Миша Сланцев
Рожь во спасение
– Ещё немного о патриотизме…
Почему-то с вершины той горы, из сна, меньше всего хотелось думать о патриотизме.
– Так вот, о патриотизме, – Логинов сделал неприлично долгую паузу и заговорил вкрадчиво и тихо. Пчела была готова расстаться со своим жалом, но решила уж всадить так всадить. – Мой отец воевал. И вот он как-то рассказывал, когда вернулся с фронта. Зашёл, говорил он, как-то мой отряд в белорусскую деревню, в которой несколько дней хозяйничали немцы. Ищем, рассказывает, избу переночевать. Входим в один дом. Смотрим – сидит на полу старенькая бабушка, а перед ней тело мальчика. Внук. Ему лет пять. Вместо головы – какое-то кровавое месиво. Бабушка молчит, и даже плакать уже не может. И подняться не может. Потом рассказала. Пришли немцы, смотрят – мальчонка. Его спрашивают: «А где есть твой папка?». И он ответил, гордо и громко: «Фашистов бьёт!». Ну, маленький, несмышлёный. Немцы рассвирепели, один взял мальчишку за ноги, раскрутил – и с размаху головой о печку… Тут же нашли его мать, долго насиловали, потом застрелили. Она лежала в сарае. Мы, рассказывал отец, всякого в ту войну повидали, но как было нас пятеро, тёртые мужики, – все плакали. Бабушку мы накормили из своей провизии, в избе прибрались, мальчишку и его маму похоронили тут же, в саду… Как мы после этого давили этих нелюдей! С такой злобой!
Зал потрясённо молчал. Многие не знали, как реагировать. Владимир Иванович словно опять провёл урок, а непутёвые ученики будто что-то осознали важное. Их ужалили туда, где ещё больно.
– И в заключение пару слов о труде современного учителя, – сказал Логинов. – К сожалению, сегодня из учителей делают поставщиков образовательных услуг. Учителя «натаскивают» детей на правильные ответы по ЕГЭ, суживая тем самым кругозор знаний. У учителя голова заполнена отчётностью, бумагами. Особой проблемой стала ничтожная доля учителей-мужчин в школах, которые увольняются, едва поработав. И кто, позвольте спросить, будет воспитывать детей, если не школа и родители? Ответ очевиден: в лучшем случае – друзья, улица, а скорее – Интернет и телевизор. А в телевизоре в лучшее эфирное время по нескольким федеральным каналам – ор и ругань по поводу того, кто с кем, простите, переспал.
На этих словах раздались аплодисменты, но не аплодисменты одобрения и восхищения, а угодливые начальству хлопки-намёк: хватит, ты вышел за рамки, ты насторожил Первых Лиц, ты портишь торжественное мероприятие. Но у большей части сидящих в зале не нашлось воли для каких бы то ни было рукоплесканий.
И Владимир Иванович с мудрой горечью окинул взглядом публику, склонил седую голову и покинул сцену. Клочкову было неприятно и стыдно, что так уходит Учитель. А ещё он пожалел, что тоже мог бы стать учителем, но в свое время свернул с этой дороги и пошёл не туда.
Батон третий, усомнившийся
Сегодня Его Мяучество взирал на просторы Котовасии не столь безмятежно и бесстрастно. Он наблюдал за картиной весны, взгромоздившись на перила балкона. Его с окружающим миром уже не разделяло оконное стекло, а лишь высота пятого этажа.
И вот что подумал Кот Батон: коварная вещь – оконное стекло. Вроде всё видно, а пройти сквозь него невозможно. А это – уже ограничение свободы Верховного Правителя всех котов, кошек и котят. Давно подозревал, что людишки, существующие только для того, чтобы служить мяукающему сообществу, чтобы холить, лелеять и лайкать усатых-полосатых, что-то задумали и ведут тайную самостоятельную политику. Поступали даже сигналы с мест – я их слышал в открытую форточку – о вопиющих фактах кошачьей бездомности, голода, холода, издевательств. О притеснениях со стороны собак. Якобы многие соотечественники вынуждены ютиться по подвалам, влезать на деревья, добывать себе корм насущный в виде охоты на мышей, поеданием тухлой рыбы. Фу-фу-фу. Мяукающий сосед этажом выше поведал ужасающую автобиографическую историю о том, что его отнесли к садисту-ветеринару, и тот над ним сотворил такое, что не выразить никаким воплем боли и отчаяния. И самое обидное, что этот выскочка тоже считает себя Правителем Всех Котов, только Мурзиком Пятым. Ну какой из него Правитель? Во-первых, со Сверхкотами так не поступают, и если слуги устраивают бунт и, свергнув, глумятся над тобой, то значит ты, Мурзик (имя вообще ни разу не царское!), недостаточно привлекателен, упитан и влиятелен. Во-вторых, Правитель Котовасии должен быть один, и это, несомненно, я… Или уже сомненно?
От этой мысли он чуть было не потерял равновесие и едва сбалансировал хвостом и толстым задом. Ух, чуть не полетел вниз! А всё из-за этих вредных мыслей, из-за этой подорванной уверенности в своём могуществе и смысле мироздания.
Батон с жадностью и любопытством вдыхал тёплый воздух майского вечера и смотрел, как рядом над берёзой резвились, как маленькие моторчики, жуки. И так захотелось броситься за этими жуками, преодолеть пропасть между балконом и берёзой, попасть раз в жизни за пределы квартиры, замутить с какой-нибудь свободной кошкой, посмотреть, как эти бродяги-бомжи на мышей охотятся. Сожрать что-нибудь, пусть противное, кроме сухого корма из пакетика…
Он этих мыслей и чувств Правитель Котовасии снова чуть не оступился и не упал с пятиэтажной высоты. Когти впились в балконные перила. Боязно. Говорят, коты всегда приземляются на лапы. А как это на самом деле, кто знает… Но что там, в этом забалконном мире? Это здесь ты – царь и котобог, а там кто?! Нет, нас и тут неплохо кормят. Каждый день два раза, а то и три. Есть уверенность в завтрашнем дне, в гарантированном содержании, в социальном, как выражаются слуги-людишки, обеспечении.
Всё, прочь с балкона. Долой соблазны.
Ух, разволновался, сердечко трепыхается, как птичка, хвост трубой.
Спрыгнув с перил, грузно, как мешок с зерном, Кот Батон отправился лежать на любимое кресло. Вскоре он заснул и увидел дивный сон.
Глава 4. Другая дорога
Клочков проснулся необычайно для себя рано – ещё не было четырех. За окном вполне светло, день в мае – это вам не то что в унылом ноябре. Соловьи сходили с ума, свежая зелень настраивала на хорошее. Он полежал с открытыми глазами. Батон учуял, что Павел Петрович не спит, и вскочил на кровать, чтобы его погладили. Но даже кот был несколько удивлён, обычно его людской опекун цеплялся за сон до последнего, не хотел вставать, разочарованно отключал будильник с видом невольника.
Клочков встал, окончательно взбодрился холодной водой. Не зря русская пословица гласит: «Утро вечера мудренее». Мысли с рассветом ясные, логичные и легко находимые. А думать было о чём, потому что неожиданно Клочков задал себе вопрос: «Что делать?». Ещё вчера бы он сказал: «Как что? Ехать на работу, мучиться, ждать отпускных или премии». Сегодня утром у него не было ответа на этот вопрос.
Клочков почаёвничал, надел привычный костюм, сдавил горло галстуком. «Как это было бы символично – повеситься на таком атрибуте официального внешнего вида, галстуке. А вот хрен вам, не дождетёсь!». Чувствуя прилив сил и смелости, даже безрассудства, Павел Петрович взял свой портфельчик, сел в прихожей, словно перед дальней дорогой.
– Ты чего? – спросила удивлённо жена.
– Сегодня надо пораньше, сегодня надо, ответственный день, – отозвался Клочков и решительно встал.
До министерства он решил дойти пешком, хотя расстояние было немаленьким – три с половиной километра. Но как не хотелось ехать на маршрутке №56, слушать ретро-радио…
По сути, он разучился за эти годы ходить: дома – сиди, на работе – сиди, в транспорте – сиди. Если бы Клочков был изначально рекой, то к сегодняшнему времени он бы заболотился, загнил, стал источать затхлый запах. Когда-то Клочков спокойно и связно изъяснялся, теперь же – слегка заикался, слова будто спотыкались, то и дело появлялись неотвязные «эт самое», «в общем», «типа». В сознании прочно засел язык документооборота. Вместо «Надо прогуляться, весна, погода чудесная» мозг выдавал: «На основании соответствующих, эт самое, погодных условий и типа чрезвычайной задолбанности на работе назрела необходимость покинуть пределы квартиры».
Клочков шёл легкой походкой, дышал весенней новизной и глазел по сторонам. Он поймал себя на том, что и «глазеть» он отвык. Ну, а что: из маршрутки №56 виды всегда одинаковые. Говорят, у человека падает зрение, когда он смотрит на мир без интереса. А если ему вообще и жить неинтересно, то у него, наверно, всё атрофируется. И как потом себя реанимировать?
И Клочков начинал догадываться – как…
У подъезда убирался дворник, Павел Петрович его поприветствовал. Долгожданная листва распустилась, вот-вот зажелтеют звёздочки одуванчиков. Навстречу попадались люди с добрыми лицами – в маршрутке народ был обычно озадаченный, сосредоточенный и угрюмый. А ведь это счастье – просто идти пешком! Кровушка бегает, сердце стучит, мысль работает. Клочков сейчас осознал, что ещё несколько лет сидения за компьютером – и он станет горбатым, и это не считая букета приобретённых на нервной почве хронических заболеваний. Тьфу, какие фигуры речи гаденькие – нервная почва, букет заболеваний. Или так: букет заболеваний на нервной почве…
Как полезно смотреть на мир в непривычное время, другими глазами. Может, для одного человека зелёный цвет – это синий, красный – это фиолетовый. А животные видят всё совсем иначе. Дальше, острее, в иных пространственных пропорциях, в особой палитре. Мы же привыкли к одному и тому же, и ничего не знаем про другие миры.
Дорога была желанна, и не требовалось никакой «дорожной карты». Павел Петрович обратил внимание на свежую разметку. Прочитал афишу – сто лет не был в театре и на концертах. А ведь в наш город иногда заглядывают вполне приличные, интересные исполнители. Сто лет не слышал живой музыки. Что он только не делал за эти сто лет…
Мимо прошла улыбчивая девушка, с выкрашенными в ярко-ярко фиолетовый цвет волосами, в которых была брошка в виде цветка. Хорошо. Неторопливо проехала поливальная машина с предостерегающими световыми сигналами, мол, отойди в сторонку, не то окачу! Очень хорошо. Пыль была прибита к дороге. Свежесть – это прекрасно.
Клочков шёл и всё больше убеждался в том, что надо делать.
Павел Петрович добрался до своей работы, и было как раз без пяти девять. Он увидел столь знакомую утреннюю картину: служащие министерства озабоченно спешили, боялись опоздать. Со стороны они выглядели довольно жалко.
Клочков не пошёл сразу на работу. Он захотел опоздать впервые за много лет. Павел Петрович отправился на набережную, где столько раз раздольным видом на Волгу-матушку пытался отвлечься от нервяков и стрессов. Мост, баржи, широкие пространства… Как сладко – что-то прогулять, на что-то, как выражались некоторые друзья, забить болт. Ветер трепал клочковскую шевелюру, как в детстве, и словно приговаривал: «У, прогульщик, учительница поругает, поставит двойку за поведение, тебя отчислят, и будешь вместо аттестата со справкой». Как бы сейчас сгонять в футбол… А не с кем. Кто ещё поставит на траву портфель с документами, кто вынесет мяч? «Бросай, Клочков, портфель, надувай мячик и играй по своим правилам. И не бойся ничего – только смелым покоряются моря», – сказал себе Павел Петрович. Тут он нарушил ещё один запрет из детства – закурил. Специально купил пачку. Сел на лавку – какой всё-таки вид!.. Затянулся. Хорошо. Конечно, ни семья, ни тем более коллеги-женщины курение не одобряли, не одобрял его и сам Клочков. Но сегодня…
Мобильный Павла Петровича взорвался звонком. «Химера» – высветилось на дисплее. «Да, Фаина Петровна?!» – спокойно и насмешливо сказал Клочков.
– Павел Петрович, в чём дело? Вас уже полчаса нет на работе!!! Почему вы не ставите нас в известность?
– Фаина Петровна, сегодня произошло страшное событие. Умерла последняя на планете самка белого носорога. Этого никто не заметил.
– Клочков, вы в своем уме? Вы трезвый? Я буду вынуждена написать докладную Максимгеннадичу!
– Фаина Петровна, у меня всё хорошо. Просто я наконец-то понял, что у нас с вами разные «дорожные карты» и разные реперные точки. Я сейчас подойду и урегулирую наши разногласия, связанные с исполнением служебных обязанностей и психологической совместимостью. Живём-то один раз.
Клочков затянулся сигаретой, включил телефон на громкую связь и положил рядом с собой на лавочку. Из трубки доносилась испуганная ругань, угрозы, удивление. Павел Петрович смотрел на свой мобильный, как на большого таракана, – с любопытством и брезгливостью.
Когда Клочков появился на работе, преодолев охранника Георгия, управление по надзору в сфере образования напоминало встревоженный улей. Все уже были в курсе неадекватности Клочкова. Даже Леночка смотрела на него округлившимися глазами: как, мол, в этом червяке, в этом лакее вдруг проснулось мужество и появилось человеческое достоинство? Неужели нашёл новую работу? Или выиграл в лотерею пять миллионов? А может, его взял под защиту Сами Знаете Кто? А может, он решил уехать за границу, и ему теперь всё до лампочки? Никто этого не ожидал от жалкого, нескладного Клочкова.
– Где вы были всё это время? – с ужасом, но гневно спросила его Фаина Петровна.
– В заблуждении, – ответил Павел Петрович и сел писать заявление по собственному.
«Ну, вот я и вылетел с работы. Вы-ле-тел, – думал Клочков, расправляя плечи. – Экипаж лайнера приветствует вас. Температура на борту отличная. За бортом – ещё лучше. Атмосфера позитивная. Пристегните ремни, в полёте может быть турбулентность».
Батон четвертый, улетающий
Двухкомнатная квартира на пятом этаже хрущёвки, обследованная за эти годы вдоль и поперёк, переливалась огнями, словно стартовая площадка. Лапы ступали уверенно, потому что Батон знал, что сейчас он отправится в путь. Он вскоре познает мир, которого никогда не видел, не слышал, не нюхал. Он понял, что дальше так жить нельзя – от кормёжки до кормёжки, от сна до сна. Он выпрыгнет из этого замкнутого круга, из этой клетки повышенной комфортности.
«Почему коты не летают, как птицы? Или как майские жуки. Ежу понятно, что если я сейчас не полечу, то не полечу уже никогда. Вот, ежу и то понятно, но Батон в полной мере осознал это лишь сейчас. А ведь всё это время он считал себя Правителем Котовасии, полагал, что ему всё кошачье население завидовать должно. А какой же он Правитель, когда он настоящей Котовасии и видеть не видывал? Не был он, конечно, никаким Царем Всея Котовасии, не был обычным котофеем, он четыре года был котофейком. Да простят меня Павел Петрович, Ира и Маринка. Они меня так захолили и залелеяли, что я стал чемоданом на четырех лапках, заплыл жиром, и мне ничего не хочется. А должно хотеться. Вот сидит Павел Петрович, телевизор смотрит, передача про дальние страны. Я же вижу, как бы он с радостью там оказался, как бы в морях купался, как бы по горам карабкался. А он пивка попьёт и спать идёт. Вот так и я: в окошко погляжу – и на боковую. Я даже в нашем дворе никогда не был, никогда».
Батон вскочил на балконные перила, удивительно легко и даже воздушно, и огляделся. Луна блистала призывно и неотвратимо. Звёзды вспыхивали и меркли, словно искры в наэлектризованной шерсти, когда Батона гладили в темноте. И этот майский воздух – воздух дальней дороги и возможности выбирать себе путь.
Батон обернулся. Ничего не подозревающие слуги-люди безмятежно спали, Павел Петрович даже похрапывал, завтра бедняге, наверно, идти опять куда-то, он говорит, что в гадюшник. И вот тут Батон понял, что любил этих людей, и сейчас, скорее всего, видит их в последний раз.
Заиграла музыка из скрипок и колокольчиков. Соловьи выводили сумасшедшие трели.
Батон взлетел. Оказывается, ничего сложного. Тут главное – сделать первый решающий толчок, а там уже перебирать в воздухе лапами не составляет особого труда. Батон – ну, какой он теперь Батон, он теперь Эфир или что-то в этом роде – плыл по воздуху. Для начала, конечно, сделал кружок вокруг родной пятиэтажки, осмотрел двор, только что распустившиеся деревья, припаркованные машины. Поднялся повыше. А таких-то дворов, оказывается, десятки, сотни! И везде своя жизнь, многообразная и непознанная. Вот люди, говорят, тоже сидят в своей Солнечной системе и носа дальше не высовывают. А выше, а дальше! Леса, поля, реки, моря, океаны… И везде где хочешь приземляйся, живи, лови мышей, если надо, изучай, познавай, ухаживай за кошками, размножайся (давно пора), знакомься с другими котами, учи их язык. Хотя в кошачьем мире только диалекты, местные говоры, а язык один, поэтому с этим проблем не будет. И только жаль, безумно жаль потраченных в хрущёвке лет, где живет человеческая семья, которая тоже хочет и не умеет летать.
Курс Батона, естественно, регулировался хвостом. Он поднялся так высоко, что из-за горизонта показалось восходящее солнце. Наступал по-настоящему новый день.
Глава заключительная, а может, и нет. «Дорожная карта»
Утром кот Батон не был обнаружен. Понятно, что он сиганул с балкона или не удержал равновесие на перилах и рухнул вниз. Увесистая задница, похоже, пала в неравном бою с земным тяготением. Пятый этаж и высота пугала. Маринка плакала, Ира была в истерике. Павел Петрович потерял источник дохода, сегодня он первый день не идёт на свою ненавистную службу, а тут ещё пропажа кота. Невесело начинался новый этап жизни бывшего чиновника.
Клочков умылся, оделся и вышел на улицу. Если бы он не был озабочен поиском Батона, он бы вдохнул полной грудью и насладился поздней весной. Всё буйно цвело, благоухало, было тепло и безоблачно. Сегодня не надо ни перед кем дрожать, заискивать, уворачиваться от укусов коллег, бояться заработать сердечный приступ. Но мешали два обстоятельства: неопределённость и пропавший кот. И, конечно, жена и дочка, которые переживали и за Батона, и за него, отныне официально безработного.
Клочков два раза обошёл дом, говорил «кис-кис-кис», редкие прохожие смотрели на него с любопытством: взрослый дяденька, а ищет какого-то кота. «Ну, расклеим объявления о пропаже на подъездах, животное видное, найдется». Ему опять пришли на ум чиновничьи выражения «дорожная карта» и «реперные точки». В переводе на человеческий язык эти два оборота можно перевести как «куда идти и зачем?». Собственно, это главные вопросы и есть.
И тут в зарослях под балконом раздалось знакомое «мяу». Оказывается, Клочков за эти годы научился отличать Батонский голос от любого другого кошачьего. Кот-летун сидел, спрятавшись от людских глаз, и жалобно смотрел на Клочкова. Чёрная шерсть в пыли и растрёпана. Батон мяукал и не двигался с места. «Вот ты где, сукин кот!» – обрадовался Клочков, как не радовался никому в последнее время.
Павел Петрович осторожно взял его на руки, Батон мяукнул ещё жалостнее. Видимо, он что-то повредил себе, может, лапу, может внутри чего, это уже только ветеринар определит. Ужас и шок выражали его глаза. Как он тут ночь провёл, одинокий, ушибленный, среди незнакомых людей и собак-дворняг? Это ведь у него первый раз в жизни, первый раз…
Клочков бережно нёс Батона на руках, как новорождённого, и тот сквозь свои кошачьи страдания благодарно смотрел на бывшего чиновника регионального министерства образования. Павел Петрович поднялся на свой пятый этаж, лифтов в хрущёвках не предусмотрено, и позвонил в свою дверь.
Перед тем как жена открыла, Клочков бросил взгляд на усатую морду. Ему показалось, что кот Батон ему подмигнул и улыбнулся.
«Держись, котяра. Мы прорвёмся», – сказал Клочков и переступил порог.
Топот котов
Законодательное собрание Санкт-Петербурга приняло во втором чтении поправки к закону «Об административных правонарушениях», которые предполагают штрафы за «стук», «передвижение мебели», «громкий храп» и «топот котов» по ночам.
Из информационных сообщений октября 2012 года
А что коты – они топочут разве?
Пусть заполняют мир своей движухой,
искрят глазами и поводят ухом,
мяукают воинственно-экстазно.
Куда противней злобный вой сирен,
скулёж и плач, столь слышимые ночью,
истерика и ругань из-за стен.
А тут – коты. Так пусть они топочут!
Не спится депутатам – вот беда.
Ворочаются, может, совесть гложет.
А тут коты. Они ступают так
легко, чуть слышно, мягко, осторожно.
Бывает, дождь крадётся за окном,
шурша по летним тротуарам влажно.
Иль птицы расщебечутся о том
о сём. О чём – не так уж важно.
На пасть, на клюв поди – накинь платок,
угомони звучащую природу!
В намордник поместишь ли всяку морду,
и всяку лапу – в шерстяной носок?
Я б с этой ночью тоже был «на ты»,
по Невскому гулял бы до рассвета.
И мне бы все окрестные коты
передавали тёплые приветы.
Печаль, как и положено, светла…
Я вкупе с согревающим напитком
мурчал бы с видом доброго кота
и излучал чеширскую улыбку.
Коты! Пусть топот ваш звучит,
от вас не ускользнёт ни мышь, ни крыса.
И в благодатной питерской ночи
найдёте вы своих прелестных кисок!
…Ты снова сонный пленник темноты.
Послать бы все дела к чертям собачьим!
Проснись и посмотри на всё иначе.
Прислушайся, как топают коты.
