Хроники разведки: Эпоха холодной войны. 1945-1991 годы
Дело заключалось в том, что два заместителя министра иностранных дел – А. Я. Вышинский[15] и В. Г. Деканозов – направили в правительство докладную записку, в которой высказали обоснованные опасения относительно того, что наметившееся создание в Палестине еврейского государства может произойти без участия Советского Союза. А это было крайне нежелательно. Ведь, во-первых, участвуя в создании еврейского государства, СССР мог бы усилить своё влияние на Ближнем Востоке. И, во-вторых, нельзя было допустить усиления британских позиций в этом регионе.
4-е управление МГБ получило указание восстановить разведывательные позиции в Палестине, чтобы можно было контролировать ситуацию. Яков Серебрянский начал разрабатывать план операции, но в дело вновь вмешался «его величество случай».
4 мая 1946 года министром государственной безопасности СССР был назначен генерал-полковник Виктор Семёнович Абакумов – тот самый Абакумов, который руководил следствием арестованного в ноябре 1938 года Серебрянского и на представленных документах которого Берия наложил резолюцию: «Тов. Абакумову! Хорошенько допросить!» В том же мае Абакумов был назначен членом Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам.
В своих мемуарах Павел Судоплатов по этому поводу писал:
«Через несколько дней нас с Эйтингоном вызвали на заседание специальной комиссии ЦК ВКП(б), на котором председательствовал новый куратор органов безопасности секретарь ЦК Алексей Кузнецов[16].
Комиссия рассматривала “преступные ошибки” и случаи служебной халатности, допущенные прежним руководством Министерства госбезопасности. Это было обычной практикой: всякий раз при смене руководства в министерствах (обороны, безопасности или иностранных дел) Центральный комитет назначал комиссию для рассмотрения деятельности старого руководства и передачи дел.
Среди вопросов, которые изучала комиссия Кузнецова, был и такой: приостановление предшественником Абакумова наркомом государственной безопасности Всеволодом Меркуловым в 1941–1945 годах уголовного преследования сторонников Троцкого. Неожиданно всплыли мои и Эйтингона подозрительные связи с известными “врагами народа” – руководителями разведки ОГПУ – НКВД в 1930-е годы.
Абакумов прямо обвинил меня и Эйтингона в “преступных махинациях”: мы вызволили своих “дружков” из тюрьмы в 1941 году и помогли им избежать заслуженного наказания.
Сказанное возмутило меня до глубины души: речь шла о клевете на героев войны, людей, преданных нашему делу. Охваченный яростью, я резко оборвал его.
– Не позволю топтать сапогами память героев, погибших в войне, тех, которые проявили мужество и преданность своей Родине в борьбе с фашизмом. В присутствии представителя Центрального комитета я докажу, что дела этих чекистов были сфабрикованы в результате преступной деятельности Ежова, – заявил я в запальчивости.
Кузнецов (он знал меня лично), вмешавшись, поспешил сказать, что вопрос закрыт. Обсуждение на этом закончилось, и я ушёл.
Вернувшись к себе, я тут же вызвал в кабинет Серебрянского, Зубова, Прокопюка, Медведева и других сотрудников, подвергавшихся арестам и увольнениям в 1930-х годах, и предложил им немедленно подать в отставку. Особенно уязвимым было положение Зубова и Серебрянского, чьи дела вёл в своё время Абакумов».
Так полковник Серебрянский покинул службу в «добровольно-принудительном» порядке. 29 мая 1946 года его отправили на пенсию «по состоянию здоровья». Яков Исаакович обратился в Управление кадров министерства с просьбой уволить его в отставку по возрасту, однако в изменении формулировки ему было отказано.
«Яков Серебрянский»
В дела разведки Абакумов особенно не вникал, и с её сотрудниками, кроме, разумеется, начальника ПГУ, к тому же члена коллегии и замминистра МГБ, общался крайне редко, что только шло на пользу дела. По-настоящему Абакумова волновали и интересовали сугубо охранные и карательные функции возглавляемого им ведомства. Всё то, что привычно укладывалось в железную формулу «борьбы с антисоветскими элементами». С новым же начальником ПГУ Федотовым Короткову, давно с ним знакомому, работалось нормально. Федотов Фитина уважал и ценил и переносил это уважение на всех сотрудников, выросших до ответственных постов при прежнем начальнике разведки.
В состав ПГУ тогда входили лишь два управления: «I-A» (легальной разведки) и «I-Б» (нелегальной разведки), а также несколько вспомогательных отделов. Так что Коротков мог решить любой рабочий вопрос с начальником ПГУ Федотовым без каких-либо промежуточных инстанций и непременно таковым присущих проволочек.
«Коротков»
После образования МГБ СССР в марте 1946 года Павел Судоплатов совмещал должности руководителя 4-го управления и отдела «С» министерства. 15 октября 1946 года 4-е управление было расформировано. Приказом министра МГБ СССР от 15 февраля 1947 года на генерал-лейтенанта Судоплатова была возложена организация Службы «ДР» (диверсия и террор), созданной для развёртывания в случае войны разведывательно-диверсионной агентурной работы против военно-стратегических баз США и их союзников, расположенных вокруг СССР. 30 мая 1947 года отдел «С» МГБ СССР был расформирован, и Павел Анатольевич полностью сосредоточился на организации Службы «ДР» министерства.
«Павел Судоплатов»
В феврале 1947 года генерал-майор Эйтингон, вернувшийся в Москву из командировки, был назначен заместителем Судоплатова. Главной задачей Отдела «ДР» являлась организация специальной агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны.
Одновременно с этим Эйтингон продолжал активно заниматься и чисто разведывательной работой. Так, в 1946–1947 годах он занимался подготовкой к выводу за рубеж разведчика-нелегала Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля).
«Эйтингон»
Глава 3
В центре внимания – германский вопрос
Перед советской внешней разведкой были поставлены новые задачи, которые она успешно решала. <…> При этом главная задача внешней разведки в послевоенные годы состояла в том, чтобы держать в поле зрения подготовку военного нападения на Советский Союз с применением ядерного оружия. А такие планы, как показывает полученная разведкой в те годы информация, активно разрабатывались военными кругами США и Англии.
«Павел Судоплатов»
<Подобную задачу готовился выполнять и Алексей Николаевич Ботян, для начала нелегально выведенный в Чехословакию.>
Там он должен был провести некоторый отрезок времени, «натурализоваться», почувствовать себя настоящим чехом, после чего эмигрировать в некую страну, откуда реально исходила угроза для Советского Союза. В какую именно? Ну откуда мы знаем! Мало ли тогда таких стран было?
«Приехали мы в Чехию, там распределение было такое, что нас направили километров на сто западнее Праги: Судетская область, город Жатец, – вспоминал Алексей Николаевич. – А дальше – кто куда. Как оказалось, у всех чехов, которые ехали отсюда, специальность была: кто был мясником, кто – столяром, кто ещё чёрт знает кем, но места они себе находили. А мне что делать, при моём слабом знании чешского языка? Учителем в школу не пойдёшь. Про другие мои навыки, как понимаете, на это время вообще надо было забыть… Вот и решил я идти работать на завод в город Хомутов, что неподалёку от Жатеца. Там было предприятие по производству бесшовных труб для нефтяной и газовой промышленности. Мне предложили работать слесарем. Ну ладно, пошёл, хотя я никогда не работал слесарем и даже никакого представления об этом деле не имел! Но я никогда не унывал – чего не знал, про то спрашивал. Мне говорят – я если не понимаю, то прошу повторить или показать… Люди там ко мне очень хорошо относились, очень любезно – понимали, что я реэмигрант, что никого у меня не осталось, поэтому сочувствовали и помогали. Для товарищей я был Лозико, Лео… Не хочу себя хвалить, но соображал я быстро, так что в скором времени стал там настоящим слесарем. Но я своим мастерством не гордился и в дальнейшем старался побольше спрашивать, чтобы как следует во всё вникнуть… Что ещё? Жил как все. Получил небольшую комнатку, ходил на работу, кормили сносно; сам себе носки штопал. Тяжело, конечно, жилось в послевоенной Чехословакии…»
Но самое сложное заключалось в том, что у Алексея не было никакой связи с Центром. Ни связи, ни, соответственно, помощи оттуда, словно бы в далёкой Москве про него вообще забыли. Боевой офицер советской госбезопасности, кавалер двух орденов Красного Знамени превратился в простого чешского слесаря, и всё! Причём неизвестно – надолго ли? Ведь вполне могло статься, что и навсегда, до конца жизни.
Именно так получилось с одним из друзей Ботяна, тоже из омсбоновцев, входивших в группу Карасёва. Немногим старше Алексея, он до войны служил в НКВД, в одном из территориальных управлений, был оперуполномоченным. Хороший, толковый парень, но, как это порой случается с людьми, невезучий по своей природе. Как куда ни пойдёт, что ни начнёт делать – всё обязательно не так получается, как бы хотелось и как было нужно. Он был направлен в Чехословакию одновременно с Ботяном, осел где-то под городом Пльзень, куда-то устроился на работу грузчиком, потому как иной специальности, кроме специальности опера, не имел. А потом у него вдруг резко ухудшилось здоровье, разведчик тяжело заболел. Возможно, сказались многие месяцы пребывания в лесах за линией фронта. Об этом сообщили в Центр; было принято решение вывести его в СССР, но это почему-то не удалось, а может, и не успели, так как вскоре он умер и был похоронен под своей чешской фамилией…
«Алексей Ботян»
Перед внешней разведкой ставились также задачи по информационному обеспечению текущих вопросов внешней политики Советского государства. Среди них, например, получение сведений о планах западных держав по германскому вопросу, освещение кризисных ситуаций, связанных с проблемами Западного Берлина, Ближнего Востока, распада колониальной системы.
«Павел Судоплатов»
Справедливости ради следует отметить, что повышенное внимание советской разведки к американцам было взаимным. Они обосновались в Западном Берлине уже в июле 1945 года. Начало положил сам Аллен Даллес[17], во время войны руководивший из Швейцарии политической разведкой США в Европе.
Для своей штаб-квартиры Даллес облюбовал уютный особняк на тихой улочке в Далеме. Этот район Западного Берлина привлёк внимание американцев по нескольким причинам, в частности обилием зелени и почти что провинциальной тишиной. Благодаря этому Далем выглядел инородным деревенским телом в огромном городе (таковым он выглядит и по сей день).
Но помимо прелестей окружающей среды у особняка было ещё одно весьма важное достоинство. Его построили незадолго до войны по проекту и под наблюдением любимца фюрера, фактически главного архитектора Третьего рейха и будущего министра вооружений Альберта Шпеера как настоящий военный объект. Достаточно сказать, что три этажа этой уютной, не слишком приметной виллы располагались глубоко под землёй. В 1940 году сюда въехал штаб Вильгельма Кейтеля. Сам генерал-фельдмаршал поселился неподалёку на обычной вилле уже без подземных железобетонных бункеров, которая раньше принадлежала экс-чемпиону мира по боксу Максу Шмелингу.
Словом, по всем параметрам особняк на Фохренверг как никакое другое сооружение подходил под устройство в нём настоящего шпионского гнезда. Называлось оно (аббревиатура совпала и на английском, и на русском языках) БОБ (ВОВ), то есть Берлинская оперативная база.
26 января 1946 года Гарри Трумэн подписал распоряжение о создании Центральной разведывательной группы (ЦРГ) с правом проведения соответствующей работы за границей. (ФБР по закону могло осуществлять лишь контрразведывательную деятельность на территории США.) 15 сентября 1947 года Гарри Трумэн подписал закон о национальной безопасности, в соответствии с которым учреждались Совет национальной безопасности (во главе с самим президентом) и Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В 1948 году Совет национальной безопасности (СНБ) разрешил ЦРУ проводить так называемые «специальные операции». Разумеется, в режиме абсолютной секретности.
«Коротков»
В 1946 году Александр Сахаровский получил назначение в Москву – в центральный аппарат МГБ СССР, и был назначен руководителем одного из подразделений внешней разведки.
Перед советской внешней разведкой после войны были поставлены новые задачи, объём которых значительно возрос, а география их решения охватывала практически весь мир. В новых условиях значимость добываемой разведкой информации возросла. Крайне важны были сведения о военно-политических планах США и Англии в отношении Советского Союза, о ходе англо-американских переговоров, касающихся действий на случай военного столкновения с СССР, о разработке планов перевооружения и создании военно-политических блоков.
Александр Сахаровский оказался на переднем крае решения этих важных задач. Однако его перевод в Центр был обусловлен, конечно же, не международными, а внутригосударственными обстоятельствами.
Напомним, что в годы войны Александр Сахаровский тесно соприкасался по службе с начальником Управления госбезопасности по Ленинградской области Петром Кубаткиным… Назначенный 15 июня 1946 года на должность руководителя советской внешней разведки, Кубаткин пригласил на работу в Москву нескольких ленинградских чекистов, в том числе и Сахаровского. Следует подчеркнуть, что Кубаткин хорошо разбирался в людях: Сахаровский со временем возглавил советскую внешнюю разведку и проработал на этой должности 16 лет, Красавин и Крохин стали генералами, Дерябкин одним из первых среди послевоенных разведчиков за конкретные результаты в работе за рубежом был награждён орденом Ленина.
Между тем, пока «ленинградцы» оформляли переводы и переезжали в Москву, Кубаткин уже 7 сентября 1946 года был назначен на другую должность. А прибывшие в столицу чекисты столкнулись не только с решением совершенно новых для них оперативных задач как по важности, так и по масштабам, но и с очередной и достаточно серьёзной реорганизацией одновременно военной и внешней разведок.
«Сахаровский»
…Может показаться странным, но в первый год нахождения в Германии после Победы Короткову и его сотрудникам, тогда ещё весьма немногочисленным, пришлось работать куда более напряжённо, нежели даже во время войны. Очень уж много задач, к тому же весьма разноплановых, пришлось решать советской военной администрации и разведке.
В первую очередь следовало восстановить сильно порушенную за годы войны агентурную сеть в самой Германии, а точнее – создавать её почти заново. Увы, из старых друзей уцелели считаные единицы. Основные группы, в том числе, как уже известно читателю, почти полностью «Красная капелла», были разгромлены гестапо еще в 1942–1943 годах. Кое-кто погиб на фронте, будучи мобилизованным в вермахт, иные нашли смерть в собственных домах при жестоких бомбардировках и артобстрелах, третьих просто разметала по свету военная судьба.
Некоторой базой новых кадров стали (хотя и не в таких масштабах, как рассчитывали Коротков и его коллеги) бывшие немецкие военнопленные, прошедшие перевоспитание в антифашистских школах. Правда, многие из них, особенно обладающие подходящим образованием и организаторскими способностями, были направлены на важную работу в создаваемые органы местного самоуправления, антифашистские политические партии и общественные организации. Со временем из них выросли руководители промышленных и сельскохозяйственных предприятий, политические деятели, даже министры.
Одновременно проводилась непростая работа по выявлению и задержанию немецких военных преступников, кадровых сотрудников нацистских спецслужб: СД, гестапо, ГФП[18], абвера, а также поиски принадлежащих этим учреждениям секретных архивов. Последнее было делом огромной важности: в них могли и должны были содержаться сведения о разведчиках и агентах, ещё не выявленных на территории Советского Союза, других стран, в том числе и в самой Германии.
Многие военные преступники и видные сотрудники спецслужб либо успели бежать из Германии в другие страны (даже в некоторые государства Латинской Америки!), либо укрывались у союзников, в западных зонах оккупации. Гитлеровским спецслужбам ничего не стоило в предчувствии, а точнее, в трезвом понимании неминуемого разгрома Третьего рейха, заготовить потребное количество любых документов (в том числе подлинных паспортов, изъятых у своих жертв), в их распоряжении имелись также огромные ценности в твёрдой валюте, бриллиантах, золоте, произведениях искусства. Многие активные сотрудники СД и гестапо заранее, у надежных хирургов, удаляли оперативным путем характерную эсэсовскую татуировку под мышкой левой руки – руны и группу крови. Кое-кто наносил на левую же руку иную татуировку – номер заключённого концлагеря. Правда, такое могли себе позволить лишь лица астенического телосложения, тощие от природы. Известны отдельные случаи, когда эсэсовцы пытались выдать себя за пострадавших, но чудом выживших… евреев, для чего шли на несложную операцию обрезания.
Как стало известно позднее, бывшие офицеры СС даже создали глубоко законспирированную организацию под названием «ОДЕССА»[19], которая успешно занималась укрывательством, обеспечением документами и деньгами своих бывших сослуживцев, а главное, помогала им перебираться в «безопасные» страны, как правило с диктаторскими режимами. Одним из руководителей «ОДЕССЫ» стал бежавший при странных обстоятельствах из лагеря для военнопленных Отто Скорцени[20].
К сожалению, значительную часть архивов спецслужб гитлеровцы успели частично уничтожить, частично замуровать в обстановке глубокой секретности в укромных местах вроде заброшенных штолен и катакомб, кое-что попало в руки союзников (например, картотека на всех – а это миллионы – членов НСДАП). Генерал-майор Рейнхард Гелен, бывший шеф разведоргана «Иностранные армии Востока» (к которым в первую очередь относилась, разумеется, Красная армия), так тот попросту передал американцам все свои архивы вместе с агентурой, чем обеспечил своё послевоенное благополучие.
Тем не менее Короткову и его коллегам всё же удалось отыскать некоторых профессиональных разведчиков из обеих основных разведслужб Третьего рейха – СД и абвера, а также довольно много секретных нацистских документов, имевших тогда далеко ещё не историческое значение.
«Коротков»
Помимо работы по проекту «Энормоз» Л. Р. Квасников в Нью-Йорке занимался также организацией получения научной и военно-технической информации, принимал непосредственное участие в разведывательной работе. Из резидентуры НТР в Центр в большом объёме поступали секретная документальная информация и образцы техники по авиации, радиолокации, химии, медицине, представлявшие значительный интерес для отечественной промышленности, работавшей на фронт.
В декабре 1945 года завершилась командировка Леонида Романовича в США. Возвратившись в Москву, он продолжал работу в центральном аппарате разведки. С 1948 по 1963 год являлся бессменным руководителем отдела научно-технической разведки, который впоследствии был преобразован в управление. В этой должности широко проявились его блестящие организаторские способности. Под руководством Квасникова научно-техническая разведка добилась серьёзных успехов в решении стоявших перед ней задач.
«Сахаровский»
В конце концов приход Бёрджесса в английский МИД принёс желанные результаты: в 1946 году он стал личным помощником государственного министра в министерстве иностранных дел Гектора Макнейла (это был как бы второй министр, назначенный лейбористами в помощь Эрнсту Бевину, так называемому государственному секретарю по иностранным делам – то есть первому министру). Фактически это назначение открывало ему доступ ко всей секретной информации Форин Офис. О таких возможностях разведчику можно было только мечтать! Тем более что Макнейл по достоинству оценил способности своего секретаря и постарался максимально их использовать, поручая ему подготовку буквально всех наиболее важных документов. Признаем, что Гектор Макнейл был человеком не слишком трудолюбивым и упорной кабинетной работе предпочитал светское времяпрепровождение. Гай Бёрджесс безропотно и добросовестно выполнял все поручения шефа, однако не стоит удивляться, что подготовленные им бумаги оказывались в Москве несколько раньше, нежели ложились на стол министру иностранных дел или британскому премьеру. Поэтому советское руководство – и в первую очередь министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов – было в курсе всех проводимых совещаний. В том числе тех, на которые представителей СССР не приглашали, и даже тех, созыв которых вообще старались держать в тайне. В частности, по дальнейшему переустройству Европы и установлению межгосударственных отношений на новом уровне. А «уровень» Бёрджесса позволял ему не просто подбирать документы с грифом «секретно» для передачи в резидентуру, что мог бы сделать и просто завербованный секретарь, но чётко определять значимость той или иной информации, а потому указывать своим кураторам как последовательность, так и категорию срочности передачи в Центр добытых им материалов. К тому же нередко он самолично делал аннотации на передаваемые документы, за что сотрудники резидентуры были ему очень и очень благодарны.
«Ким Филби»
Осенью 1946 года Центром было принято решение о переводе «Алексея» (А. А. Яцков. – А. Б.) во Францию, куда он выехал из Нью-Йорка в конце декабря. В январе 1947 года «Алексей» приступил к работе в парижской резидентуре под прикрытием второго секретаря посольства СССР. Перед ним была поставлена задача создать агентурный аппарат для научно-технической разведки.
«Сахаровский»
Официальный ранг Короткова – помощник политсоветника – вовсе не был всего лишь дипломатическим прикрытием его основной должности резидента внешней разведки. Достаточно быстро выяснилось, что политсоветник Владимир Семёнов и его заместитель Александр Коротков являются в системе СВАГ (советская военная администрация в Германии. – А. Б.) самыми компетентными в германских проблемах лицами. А потому Короткову не раз пришлось в качестве эксперта давать определённые пояснения по конкретным вопросам самым высокопоставленным офицерам и генералам в советской военной администрации. Порой к нему по разному поводу обращались за консультацией и наезжавшие в Берлин крупные работники из Москвы.
Видимо, его советы были оценены должным образом, поскольку в недалеком будущем министр иностранных дел Вячеслав Молотов стал включать его в число своих помощников, когда выезжал на ежегодные сессии Совета министров иностранных дел СССР, США, Великобритании, Франции и Китая. Этот Совет был учрежден в 1945 году по решению Потсдамской конференции для проведения подготовительной работы по мирному урегулированию после Второй мировой войны. Всего состоялось шесть сессий, последняя – в 1949 году.
Наконец, у резидента Короткова и его сотрудников была ещё одна важная, быть может даже первостепенная, обязанность: они должны были информировать советское руководство о планах и намерениях бывших союзников по антигитлеровской коалиции – в первую очередь США и Великобритании (в меньшей степени Франции) в отношении нашей страны. Почему – объяснения вряд ли требуются. Трещина, что пролегла между СССР и западными союзниками, расширялась с каждым днём, так что вскоре она превратилась уже в настоящую пропасть. Прошло ещё два-три года, и советской разведке пришлось столь же пристально следить уже и за деятельностью западногерманских властей, а после 1949 года – и правящих кругов Федеративной Республики Германии. Как бы ни был высок нынешний международный авторитет (вполне заслуженный) ФРГ, но эта страна далеко не сразу превратилась в миролюбивое и демократическое государство.
«Коротков»
В конце 1946 года Эйтингон был вновь направлен в Китай, на этот раз – на его северо-запад. Специальным решением Сталина на разведчика было возложено проведение операции по оказанию помощи органам безопасности компартии Китая в подавлении сепаратистского движения мусульман-уйгуров в китайской провинции Синьцзян, которых финансировали и снабжали оружием гоминьдановцы и английская разведка, и установлении полного контроля над этим стратегически важным районом. <…>
Следует отметить, что в 1944–1946 годах в Синьцзяне действовала оперативная группа наркоматов государственной безопасности и внутренних дел СССР во главе с начальником отдела специальных заданий НКВД генерал-майором Владимиром Егнаровым. Именно на помощь этой группе, а также органам безопасности компартии Китая с целью организации мероприятий по разложению сепаратистского движения уйгуров и прибыл генерал Эйтингон.
В ходе командировки в Синьцзян он также на регулярной основе направлял в Центр исключительно ценную информацию, которая касалась военно-политической ситуации в этом стратегически важном районе на северо-западе Китая, примыкающем к границам СССР. Впоследствии эти данные помогли Москве и Пекину обезвредить агентурные и диверсионные группы, которые находились в Синьцзяне под контролем английской разведки.
Совместно с китайскими коммунистами Эйтингону удалось создать активно действующие боевые группы, общее руководство которыми осуществлял легендарный сотрудник советской внешней разведки, Герой Советского Союза полковник Николай Прокопюк. Эти группы эффективно противодействовали мятежникам. В итоге к 1949 году, когда Эйтингон был уже в Москве, уйгурские сепаратисты потерпели полное поражение. Однако и отношение руководства СССР к Восточно-Туркестанской республике к этому времени несколько изменилось. Москва опасалась создания в Синьцзяне исламского государства, находящегося под влиянием Англии и США. Под давлением СССР руководство ВТР было вынуждено пойти на соглашение с Мао Цзэдуном, который, как и все лидеры КПК, был противником независимого Синьцзяна и допускал лишь его автономию.
В октябре 1949 года войска Народно-освободительной армии Китая заняли Урумчи. 17 декабря было сформировано Синьцзянское провинциальное народное правительство…
«Эйтингон»
В 1948 году Павел Судоплатов выезжал в Прагу с очередным секретным заданием. В поездке его сопровождал бывший резидент внешней разведки НКВД в Чехословакии, а в период Великой Отечественной войны – его подчинённый и старший товарищ Пётр Яковлевич Зубов. Задание действительно было секретным и… деликатным: чекисты должны были тайно встретиться с президентом страны Эдвардом Бенешем[21] и убедить его поручить лидеру компартии Чехословакии Клементу Готвальду[22] сформировать правительство. Иными словами – обеспечить бескровную передачу власти в стране коммунистам. <…>
П. А. Судоплатов вспоминал:
«Зубов и я провели в Праге целую неделю, и за это время Зубову, который перед войной встречался с Бенешем в присутствии нашего посла Александровского, удалось, использовав всё свое умение и прошлые связи, на пятнадцать минут встретиться с Бенешем в его резиденции, расположенной в самом центре Праги. Смысл нашего послания он довёл до президента, подчеркнув, что в стране произойдут кардинальные перемены независимо от того, сохранится нынешнее руководство или нет, но, по его мнению, Бенеш был единственным, кто мог бы обеспечить плавную и бескровную передачу власти.
В соответствии с инструкциями Зубов сказал Бенешу, что не ожидает от него ответа, а всего-навсего передаёт ему неофициальное послание. По словам Зубова, Бенеш казался сломленным, больным человеком, который постарается сделать всё что можно, чтобы избежать взрыва насилия и беспорядков в Чехословакии.
Выполнив свою миссию, мы сели в поезд Прага – Москва. Как только поезд пересёк границу, я сразу же, используя каналы связи местного обкома партии, послал, как мне и было приказано, шифровку Молотову и её копию Абакумову, тогдашнему министру госбезопасности: “Лев получил аудиенцию и передал послание” (“Лев” – кодовое имя Зубова). Через месяц Бенеш мирно уступил бразды правления Готвальду».
«Павел Судоплатов»
В 1947 году возвратившийся из Синьцзяна генерал-майор Эйтингон был вновь назначен заместителем генерал-лейтенанта Судоплатова, возглавлявшего отдел МГБ СССР по диверсионной работе за границей. В послевоенные годы ему пришлось принимать самое непосредственное и активное участие в разработке и реализации оперативных мероприятий, в частности по ликвидации литовских националистических бандформирований.
Следует отметить, что во второй половине 1940-х годов в прибалтийских республиках, освобожденных Красной армией от немецко-фашистских оккупантов, было неспокойно. Там орудовали банды националистов, которые получали широкую помощь, в том числе военную, от спецслужб Великобритании и США. Запад пытался использовать многочисленные прибалтийские антисоветско-националистические организации в своих целях: для сбора информации о ситуации за «железным занавесом» и в первую очередь для банального шпионажа, хотя и декларировал при этом поддержку их усилий в борьбе с советской властью.
Вполне естественно, что органы государственной безопасности уделяли повышенное внимание различным антисоветским и националистическим организациям в прибалтийских республиках не только из-за того, что они мешали становлению там советской власти, но и по причине их многочисленных контактов с зарубежными спецслужбами.
Одними из первых контакт с британской разведкой установили в конце 1945 года представители Верховного комитета освобождения Литвы. <…>
Для ликвидации националистического повстанческого движения в Литве в декабре 1944 года был образован штаб, включавший руководящих сотрудников спецслужб, который координировал взаимодействие по этим вопросам войск НКВД, введённых на территорию республики, и расквартированных там соединений и частей Красной армии.
Генералу Эйтингону пришлось в это время неоднократно выезжать в Литву. Под его руководством литовские чекисты разработали и реализовали ряд успешных агентурных комбинаций. Однако их подробности до сих пор находятся под грифом «Совершенно секретно».
В результате националистическое движение в Литве стало ослабевать. Однако факты вооружённого сопротивления продолжались вплоть до середины 1960-х годов.
«Эйтингон»