Нет ничего более скучного, чем подробный рассказ о судебном расследовании, особенно если речь идет о нашумевшей истории, которая обсуждается всем светом и о которой каждый имеет свое мнение – иногда более, а иногда менее верное. Суть же данного повествования заключается как раз в освещении фактов, оставшихся неизвестными ни широкой публике, ни представителям правосудия; словом, мы намерены поведать о действиях Жана д’Эннери, иначе говоря – Арсена Люпена.
Итак, напоминаем, что расследование дела ни к чему не привело. Дряхлая супружеская пара графских слуг вознегодовала, поняв, что кто-то посмел заподозрить их хозяев, коим они служили уже двадцать лет; впрочем, доказать невиновность оклеветанных брата и сестры им тоже не удалось. Гертруда покидала кухню лишь по утрам, когда ходила за покупками. А когда кто-нибудь звонил у дверей – что случалось чрезвычайно редко, ибо гости в особняк почти не наведывались, – Франсуа натягивал свою ливрею и шел отворять.
Тщательное обследование двора показало, что никакого потайного входа туда не существует. Тесная каморка, прилегающая к гостиной и прежде служившая альковом, ныне использовалась как туалет. Словом, нигде ничего подозрительного, ничего загадочного. Во дворе никто не жил. Там даже не было гаража для автомобиля. Было установлено, что граф умел водить машину. Однако, если это и так, где он ее держал? Где находился гараж?
Что же касается графини де Меламар, то ее местонахождение по-прежнему было неизвестно, а граф хранил упорное молчание, не отвечая ни на какие вопросы, даже на те, что могли показаться самыми мелкими и незначительными.
Однако был некий факт, который со временем стал доминирующим во всем этом деле и крайне заинтересовал как представителей правосудия, так и прессу и общественность. Вот он – этот факт, сразу привлекший внимание Жана д’Эннери и им же проверенный. Мы обнародуем его без всяких комментариев. В 1840 году Жюль де Меламар, прадед нынешнего графа, самый известный представитель рода Меламаров, наполеоновский генерал, посол в период Реставрации, был арестован за кражу и убийство и скончался от удара в тюремной камере.
Следователи сузили круг поисков. Изучили архивы. Разыскали кое-какие мемуары. И в конце концов обнаружили документ чрезвычайной важности. В 1868 году сын того Меламара и дед нынешнего графа Адриена – Альфонс де Меламар, ординарец Наполеона III, – также был уличен в краже и убийстве и застрелился в своем особняке, на улице д’Юрфе.
Император приказал тогда замять дело.
Слухи об этом двойном скандале произвели оглушительный эффект. Нынешняя драма получила единственно возможное объяснение: во всем была виновата наследственность. Граф и его сестра, хотя и не имели большого состояния, жили вполне обеспеченно. Они владели особняком в Париже и замком в Турени, занимались благотворительностью и вообще творили добрые дела. А следовательно, инцидент с похищением бриллиантов в Гранд-опера был вызван не преступной жадностью, но атавизмом: тяга к воровству попросту была у них в крови. Брат и сестра унаследовали ее от своих предков. Разумеется, преступление они совершили ради того, чтобы вести жизнь неизмеримо более роскошную, чем позволяли их доходы, либо же уступили неодолимому искушению, однако руководила ими главным образом наследственная тяга к преступлениям.
Вот почему граф Адриен, как и его дед Альфонс де Меламар, решил покончить жизнь самоубийством.
Очередной атавизм.
Впрочем, однажды граф все же соизволил заговорить. Он категорически отрицал, что имеет какое-либо касательство к бриллиантам, похищению девушек, тунике, обнаруженной в книжном шкафу его особняка, и всем прочим загадочным обстоятельствам, связанным с ночными происшествиями.
Еще он объяснил следователю, почему его так заинтересовала Арлетт Мазаль. По его словам, у него когда-то была связь с замужней женщиной, которая родила от него дочь; он очень любил эту девочку, но несколько лет назад она умерла. Граф безумно горевал о ней, а Арлетт очень на нее походила, и потому он дважды или трижды невольно шел за ней, думая о покойной дочери. Однако он решительно отказывался признать, что как-то попытался преградить ей путь на пустынной улице.
Так миновали две недели. И все это время бригадир Бешу с ожесточенным упорством вел поиски бриллиантов, развив бурную, но совершенно бесполезную деятельность. Ван Хубен, который ходил за ним по пятам, горестно стонал:
– Пропали!.. Я вам говорю: они бесследно пропали!
В ответ Бешу потрясал сжатыми кулаками:
– Ваши бриллианты все равно что у меня в руках! Я нашел Меламаров, и вот так же я отыщу ваши драгоценности.
– А вы уверены, что вам не нужна помощь д’Эннери?
– Абсолютно уверен! Лучше уж всё потерять, чем обратиться к этому типу!
Однако Ван Хубен не сдавался:
– Напрасно вы упрямитесь! Мои бриллианты поважнее вашего самолюбия.
Впрочем, банкир и сам не упускал случая поторопить Жана д’Эннери, с которым встречался чуть ли не ежедневно. Приезжая в свою квартиру, он всякий раз заставал его в уединенной комнате, где скрывалась Жильберта де Меламар. Жан, сидя подле графини, утешал ее, обнадеживал, обещал спасти ее брата от смерти и бесчестья, однако же не мог добиться от нее хотя бы словечка, могущего пойти на пользу расследованию.
А если Ван Хубен, вновь вернувшийся к Регине Обри, приглашал ее в какой-нибудь ресторан, там неизбежно оказывался и д’Эннери, который немедленно начинал флиртовать с нею.
– Оставьте нас в покое, Ван Хубен, – говорила ему тогда красавица, – я уже видеть вас не могу с тех пор, как случились все эти истории!
Однако Ван Хубен не унимался и, отведя д’Эннери в сторонку, спрашивал:
– Так как же обстоит дело с моими бриллиантами, дорогой друг?
– Послушайте, у меня полно и других занятий. Регина и Жильберта отнимают все мое время – одна днем, другая вечером.
– Ну а утром?
– А утром – Арлетт. Она очаровательна, эта девочка, – тонкая, умная, чуткая, жизнерадостная и трогательная, простодушная, как дитя, и загадочная, как истинная женщина. И притом такая непорочная! В первый день мне удалось расцеловать ее в обе щеки, но, увы, это был единственный раз! Ван Хубен, признаюсь вам: из всех этих дам я предпочитаю Арлетт.
Д’Эннери не лгал. Его короткая симпатия к Регине давно перешла в дружеское чувство. А с Жильбертой он виделся только в силу надежды – пока тщетной! – вызвать ее на откровенность. Зато, неизменно встречаясь по утрам с Арлетт, он неустанно восхищался ею. Эта девушка обладала особым шармом, в котором прирожденная душевная чистота соединялась с практическим жизненным опытом.
Все ее несбыточные мечты, направленные на то, чтобы помочь подругам, казались вполне осуществимыми, когда она с улыбкой рассказывала о них.
– Арлетт, Арлетт, – говорил он, – я не знаю никого более светлого, чем ты… но и более темного.
– Это я-то темная? – удивлялась девушка.
– Да, временами. Ты понятна мне, но есть в тебе некая неразрешимая загадка. Я не заметил этого во время нашей первой встречи, но теперь вижу, что ты таишь в себе чистое сердечное чувство.
– Не может быть! – со смехом восклицала девушка.
– Да, сердечное… Ты любишь кого-нибудь?
– Люблю ли я кого-нибудь? Да я всех люблю!
– Нет-нет, – возражал он, – в твоей жизни появилось что-то новое.
– Вот это верно: новое появилось! Похищение, страхи, следствие, допросы, множество людей, которые мне пишут, слишком много шума вокруг меня! Есть от чего потерять голову такой скромной манекенщице, как я!
Но Жан лишь недоверчиво улыбался, смотря на девушку со все возрастающей нежностью.
Тем временем официальное следствие совершенно застопорилось. С момента ареста графа де Меламара прошло уже двадцать дней, а опросы случайных свидетелей и обыски так ни к чему и не привели. Все следы оказывались ложными, все гипотезы – недоказуемыми. Следствию не удалось даже разыскать шофера, который привез Арлетт, сбежавшую из особняка Меламаров, на площадь Победы. Ван Хубен места себе не находил. Он уже не видел никакой связи между арестом графа и похищением бриллиантов и, нимало не стесняясь, подвергал сомнению профессиональные качества Бешу!
И вот как-то днем оба позвонили в дверь дома возле парка Монсо. Слуга проводил их в комнату.
– А ну убирайтесь! – воскликнул при виде их д’Эннери. – Ван Хубен, Бешу, я смотрю, у вас совсем нет гордости!
Незваные гости признались ему, что совершенно растеряны.
– Это одно из тех дел, которые никак не распутать, – уныло сообщил бригадир Бешу. – Такое невезение…
– Тупицам вроде тебя вечно не везет, – заметил д’Эннери. – Ну да ладно, так и быть, я тебе помогу. Но только при условии беспрекословного повиновения, понятно? Как те граждане Кале – с веревкой на шее и в рубище![5] Согласен?
– Лично я согласен! – воскликнул Ван Хубен, страшно обрадованный добрым обращением д’Эннери.
– Ну а ты, Бешу?
– Давай, командуй, – мрачно ответил тот.
– Ты забудешь о префектуре и о судейских, объявишь, что эти люди ни на что не способны, и возьмешь на себя обязательства…
– Какие еще обязательства?
– Обязательства честного сотрудничества со мной. На какой стадии сейчас следствие?
– Завтра состоится очная ставка графа с Региной Обри и Арлетт Мазаль.
– Черт возьми, нам нужно поторопиться. От публики ничего не скрывали?
– Почти ничего.
– Ну, рассказывай.
– Меламар получил письмо, его нашли у него в камере. В нем говорится: «Все уладится. Я это гарантирую. Держись стойко». Я провел расследование и быстро выяснил, что записка была передана графу через рассыльного, который носит заключенному еду из ресторана. Парень подтвердил, что тот отправил через него ответную записку.
– Ты сможешь точно описать адресата?
– Конечно.
– Прекрасно! Ван Хубен, ваше авто здесь?
– Да.
– Поехали.
– Куда?
– Скоро увидите.
Они сели в машину, и д’Эннери сказал:
– В этом деле есть один пункт, который ты, Бешу, счел незначительным, а я – самым важным. Что означает объявление, данное графом в газеты за несколько недель до начала нашего следствия? Какую цель он преследовал, сообщая о потере этих грошовых мелочей? И с какой стати воры вздумали похищать это дешевое барахло, когда в особняке на улице д’Юрфе было полно ценных вещей? Ответить на этот вопрос можно было только одним-единственным способом – порасспросив добрую женщину, которая продала мне эти бросовые вещички за скромные тринадцать с половиной франков. Что я и сделал.
– И каков результат?
– Отрицательный – до сегодняшнего дня, но только что, как я надеюсь, ставший положительным. Торговка с блошиного рынка, к которой я наведался уже назавтра после известных событий, прекрасно помнила ту особу, которая продала ей все это барахло за сто су; это старьевщица, которая иногда приносит ей подобные мелочи. Ее имя? Адрес? Моя торговка их не знает. Но она уверяла меня, что месье Граден – антиквар, который привел к ней эту женщину, – мог бы их указать. Я поспешил к месье Градену, на левый берег Сены. Увы, он был в отъезде. Но сегодня наконец антиквар возвращается.
Они приехали к господину Градену, который, не колеблясь, ответил им:
– О, это наверняка матушка Трианон – мы все зовем ее так из-за лавки «Малый Трианон», которую она держит на улице Сен-Дени. Странная особа, угрюмая, необщительная, торгует всяким барахлом, но тем не менее продала мне как-то очень интересную мебель… уж и не знаю, где она ее раздобыла. Там, наряду с прочим, был превосходный, весьма красивый мебельный гарнитур красного дерева, бесспорный Людовик Шестнадцатый, подписанный Шапюи, великим мастером-краснодеревщиком восемнадцатого века.
– И вы его уже перепродали?
– Да. Отправил в Америку.
Трое мужчин вышли от антиквара сильно заинтригованные. Подпись мастера Шапюи стояла на большинстве предметов мебели графа де Меламара.
Ван Хубен довольно потер руки:
– Судьба к нам явно благосклонна; я уже начинаю думать, что мои бриллианты спрятаны в каком-нибудь потайном ящичке «Малого Трианона». И в таком случае, д’Эннери, я надеюсь, что у вас хватит порядочности…
– Преподнести их вам?.. Ну разумеется, дорогой друг!
Авто затормозило поблизости от «Малого Трианона»; Ван Хубен и д’Эннери вошли в лавку, оставив Бешу за дверью. Лавка представляла собой длинное узкое помещение, битком набитое грошовыми безделушками, треснувшими вазами, выщербленным фарфором, облысевшими мехами, рваными кружевами – словом, всем тем, что обыкновенно продают старьевщики. Мамаша Трианон, тучная женщина с полуседыми волосами, сидела у задней стены, беседуя с каким-то посетителем, который сжимал в руке графин без пробки.
Ван Хубен и д’Эннери принялись медленно бродить по лавке, изображая праздных любителей старины. Д’Эннери искоса поглядывал на господина, который явно не походил на человека, желающего что-нибудь купить. Это был высокий мускулистый блондин с открытым лицом, лет тридцати на вид, в элегантном костюме. Он поговорил с хозяйкой еще минуту, а затем поставил на стол графин без пробки и направился к двери, на ходу рассматривая безделушки и бросая пристальные взгляды на новых посетителей.
Ван Хубен даже не заметил этого молодого человека; немного помедлив, он направился к матушке Трианон, полагая, что может завязать с ней беседу, ибо д’Эннери явно не собирался этого делать. Подойдя к торговке, он спросил ее вполголоса:
– Скажите, вам, случайно, не доводилось перепродавать некоторые вещи, которые были у меня украдены? Например…
Д’Эннери, опасаясь, что его спутник может допустить оплошность, попытался знаком отвлечь его, но Ван Хубен продолжил:
– …например, медная плакетка от замка, половина голубого шелкового шнура от сонетки…
Торговка насторожилась и бросила взгляд на блондина, который резко обернулся и нахмурил брови.
– Да нет, месье, – сказала она. – Поищите-ка лучше на развалах… Может, там вы их и найдете.
Незнакомец выждал немного, снова пристально взглянул на женщину, словно предостерегая ее от излишней болтливости, и наконец вышел.
Д’Эннери поспешил за ним следом. Тот окликнул такси, сел в него и, нагнувшись к шоферу, тихо назвал нужный адрес. Однако именно в этот момент мимо машины проходил бригадир Бешу.
Д’Эннери не двинулся с места, боясь, что незнакомец заметит его. Но как только такси отъехало, он кинулся к Бешу:
– Ну что, ты слышал адрес?
– Да. Отель «Конкордия», предместье Сент-Оноре.
– Значит, ты его сразу приметил?
– Я узнал его даже через стекло машины. Это он!
– Кто – он?
– Тот тип, которому удалось передать письмо в камеру графа де Меламара.
– И он же болтал с женщиной, которая торговала вещами, украденными из особняка графа! Черт возьми, какое удачное совпадение, да, Бешу?!
Однако радость д’Эннери была недолгой. В отеле «Конкордия» никто не видел человека, отвечающего указанным приметам. Они немного подождали, и в конце концов Жан, сгоравший от нетерпения, объявил:
– Молодчик наверняка дал шоферу фальшивый адрес. Он просто хотел, чтобы мы поскорее покинули «Малый Трианон».
– Зачем ему это?
– Да чтобы выиграть время. Давай-ка вернемся туда.
Д’Эннери не ошибся. Приехав на улицу Сен-Дени, они нашли лавку запертой: ставни были закрыты, двери перегорожены железным шкворнем и закрыты на замок.
Соседи ничего не смогли им сказать. Да, они знали мамашу Трианон, но бесед она ни с кем из них не вела. Минут десять назад они заметили, что торговка уходит, как и всегда по вечерам, вот только нынче она закрыла магазин на два часа раньше обычного. Куда она ушла? Они не знали, где она живет.
– Ладно, я это выясню, – буркнул Бешу.
– Ничего ты теперь не выяснишь, – возразил д’Эннери. – Мамаша Трианон явно подчиняется этому субьекту, а он, судя по всему, знает свое дело и умеет не только парировать удары, но и наносить их. Ты уже чувствуешь, что на тебя нападают, Бешу?
– Да. Но я не уверен, что он умеет защищаться.
– Лучший способ защиты – нападение.
– А что он может нам сделать? И на кого нападет?
– На кого нападет?
Д’Эннери задумался, а потом, спустя буквально несколько секунд, бросился к автомобилю Ван Хубена, оттолкнул шофера, сел за руль и так яростно рванул с места, что вскочившим следом за ним в машину Ван Хубену и Бешу пришлось вцепиться в дверцы, чтобы не попа́дать друг на друга. Проявив чудеса ловкости, он мчался по улицам, не обращая внимания на красные сигналы светофоров, и в рекордно короткое время добрался до Внешних бульваров. Улица Лепик круто шла вверх.
Остановка перед домом Арлетт. Стремительное вторжение в каморку консьержки.
– Арлетт Мазаль?
– Ее нет дома, месье д’Эннери.
– Давно она ушла?
– Да всего четверть часа назад, не больше.
– Одна?
– Нет.
– С матушкой?
– Нет. Мадам Мазаль вышла за покупками и еще не знает, что мамзель Арлетт уехала.
– Уехала… с кем?
– С каким-то господином – он приехал за ней в автомобиле.
– Высокий, белокурый?
– Да.
– Вы его уже здесь видели?
– А как же, он всю эту неделю приезжал к ним после ужина.
– Вам известно его имя?
– Да, это месье Фажеро, Антуан Фажеро.
– Благодарю вас, мадам.
Д’Эннери не скрывал растерянности и гнева.
– Я должен был это предвидеть, – пробормотал он, выходя из каморки привратницы. – На сей раз он обошел нас, этот негодяй! Ведь это всё его козни. Но горе ему, если он посмеет посягнуть на нашу малютку!
Бешу возразил:
– Похоже, у него иная цель, ведь он уже бывал здесь, значит она поехала с ним по доброй воле.
– Может, и так, но что, если за этим кроется какой-то коварный замысел? И почему она не рассказала нам об этом знакомстве? И что ему от нее надобно, этому Фажеро?.. Я должен позвонить… Скажите, мадам дома? Это говорит д’Эннери.
– Нет, месье, мадам только что уехала, – ответила горничная Регины Обри.
– Одна?
– Нет, месье, вместе с мадемуазель Арлетт, та заехала за ней.
– А она собиралась куда-то ехать?
– Нет. Мадам решила ехать неожиданно. Правда, мадемуазель Арлетт звонила ей сегодня утром.
– И вы не знаете, куда направились обе дамы?
– Нет, месье.
Итак, за каких-нибудь двадцать минут обе женщины, которых однажды уже похищали, опять исчезли, причем при обстоятельствах, грозивших им новой западнёй… если не чем-то еще более ужасным.
Жан д’Эннери быстро овладел собой – по крайней мере, внешне. Ни малейшего признака гнева. Ни единого проклятия. Но какая ярость бушевала в его душе!..
Он взглянул на часы:
– Семь вечера. Давайте поужинаем. Вот, кстати, какое-то кафе. А в восемь часов приступим к делу.
– Почему же не прямо сейчас? – спросил Бешу.
Они уселись в углу, среди мелких служащих и нескольких таксистов, и только тогда д’Эннери ответил на вопрос бригадира:
– Почему? Да потому, что я сбит с толку. Я действовал наугад, вслепую, пытаясь парировать удары со стороны противника. Но каждый из них обессиливал меня, и теперь слишком поздно что-либо предпринимать. Сперва я должен осмыслить ситуацию, понять, что происходит. Зачем этот Фажеро увез Регину и Арлетт? От такого человека можно ожидать чего угодно, и это меня отнюдь не успокаивает.
– А ты думаешь, что через час?..
– Бешу, всегда нужно давать себе некий запас времени. Это нас обязывает найти решение проблемы.
И в самом деле, похоже было, что д’Эннери ничто не заботит, – он ел с большим аппетитом и беззаботно рассуждал о всяких пустяках. Однако все его жесты выдавали внутреннюю нервозность, и чувствовалось, что его мозг продолжает напряженно работать над загадкой. Интуиция подсказывала сыщику, что положение крайне серьезно. Около восьми вечера, собираясь выйти, Жан сказал Ван Хубену:
– Позвоните графине и узнайте, что нового.
Минуту спустя Ван Хубен вышел из телефонной кабины, расположенной в кафе, со словами:
– Ничего нового – так сказала горничная, которую я приставил к графине. С ней самой все благополучно, она ужинает.
– Пошли!
– Куда? – спросил Бешу.
– Сам не знаю. Нужно пройтись. И нужно действовать. Да, Бешу, нужно действовать, – настойчиво повторил д’Эннери. – Как подумаю, что эти две бедняжки попали в лапы такому мерзавцу…
Они спустились пешком с Монмартрского холма и направились к площади Оперы; по пути Жан изливал свою ярость в коротких фразах:
– Этот Антуан Фажеро – серьезный противник!.. Ну ничего, он мне за это дорого заплатит!.. Пока мы тут пыхтели над разгадкой, он действовал… да еще как энергично!.. Чего он хочет? Кто он такой? Друг графа, как об этом свидетельствует письмо, переправленное в тюрьму? Или, напротив, недруг? А может, сообщник или соперник? Однако интересно другое: с какой целью он выманил из дому этих двух женщин? Их ведь уже похищали, сперва одну, затем другую… Так чего он добивается, похищая их вместе? И почему Арлетт скрывала его от меня?
Потом он надолго замолчал и погрузился в размышления, иногда разъяренно топая ногой и распихивая прохожих, которые не уступали ему дорогу.
Внезапно Бешу спросил его:
– Ты знаешь, где мы находимся?
– Да. На мосту у площади Согласия.
– А значит, недалеко от улицы д’Юрфе.
– Верно. Недалеко от улицы д’Юрфе и от особняка Меламаров.
– Так что же теперь?
Д’Эннери схватил бригадира за плечо:
– Бешу, наше дело из разряда тех, где нет обычных подсказок и улик: ни отпечатков пальцев, ни следов обуви – словом, никаких обычных примет… ничего… ровно ничего! Нам осталось только строить гипотезы да руководствоваться интуицией, что гораздо важнее. Так вот, именно сюда, почти без моего участия, меня направила моя интуиция. Именно здесь все произошло, именно в этот дом доставили сперва Регину, а потом Арлетт. Вот почему сейчас у меня в памяти, помимо моей воли, всплыла прихожая с плиточным полом, лестница в двадцать пять ступеней, гостиная…
В этот момент они проходили мимо палаты депутатов.
Бешу воскликнул:
– Что за нелепица! Подумай сам: зачем этому типу повторять то, что до этого совершил другой, да еще в гораздо более опасных для него обстоятельствах?!
– Вот это меня и тревожит, Бешу! Если уж ему приспичило так рисковать ради достижения своих целей, то какими же грозными должны быть его намерения?!
– Да, но в особняк так запросто не проникнешь! – возразил Бешу.
– Не волнуйся за меня, Бешу! Я обследовал этот дом сверху донизу – и днем и ночью, – а старик Франсуа ровно ничего не заметил.
– Но он – этот Антуан Фажеро, – каким образом он может пробраться туда, да еще привести с собою двух женщин?!
– Очень просто: именно при пособничестве того самого Франсуа, – с усмешкой ответил д’Эннери.
По мере приближения к особняку он прибавлял шагу, словно его взгляд на происходящее становился все зорче, а события, которые ожидали его там, внушали ему сильную тревогу. Миновав улицу д’Юрфе, он обогнул дома, окружавшие особняк, и свернул в пустынный проулок, где за стеной находился графский сад. Рядом с заброшенным павильоном виднелась дверца в стене, через которую сбежала Арлетт.
К великому изумлению Бешу, у д’Эннери оказались ключи от этой дверцы. Он отворил ее. Перед ними в полумраке простирался сад; сквозь ветви деревьев можно было различить темную, без единого огонька, глыбу дома. Вероятно, оконные ставни были плотно закрыты. Тем же путем, что Арлетт, только в обратном направлении, они прошли вдоль темной череды кустов и оказались в десятке шагов от особняка; вдруг чья-то рука грубо схватила д’Эннери за плечо.
– Эй, кто это? – прошептал он, готовясь к обороне.
– Это я, – ответил голос.
– Кто «я»?.. Ах, это вы, Ван Хубен?.. Что вы здесь делаете, черт возьми?
– Мои бриллианты…
– Ваши бриллианты?
– Похоже, вы готовы их разыскать. Так вот, поклянитесь мне…
– Да оставьте вы нас в покое! – раздраженно прошипел д’Эннери и так свирепо оттолкнул Ван Хубена, что тот повалился в кусты. – И не смейте идти за нами, вы нам мешаете… Лучше посторожите-ка здесь, в саду…
– А вы мне клянетесь?..
Д’Эннери двинулся дальше в сопровождении Бешу. Ставни на окнах гостиной были закрыты. Тем не менее он вскарабкался на балкон, присмотрелся, прислушался и спрыгнул наземь.
– Там горит свет. Но разглядеть ничего нельзя и услышать тоже.
– Значит, все напрасно?
– Молчи, болван.
Из сада вела низенькая дверца в подвал. Д’Эннери спустился на несколько ступеней, включил карманный фонарик, перешагнул через груду цветочных горшков и ящиков и бесшумно пробрался в вестибюль, освещенный одной-единственной электрической лампой. Никого. Он начал крадучись подниматься по парадной лестнице, знаком приказав Бешу не шуметь. На верхней площадке была дверь в гостиную, а слева другая, ведущая в будуар, которым давно не пользовались; д’Эннери знал это, поскольку вел розыски и там. Войдя, он прокрался в темноте вдоль стены к двустворчатой двери, разделявшей эти помещения; обычно ее держали закрытой, но он отпер ее отмычкой совершенно бесшумно. Ему было известно, что эта дверь невидима с другой стороны: там ее прикрывал гобелен, подбитый с изнанки холстом. Этот холст, с пролысинами во многих местах, позволял разглядеть смежную комнату.
Внезапно они услышали скрип паркета: кто-то молча расхаживал взад-вперед по комнате. Д’Эннери сжал плечо Бешу, словно хотел через это касание передавать ему свои впечатления.
Внезапно гобелен слегка вздулся – видимо, от сквозняка. Они подождали, пока его колебания не прекратятся, а затем приникли к пролысинам и – увидели.
Сцена, свидетелями которой они стали, ничуть не побуждала соглядатаев с боем врываться в комнату. Арлетт и Регина, сидевшие рядышком на диване, спокойно смотрели на высокого светловолосого мужчину, который бродил по комнате.
Это был тот самый человек, которого они встретили в «Малом Трианоне» и который передавал письмо графу де Меламару.
Все трое молчали. Обе молодые женщины вовсе не выглядели испуганными. Антуан Фажеро держался не воинственно, не угрожающе… его даже нельзя было назвать мрачным. Казалось, все они чего-то ждут. Их настороженные взоры то и дело обращались к двери, выходившей на лестничную площадку; более того – Антуан подошел к ней, приоткрыл и вслушался.
– Вы точно уверены? – спросила его Регина.
– Абсолютно! – объявил он.
Арлетт же добавила:
– Слуга дал твердое обещание, мне даже не пришлось его уговаривать. А что, если он не расслышит звонок?
– Но ведь наши голоса он услышал. К тому же во дворе с ним вместе дежурит его жена, а двери я оставил открытыми.
Д’Эннери опять стиснул плечо Бешу. Оба спрашивали себя, что тут происходит и кто этот таинственный гость, чьего визита так ждут Регина и Арлетт. Антуан Фажеро сел рядом с манекенщицей, и они принялись тихо, но оживленно переговариваться. Казалось, они довольно неплохо знакомы. Он выглядел увлеченным и находился к девушке гораздо ближе, чем позволяли приличия, однако это ее как будто ничуть не волновало. Внезапно они отпрянули друг от друга, и Фажеро быстро вскочил. Внизу дважды звякнул колокольчик. Затем, после короткой паузы, двойной звон повторился.
– А вот и сигнал, – произнес Фажеро и бросился к лестнице.
Прошла минута. Во дворе звучали два голоса.
Вскоре Фажеро вернулся в гостиную вместе с жещиной, которую д’Эннери и Бешу мгновенно узнали: это была графиня де Меламар. Д’Эннери так свирепо сжал плечо Бешу, что тот едва сдержал стон. Появление графини поразило обоих мужчин. Д’Эннери ожидал чего угодно, но только не того, что она покинет свое убежище и явится на встречу, назначенную этим незнакомцем.
Графиня была бледна и чуть дышала; руки у нее подрагивали. Она угрюмо оглядывала комнату, где не бывала с самого начала этой драмы, и обеих женщин, чье ужасное свидетельство заставило ее спасаться бегством и обрекло на разлуку с братом. Наконец она сказала своему сообщнику:
– Благодарю вас, Антуан, за вашу преданность. Я принимаю ее в память о нашей былой дружбе… однако же на многое не надеюсь.
– Доверьтесь мне, Жильберта, – ответил тот. – Как видите, мне удалось вас разыскать.
– Но каким образом?
– Через мадемуазель Мазаль; я побывал у нее дома и склонил на вашу сторону. И она же по моей просьбе расспросила Регину Обри, которой Ван Хубен доверил сведения о вашем убежище. Это именно Арлетт Мазаль нынче утром позвонила вам от моего имени, чтобы уговорить прийти сюда.
Жильберта кивнула в знак благодарности и сказала:
– Антуан, я приехала втайне от человека, который защищал меня до сих пор и которому я обещала ничего не предпринимать без его ведома. Вы с ним знакомы?
– С Жаном д’Эннери? Лично нет, но мне рассказывала о нем Арлетт Мазаль, которая тоже сожалеет, что действовала в обход его. Но так было нужно. Я опасаюсь буквально всех.
– О, только не этого человека, Антуан!
– Именно его – притом более, чем кого-либо другого. Я только что повстречал д’Эннери у перекупщицы, которую разыскивал несколько недель и у которой находились вещи, украденные здесь, в доме вашего брата. Так вот, он явился туда вместе с Ван Хубеном и полицейским агентом Бешу. Я сразу почувствовал на себе его враждебный, подозрительный взгляд. Мало того, он даже попытался проследить за мной. С какой же целью?!
– Но он мог бы вам помочь…
– Ни за что! Сотрудничать с этим авантюристом, взявшимся неизвестно откуда… с этим донжуаном… с сомнительным двуличным типом, который всеми вами командует? Нет, нет и нет! К тому же мы с ним преследуем разные цели. Моя заключается в том, чтобы установить истину, его – в том, чтобы в ходе расследования прикарманить бриллианты.
– С чего вы такое взяли?
– Догадываюсь. Его роль в этом деле мне совершенно ясна. Кроме того, по некоторым моим сведениям, точно так же о нем думают Бешу и Ван Хубен.
– Вы заблуждаетесь! – возразила Арлетт.
– Возможно, но я предпочитаю действовать так, словно это правда.
Д’Эннери слушал, затаив дыхание. Этот человек питал к нему такую же сильную, инстинктивную неприязнь, как и он к нему. И однако, д’Эннери не мог не заметить искреннюю преданность графине, написанную на лице Фажеро. Что же такого произошло в прошлом между ним и Жильбертой? Может, он когда-то был влюблен в нее? И какими средствами теперь, в настоящем, ему удалось завоевать симпатию Арлетт и добиться от нее повиновения?
Графиня де Меламар долго молчала. Наконец она прошептала:
– Так что же я должна делать?
Он указал ей на Арлетт и Регину:
– Уговорить их обеих отказаться от обвинения. Мне удалось благодаря своей уверенности заронить в них сомнение в вашем участии и устроить эту встречу. Теперь вы, и только вы можете довершить мои усилия.
– Но каким образом?
– Рассказав всю правду. В этой и без того темной истории есть факты, которые делают ее еще более загадочной, и правосудие опирается именно на них, чтобы вынести неумолимый приговор. Ну и имеется кое-что еще… да вы и сами знаете.
– Нет, я ничего не знаю.
– Вам известны некоторые вещи… известны причины, что побудили вас и вашего брата, хотя вы оба невиновны, не защищаться от выдвинутых обвинений.