. Такое все примерно социалистическое, на идеалистический, селянский – так вообще говорят? – лад. Но это Королевство попало под власть Черного Властелина, который хочет все изменить. Он, скорее всего, изначально-то был приличным парнем, но слетел с катушек после того, как нюхнул власти, или был обижен и отвергнут, или еще что-нибудь. Ну, знаете. Словом, у Черного Властелина есть прислужники. Это слово употребить обязательно, окей? Главные прислужники – Темные Колдуны. Иные из них устраивают заговоры против Черного Властелина, но он гораздо умнее их, так что всегда узнает, что они затевают, и делает с ними всякие ужасные вещи. Под началом у Темных Колдунов состоят полчища жестоких воинов. Они, как правило, похожи на бородавочников в кожаных доспехах, а называются дурками. Угнетенные подданные Королевства делятся на три категории. Во-первых, гномы, они живут под землей в старых рудниках, могильниках и всяком таком. Во-вторых, эльфы. Они живут в деревьях, на деревьях и под деревьями. Ну и наконец, типа как люди. Одни живут в городах, за крепостными стенами, другие в нелепых деревушках вроде как-там-его, ну, где вы живете. Все три категории способны к магии, но она у них совсем хиленькая по сравнению с могучей магией, на которую способны Колдуны.
Она подчеркнула слова «хилая магия» и «могучая магия».
– Я б сейчас не отказался от сигареты, – заметил Филип.
– Минутку. Юный герой живет в далекой деревушке в самом дальнем Уделе – Удел тоже из обязательного к употреблению, окей? – Королевства. Считает себя сиротой, но, разумеется, принц. Вырастили его какие-нибудь милые простоватые старички из людей. Скорее всего, их убивают дурки, а он вынужден бежать. Так или иначе, он попадает в ученичество к Серой Бороде – это Хороший Волшебник, последний из Двенадцати Высших Магов или чего-то такого. Он-то истинное происхождение героя знает, но ему не говорит. Наставляет героя в правилах и употреблении Магики – это магия, только торжественнее, но во всем остальном темнит и не объясняет, какого черта вообще там творится. Герой проходит разнообразные испытания и проверки, что-то типа мистических выпускных экзаменов, а потом получает волшебный меч. У меча должно быть имя. Это важно, окей?
Минерва трижды подчеркнула слова «меч с именем».
– Какое еще имя? – ошарашенно переспросил Филип.
– Обычно хорошо идет что-нибудь псевдоваллийское. Чтобы ни за что не произнести, если у тебя нормальный речевой аппарат, ну понимаете. А, да, по поводу имен в целом, неплохая идея понатыкать апострофов везде, где их обычно не ожидаешь. Итак. О чем я? Ах да. Потом Серая Борода куда-то пропадает или погибает. К концу истории у героя появится еще более могущественный и таинственный наставник. Белая Борода, уже не Серая. Но до того герой должен пройти Квест. Это непередаваемо важно, Филип, окей? У вас просто обязан быть Квест.
Она написала «КВЕСТ» фиолетовыми заглавными буквами.
– В самом деле? – Филип пытался придать голосу шутливость. – Как бы удивительно это ни казалось, а я смутно отдаю себе отчет в важности квеста в детской литературе. Все величайшие детские книги выстроены в форме квеста. Думаю, справедливо будет сказать, что и собственные мои романы можно рассматривать как современную разновидность…
– Да-да, миленький, разумеется. Но в тех квестах, о которых я сейчас говорю, герой должен сразиться с настоящим драконом, а не злобной на весь мир соцработницей или любителями распускать шаловливые ручонки.
Оправившись от этого укола, Филип кротко спросил:
– Драконы ведь опциональны, правда?
Минерва на пару секунд задумалась.
– Ну, полагаю, не то чтобы строго обязательны. Какие-нибудь другие чудовища тоже прокатят. Впрочем, пожалуй, лучше все-таки придерживаться драконов – для надежности. Короче. Основная идея Квеста – в том, чтобы найти какую-то Хрень. Хрень наделена мистическими силами. Называется, скорее всего, Амулет Того-или-сего. – Минерва чуть приостановилась. – Честно говоря, я не очень представляю себе, что такое амулет. Какой-то тип оружия, да?
– Гм, нет, оружие – это арбалет. По-моему, амулет – это такой тотемный объект, скорее как…
– Не важно. Словом, вся суть – окей? – в том, что эта Хрень дает герою силу одолеть Черного Властелина. Что он в конце и делает, в великой битве между его войсками и дурками. На самом деле, он почти проигрывает, но тут объявляется Белая Борода и учит его паре-другой приемчиков, так что в результате он победоносен. Королевство спасено. Конец. На самом деле, нет. Просто конец первой части.
– Что-о?
– Такое обычно выходит трилогиями.
– Боже праведный, только не это.
– Не утруждайте пока свою хорошенькую головку, миленький. Этот мост мы сожжем, когда дойдем до него. А это вот вам на пока.
Она подтолкнула исчерканный фиолетовым листок Филипу, и тот безнадежно на него уставился.
– Я потрясен, – наконец произнес он. – Вы домашнюю работу выполнили на славу. Сколько жутких эпосов вам пришлось прочитать для подобного, гм, анализа?
– Нисколько. Я это выцепила из «Телеграфа». Точнее, из обзора «Хроник драконьера».
– А это еще что?
– Полноте, Филип! Даже вы не могли не слышать о «Хрониках драконьера»!
– А вот.
– Боже мой, миленький, вы в пещере живете, что ли? Хотя да, пожалуй, плюс-минус в пещере. «Хроники драконьера» – крупнейшее событие со времен Гарри Поттера. Про Гарри Поттера же вы слышали? Слышали. Хорошо. Ну так вот, «Хроники драконьера» – это фэнтези-блокбастер на шестьсот страниц, написанный семнадцатилетним фриком по имени Вирджил Перони. Американец, само собой. На самом деле, за него написала его мамаша, но не суть. Он прямо с места в карьер получил полмиллиона от Армитейджа Хэнкса. И миллион целиком – за права на экранизацию. Хватит ему, чтобы купаться в «Клерасиле» до конца вечности. Что, миленький, нам и доказывает. Уж если безбородый юнец и его мамочка могут такое написать, то писателю вашего калибра это раз плюнуть.
– Я, с вашего разрешения, отойду на минуточку, – сказал Филип. – Мне надо в туалет.
Когда он вернулся, Минерва отложила айпад и подняла голову.
– Филип, вы что, плакали?
– Нет.
– Окей. Тогда дальше. Стиль. Стиль в Высоком Фэнтези – такой квази-Шекспир, только без рифмы. Можно, пожалуй, назвать полуритмичной прозой. Персонажи не мчатся куда-нибудь стремглав, сверкая пятками, а «устремляют стопы». Надо говорить не «ночью», а «темен был час, когда». Заглавные буквы бочками. Ну вы понимаете, о чем я?
Филип запрокидывал рюмку из-под бренди, пока та не уронила ему в рот последнюю обжигающую слезу спиртного.
– Да. Я понимаю, о чем вы.
– Чудненько. Так вот, что я предлагаю – окей? Возьмите мои заметки с собой. Проведите небольшое исследование. Погрузитесь в жанр. Или, если больше не вынесете, макнитесь на секундочку. А потом отправляйтесь на одну из ваших долгих прогулок по болотистым низинам или где там обычно бродите – и намечтайте мне коротенький общий план и пару глав. Я вам звякну, как вернусь из Эль-Эй, посмотрим, как вы продвинулись. На самом-то деле, миленький, как подумаешь, так вы идеально расположены, верно? В ваших краях кругом все туманное и легендарное, верно?
– О да, о да. Иной раз шагу ступить некуда от легенд.
– Вот видите!
Минерва изобразила рукой в воздухе кардиограмму умирающего, и официант со счетом устремил к ней стопы. Она взмеилась в жакетик из льна с шелком и водрузила сумочку на стол.
– Миленький, мне надо бежать, окей? Я уже на семь минут опаздываю на ланч с Темным Колдуном по имени Перри Уиппл.
– Но вы же только что с ланча, – напомнил Филип.
– Знаю. Просто кошмар. Вы не представляете.
Она встала, так что Филип тоже начал приподниматься, но тут же села обратно. Он застыл, не закончив движения, согнувшись пополам, точно у него болел живот. Собственно говоря, так оно и было.
– Чуть не забыла. Вам обязательно нужна карта.
– Карта?
– Ну да. На форзацы. Такая, знаете, карта Королевства со всякими забавными названиями. Чтобы видно было, где горы Шанд’р Га или Топи Фетора и так далее. А, да, и не забудьте оставить часть карты загадочно пустой. Терра Инкогнита и все такое. Окей?
– В школе мне нравилось рисовать воображаемые карты, – признался Филип.
Минерва расплылась в улыбке.
– Ну вот видите. Так и знала – вы идеальный кандидат для этой задачи. Я так и сказала Ивлин. Вы справитесь наилучшим образом, миленький. Я просто знаю.
В комнате уже было темно, но он не мог заставить себя включить свет. Осушив стакан, он ощупью нашарил пластиковую бутыль.
Анахронизм.
Вышел в тираж.
В жопе.
Исписался.
Он старался не плакать. В этих усилиях ему помогал отец, покойный капитан Морган Мёрдстоун, твердящий из могилы: «Крепитесь, Буйволы[2]». Филип никогда толком не понимал, что значит эта фраза, но в детстве она останавливала подступающую боль, заставляла отступить горечь утраты, загоняла слезы обратно в окопы.
Он втянул носом сопли и сел по стойке смирно.
Он погрузится глубоко в себя. О да. Дотянется до тихого источника упрямого мужества, что питал его и прежде. Ему уже приходилось, образно говоря, черпать оттуда духовными ведрами, чтобы пережить ужаснейший творческий кризис, постигший его на середине «Цыпленка Уолдо». И потом еще, когда засорился новый бак с септиком. Видит бог, тяжелые были времена. Сейчас не многим хуже. Он прорвется. Отважно отправится в Хоббитландию и вернется с кладом. В конце концов, карта у него есть, ну типа того. Не квантовая физика. Он еще всех удивит. Удивит – вот это приятная мысль – Минерву.
Так что завтра – да, завтра, почему бы и нет – он навестит Вещих сестер и унесет оттуда всю Фэнтезийскую, Магиканскую и Фантасмагорическую дребедень, какая только найдется у них в закромах, и прочитает до последней страницы. Хотя, будь у него выбор, он бы скорее согласился геморрой вырезать.
Словно бы в ответ на эту мысль внутренности Филипа вдруг скрутило мучительным спазмом. Сгибаясь в три погибели и падая на колени на коврик перед очагом, Филип отлично понимал от чего. Фермерский крепкий сидр вступил в алхимический союз с «мексиканским ассорти», а катализатором, вызывавшим извержение вулкана, вероятно, послужили бренди и шоколадно-ревеневый торт с кремом-перно. Что-то огромное, гротескное вылуплялось из яйца где-то аккурат у него за пупком. Безжалостный кулак молотил в ворота кишечника. Филип, поскуливая, потащился наверх в уборную.