Моше Фельденкрайз
В джунглях мозга. Как работает метод Фельденкрайза на практике

* * *

Осмотр головы Норы и постепенное уменьшение интенсивности моих прикосновений и движений для более тонкой оценки воздействовали на мышцы ее шеи привели к тому, что ее голова стала двигаться легче и более плавно. Я почувствовал, что она отреагировала на это очень хорошо: ее лицо оживилось, глаза стали ярче, а депрессия постепенно сошла на нет.

Когда я исследовал ее ноги, руки, тело и грудь на предмет качества движений – не только с точки зрения амплитуды, но, прежде всего, относительно того, насколько легко они двигались, – она еще больше расслабилась. Я толкнул подошву одной стопы и внимательно наблюдал, могу ли я через такое воздействие на стопы привести в движение ее таз и далее, через позвоночник, воздействовать на голову. Это происходит легко только тогда, когда мышцы и скелет в норме. Если мышцы расслаблены и имеют нормальный тонус, не слишком сильный и не слишком слабый, происходящий в результате наклон головы указывает на то, насколько правильно скелет передает толчок в стопу. (Что является правильным, а что неправильным, будет объяснено позднее.) После того как я в течение примерно трех четвертей часа наблюдал за базовыми движениями ее тела, Нора заметно повеселела и стала выглядеть намного более воодушевленной. Ее сестра и другие родственники, находившиеся в комнате, заметили, что выражение ее лица и глаз, а также подвижность лица изменились почти до нормального состояния.

Затем я усадил ее за стол, вложил ей в руку карандаш и, держа ее руку в своей, написал цифры 3, 4, 7 и 9. Я направлял держащую карандаш руку, и Нора могла читать цифры после того, как писала их. Я переместил ее руку и снова написал те же цифры, а затем спросил ее, что она пишет. Она сказала «34». Ее родственники выглядели так, как будто не могли поверить столь явным улучшениям всего за один урок, ведь теперь она могла писать цифры и узнавать их. Они сказали, что за все предыдущие процедуры даже близко не удалось достичь ничего подобного.

Конечно же, я знал, что очень часто таким больным гораздо легче читать цифры, нежели чем буквы, это зависит от места повреждения. Профессор Поль Брока, один из первых, кто исследовал случаи травм головы во время войны и инициировал неврологические исследования, которые привели к лучшему пониманию функционирования мозга, обнаружил, что некоторые солдаты с травмами головы могли видеть фразу «27 июля» и не понимать ее значения, но при этом не испытывали трудностей с пониманием цифр «27.07». Я знал об этой разнице между чтением букв и цифр и рискнул. Я решил не давать ей на прочтение ничего, кроме цифр, чтобы избежать возможного разочарования в случае неудачи.

После небольшого отдыха я попробовал еще раз. На этот раз я усадил Нору на стул и попытался исследовать и улучшить движения ее глаз и головы. Я хотел проверить, смогу ли я, осторожно направляя ее голову, поднять ее со стула в положение стоя плавно и непрерывно.

Вначале она была скованна, особенно с правой стороны, и я не мог согнуть ни ее локоть, ни кисть руки, ни ногу; все ее суставы ощущались неуступчивыми и жесткими, как кочерга, как это обычно бывает в случае спастических парезов. Я очень медленно и аккуратно начал работать с суставами. Она поддалась довольно хорошо; движения головы стали мягкими, а плечи расслабленными, но это все еще было далеко от нормы. Однако можно сказать, что ее состояние улучшилось до такой степени по сравнению с первоначальным, что она смогла почувствовать произошедшее изменение.

Сначала я двигал ее голову своими руками таким образом, чтобы глаза были направлены немного вниз, а затем осторожно тянул голову, следуя направлению шейного отдела позвоночника, что является нормальным движением головы и глаз при вставании. При таких манипуляциях с головой человек в здоровом состоянии встает; даже если ему не сказать ни слова, он чувствует эту подсказку и действует в соответствии с ней. Но Нору я ощущал в своих руках тяжелой, похожей на столб. Она не понимала подсказку, которую мои руки давали ее голове. Продолжая пытаться снова и снова, смягчив захват и движения, в конце концов я смог с относительно небольшим усилием поднять ее в положение стоя, а затем снова усадить. Вскоре Нора научилась распознавать в давлении на голову сигнал к тому, чтобы встать, а затем снова сесть.

Все, кто наблюдал за этим процессом, были тронуты до глубины души, и кто-то даже заметил, что, если и дальше так пойдет, она излечится в кратчайшие сроки. Со своей стороны, я предполагал, что может потребоваться год или больше ежедневных занятий. Я рассчитывал, что из этого случая может выйти что-то хорошее, но, будучи не вполне уверенным, сказал родственникам, что не думаю, что стоит посылать Нору ко мне в Израиль. Ей придется лететь туда, что само по себе уже является довольно дорогостоящим мероприятием; к тому же, поскольку она будет в чужой стране, не зная языка, нужно будет, чтобы ее кто-то сопровождал и оставался с ней. Что бы они делали? Я мог бы давать ей уроки по полчаса в день, как я это делаю обычно, но в остальное время кто-то должен был бы за ней присматривать, пока ее состояние не улучшится до такой степени, что она вновь станет самостоятельной. Кроме того, по-прежнему оставалось под вопросом, сколь существенного успеха я смогу добиться в этом процессе.

Однако уже на следующее утро мне позвонила ее семья. После размышлений они решили, что перевозка Норы в Израиль не приведет к значительному увеличению их расходов на ее лечение. Даже для того чтобы содержать ее дома, требовалось два человека: один днем, а другой ночью, что само по себе очень дорого. Она должна была постоянно находиться под присмотром. Когда она вставала ночью, то не могла найти дверь; часто Нора ударялась головой и начинала паниковать, когда не могла найти обратный путь к кровати. Днем она пыталась выходить из дома, но потом не могла найти дорогу назад или забывала, куда собиралась пойти. Даже дома она постоянно вызывала у родных беспокойство. Всегда переживая, что с ней что-то может случиться, ее семья продолжала звонить и спрашивать, как она. Кроме того, они были убеждены, что дома Норе может стать только хуже. Если же она поедет в Израиль, то существовала вероятность, что она поправится. Поскольку у Норы были накоплены некоторые сбережения и она получала пенсию, они решили, что она должна поехать в Израиль, а ее братья и сестры разделят с ней это бремя. Они предпочли дать ей этот шанс, вместо того чтобы наблюдать за неминуемым медленным умиранием.

Я решил продолжить осмотр, прежде чем окончательно взять на себя такую ответственность. Мне важно было дать им понять, что я не обещаю исцеления, но постараюсь сделать все, что в моих силах. Я бы вообще не согласился, если бы у меня не было хоть какой-то надежды на то, что в конце концов это мероприятие может принести плоды.

Во время последующего осмотра я попросил Нору лечь на кушетку. Это вызвало значительные трудности; она возилась, поворачивалась и никак не могла решиться. Я попросил ее лечь на спину головой ко мне и повторил эту просьбу снова слово за словом. Было очевидно, что она меня услышала, но либо не поняла, либо не могла легко произвести движение. Я спросил ее семью, знают ли они об этой проблеме, и выяснилось, что, когда она ложится в кровать по собственной инициативе, это происходит без каких-либо затруднений. Стало очевидно, что я имею дело с асимметричным функционированием двух полушарий мозга. Вам будет легче следовать за ходом моих мыслей, если вы имеете хоть какое-то представление об истории исследования мозга.

* * *

В XIX веке профессор Брока, имя которого я уже упоминал, заметил при лечении солдат с черепно-мозговыми травмами, что пуля или осколок, попавший в правое полушарие, вызывает паралич левой стороны тела. Аналогичное повреждение левого полушария сопровождалось потерей другой функции, а именно речи. Вскоре выяснилось, что у правшей речь контролируется левым полушарием, и поэтому травмы левой половины головы обычно вызывают не только паралич правой руки и ноги, но также афазию, или потерю речи. Поскольку число истинных левшей составляет лишь небольшой процент людей, травмы правого полушария редко приводили к потере речи. Солдаты, у которых после извлечения пули или осколка из правой части головы возникал паралич с потерей речи, были истинными левшами.

Два полушария мозга не эквивалентны и уж тем более не идентичны. Многие интуитивно подозревали наличие этой асимметрии. Русский физиолог Иван Павлов считал, что люди по своей сути являются либо мыслителями, либо художниками. Игорь Маркевич, знаменитый дирижер, как-то сказал мне, что твердо верит, что левое ухо слышит мелодию, а правое – анализирует музыкальные структуры и может отличить одну ноту от другой. Накопленные на сегодняшний день исследования Уайлдера Пенфилда и более поздние работы Роджера Сперри об эпилептиках сделали общепризнанным знание о том, что правое полушарие контролирует такие функции, как воображение, невербальная память и конкретное мышление, а левое – речь, письмо и абстрактное мышление.

Я еще вернусь к этой теме, когда в изучении случая Норы мы дойдем до стадии лечения. Вы в полной мере оцените красоту того, что было сделано, когда узнаете некоторые подробности взаимосвязи функции и структуры в работе мозга. А пока достаточно отметить, что именно эти соотношения лежали в основе тех трудностей, с которыми столкнулась Нора, и что, к большому облегчению семьи Норы, я наконец согласился ее лечить.