Мишель Саймс
Врачи-убийцы. Бесчеловечные эксперименты над людьми в лагерях смерти
Некоторые аргументы могли бы насмешить, если бы от них не накатывали слезы ярости и отвращения.
Самым страшным, несомненно, является аргумент о невозможности проведения экспериментов на животных. Еще в 1933 году, в соответствии с вегетарианской причудой Гитлера, приняли закон, запрещающий жестокое обращение с животными и причинение им страданий. Таким образом, мучая людей, врачи щадили животных и соблюдали закон. Они были исполнителями: «Вы, врачи, лишь орудия», – говорил Гиммлер. Более того, они действовали не из корыстных побуждений. Действительно, эксперименты не приносили ни копейки, по крайней мере во время войны.
Самый щекотливый аргумент касается экспериментов в США. Немецкие медики-экспериментаторы не стеснялись заявлять, что проявляют бо́льшую заботу о здоровье подопытных, чем их коллеги по другую сторону Атлантики. Доктор Зигфрид Руфф выразил настороженность в отношении методики американских экспериментов, отметив: «В американских ВВС солдаты подвергались тем же тренировочным испытаниям на высоте 12 тысяч метров, что и в немецких ВВС. У них было несколько смертей, у нас – ни одной, поскольку американцы держали экипажи на высоте 12 тысяч метров в течение часа, а мы – только пятнадцать минут». Рудольф Брандт, личный советник Гиммлера, напомнил: эксперименты с воздействием холода в США привели к гибели шести человек. Впоследствии они были опубликованы и использованы ВВС США. И нагло заключил: «Эксперименты, проведенные в Дахау, на несколько лет продвинули их собственные исследования». После адвокат взял в руки выпуск журнала Life от 4 июня 1945 года, где сообщалось об экспериментах с малярией в трех тюрьмах, где «люди, заключенные в тюрьму как враги общества, помогают бороться с другими врагами общества», и спросил: «Не хотите ли вы высказать мнение о допустимости данных экспериментов?» Двум американским экспертам, Эндрю Айви и Лео Александеру, оказалось несколько труднее отделаться от этого обвинения, но было достаточно указать, что в их случае условия подписанной формы «добровольного согласия» выполнены.
Наконец, обвиняемые констатируют этический и правовой вакуум в области экспериментов на людях и сожалеют об отсутствии соответствующего законодательства. Доктор Курт Бломе, вице-президент Врачебной палаты рейха, заявил, что после войны намерен ввести правовое регулирование экспериментов на людях, так как планировал серию исследований по изучению рака, против которого нацисты вели настоящую войну и сделали ряд фундаментальных открытий (в том числе выявили связь между раком легких и воздействием табака).
«Установить правовое регулирование экспериментов на людях» – таково было единственное желание этих людей, и я рад, что оно было выполнено. Нюрнбергский кодекс, измененный и дополненный несколькими годами позже, заложил основы биоэтики и того, что допустимо в отношении экспериментов на людях. Добавив идею «информированного согласия», он стал результатом вопросов, поставленных не только обвинением, но и защитой. Сегодня кодекс регулирует вопросы медицинской этики.
Можно ли сказать, что нет худа без добра? И пессимисты, и оптимисты смогут сами сделать выводы на последующих страницах.
2
«Человеческий материал»
Зигмунд Рашер
Мюнхен и Дахау разделяют всего 10 километров, однако целый мир отделяет сверкающий баварский город от старейшего концентрационного лагеря Германии. Идея возникла у местного жителя и правой руки Гитлера Генриха Гиммлера. В переводе с немецкого его фамилия означает «небеса» (Himmel), однако он никогда не испытывал недостатка в дьявольских идеях. Собственно, именно по его приказу в холодном феврале 1944 года раскачивающийся автомобиль, точнее, грузовик для перевозки угля запачкал снежный ландшафт. На этом мрачном черно-белом фоне грузовик в обстановке полной секретности перевозил тяжелый груз в еще более мрачный пункт назначения – лагерь Дахау. Внутри – длинный вертикальный ящик, который походил бы на гроб, если бы не был оснащен большими рычагами, позволяющими не только закрывать его, но и регулировать давление, то есть контролировать уровень ада для тех, кто находится в нем.
На другой стороне получатель, невысокий коренастый мужчина с редкими, несмотря на возраст, рыжими волосами, ликовал. Десятью днями ранее доктор Зигмунд Рашер отметил тридцать девятый день рождения. Гиммлер не мог преподнести ему лучшего подарка: великолепную барокамеру, к которой прилагались все необходимые разрешения для проведения экспериментов по аэронавтике, о которых он мечтал, но в которых отказывали коллеги. Действительно, еще со времен службы в военно-воздушных силах Рашер питал истинное восхищение и страсть к авиации. Между тем проблема была в том, что самолеты, завлеченные их противниками из Королевских ВВС, летают на все больших высотах, поэтому при катапультировании из кабины пилоты подвергаются все большим перепадам давления и температуры – условиям, которые невыносимы для человеческого организма и могут привести к смерти. Тела летчиков то и дело находили с лопнувшими барабанными перепонками, с жидкостью в мозге и легких, а также с сердцем в весьма удручающем состоянии. Возникает естественный вопрос: что именно приводит к смерти? Теоретически человек способен достичь любой высоты… если находится в самолете с герметичной кабиной. Но как только герметичность нарушается, организм подвергается воздействию низкого давления, холода и нехватки кислорода, пропорциональных высоте. За изучение физиологии сердечно-дыхательной системы на большой высоте отвечает немецкий испытательный центр авиации в Адлерсхофе, недалеко от Берлина. Хотя медицинская наука того времени знала все о влиянии на человека высоты вплоть до 8 тысяч метров, за этой отметкой практически ничего не было известно. Центр попытался провести несколько экспериментов на животных. Однако, с одной стороны, непросто попросить их раскрыть в воздухе парашют, а с другой – вышел закон, запрещавший эксперименты на животных.
Будучи молодым амбициозным исследователем, доктор Рашер не пропускал ни одной конференции по данной тематике, а в 1941 году даже прошел специальную подготовку по авиационной медицине. Сама по себе эта область была весьма увлекательной: авиация на тот момент являлась передовым направлением. Задача состояла в том, чтобы спасти человеческие жизни, определив предельную высоту, выше которой человек не может выжить, и снабдить пилотов протоколом, в котором, помимо прочего, указывалось бы, на какой высоте можно катапультироваться и когда следует открывать парашют. По данным вопросам медицина топталась на месте, человеческие жертвы росли с каждым днем, а британский враг (как они это сделали? что они знали? – вернусь к этому позже), казалось, набирал силу с каждым днем.
В своей обширной переписке с Гиммлером Рашер говорит, что у него есть идеи на этот счет. Но, чтобы выиграть время (а значит, спасти больше немецких летчиков), придется проводить эксперименты непосредственно на людях. Он открыто спрашивает у Гиммлера, не найдется ли у него несколько приговоренных к смерти заключенных, которые могли бы помочь совершить скачок в авиационной медицине – вперед, по мнению Рашера, и назад, по мнению значительной части научного сообщества того времени, которое было настроено на этот счет весьма сдержанно.
Прискорбно, что эксперименты нельзя проводить на человеческом материале, поскольку, ввиду чрезвычайной опасности экспериментов, никто не вызывается принимать в них участие добровольно. В связи с чем я задаю ключевой вопрос: не могли бы вы предоставить нам двух-трех закоренелых преступников для проведения экспериментов?
(Письмо З. Рашера Г. Гиммлеру от 15 мая 1941 года)
Гиммлеру не составило труда убедить себя в правильности теорий молодого врача, который осыпал его письмами и лестью, заканчивая словами «Высокочтимый рейхсфюрер!» и не скупясь на напоминания о своей благодарности и преданности фюреру Гитлеру. Но прежде всего самому Гиммлеру. В письмах прослеживается неприкрытое раболепие и честолюбие, хотя это не преступление. К тому же подхалимство не обязано быть тонким. В молодости Рашера не было ничего, что могло бы навести на мысль о чудовищности его поступков.
В конце концов, кто такой доктор Рашер?
Так получилось, что при поступлении на работу в университет он предоставил краткую биографию, сохранившуюся в архиве. Родился в Мюнхене в семье врачей: отец и дядя были врачами. Недолюбливал старшего брата-музыканта, немного презирал отца и лучше ладил с дядей. Ничего необычного. Он получил блестящее медицинское образование, учился в лучших университетах Мюнхена и Фрайбурга. В 1936 году получил квалификацию хирурга, однако хотел заняться научной деятельностью. Рашер стал ассистентом профессора Трамба, которому помогал в гематологических исследованиях. Результатом совместной работы стал антикоагулянт Polygal – предназначался для спасения жизни немецких солдат.
Как и многих молодых немцев, Рашера интересовала политика, «новый человек», которого хотели создать различные режимы. Для него, как и для большинства врачей того времени, таким новым человеком должен был стать национал-социалист. В 1933 году вступил в партию, а в 1936-м году – в штурмовые отряды[7]. До этого момента Зигмунд Рашер был «человеком своего времени», чьи личные амбиции являлись частью эпохи, которая сформировала его и помогла превратить в монстра. У нас есть и паспортная фотография, сделанная в это время: на ней изображен молодой человек «лямбда», не посредственный, а просто средний, хорошо причесанный, с пробором сбоку, немного неуютно чувствующий себя в костюме с плохо завязанным галстуком. Как и многие другие, пылкий молодой человек, который боится, что не сможет реализовать амбиции: молодой немец 1930-х годов, мечтающий быть суперменом, стать хорошим арийцем. Однако его терзает смутное осознание, что он может быть… просто ни на что не годным.
Не то чтобы я оправдывал того, кого считаю негодяем. Просто в случае с Рашером я убежден: решающую роль сыграли обстоятельства и люди, окружавшие его – начиная с жены и Гиммлера. Подонки, или даже монстры в варианте Рашера, бывают разные. Среди этих категорий «мразь по стечению обстоятельств» в моих глазах не является ни наименее отталкивающей, ни наименее опасной. Рашер менялся вместе со страной: сначала в 1933-м, когда вступил в партию, затем в 1939-м, когда повстречал сорокалетнюю певицу Каролину Дильс (Нини) – она познакомила его с Гиммлером и предложила стать офицером СС. Скорее всего, певица была любовницей Гиммлера, прежде чем посвятить свои таланты счастью и карьере Зигмунда Рашера. Поддавшись ее чарам, Рашер подчинился, получил повышение и потерял душу.
Коллеги в лагере описывают его как человека с натянутой приветливостью и неестественным рвением, но без жестокости. Рашер из тех, кто улыбается, чтобы показать зубы, но никогда не кусается. Нефф, один из ассистентов, описывает его как человека, довольно мягко обращающегося с несчастными, которых использует в качестве подопытных кроликов: без жалости, но и без жестокости. Что это – стремление к справедливости или просто желание заслужить уважение окружающих? Когда один из охранников лагеря приводит к нему депортированных вместо приговоренных к смерти, о которых просил доктор, Рашер отказывается начинать эксперимент, а также доносит на охранника начальнику, и того переводят в другой лагерь. Надо отметить: когда дело доходит до доноса, Рашер никогда в долгу не остается. В 1939 году он сообщает в гестапо об отце. Тот, честный врач из Мюнхена, оказался настолько непримечательным, что гестаповцы отпустили его через пять дней. Что бы вы думали? Сын донес на него еще раз: отца снова арестовали, а затем отпустили.
Безвольный и лишенный сострадания, рычащий и скалящийся на некоторых, Рашер готов на все, чтобы принести кость начальникам, и Гиммлер – не единственный хозяин: на конце поводка – Нини Дильс, которая дает советы и манипулирует им.
Как в личной, так и в профессиональной сфере Рашер раздвигает границы знаний и этики. Поскольку он и его жена не могут иметь детей, супруги крадут новорожденных: от этого преступного союза «рождаются» три мальчика. Каждый раз сценарий, достойный греческой трагедии, один и тот же: радостное изумление супругов, письмо Гиммлеру, подушки и шиньоны, а через девять месяцев – конец комедии для бывшей певицы. Все хорошо, что хорошо кончается, и Гиммлер присылает шоколадные конфеты для всей семьи. Эта невероятная афера так и не была до конца раскрыта, хотя и выплыла на свет. По одним данным, младенцев «приютили», поскольку в военное время нет недостатка в сиротах и брошенных детях, по другим – горничная Рашеров выступила в роли «суррогатной матери». Короче говоря, «Лебенсборн»[8] на дому, своего рода арийские ясли. Таким образом, Нини Дильс стала самой старой новоиспеченной матерью рейха в возрасте пятидесяти лет, что для того времени было чудом, причем невиданным. Именно это последнее обстоятельство и привело к падению дома Рашера: к этому я еще вернусь.
На одной из самых известных фотографий доктор с полысевшей головой улыбается, прижимая чисто выбритую щеку к телу младенца, одного из трех мальчиков. Я нахожу этот снимок особенно впечатляющим и показательным. В то время как доктор, одетый в униформу, смотрит в камеру с гордым, восхищенным выражением лица, младенец кричит во всю мощь легких и выглядит испуганным. Конечно, в те времена фотографии делались не так, как сегодня, когда можно стереть их по своему усмотрению и сделать заново. Однако фотограф, возможно вопреки себе, запечатлел всю правду этой омерзительной ситуации.
Как бы то ни было, в начале 1940-х годов в Германии не было недостатка в людях, приговоренных к смерти. Гиммлер был твердо убежден в необходимости экспериментов на людях. Сложнее всего преодолеть враждебный настрой медицинского сообщества и получить знаменитую камеру. Рашеру было сложно не скрежетать зубами от злости, затаив обиду на коллег. После того как удалось подавить скептицизм медицинского сообщества, на что даже Гиммлеру потребовалось некоторое время, доктора Рашера назначили научным сотрудником в Дахау, чтобы наконец-то провести эксперименты, о которых он столько мечтал. Ему дали карт-бланш. Задачей было спасать жизни, находясь в концлагере.