МиРон Алексеевич МаРусич
Я тоже киллер
© МирОн МаРусич, 2019
© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2019
МаРусич МирОн Алексеевич родился 26.04.1964 г. в ГДР, г. Потсдам. В 1981 г. поступил в СВВКИУРВ им. Ленинского комсомола (Серпуховское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск). Военный пенсионер.
Номинант-дипломант «Писатель года», «Наследие», «Антология русской прозы», от Проза. ру. За вклад в литературу награждён медалями им. Маяковского за 2018 г. к 125-летию и им. Пушкина за 2019 г. Срок службы: 13 лет армия, 13 лет милиция.
Глава 1
Гога не хотел умирать, да и кто захочет, но расстаться с жизнью в неполные двадцать лет всё же пришлось. С мягким, каким-то садистским чмоканьем четыре пули одна за другой нашли дорогу к его сердцу, и оно захлебнулось кровью. Испуганно расширившиеся глаза закатились, а его душа отлетела в рай, или, пожалуй, в ад, да, именно в ад.
Как всегда, в точно задуманное время, сработал внутренний будильник, и хозяин кошмара открыл глаза, так и не успев досмотреть на дело рук своих. Пассажир проснулся окончательно, стирая из памяти остатки сна, сходил в туалет, почему-то с сумкой на плече, почистил зубы и умылся. Было как-то особенно, по-тревожному тихо, мерно стучали колёса. Вагон ещё спал.
Человек вышел на незнакомой станции, ранним, солнечным утром. Мало ли на пути станций. Проводница, спросонья протирая глаза, шла по коридору в тамбур, поезд ещё тормозил, но его уже не было в вагоне.
На перроне стоял молодой мужчина в элегантных джинсах, явно дорогих кроссовках и простой хлопчатобумажной майке. Чему удивляться, май месяц.
Спортивная сумка в руке, сжатые костяшки пальцев, в которых чувствуется смертельно опасная сила, дополняли его прикид. Остаётся добавить, что сумка была слишком тяжела для своих небольших размеров, но это уже совсем не наше дело.
Он оглядел пустую с утра площадь перед вокзалом, заметил в стороне несколько частников, карауливших пассажиров, и, бросив быстрый, цепкий взгляд одинокого волка по сторонам, пошёл в вокзальный буфет.
Незнакомый мужчина лёгкой, пружинящей походкой, подошёл к буфетной стойке, осмотрел стеклянный прилавок со стандартным набором засыхающей вокзальной снеди. Всё как везде.
– Что желаете? – спросила молоденькая и на удивление красивая продавщица.
– Минутку, я сделаю выбор.
Мужчина окинул взглядом буфетчицу, едва улыбнувшись одними губами. «А девочка ничего, не место ей здесь, впрочем, и мне не место».
– Кофе, чай, или что покрепче?
– С утра пить вредно, кофе не люблю, значит, чай. И дайте ещё что-нибудь перекусить, на Ваш вкус, но чтоб потом живот не протестовал.
– Что вы, у нас всё свежее, – быстро ответила буфетчица и смутилась.
Через минуту он ел вполне приличную курицу, не переставая осматривать вокзальный зал исподлобья. Не торопясь выпил остывший чай, подошёл к буфету и представился:
– Анатолий.
Она как-то подобралась, потом смягчилась и произнесла в ответ:
– Лена.
«Елена» в переводе с греческого означает «светлая», «сияющая». Она немного замкнута, всегда как бы в стороне от людей, погружена в свой внутренний мир, но это не мешает ей быть очень заботливой и внимательной.
Елена – жизнерадостная фантазёрка и неистовая оптимистка. Она быстра, умна и остроумна. Англичане называют Елену «леди искренность»: она и правда очень доверчива, порою до простоты. Лена очень влюбчива, но, отыскав своего единственного, не щадит себя в своей жертвенной любви. Очень ценит мир и покой.
– Елена прекрасная, – словно подтвердил он, пробуя её имя на вкус.
– Что вы, – чуть слышно, смущаясь, ответила девушка, но на её губах заиграла ласковая улыбка.
Ещё один хороший человек попал не на своё место. Милая девушка, но через несколько месяцев работа и вокзал сделают своё дело, и она станет как все. Может быть, хуже.
«Не моё дело», – подумал Анатолий, но, тем не менее, как-то излишне легко узнал её адрес и обещал зайти. Общага, значит, родителей нет или далеко. Время шло, отсчитывая минуты жизни и шепча в уши непристойности.
В шесть часов он вышел на улицу и сел в первый показавшийся автобус, обычный старый, убитый временем и пассажирами «Икарус». Длинный, похожий на жёлтую, дохлую гусеницу, с противно скрипевшей резиновой «гармошкой», грязным полом и сиденьями.
Цели не было, он бежал, пытаясь скрыться от всех. В карих пронзительных глазах, которые когда-то прожигали взглядом насквозь, затаился страх. Страх загнанного зверя. Страх волка, попавшего в капкан.
Кондуктор – немолодая, невыспавшаяся и, видимо, поэтому хмурая женщина лет сорока трёх – взяла с него деньги за билет, устало отсчитала сдачу и потеряла всякий интерес.
Анатолий сел впереди салона и прикрыл глаза. На сиденьях позади него расположились парень с девушкой и пожилой мужчина, всего пятеро – машинально отметил про себя он на всякий случай, сосчитав всех, даже водителя.
Подыхающий от старости автобус медленно тащился сквозь полусонные улицы. Через пару остановок в автобус вошла шумная компания из шести изрядно подвыпивших юнцов. Парни возвращались с какой-то вечеринки, события которой со смехом обсуждали, обильно сдабривая речь матом.
«Уроды, – подумал он, – теперь одиннадцать», но ничего, что могло бы его встревожить, не почувствовал. Компания явно не хотела платить за проезд и оскорбляла кондуктора, послышался громкий хохот, и женщина истерически взвизгнула, срываясь на крик.
Анатолий сделал вид, что происходящее в салоне его нисколько не касается, да так и было, он не привык вмешиваться. Жизнь научила. Анатолий устал, отдыха требовал каждый нерв, каждая клеточка его загнанного тела.
Молодая компания продолжала бесноваться. Анатолий оглянулся. Парни встали в кружок, а кондуктор, словно мячик, металась от одного к другому, пытаясь вернуть свою сумку с билетами и деньгами.
Пассажиры испуганно вжались в сиденья, всем своим видом показывая, что происходящее их совершенно не касается, лишь пожилой мужчина попытался вмешаться, но его грубо заткнули, и он с укором посмотрел на Анатолия.
Нет, не так, снова, как в последнее время, всё грозило пойти наперекосяк. Мужчина в хлопчатобумажной майке опустил глаза, он устал, жизнь летела под откос, ему не хотелось вмешиваться, давили свои проблемы. Он не был суперменом, давно уже не строил из себя героя и борца за социальную справедливость.
Анатолий казался сломленным жизнью, плечи поникли, и только волчьи глаза говорили, что он ещё очнётся. Он не был мастером восточных единоборств, как-то не успел, не был он и очкастым студентом, но профессию получил. И о смерти знал не понаслышке.
Он был киллером, и до недавнего времени неплохим. Диспетчер знал его под кличкой Толик-волк. Двадцать семь заказов, тридцать девять трупов, издержки производства он не считал. Он не был злым, но мир сделал его жестоким. Этот анекдот словно про него.
Киллер получает заказ, ему называют улицу, дом, он перебивает и спрашивает сумму гонорара. – Сто тысяч баксов, – слышит в ответ. – В таком случае номер квартиры можно не называть.
Он с тоской оглянулся ещё раз, встретил затравленный взгляд кондуктора и сделал выбор. Молодой мужчина в хлопчатобумажной майке встал и пошёл в конец салона.
– А теперь, граждане, оплатим проезд, – сказал он и ощерился привычной улыбкой хищника. Юнцы и кондуктор враз замолчали.
– Ко всем относится, – после секундной паузы добавил он, расстегнул сумку и достал короткоствольный автомат. По салону прошелестело лёгкое дуновение ветра смерти.
Началась борьба за социальные права, как он её понимал для себя. Юнцы засуетились, отдали кондуктору сумку и зазвенели по карманам мелочью, зашелестела выгребаемая из кошельков и портмоне бумага.
– Выгребайте всё. Стоять! – крикнул он молодой парочке, попытавшейся выскользнуть на остановке.
– А-а-а, мы…
– Граждане, деньги на бочку, быстро, если жить хотите.
Карманы вывернули все, включая кондуктора, у которой он забрал выручку, и водителя, досмотренного на предмет денег в последнюю очередь.
Двери открылись и снова закрылись, оставив Анатолия на улице со смятой горстью бумажек. Автобус поехал дальше.
«Анатолий» в переводе с греческого – «восточный». Анатолий – нервный, возбудимый человек, остро реагирует на все, как и его тотем – ягуар. Его натура представляет загадку, – никогда не знаешь, чего от него ожидать!
Внутренняя жизнь Анатолия богата и упорядочена. Если вмешивается в чужие дела, то не сомневается в успехе, – ибо воля его сильна до того, что граничит с упрямством. Не может представить себя побеждённым. Анатолий легко приспосабливается к обстоятельствам – при условии, что легко подчинит эти обстоятельства себе.
«Нет, не мой это город и мне здесь не место». Анатолий осмотрел грязные тротуары, пыльные глаза подслеповатых окон, грязь, как и везде.
Поймав такси, он коротко бросил: «Вокзал». Машина, набирая скорость, зашуршала шинами по асфальту, мелькали улицы и дома незнакомого города.
Мужчина в хлопчатобумажной майке смотрел в окно и думал о превратностях жизни. При других обстоятельствах он бы остался, но когда что-то не складывается с самого начала, лучше не искушать судьбу. Он усвоил это правило и не собирался менять своего решения. Такси остановилось.
– Полтинник, – сказал шофёр.
– Хорошо.
Анатолий расплатился, не торгуясь, и прошёл кассам. Пробежал глазами по расписанию, пожал плечами.
– На ближайший, до конечной. – Посмотрел в сторону буфета и добавил: – Два.
Молча отдал деньги, получил через узкую прорезь окошечка билеты, сдачу и направился к буфетному прилавку. Поезд через сорок минут, время есть. Он не боялся милиции, зная её медлительность. Раннее утро, открыта только дежурная часть, пока поступит заявление, пока… Поезд давно будет стучать колёсами вдали от города, вдали от мелких и скучных проблем. Он будет смотреть в окно и грустить, всё как всегда, ничего нового.
Лена, похоже, сдавала смену и собиралась идти домой, мужчина со спортивной сумкой и двумя билетами в кармане направился к ней. «Бывает ли любовь? – думал он на ходу. – А с первого взгляда, с первой фразы?»
– Леночка, извините за банальный вопрос. Что вы делаете сегодня?
Она снова мило смутилась, почему-то покраснела и опустила глаза.
– Ничего.
– Вас что-нибудь держит в этом городе?
– Нет, – ответила она на удивление быстро и стала серьёзной.
– Совершенно случайно у меня есть два билета, но не в кино.
Анатолий достал из кармана билеты и показал ей. Посмотрел в Еленины глаза, и она словно утонула в омуте, нырнув туда с головой, без всякой надежды вернуться на поверхность.
– Вы поедете со мной?
– Да, – выдохнула она и доверчиво прижалась к его руке.
«Что я делаю? Она же почти ребёнок, и я ломаю ей жизнь. Впору гроб заказывать, а не в любовь играть».
Он испугался, уже не за себя, за неё. Не сегодня, так завтра его достанут. Смерть уже шесть лет дышит ему в затылок, но в последние недели её смрадное дыхание ощущается всё более явственно. Анатолий не хотел, чтобы в момент расплаты она оказалась рядом, не хотел – и тянул её за собой.
«Только на одну ночь, завтра я её брошу», – но сердце говорило: «Нет. Ты попался, парень, где-то не так легли карты, и перед смертью тебе пошла масть». Игра без козырей, сможет ли он разыграть свои карты или до него так и не дойдёт ход, Анатолий не знал.
Он не знал, доживёт ли до завтра, а скорей всего, встретит очередной рассвет с дыркой в затылке, уставившись остекленевшими глазами в голубое небо. Анатолий хотел жить, теперь снова хотел.
Вдруг до боли в сердце, с острым щемящим чувством в груди, ему захотелось иметь детей, красавицу жену и маленький домик в деревне. Простые житейские радости.
«Старею», – подумал киллер и лишь сильней прижал хрупкое девичье тело к своей груди. Пусть. Что будет, то будет.
– Толик, – она замолчала.
– Ты передумала?
– Нет, что ты, просто всё так внезапно. Ты ведь меня не бросишь? Я хочу быть с тобой до самой смерти.
– Да, – ответил он и подумал: «Возможно, не так долго осталось».
Может быть, ещё не поздно всё изменить. Сказать ей, что передумал, пошутил, ошибся. Нет, уже поздно, проводница зовёт по вагонам, последний гудок, поезд трогается. Пора. И через две минуты, сидя в купе, они смотрели на проплывающие мимо дома, улицы незнакомого ему и чужого ей города.
Мужское естество кричало: «Возьми её!», а совесть тихо нашёптывала: «Погоди, дай ей шанс». Мерно тикали секунды, складываясь в минуты, нарастая в часы. Ночь накрыла медленно ползущий поезд как-то сразу, незаметно.
* * *
Она улыбалась. Как она улыбалась! Мерно стучали вагоны, отстукивая ведомую лишь им одним мелодию, за окном проплывали полустанки и километры. Толик смотрел на неё и не верил своему счастью. Он, близко повидавший много женщин, влюбился как пацан. В его любви к Елене было всё: и романтическое чувство в первый раз влюблённого юноши, и пламя страсти пополам с нежностью зрелого мужчины.
Он любит её – она любит его. Это ли не счастье? Тонкие лучики солнца пробиваются сквозь штору окна на золотистые кудри её волос. Она улыбается солнцу, солнце улыбается ей. Как она улыбается!
Анатолий сидит и смотрит на милое лицо, оголённые плечи и розовые соски девичьих грудей. «Она моя», – поёт в груди незнакомый прежде голос, рождая новое чувство заботы и тепла, нежности и любви. Он улыбается в ответ, но через мгновенье тень набегает на её лицо и его улыбку.
По его пятам идёт смерть и дышит в спину, в его спину. Анатолий знает, что каждую секунду, за каждым углом его может настигнуть пуля коллеги. Смерть не торопит, но и не опаздывает, она просто ждёт.
Глава 2
– Я всегда говорил, его нужно было убрать два месяца назад. Ищи теперь!
– Не кипятись, Олег, уберём.
– Страна большая, попробуй найди.
– А вот это как раз не твоя забота. Кому надо – найдут, он не невидимка, фото во всех городах, никуда не денется, завалим.
– Твоими бы устами…
– Ты лучше скажи, что с остальными исполнителями.
– Оба прекратили своё существование ещё в марте, концы спрятаны надёжно. А из-за вашего желания сэкономить деньги и использовать одного из них ещё раз, мы имеем головную боль и геморрой в заднице.
– Он лучший и свою работу сделал на пять, а вы, Олег, его упустили. И не надо мне указывать, мы партнёры, но старший я. Вам всё ясно, Олег Игоревич?
– Да, конечно, извините, погорячился.
Вот такой разговор имел место в офисе одного из крупнейших банков столицы. А начиналось всё три месяца назад. Впрочем, если быть до конца точным, почти четыре. И, возможно, никто и никогда не узнал бы о тех событиях, если не дневник девушки с именем Лена.
Не знаю и не хочу знать, что в нём правда, что вымысел, а что просто девичьи мечты, но история началась и закончилась. Вам судить, хорошо или плохо, а я лишь умываю руки.
* * *
Белый пушистый снег мягко опускается на его ондатровую шапку. Снежинки искрятся в чуть морозном воздухе и едва слышно скрипят под подошвами его ботинок. Ночь, – тёмное время суток.
Ранняя весна, воздух ещё чуть морозен.
Человек торопится, но старается, чтобы его поспешность выглядела незаметно. Он привык чувствовать себя уверенно, но основы его мира пошатнулись и, кажется, вот-вот рухнут.
Пар горячего дыхания клубами вырывается из его широко раскрытого рта. И горе тем снежинкам, белым красавицам, что попадают в облачко пара. Их век недолог, они тают, не успев долететь до земли.
Город спит. Человек испуганно озирается, для него тёмный город не друг, скорее враг. Ему есть куда спешить, по его следам идёт смерть. Он знает, что поздно, всё равно не успеть, но идёт, и старуха с косой дышит в его широкую спину зелёного кашемирового пальто.
Два часа. Поздняя ночь или раннее утро? Фонари на улицах не горят, лишь в редких глазницах окон пятиэтажных коробок виден свет, но там ждут не его. Его некому ждать и некому оплакивать. Он один в целом свете. Впрочем, его тоже ждут, но об этом позже.
Человек идёт спотыкаясь. От него отвернулись все – жена, любовница, друзья по бизнесу. Он неудачник, и он обречён. Старуха-смерть давно дышит в его затылок, и он знает об этом.
Но ему кажется – есть ещё шанс, и человек верит, что тот, от кого зависит его жизнь, выслушает его, и поэтому он торопится несмотря ни на что.
* * *
Зелёное кашемировое пальто с ондатровой шапкой продолжали одиноко мелькать сквозь снег и ночь. Он почти у цели, всё хорошо, должен успеть, удар в череп – и всё.
С расстояния в триста пятьдесят метров звук выстрела из снайперской винтовки с оптическим прицелом не слышен. Человек лежит и смотрит в небо изумлённо остекленевшими глазами, лишь снежинки продолжают таять на его замерзающем лице. В эту ночь или раннее утро ещё одним неудачником стало меньше.
* * *
Иннокентий Владимирович, а для друзей просто Кеша, был доволен своей жизнью. Он попал в нужный вагон – крутые друзья, своё дело, неслабая бригада в районе, сытные угодья.
Последнее время ему везло, жизнь баловала подарками и призами. Казалось, судьба и удача навечно поселились в его четырёхкомнатной квартире с недавним евроремонтом.
«Мерс», бритый затылок, массивная золотая цепь и «гайка» с бриллиантом на пальце, что ещё нужно в жизни. Ах да, дача и девочки у него тоже были, по вызову. Иногда две, три, но чаще одна, строго по средам и пятницам.
Особенно ему нравилась Люся, недавнее приобретение. Он подцепил её в баре, или она его. Ноги от ушей, грудь с вызывающе торчащими сосками выше всяких похвал, попка! А как самозабвенно Люся трахалась! Вот и сейчас он собирался вставить ей по полной программе.
* * *
Кеша умер быстро, лишь недоумённо раскрылись глаза после того как коротко чмокнул пистолет с глушителем. Его глаза так и остались открытыми. Люся оделась, посмотрев на часы, собрала свои вещи, стёрла отпечатки тонких наманикюренных пальчиков и ушла в ночь, даже не попрощавшись с покойным.
* * *
Вова умер нелепо. Вообще-то юрисконсульта крупнейшего банка устраивало всё. Он также до недавнего времени устраивал всех, если бы не один грешок.
Сегодня вечером ему наконец повезло, он познакомился с красивым парнем лет двадцати, тот сам подошёл к нему и предложил выпить. Вова обрадовался, вот уже третий месяц он не мог найти себе партнёра и сильно переживал. Тем не менее он удивился, так как всегда комплексовал по поводу своей неказистой внешности. Длинный и худой как швабра, он производил впечатление дистрофика, имея при росте метр девяносто три всего шестьдесят пять килограммов веса. Прыщавое, мятое лицо и редкие растрёпанные чёрные волосы дополняли его облик.
В этот злополучный для него вечер Владимир Алексеевич решился и, долго простояв перед зеркалом, поехал в бар для геев. Дальнейшее происходило как в женском романе с одним небольшим отличием: женщина как раз и не присутствовала.
Вова пребывал в состоянии эйфории, предвкушая дальнейшее развитие событий и не веря своему педерастическому счастью отхватить такого красавца. Мучили сомнения, но он, захлебнувшись в своей щенячьей радости, гнал их прочь.
Доехали быстро, поднялись на четвёртый этаж, и Вова открыл дверь квартиры номер тринадцать. Он любил мистические числа, и ему всегда везло, но только не в этот раз.
Совершенно к месту вспомнился анекдот:
Рассказывает «голубой» своему старому приятелю: – Представляешь, снял вчера такого красивого парня, губы, попка – просто чудо, приехали в гостиницу, двуспальный номер. Я разделся, принял душ, встал раком возле своей постели и жду.
Пять минут – ничего, десять минут – тихо. Встаю, включаю свет, а мой парень стоит раком возле своей кровати. Ну не педераст ли?!
Вова хотел сказки, любви и нежности. Он любил, когда за ним ухаживают, ему не нравились партнеры, сразу тащившие в койку. И его новый друг не подвёл.
Леонид ухаживал за Вовочкой, как дон Жуан за очередной жертвой своей сексуальной страсти. Говорил ласковые слова, шептал в ухо милую чушь, подливая в бокал шампанское.
Владимир Алексеевич умер до смешного нелепо и гадко. В то же время, когда горячая сперма его нового партнёра потекла по его кишкам, пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, размозжила его затылок.
Миллионы маленьких, суетливых сперматозоидов, смешно вибрируя хвостиками, искали её – ту единственную яйцеклетку, которую можно оплодотворить, но где ей взяться в прямой кишке мужского остывающего трупа. Их попытки были тщетны, жизнь ушла, смерть пришла. Кровь вперемешку с серыми ошмётками мозгов брызнула на подушку.
* * *
Три пули в эту тихую зимнюю ночь оборвали три непохожие друг на друга судьбы. Три жизни, три смерти, но что-то их всё же связывало. Три пули, три прерванные жизни и один заказчик. Зачем?
А белые безмолвные мухи всё падали и падали.
* * *
Последний, серый снег умирал среди городских улиц, стекая грязными ручейками в канализацию. По захламлённым апрельским дорогам шла победным маршем весна. На робком ещё весеннем солнышке грелся зимний мусор. В чуть влажном свежем воздухе витали любовь, секс и приключения. Скоро май.
* * *
Сан Саныч сладко зевнул и потянулся, проснувшись окончательно, поморщился, как от зубной боли – после вчерашнего застолья болела голова. Шаркая ногами в смешных домашних тапочках, подошёл к двухкамерному холодильнику и, открыв дверцу, критически осмотрел содержимое.
Ободрённый сытым видом сверкающего белизной гиганта он крякнул, в задумчивости поводил справа налево пухлыми пальчиками и, сделав окончательный выбор, выстрелил в потолок пробкой от весьма дорогого шампанского, надолго приложившись к холодному горлышку. В следующие тридцать-сорок секунд с кухни слышалось ритмичное бульканье.
Напившись, Александр Александрович зашипел, выпуская воздух, и довольно рыгнул. «Хорошо», – подумал он и плюхнул свои без малого сто килограммов в велюровое кресло.
Действительно, быть начальником управления хорошо, да и люди, которых некоторые чересчур радивые служаки кличут мафией, доплачивают за вредность или скорей наоборот. Сан Саныч для своих, конечно, мужик не вредный и жить хочет не хуже, а то и лучше других. На зарплату всего себе не позволишь, вот и приходится… как говорят, – крутиться.
Свой район Александру Александровичу нравился не так чтобы очень, но показатели не хуже среднестатистических, высокое начальство не придирается, да и деньги есть. Опять же с мэром в приятельских отношениях, правда, губернатор, как говорится, не наш человек, – ну что ж, бывает. Да и губернатору пока, похоже, не до них – уж больно хозяйство досталось разбитое, фабрики стоят, заводы обанкротились, а народ кушать хочет.
В общем, Сан Саныч ел икру, пил шампанское и радовался жизни, не гнушаясь и остальными её прелестями. Девочки, именно девочки, азартные игры – он любил разнообразие. Служба идёт, винтики его отлаженного милицейского механизма работают как часы, преступников ловят и даже сажают, а чересчур ретивых на этом нелёгком поприще сотрудников всегда можно одёрнуть, если что.
* * *
Сергей Олегович, жена звала его просто и ласково – Серёжа, собирался на службу. Молодой следователь в звании лейтенанта звенел, как натянутая струна, в предвкушении: вчера, именно вчера ему дали настоящее дело – убийство. Пусть не потому, что он самый опытный в двадцать с небольшим лет, но дело дали ему, и Сергей радовался оказанному доверию.
Второпях жуя бутерброд с маслом и запивая его горячим чаем, Сергей жил предвкушением. В милицию он, как ни странно, попал по призванию.
Ему, спортсмену и отличнику, золотому медалисту, после школы пророчили блестящее будущее, которое было кому устроить. Дядьки и тётки по материнской линии – отец погиб, когда ему было семь лет, – наперебой предлагали лучшие вузы и тёплые места. Сергей предал их надежды и подал заявление в школу милиции.
Честность и стойкость, накопленная в его душе годами, требовала выхода. Сергея всегда волновала и возмущала несправедливость этого мира, он ненавидел зло. Именно поэтому Сергей Олегович от всей души пламенно и нежно поцеловал жену, хлопотавшую на кухне, и легко чмокнул в щёку спящую дочь. Хлопнула дверь, и лейтенант милиции вышел в раннее, искристое утро.
Пять минут до метро, и можно вздремнуть полчасика в сонных, мерно качающихся вагонах подземки. Мелькали картинки снов, какая-то неясная пока ещё тревога мешала полностью отключиться. Время.
Сергей встал, вышел из вагона и по длинному, как жизнь, эскалатору поднялся к выходу. Ещё пятнадцать минут среди вечно спешащих куда-то москвичей – и он в родном ОВД. Дело, у него настоящее дело за номером сорок, немного неприятная цифра, но будут и другие. А сейчас Сергей спешил к своему сороковому делу. Убийство.
Первое убийство, которое он расследует, первое настоящее дело, кражи и прочее не в счёт. Нет, конечно, он не против и других расследований, он готов искоренять зло во всех его проявлениях, но по значимости… Убийство, чья-то оборванная жизнь, – для него это гораздо важнее и украденных из сумочки ста рублей, и даже взлома квартиры, который начальство приказало взять на особый контроль.
Сергей Олегович, а для жены и коллег просто Серёжа, иногда Серж, открыл папку и прочитал первые сухие строки печатного текста. В детстве много читавший, он любил сосредоточиться, а потом представить себя одним из героев детектива – Холмсом, Пуаро или кем-то ещё, погружаясь в известный ему одному мир жанра. Идея приходила почти сразу – он был сыщиком, как говорят, от бога.
Все дела давались ему легко, в сухих строчках протоколов, в кипе подколотых листов он успевал увидеть и понять саму суть, что-то подчас неуловимое и оттого самое важное. Дальше, как всегда, кропотливая работа, сбор и сопоставление фактов, но главное Сергей уже знал, звериным чутьём зная, где и что искать.
Вот и сейчас он сразу заметил неясный, ускользающий пока мотив заказного убийства. Читая досье на покойного, перебирая факты его жизни, Сергей понял, что это не бытовуха, как думало или хотело представить начальство, иначе материал никогда бы не попал к нему, молодому ещё работнику.
Радостно и тревожно ёкнуло сердце. Продолжая сопоставлять детали, Сергей набрал номер и позвонил в банк, одному из многочисленных дядек.
– Доброе утро. Волков. Соедините, пожалуйста, с Юлием Игоревичем. Да, он в курсе.
«Юлий» – «июльский» (с латыни). Юлий пунктуален, трудолюбив и обаятелен; у него хорошая память, буйное воображение, отлично подвешенный язык – и всевластное стремление к лидерству любой ценой.
Он не терпит насилия над своей личностью, не желает никому подчиняться. Любую преграду на пути норовит смести… Но слишком умён и хитёр для этого: предпочитает повернуть обстоятельства себе на пользу.
На телефоне не было установлено прослушивающее устройство, поэтому их разговор останется для нас тайной.
Сергей, заметно повеселевший в начале разговора, нахмурился, ответил «да» и повесил трубку. Застыв на секунду, он потёр лоб, схватил карандаш и, черкнув два слова на первом листе сорокового дела, в спешке побросал бумаги в сейф. Выскочив на улицу, он побежал к метро.
Нашли его только на следующее утро, случайно, в реке.
* * *
Сослуживцы скинулись, кто сколько мог, похоронили через три дня, как положено, выпили за упокой. Жену никто не утешал, видели в первый раз, да и Сергея-то почти не знали. Одно слово – новичок.
– Иваныч, принимай дела, твой подчинённый, – сказали на очередной планёрке, и старый, умудрённый опытом капитан, чертыхаясь и ежесекундно матерясь, полез в сейф.
Лениво перебрасывая папки, он наткнулся на дело номер сорок, внимание привлекла надпись, сделанная явно наспех карандашом. Киллер и название банка в кавычках.
Иван Иванович Устюгин считался среди своих хорошим следаком, но начальство его почему-то не жаловало. Предпенсионный возраст, капитан, многие сверстники уже в подполковниках ходят. Судьба ли виновата или облизывать начальство не умеет, кто знает.
Иваныч задумался. Дело Сергей получил вечером, почему-то как бытовое убийство, и сразу запер в сейф, так как должен был до часу ночи дежурить в засаде. Утром его видели всего десять минут, потом пропал.
Вопрос: когда он успел сделать надпись и связано ли это с его убийством? Иван Иванович мог поручиться своей головой – ответ «да». Нужны доказательства и подход.
Дело дрянь. Иваныч подумал, а надо ли ему рыть себе могилу, и решил, что надо, хотя бы ради таких, как Сергей. За всех тех, кто не щадя своей жизни честно защищает Родину.
Можно долго спорить о том, любит ли Родина своих сыновей, скорей всего да, но это просто эфемерное слово, звук, хотя и с глубоким душевным смыслом.
А вот государство явно никого, кроме себя и близко кормящихся чиновников, не любит. Впрочем, как знать, возможно, и любит, но какой-то своей извращённой любовью, как овец, с которых можно стричь шерсть. Иногда оно даже заботится о своих чадах, бросая им подачку к зарплате или пенсии и тут же повышая цены.
Жизнь ползёт своим чередом, и Иваныч знает, что судьбу на кривой кобыле не объехать. Решение принято, пора в банк.
