Мирослава Мэй
Эйя
Несмотря на совершенные черты лица, королева не отличалась мягким характером. Слуги боялись ее гнева, как огня.
– Я не могу больше ждать ни минуты!
Ясный взгляд королевы стремительно темнел, предвещая Нариель хорошую взбучку, если она не поторопится. Будучи личной горничной Мендалиель на протяжении многих лет, она своей спиной частенько ощущала на себе всю силу ее жестокого нрава. Наконец, отыскав в глубине платяного шкафа заветную полоску прозрачной, воздушной ткани, служанка со вздохом облегчения подала ее королеве.
– Король выходил сегодня из своих покоев? – чуть понизив голос, спросила ее Мендалиель.
– Нет, госпожа, – ответила Нариель тихо.
Удовлетворительно улыбнувшись, королева с нетерпением направилась в большой, тенистый самшитовый сад, расположенный позади дворца. Мендалиель знала, если супруг не появился в тронном зале с первыми лучами, то сегодня не покинет свои покои вовсе. Годы брали свое. Большую часть времени он теперь проводил в уединении, и сей факт, как нельзя кстати, играл ей на руку, делая для нее это чудесное утро еще прекраснее. Всей своей черной душой она ощущала, что старый друг несет ей благие вести издалека.
«Скоро мы навсегда вернем себе то, что было украдено у нас! Не силой, а хитростью уничтожим проклятых зеленоглазых тварей», – злорадно ухмылялась про себя королева, спеша на встречу со своим тайным лазутчиком. – «Я исполню данное себе когда-то давно обещание. Принесенное в жертву дитя – ничто по сравнению с наградой, которая ждет мой народ в конце этих вынужденных лет бесчестья!»
Со временем потерявший бдительность король Антес даже не подозревал, какой хитроумный план много лет приводила в действие его собственная жена, с радостью вскармливая в себе черную проказу, безраздельно завладевшую ею. На другом конце света и дуаги не ведали, отчего из года в год их мать всего Сущего, великая Сайя лишает детей своего божественного благословения, все чаще оставляя их бездушными. Но прекрасно понимали, что рано или поздно их жестокие сердца могут ввергнуть мир в пучину хаоса, истребляя все живое на своем пути.
Свернув с грунтовой дорожки вглубь вечно зеленого сада, Мендалиель увидела невысокого человека, ожидавшего ее прихода за мясистой листвой молодого дерева, близ червоточины. Черный, как сажа, плащ с накинутым на голову капюшоном полностью скрывал его лицо от ненужных глаз. Лишь видневшаяся из-под полога плаща рукоять меча, украшенная кроваво-красной россыпью драгоценных камней, говорила о том, что его хозяин не простолюдин. Подойдя вплотную к мужчине и пропустив слова приветствия, Мендалиель задала так давно терзавший ее вопрос:
– Мальчишка оправдывает наши ожидания?
– Юноша только что познал вкус предательства, моя госпожа, – ответил лазутчик.
– Неужели? – не скрывая злорадства в голосе, промолвила Мендалиель. – План побега с треском провалился, насколько я полагаю? Ну-ну, милый мальчик, умереть ты еще успеешь, но не раньше своего глупого папаши.
– Ему не занять трон без божественной искры, моя королева. Вейн может передать это право второму сыну, – с тревогой в голосе произнес мужчина.
– Нет повода для переживаний. Ненависть скоро окончательно пропитает не знавшие жалости разум и сердце и обесценит саму жизнь в глазах Данталиана. Он не отдаст корону никому. А мы, как добрые друзья, поможем мальчику в его сражении и не позволим несправедливости случиться. Пачкать руки их проклятой кровью не пристало мне – королеве. Он сделает все сам, – ехидно заключила Мендалиель.
– Есть еще кое-что, моя госпожа, – прошептал мужчина, наклонившись к ее уху. – Королева Мойра задумала соединить его узами брака с девушкой из земель Глии. Она надеется, что девчонка сможет вернуть его «потерянную» душу в праздник Возрождения жизни.
– Что ж, хорошая попытка, но бесполезная. Ему ее уже никто не вернет.
– Но девчонка может наполнить его пустоту своей душой. И что нам делать тогда?
– Видишь этот цветок ладоги, мой друг? – спросила Мендалиель шепотом.
Собеседник утвердительно кивнул, а королева в задумчивости подошла к раскидистому кусту, усыпанному мелкими, благоухающими, желтыми бутонами.
– Только усилиями заботливого садовника этот куст сможет отдать свои плоды земле, которая взрастит его продолжение. Все, кроме этого… – Мендалиель сорвала один из них, смяв нежный цветок в руке, и бросила раненые лепестки себе под ноги.
– Я – теперь садовник в саду душ королевы Мойры! В нем нет достойных жизни! – бросила злые слова аннерийка и сдернула с белоснежной шеи удивительной красоты тоненькую серебряную цепочку с подвеской в виде капли воды и черной жемчужиной внутри. А затем вложила ее в руку лазутчика.
– Когда увидишь девчонку, сделай так, чтобы она носила это не снимая. Она лишь приблизит позорный конец Дуаг! Я прославлю ее на века.
– Да, моя госпожа, – ответил мужчина в черном плаще и скрылся в темных зарослях.
Мендалиель же, приняв личину доброй матери и благоверной супруги, направилась в трапезную, где уже подавали завтрак.
Глава 11
Золотая стрелка настенных часов как-то по-особенному медленно сегодня отсчитывала минуты, заставляя короля Вейна Руасу томиться в долгом ожидании. Вот уже битый час он дожидался своего старшего сына, чтобы прочитать уже ставшую для него ежедневной обыденностью лекцию о недостойном принца поведении. К сожалению, нравоучения королевы-матери Данталиан пропускал мимо ушей, оставляя ее просьбы без внимания, а Галариан не удостаивался даже взгляда его карих глаз. И только он, как отец, мог еще хоть как-то влиять на сына.
Со дня его несостоявшегося побега прошло несколько недель, но обида Данте не сошла на нет, как предполагал и надеялся Вейн Руасу. Наоборот, только крепла, отстраняя первого принца все дальше от семьи. Юноша все реже появлялся на глаза, предпочитая проводить время вне стен замка с такими же, как он, – бездушными, бесцельно слоняясь по столице и не брезгуя самыми злачными ее местами.
Вейн Руасу шершавой рукой потер чуть впалые глазницы. Все чаще сын занимал его мысли. Вейну казалось, что он что-то упускает из виду. То, что лежит на поверхности, но он почему-то упорно этого не замечает. Король не верил в случайности. Он проводил прямую связь с тем, что происходит с Данте, и тем, что Дуаг медленно, но верно погружается во мрак. И он – король, ничего не мог с этим поделать. Почему некогда процветающее королевство, пятьдесят лет не знавшее грабежей и насилия, так стремительно скатывается в пучину беззакония? Почему богиня Сайя отвернулась от его народа? Где он допустил ошибку и за что сейчас расплачивается? Вопросы, вопросы, вопросы… и ни одного ответа.
До этого скептически относившийся к попыткам жены выпросить у Сайи благословение, он теперь так же, как Мойра, ухватился за последнюю надежду – обручить сына с леди Фрейей в день Возрождения жизни, провести новый обряд и, может быть тогда, в глазах Данте появится зеленый огонь. Это бы вернуло стремительно тающее доверие народа и укрепило власть короля. И он исполнит задуманное, даже если придется сковать Данталиана и с кляпом во рту тащить в рощу Истин.
Внезапно тяжелая дверь распахнулась, впуская внутрь сумрачного помещения небрежно одетого юношу.
«Сын даже не удосужился привести себя в порядок после вчерашней попойки», – разочарованно про себя отметил его помятый внешний вид Вейн Руасу.
Король поморщился, как от зубной боли. Вся жизнь наследного принца превратилась в нескончаемый, пьяный праздник, и если так пойдет дальше, то он потеряет сына на красном дне кубка намного раньше, чем это сделает бездушная жестокость. Мысль о том, что, возможно, Данте делает это с собственным телом намеренно, приносили невыносимые страдания его отеческому сердцу.
– Ты желал меня видеть, отец? – обыденным тоном спросил Данталиан и мешковато развалился в одиноко стоящем кресле посреди скупо обставленной комнаты, служившей королю кабинетом. Вейн Руасу пристально посмотрел на сына.
– Знаешь, сынок, я не стану обсуждать с тобой сегодня твое поведение. Мне надоело. Не скрою, больно признавать тщетность своих попыток разбудить в тебе благоразумие. Признаю, что это бессмысленно.
– Какая неожиданность! – удивленно приподняв брови, бросил Данте. – О чем же ты желаешь мне поведать? Может открыть мне великую тайну о смысле моего существования?
Король грустно улыбнулся.
– Прибереги свои остроумные речи для друзей. Ты – мой первый сын, Данталиан, и я люблю тебя, несмотря ни на что. Ты умный мальчик и, я уверен, хорошо осознаешь то, что после моей смерти бремя власти должно перейти в твои руки. Прими достойно уготованное тебе судьбой и впусти леди Фрейю в свое сердце. Иного пути нет ни для тебя, ни для нас, а тот, по которому ты следуешь сейчас, ведет к неминуемой гибели всего Дуаг. Прости Галариана, он не желал тебе зла. Любой любящий брат на его месте поступил бы также. Не злись на мать – она, не задумываясь, отдаст за тебя свою жизнь. Ты знаешь это. Не можешь этого не знать! Благосостояние народа важнее твоего уязвленного самолюбия. Ты будешь хорошим правителем. Ведь у тебя от природы доброе сердце. Лелеять детские обиды недостойно будущего короля. Умерь гордость и примирись с братом. Я не жду от тебя ответа, а лишь прошу осмыслить только что сказанное мною. Признаю, мы с матерью были не вправе принимать за тебя решение и, если леди Фрейя не приглянется тебе, ты вправе сам выбрать понравившуюся тебе девушку.
Данталиан молчал, обдумывая только что услышанное из уст отца. Осознавал ли Вейн Руасу, что только что преподнес своему сыну поистине королевский подарок? Скорее всего, да. И дело тут было совсем не в спутнице жизни. Впервые отец подарил ему право выбора, которое юноша не имел никогда. И это наполнило его сердце тихой радостью. Отец доверяет ему.
Данте решился задать только один вопрос. Твердым голосом он спросил:
– Я смогу сам выбрать девушку, отец?
– Сам. Даю слово, сын.
– Пусть будет так, – примирительно ответил Данталиан.
Невероятное облегчение почувствовал Вейн Руасу, наконец, одержав победу в этом незримом противостоянии с собственным сыном. Если семейство Гватем Крист не удовлетворит придирчивый вкус его сына, то в королевстве есть еще двенадцать подходящих родов, чтобы сделать это.
– Что-то темное и страшное надвигается на нас, сынок. Я уверен, богиня наполняет душами наши земли отчасти не спроста. Я предчувствую великие испытания. Ты должен стать мудрее и сильнее, чтобы избавить свой народ от душевной пустоты. Вернуть мир и покой в Дуаг. В тебе я вижу свое продолжение и надеюсь на тебя.
С этими словами Вейн Руасу встал с обитого красным бархатом кресла, тяжелой поступью обошел деревянный резной стол и вышел из кабинета. Аудиенция была закончена.
Королева-мать так и осталась в неведении, что же такого сказал первому принцу муж, от чего практически неуправляемый юноша в одночасье превратился в примерного сына и брата.
Жизнь в замке потекла своим чередом, теперь редко будоража его обитателей незначительными происшествиями.
Глава 12
Айвен проснулась на рассвете, но подниматься с жесткого тюфяка, служившего ей постелью в небольшой нише в стене, не хотелось. Высунув из-под стеганого одеяла маленький носик, девушка с грустью посмотрела на давно потухший очаг. В продуваемой всеми ветрами захудалой хижине гулял колючий сквозняк, а на стекле единственного окошка мороз за ночь нарисовал затейливые узоры. Она печально вздохнула, выпуская из легких тоненькую струйку пара.
«Все-таки нужно явить себя миру, не видевшему меня уже несколько дней», – подумала она. – «Необходимо пополнить запасы хвороста, иначе я ненароком отморожу себе что-нибудь, да и желудок давно протестующе урчит от голода».
Невеселые мысли о судьбе Иериель все еще занимали голову, но предаваться унынию весь предстоящий день она не могла себе позволить. Умыв лицо и шею ледяной водой, она тщательно заплела волосы в толстую косу, опоясала ее алой ленточкой, запахнулась своим стареньким коричневым плащом и вышла из дома. Свежий, морозный воздух быстро взбодрил тело, подняв настроение и прогнав упаднический настрой. Валяные шерстяные башмачки утопали в пушистом снегу, и двигаться было тяжело, но она с упорством первопроходца шла вглубь леса – к густому ельнику. Как-будто приветствуя после долгой разлуки любимую подружку, где-то в кронах высоких деревьев веселой трелью заливалась быстрокрылая чеминка, рассказывая Айвен последние новости леса на своем птичьем языке.
– Чудесное утро! – воскликнула девушка и принялась усердно собирать из-под снежной насыпи сухие ветки. Набрав хворост в вязанку, она оставила его на видном месте, решив спуститься к лесному озеру, спрятанному прямо за мохнатыми еловыми лапами в нескольких шагах от нее. В некоторых местах лед на озере не успел покрыть воду толстым слоем, и она с легкостью сможет прорубить в нем небольшую лунку. Еще в детстве Иериель научила ее ловить рыбу весьма необычным способом, и у нее это неплохо получалось. С мастерством заядлого рыбака она достала маленький топорик из-за пояса, который заблаговременно захватила с собой, сорвала тонкую веточку с ближайшего дерева и уверенно ступила на лед. Он глухо затрещал под ногами, выказывая ей свое недовольство. Не придав этому значения, Айвен смело пошла от берега к середине водоема. Найдя, по ее мнению, подходящее место, она рукавицами расчистила белый налёт и принялась за работу.
«Нэй наверняка способен растопить этот лед одной лишь своей улыбкой, тогда как мне приходится махать топором. Небось и рыба при виде него сама плывет в руки», – вспомнила нового знакомого девушка и, глубоко вздохнув, принялась рубить лед с удвоенной силой.
Айвен искренне полагала, что природа допустила несправедливость, наградив этого мужчину такой притягательной, завораживающей красотой, тогда как ей – девушке, подарила неприметную, весьма посредственную внешность. Красавицей она себя не считала. Слишком худая. Ветер легко сбивал ее с ног в непогоду, да и полупрозрачная кожа болезненно краснела под летними лучами Амирана очень быстро.
«Зато смекалки мне не занимать», – довольно думала она. – «Может природа и обделила меня женственностью, но с лихвой компенсировала этот недостаток умом».
Изрядно попотев, Айвен отложила в сторону топорик. Прорубь была готова. Она выскребла из внутреннего кармана накидки хлебные крошки и бросила их в лунку, попутно колыхая воду тонким прутиком. Результат не заставил себя долго ждать. То ли почуяв приманку, то ли услышав всплески на открытой воде, под самой поверхностью блеснула серебристая чешуя, и Айвен, предвкушая богатый улов, резко отбросила прутик в сторону и погрузила обе ладошки в лунку. Она почти ухватила заветную добычу за жабры, как внезапно лед под ее коленками гулко застонал и провалился, погружая девушку в ледяную воду с головой. Одежда моментально намокла и тяжелым камнем потянула ее ко дну. В панике, барахтаясь, она судорожно пыталась ухватиться за край твердой поверхности, но, ничего не получалось – хрупкий лед крошился под ее пальцами. Жгучий холод сковал тело, и Айвен стремительно теряла веру на спасение. От бессилия слезы выкатились из глаз, тут же замерзнув на щеках мелкими, белыми жемчужинами. Ждать помощи в этой лесной глуши было неоткуда. Совсем не так она представляла себе свой конец. Собрав последнюю волю в кулак, девушка мужественно продолжала цепляться за кромку тонкого льда, пока силы окончательно не покинули ее.
– Нэй… – было последним, что успела прошептать окоченевшими губами Айвен, прежде чем окончательно утонуть в этих холодных озерных водах.
Жнец не видел девушку несколько дней. Она почему-то не хотела покидать стены своего дома, а он, чтобы не выглядеть навязчивым, не решался первым постучать в ее дверь и терпеливо ждал, когда же подвернется случай, чтобы снова, как бы по чистой случайности, встретить ее в лесу. Стыдно было признаваться, но он, как влюбленный мальчишка, буквально жаждал увидеть Айвен. Ему стало до отчаянья мало находиться просто рядом. Хотелось лицезреть ее постоянно, прикасаться к ней, внимать каждому ее слову.
Вдруг его дремлющее сознание, словно острым кинжалом, прорезал тихий, кроткий призыв. Она звала его. Сама. Но бешеную радость от этого быстро сменил всепоглощающий, дикий страх. Не его, а Айвен!
«Неразумная, самоуверенная девчонка!» – кричала его триединая сущность, облачая себя в телесную оболочку.
Айвен несомненно бы удивилась, узнай она, что не сильно ошибалась в своих размышлениях о Нэйланде. Он мог заставить таять льды, но не силой своей улыбки. Он в мгновение ока мог иссушить воду, стереть камень в порошок и истребить все живое на своем пути, едва подумав об этом. Одного не мог Жнец – оживить бездыханное тело.
Появившись в долю секунды, Нэй успел ухватить Айвен за руку и вытащить из глубины зимнего озера прежде, чем ее легкие окончательно заполнились водой. Одним рывком он снял с себя меховой плащ и бережно завернул в него девушку, прекрасно осознавая, что даже минута его промедления способна погасить едва теплящуюся жизнь в этом хрупком теле. Бережно взяв ее на руки, он представил ее хижину и силой сознания перенес обоих под крышу дома.
Опасность миновала, но сердце отказывалось успокаиваться и продолжало неистово колотиться в груди, пуская тревожную рябь по струнам души. Щелчком пальцев он наполнил комнату горячим воздухом и снял с девушки мокрую одежду, оставляя на ней лишь влажную, тонкую сорочку, и снова укрыл ее своей теплой накидкой. Девушка не приходила в себя уже больше часа, и это не оставляло сомнений в том, что переохлажденное тело ответит лихорадкой на пережитый шок. Он останется рядом с Айвен, пока она полностью не оправится, твердо решил Нэйланд.
Айвен разбудил какой-то незнакомый, остро-сладкий аромат, витающий в воздухе. Силясь открыть глаза, она так и не смогла даже немного приподнять опухшие веки. В затуманенной голове больно пульсировало, но она четко осознавала, что находится в своей постели, а в печи, объятые языками пламени, весело потрескивают сухие дрова, даря воздуху приятное тепло. Внезапно ощутив рядом чужое присутствие, она испуганно прошептала:
– К.., кт.., кто здесь?
– Тише, не трать силы на разговоры, милая. Ты сильно пострадала. Холодная вода навредила телу и ему нужно время, чтобы восстановиться, – услышала она обволакивающий заботой, мягкий мужской голос.
– Нэй…, Нэй, – безошибочно определила владельца Айвен. – Нэй, – тихо позвала девушка, снова проваливаясь в глубокую яму беспокойного, но такого нужного, исцеляющего сна.
Глава 13
Все внутренне убранство этого, более чем скромного, обиталища, вмещало в себя большой, грубо сколоченный, деревянный стол, два стула и высокий ящик, отдаленно напоминающий комод. В правом углу возвышалась выложенная из обтесанного камня большая печь, занимающая почти полкомнаты. На узких полочках, тянувшихся вдоль стен, стояли многочисленные берестяные баночки, заполненные какими-то сухими травами, корешками и ягодами. Из маленького, круглого окошка вглубь хижины проникал тусклый свет, почти все время оставляя ее хозяйку в полутьме. Искусно сплетенные циновки, полностью покрывающие земляной пол, видимо, были призваны сохранять тепло в этом доме, но Нэйланд был уверен, что они совсем не справлялись с возложенной на них задачей. Немного левее печи, в стене, располагалась небольшая ниша, служившая Айвен местом для сна.
Убогость открывшейся его взору картины шла вразрез с его представлением о том, как жила девушка все это время. Им с Иериель явно приходилось несладко. Он искренне недоумевал, каким образом старая карга смогла вырастить столь нежное создание в этих полуразвалившихся стенах. Взгляд его фиолетовых глаз невольно задержался на хрупкой фигуре, метавшейся в лихорадке в нескольких шагах от него. Тугая коса растрепалась, но светлые волосы даже сейчас так красиво обрамляли лицо Айвен, что он невольно залюбовался их сказочным золотым блеском. Она и вправду была чужой для этих суровых мест.
«Это не ее дом. Почему она здесь?» – вопрошал Нэйланд, неслышно перемещаясь к девушке ближе.
У ее изголовья он заметил небольшой рисунок, изображавший цветущий пейзаж. Обласканные теплыми лучами, диковинные цветы на нем совершенно точно никогда не знали холода и снега. Краски на картине давно выцвели, но все еще передавали красоту воссозданного талантливым художником райского места. Аннерия.
«Именно там должна была вырасти Айвен», – подумал Нэйланд и легонько присел на краешек тюфяка.
С маленькими бисеринками пота на раскрасневшихся от жара щеках, она все равно казалась ему прекрасней всех смертных, мистерийских женщин, когда-либо видимых им ранее. Он плотнее подоткнул к ее телу края импровизированного одеяла. Почему-то ему доставляло огромное удовольствие видеть девушку, укутанную в принадлежащую ему вещь. Дыхание ее постепенно выровнялось. Грудь размеренно вздымалась и опускалась, безмолвно свидетельствуя, что лихорадка отступает. Его обуревали странные и абсолютно новые чувства, которым он не знал названия. Теперь хотелось не просто бесконечно смотреть на нее, а то, о чем даже было крамольно мечтать! Жнец всматривался в Айвен взглядом, навсегда запечатлевая в памяти каждую черточку и каждый плавный изгиб ее, еще по-детски кукольного лица.
«Я не потревожу ее сон, если прикоснусь к ней… Очень быстро. Она даже не почувствует моего проникновения», – говорил себе Нэйланд, не в силах сдержать порыва своей души и торопливо срывая тонкие перчатки с изящных рук.
«Одно прикосновение не навредит ей», – продолжал твердить себе Жнец, уступивший нестерпимому желанию почувствовать мягкость ее полных губ под подушечками своих длинных пальцев.
– Подобны лепесткам… – благоговейно прошептал Нэйланд, нежным касанием опускаясь от мягких, розовых створок ниже, по шелковистой коже шеи, и плавно перемещаясь к ключице, пока не спустился по хрупкому предплечью до ее распахнутой, горячей ладони. Души в ней были сейчас полностью открыты и беззащитны перед его цепким взглядом. А ему хотелось лишь держать руку девушки в своей – такое неимоверное наслаждение дарило ему сияние Эйи.
Больше не имело смысла отрицать, что вовсе не праздное любопытство тянуло его к ней с момента, когда он впервые увидел ее. Совершенно фантастическая, непохожая ни на кого и рожденная в чужом первоисточнике далекого Творца, – она, сама того не осознавая, превратила саму «Смерть» в свою самую ярую поклонницу. Он проиграл без боя. Человеческая душа подчинила его своим внутренним светом, не встретив даже самого слабого сопротивления.
Развернув тыльной стороной ее ладонь, он с наслаждением поцеловал ее кожу, и в это мгновение как-будто тысячи ярких, мелких огней пурпурным фейерверком вспыхнули в его душе. Не встречая препятствий на своем пути, Эйя проникла в ее сердцевину. Он не позволил, а умоляюще попросил ее сделать это, сгорая от непозволительного ему чувства – безраздельно быть вместе. Без тени сожаления он отдал ей частицу себя. Теперь он всегда будет знать, где находится Эйя, чтобы оберегать ее от любой опасности. Пусть даже от самого себя.
Не в силах заставить себя остановиться, он целовал каждый пальчик на ее руке, упиваясь сладкими, чистейшими эмоциями абсолютного счастья. Ему ничего не стоило сейчас увидеть сознанием так заботливо охраняемую, новорожденную дуагскую душу и прочесть уготованную Антигоном ей судьбу, но Нэйланд не хотел тревожить девушку, разорвав своим вмешательством оковы сна. Эйя доверилась ему, но та, другая, живущая в Айвен, боялась и противилась его прикосновениям. Сломав ее слабую защиту сейчас, он непременно ранит обеих.
Нехотя отпустив руку девушки, Нэйланд отстранился и глубоко вздохнул. Он дождется момента, когда она откроется ему сама. И когда он вернет заблудившуюся душу в предназначенное для нее тело, докажет Эйе, что даже жестокий палач достоин ее любви.
А пока не мешало бы подкинуть дров в догорающий огонь. С приходом ночи похолодало, и тепло покидало до неприличия дырявые границы избушки очень быстро.
Он не чувствовал холода, как и изнуряющая жара была ему не страшна. Этому телу не требовались вода и пища, чтобы поддерживать жизнь. Созданное его сознанием, оно жило по пока неизвестным простым смертным законам мироздания. Но телесная оболочка Айвен требовала заботы.
Целебный отвар, испускавший ароматный дымок из подвешенного над очагом котелка, быстро вернет ей силы. Он не собирался пользоваться при ней в полной мере своими возможностями. Как и не следовало пока раскрывать свою сущность, ведь это однозначно испугает ее наивное, доверчивое сердечко. Она никогда не знала жизни вне этого дома, не говоря уже о тайнах, которые хранила эта небольшая планета. До рассвета было еще очень далеко, и Нэйланд решил ненадолго покинуть свое сокровище. Карас, его верная Тень, уже долгое время не приносил новостей.
Глава 14
Ограниченные рамками финитного мировосприятия, люди находились на заре своего развития и были еще не способны постигнуть истин всеобъемлющей полноты происходящего вокруг, облачая силы природы в знакомую для них форму. Многочисленные потоки энергии окутывали густой паутиной всю планету и рождали жизнь не только в ее пределах. Ею была пронизана вся Вселенная.
Дуаги представляли ее в образе доброй богини Сайи – матери всего Сущего, тогда как аннерийцы в своих умах создали жестокого, но справедливого бога Ансельма, с мечом в руке управляющего судьбами своих подданных. Эти представления были далеки от реальности.
Планету Мист защищали четыре ее «ребенка»: Хрисанф Рувим – первый хранитель, Зодчий и Вдыхающий жизнь; Нэйланд Мор-Тант – второй хранитель, Жнец смерти и Собиратель душ; Антигон Гай – третий хранитель, Вершитель судеб и Владыка кармы; Бамако Инлос – четвертый хранитель, Проводник душ в мир Праха и Безмолвный созидатель. Все они были руахами – духами планеты – ее «двигающей системой», обладали душой, сознанием и разумом и находились на последней ступени вселенской иерархии. Выше стояли только Творцы – основа Мироздания в этой, самой начальной, мерности. Их было семь, и эти арбитры держали мерность в гармонии. Абсолют, организующий глобальный порядок. Рождающее начало, которое через материю посредством своих частиц – душ – познает себя, или, проще говоря, живет. Они были порождением другой – следующей по порядку, Вселенной, и кто их Творец – никто не знал.
Дом руахов – храм Судеб представлял собой глубокую пещеру, расположенную в жерле давно потухшего вулкана. В самом центре ее, пронизывая недра, бурным фонтаном била энергия Мист, в потоках унося ввысь информацию о пережитом опыте всех населяющих ее существ. Там, в космосе, она сливается с энергией других планет, образуя единое информационное пространство, в котором круговертью взаимодействуют между собой все живые и неживые элементы в матричных и нематричных мирах. Последние были также редки, как и Эйя. Парадоксально, но мало кто из душ – созданий Творцов, действительно хотел «учиться», а в человеческих сосудах они подавляющим большинством тянулись в хвосте самых отъявленных «школьных отщепенцев».
Пока Мист принимала к себе на воспитание только молодые души: новорожденные или прожившие несколько судеб, и только от двух Творцов, потому что сама была достаточно молодой. Ее дети – «няньки яслей», тщательно контролировали незатейливый учебный процесс.
Все Гаи в любом матричном мире обязаны были оставлять в судьбах душ небольшой кусочек для творчества в качестве «сочинения на свободную тему». Всего на одну страничку, но даже в этот краткосрочный период некоторые умудрялись натворить такое, что разгребать после них приходилось всем руахам. И Мист не была исключением. Карас был тому уже неживым доказательством. А вот когда она станет достаточно опытной и посчитает себя готовой организовать у себя «старшую школу» – вот тогда здесь начнется полнейшее «веселье» или, как однажды выразился один знакомый Жнецу Мор-Тант из более старого мира – «дичь». Нэйланду, по большому счету, было на это наплевать. Бамако Инлос и Хрисанф Рувим – вот, кому действительно стоило переживать и готовиться.
Руахи часто посещали храм, подпитывая свои силы от Матери, но сейчас он встретил Жнеца полнейшей тишиной. Лишь свою Тень застал Нэйланд за кропотливой работой. Склонившись над источником, Карас испускал в него заботливо собранный им урожай из атмов. Почуяв Жнеца, Тень обернулась и с радостью домашнего питомца устремилась к ногам своего хозяина.
От Тени Нэйланд узнал, что Бамако пересказал остальным хранителям их разговор в Синем лесу, но давно не возвращался к источнику. Антигон Гай и Хрисанф Рувим также не встречались Карасу. Это было очень странно. Почему никто из братьев не придал значения тому, что Эйя находится на Мист? Может быть, он действительно зря волнуется, и для них в этом нет ничего особенного?
«Зато особенное есть для меня», – радостно подумал Нэйланд. – «Пока Бамако занят, а остальным нет до Эйи никакого дела, я поищу ответы у Айвен».
Глава 15
Длинные ворсинки мехового покрывала, как шелковые крылья бабочки, приятно щекотали чувствительную шею, освобождая Айвен от плена томных, сладких грез. Она ощущала себя отдохнувшей и полной сил, как никогда. Что, стоит признать, редко случалось с ней по утрам. В комнате царил полумрак, и только редкие всполохи горящего в очаге хвороста доказывали то, что здесь побывал посторонний. Нэй. Память услужливо вернула ее в события прошлого дня, воскресив страшные картинки перед глазами. Остатки сна сняло, как рукой. Звезды! Ведь она почти попрощалась с жизнью по собственной глупости! На что она надеялась, так опрометчиво ступив на хрупкий лед озера? Ее поступку не было разумного объяснения.
«Ты действительно попрощалась с жизнью в тот момент, Айвен», – поправил ее внутренний голосок, эхом отозвавшись откуда-то из глубины. «Только каким чудом ты, здоровая и невредимая, нежишься сейчас в тепле под полами этого плаща?»
– Очевидно, Нэй находился где-то поблизости в тот злополучный момент и пришел мне на помощь, вытащив из лап смерти, – ответила она сама себе.
«Ты была там одна. Вспомни», – не унимался дотошный алармист – «А этот Нэй возник из ниоткуда!»
– И хорошо, что возник! Потому что был рядом!
Других версий для нее просто не существовало.
Приметив возле изголовья чашу с непонятной зеленоватой жидкостью, она поняла что источало доселе незнакомый остро-сладкий аромат, который почуяла вчера. Нэй сделал для нее целебный отвар, и от этого сердечко приятно защемило. Ее мучила жажда, и она осушила пиалу, торопливо проглатывая ее содержимое.
Откинув назад спутанные волосы, Айвен соскочила с постели и босыми ножками прошлепала к деревянной лохани, стоявшей позади печи. Мысленно поблагодарив своего спасителя за проявленную заботу, который предусмотрительно наполнил емкость чистой водой, она блаженно опустилась в теплую жидкость, смывая с тела последствия ночной лихорадки. Вдоволь насладившись купанием, Айвен облачилась в шерстяное платье, расчесала густые волосы костяным гребнем и принялась готовить завтрак. На скорую руку настряпала лепешек из овсяной муки и щедро приправила их диким медом. Согрела кипяток в чугунном котелке и принялась ждать.
