Мира Лобе
Инсу-Пу: остров потерянных детей
Путешествие
Отправиться они смогли только в феврале. Мешало то одно, то другое, пока все урбийские дети, пожелавшие уехать, нашли для себя подходящие места в Террании. Например, госпожа Морин настояла на том, чтобы ее мальчиков не разлучали. Старший брат должен был присматривать за младшим, иначе, по ее словам, ей каждую ночь будет сниться, что Томас упал с небоскреба.
Были в Урбии и такие матери, которые не хотели отпускать своих детей, пока не обеспечат их хотя бы двадцатью парами шерстяных носков и несколькими килограммами леденцов от кашля. Кстати, не только взрослые были такими обстоятельными; неразумные водились и среди детей: один хотел взять с собой попугая, другой электрическую железную дорогу с сигнальными лампами и передвижными вокзалами. Третий не хотел бросать своих золотых рыбок, а четвертая – коляску для кукол.
Это, конечно, никуда не годилось: вес рюкзаков не должен был превышать обозначенной нормы.
Наконец, надо было подобрать персонал: медсестер, врачей, учителей, воспитательниц – сопровождающих несколько тысяч детей в опасном путешествии.
А оно было опасным! Родителям это было ясно, старшие дети тоже догадывались об этом. Штефан, например, сам заговорил об этом с матерью перед сном.
– Мама, – спросил он, – ты за нас боишься?
«Нет, с чего бы», – хотела ответить госпожа Морин; но потом решила, что Штефан уже большой и его не обманешь.
– Да, – сказала она, – немножко.
– Может, тогда нам не ехать или пусть Томас едет один, а я останусь с тобой?
– Об этом и речи быть не может! – рассердилась госпожа Морин. – Это же вообще твоя идея! Спи, Штефан, – она склонилась над его кроватью, – и не беспокойся. Матери всегда такие странные со своими заботами: то у вас штаны порвались, то в Терранию надо плыть.
Она чмокнула его и вышла из комнаты, перешагнув через два рюкзака.
– Она не странная, она классная! – сказал Штефан. Но ответа не получил, потому что Томас давно спал под своим пуховым одеялом.
Родители должны были привезти своих детей на вокзал. А оттуда они поедут в портовый город Порт-Пакс. Корабли отплывают под вечер, в половине пятого. Когда госпожа Морин со своими сыновьями приехала на вокзал в семь часов утра, было еще темно. Их остановил мужчина с повязкой на рукаве: «Перевозка детей».
– Как зовут пассажиров? – спросил он госпожу Морин.
– Это про нас? – шепотом спросил Томас. У него от волнения заболел живот и появилась говорливость. Штефан ткнул его в бок, и боль из живота переместилась в ребра.
– Штефан Морин и Томас Морин, – ответила мать мужчине с повязкой.
– Возраст? – спросил он, пролистывая свои списки.
– Тринадцать и девять.
– Ваш адрес в Террании?
– Господин Петри, Бельмонт.
– О, ах! – удивился мужчина и вдруг стал любезен, потому что нашел, что искал. – Вот: Морин, Штефан и Томас. Пожалуйста, туда, вам в четырнадцатый отряд.
Повсюду кучками дети и взрослые. На табличках белой краской значились номера отрядов от одного до тридцати. Они нашли свой номер 14. К ним шагнула молодая дама и пожала им руки:
– Доброе утро, а вы, конечно, братья Морин. Положите пока рюкзаки сюда и познакомьтесь с остальными; вот Карл Грунер, это Иоханн и Георг Бармин… Меня можете называть Лилиана. Я ваша вожатая в этом путешествии.
Дети смущенно топтались. Кто же будет дружить по команде? Матери смотрели на них со стороны, и это не облегчало задачу. Ну вот, начинается, думали все. Стояли и молчали как рыбы. Было неловко. И вдруг Томас сказал:
– А можно спросить, Лилиана?
– Да, конечно.
– Раз мы будем плыть на корабле много дней… там есть туалет или как мы будем?
Тут всем стало смешно, только Штефан ужасно смутился. Младший брат вечно ставил его в неудобное положение. Но плотину прорвало. Дети принялись обсуждать: сначала про «туалет или просто за борт?..» Потом, что им делать на корабле целыми днями. Вокзал наполнился детскими голосами. Матери осыпали Лилиану вопросами и просьбами. Проводники сновали туда и сюда, а светящиеся стрелки больших вокзальных часов двигались так быстро, что никто не заметил, как наступила половина восьмого и прозвучал сигнал к посадке. Четырнадцатый отряд под присмотром госпожи Лилианы расселся по вагону, и, немного поцапавшись из-за мест, все прильнули к окнам. Внизу младшие, сверху старшие. Как раз в тот момент, когда закапали первые слезы прощания, а Лизл Санто жалобно запищала: «Мама, я не хочу в Терранию!» – Лилиана затянула веселую песню про зайца и морковку. Все знали эту песню с детского сада, и, хотя она была дурацкая, для малышей, все подпевали:
Сидит зайка
На лужайке,
Сзади весь намок,
Ох, сзади весь намок…
Поезд тронулся. Тысяча маленьких рук потянулась вниз из окон, тысяча больших – вверх к окнам…
Моргает зайка,
Растеряйка:
Как я намокнуть мог,
Ох, как намокнуть мог?
Поезд набирал скорость. Даже те матери, что бежали за поездом, теперь отстали.
Ему морковка отвечает:
Как же ты не замечаешь?
Вся трава в росе!
Ох, вся трава в росе!
– Том, – прорычал Штефан сквозь зубы, – если и ты еще начнешь реветь, я тебя побью, как никогда еще не бил!
– Но что же мама, – всхлипывал Томас, – будет делать без нас…
– Подпевайте, вы оба, – сказала госпожа Лилиана. И они пели и махали.
Поезд, пыхтя, ехал в сторону Порт-Пакса. После обеда они были уже на месте. Их поджидали четыре красивых корабля. «Огненная Земля», «Посейдон», «Чайка» и «Жюль Верн». 14-й отряд разместили на «Огненной Земле», этот корабль отправлялся первым, что наполняло Томаса особенной гордостью: у него было такое чувство, что «Огненная Земля» – флагман, без которого остальным трем не найти дорогу в Терранию.
Это было великолепно. Как только Лилиана привела их на корабль, они сразу заметили, как прекрасно там все обустроено. Внизу в каютах, куда они сразу принесли свои рюкзаки, были двухъярусные койки, как летом в лагере. Лилиана велела детям достать их пижамы и туалетные принадлежности и показала им ванные комнаты. Просторные помещения с белым кафелем и сверкающими ваннами.
Они прошли по узким коридорам и поднялись в светлую столовую; огромные столы были красиво накрыты; даже цветы стояли посередине. Ожидалась жареная рыба с картофельным салатом, а на десерт – компот с ванильным кремом сверху. Дети с нетерпением уселись, ужасно голодные после долгой поездки по железной дороге. Но прежде, чем им разрешили приступить к еде, прозвучал гонг, и стройный пожилой господин встал на стул в центре зала, чтобы всем было его видно. Одетый в белую с золотом форму, с седой бородкой, он явно собирался произнести речь, и дети настроились на торжественный лад.
– Я приветствую вас, дети, – сказал пожилой господин, – на борту «Огненной Земли». Мы все хотим, чтобы рейс в Терранию прошел спокойно и удачно; об этом позабочусь не только я, капитан, но и каждый кок и юнга, каждый матрос и кочегар этого судна, каждый учитель и руководитель ваших отрядов. Вы даже не представляете, сколько трудов и усилий требует вся эта операция, поэтому я с самого начала нашего рейса хочу взять с вас обещание: слушаться! Если на борту «Огненной Земли» от вас чего-то требует взрослый, кем бы он ни был, сделайте это! Вы должны понимать, что без вашей помощи нам не удержать порядок. На борту шестьсот детей. Из них больше сотни маленьких, младше шести лет. Для детей старше шести я зачитаю распорядок дня: в 7 часов побудка ударом гонга. Гимнастика и физкультура на палубе. Умыться, одеться, заправить койки. С 8 до 8:30 – завтрак. С 8:30 до 11 – занятия по устройству корабля, осмотр машинного отделения, естественные науки, география, мореплавание.
Капитан прервался и обвел замерших детей веселым взглядом.
– Не пугайтесь, господа, – сказал он, – мы не будем устраивать здесь школу. Не будет ни оценок, ни экзаменов, ничего подобного. Вы сами увидите, что обучение у нас доставит вам удовольствие. Но вернемся к распорядку дня: с 11 до 11:15 – второй завтрак. С 11:15 до часу дня: музыка, физкультура, рисование, рукоделие, по выбору каждого ребенка. С 13 до 13:30 – обед. С 13:30 до 15 – отдых. В хорошую погоду – в шезлонгах на палубе; в плохую – в каютах. До 14 часов разрешается тихо разговаривать; с 14 до 15 – абсолютная тишина.
Капитан снова подмигнул всему залу.
– Это не составит для вас труда, – сказал он. – Морской воздух так убаюкивает, что вы будете храпеть как пилорама. С 15 до 16 часов каждый занимается чем хочет. Пишет письмо домой, читает, играет. На борту есть библиотека. С 16 до 16:15 – чай. С 16:15 до 19 часов – каждый отряд остается со своим вожатым. Они играют, занимаются спортом, поют или рассказывают что-нибудь. Раз в два дня в это время в столовой будет кино.
Капитан удивленно поднял голову: при слове «кино» поднялся воодушевленный крик. Дети кричали «ура!» и бросали в воздух салфетки. Они стучали ножами и вилками по тарелкам – поднялся угрожающий шум. Никто, кроме капитана, разумеется, и стюардов, выжидающих с подносами завершения речи капитана, не заметил, что в эту минуту рокот машин усилился и «Огненная Земля» отправилась в вечерний океан. Слишком шумно они ликовали в предвкушении бесплатного кино каждый второй вечер.
Капитан снова взял слово:
– С 19:30 до 20 часов – горячий душ и приготовление ко сну. С 20 до 21 – кто постарше, могут еще почитать в кровати. В 21 час отбой: полная темнота и тишина.
Он сложил свой листок и посмотрел на слушателей.
– Ну как, понравилось? – спросил он.
– Да! – закричали дети в один голос.
Один маленький мальчик с румяными щеками поднял руку, как в школе, и вскочил.
– Я знаю, что мы такое! – крикнул он. – Мы плавучий детский дом.
– Очень хорошо, – сказал капитан, – пусть так и будет: плавучий детский дом! А теперь: приятного аппетита!
Стюарды с тарелками ринулись к столам, и дети набросились на еду. Госпожа Морин удивилась бы, если бы увидела сейчас Томаса, который никогда не соглашался есть рыбу и уверял, что умрет от одного ее запаха. Тут он заглатывал свою порцию и, еще не дожевав один кусок, тянулся за следующим.
Но так уж оно всегда: дома этого не хочется, а в гостях вдруг оказывается вкусно. И ванильным кремом не могли налакомиться – добавки просили все.
– Идти сейчас под горячий душ было бы вредно для здоровья, – заметил Штефан, тяжело вставая из-за стола. – Папа как врач не позволил бы этого.
В девять часов Лилиана в белом халате прошла между двухэтажными кроватями, желая детям спокойной ночи. Она была ко всем очень добра. Томас долго ее разглядывал и наконец заявил:
– Вы что-то среднее между ангелом и медсестрой.
– Ангелов не бывает, – возразила девочка в другом конце спального зала.
– Что? – возмутился тот румяный малыш. – Не бывает ангелов? Да я одного считай что видел своими глазами… – И он уже набрал воздуха для рассказа, но Лилиана укрыла его одеялом и спросила как бы между прочим:
– Вы хотя бы знаете, что мы давно уже плывем?
Все дети вскочили и наперебой заговорили:
«Мы плывем? – Да вы что? – А почему этого не заметно? – Лилиана нас обманывает».
– Мы плывем уже два часа, – заверила их Лилиана.
Томас хотел побежать на палубу, чтобы убедиться в этом.
– Ну вот, мы плывем, а ничего не видно, – заныл он, сожалея о каждой волне, которую не увидел своими глазами.
– Еще наглядитесь. Завтра утром у нас гимнастика на палубе в открытом море, – напомнила Лилиана. – Выспитесь хорошенько!
Она выключила свет. Осталась гореть только синяя лампочка над дверью.
Дети лежали молча. Море приятно убаюкивало их.
– А я еще не помолился, – вспомнил румяный.
– Каждый может помолиться про себя, – сказал Штефан.
– Но дома со мной молится мама!
– Тогда пусть помолится кто-нибудь один за всех! – потребовала одна девочка. – Кто тут самый старший?
Старшим был четырнадцатилетний мальчик, он тут же откашлялся и произнес звонким голосом:
– Господи, храни наших матерей дома и наших отцов на войне. Спаси и сохрани и нас на нашем корабле до самой Террании. Аминь.
Катастрофа
Это было здорово! Рано утром из теплой постели на палубу – на холодный морской воздух. Заниматься гимнастикой, боксировать – пока не запыхаешься. Потом под горячий душ и на завтрак в столовую. В первый же день капитан провел для детей экскурсию по всему кораблю. Они обрыскали всё сверху донизу, с носа до кормы. Инженер машинного отделения открыл им тайну паровых турбин. Они не понимали ни слова и смущенно лепетали: «Да-да…», «вот оно как» – и с облегчением ушли оттуда осматривать матросские кубрики. Потом капитан разрешил каждому подержать штурвал – пусть на одну секунду, но это очень вдохновляло. Когда прозвучал гонг к обеду, не было среди мальчиков ни одного, кто бы не хотел стать моряком. Даже Штефан, который давно знал, что станет врачом, как отец, решил, что несколько лет побороздит моря в качестве судового врача.
После обеда они смотрели фильм «Микки и Мукки на Луне» и так смеялись, что Томас еще и за ужином чуть не подавился спаржей.
К сожалению, на четвертый день плавания погода испортилась, и их даже не выпускали на верхнюю палубу. А в каютах было далеко не так интересно, как наверху. За круглыми иллюминаторами вздымались и обрушивались зеленые водные горы, и свет не гасили весь день. Непонятно было, день это, ночь или вообще сплошной страшный сон. Многие дети лежали на койках, обессиленные морской болезнью, мучились и хотели домой. Другие скучали и слонялись по коридорам. К счастью, капитан разрешил передвинуть столы в столовой, и теперь было место поиграть в охоту на китов. Из столов и стульев построили китобойное судно, выбрали рулевого, лоцмана и гарпунщика, все заняли свои места – и началась охота. Условились, что пол – это открытое море; кто его коснется, тот считается плывущим и может легко стать добычей акул и морских змей, которые так и кишели вокруг.
Томас торжествовал. Хотя он был простым юнгой, получил высший орден китобоев – «Золотой гарпун». Он отчаянно бросился с борта в самую гущу стада китов, рассерженных, бьющих хвостами и очень опасных. Томас хотел напасть на вожака китов и уже схватил его за плавник, но тут явился стюард, чтобы подготовить столовую к ужину. И когда Лилиана укладывала их спать и Томас показал ей свой «Золотой гарпун» (зубочистку, воткнутую в пуловер на груди), все были еще возбуждены после игры. Чтобы переключить их мысли, Лилиана сказала:
– Послезавтра в это время мы прибываем в порт Капиталь.
Уснули они поздно и видели во сне охоту на китов и прибытие в Терранию.
* * *
И потом, среди ночи, это и произошло…
Их разбудил сильный удар. Звук был такой, будто захлопнулась тяжелая железная дверь. Они вывалились из коек и ошеломленно моргали на голубой свет над дверью, который на несколько секунд погас, а теперь слабо тлел мигая. Поскольку ничего другого не последовало, большинство снова забрались под одеяла и заснули. Моторы в машинном отделении рокотали как всегда.
– Что это было? – шепотом спросил Томас у своего брата.
– Не знаю. Скорее всего, ничего страшного, – ответил Штефан, чтобы его успокоить. И вдруг наступила полная тишина. Моторы остановились, тяжелый корпус корабля еще немного подышал, дрожа, и неподвижно замер в воде. Волны тихо поднимали его и опускали. Тут же на палубе послышался топот бегущих ног, прозвучали выкрики команд, резкий свисток, а потом надо всем этим взвыла корабельная сирена, издавая протяжное «тут-тут-ту-у-у-у-ут», словно жалобный крик над ночным морем. Это было предостережение трем другим кораблям, которые теперь по радио спрашивали, что стряслось с «Огненной Землей».
Дети с испуганными лицами сидели в своих койках и прислушивались. В дверях показалась Лилиана, и свет озарил спальный зал. Одним движением руки она отмела все вопросы.
– Дети, слушайте внимательно: корабль напоролся на мину. Слава богу, ничего страшного не произошло, в корпусе небольшая пробоина. Матросы утром ее заделают. А пока капитан хочет, чтобы вас пересадили на три другие судна. Поэтому быстро одевайтесь, берите рюкзаки и идите за мной наверх. И вот что: не разговаривать!
Дети молчком скинули пижамы и быстро оделись. Еще никогда Лилиана не говорила с ними так строго. Штефан испытующе глянул на нее и увидел, что она очень бледная.
Ну-ну, подумал он, эта история с починкой пробоины лишь отговорка. Корабль – не чулок. Ни один человек не залатает пробоину в корпусе посреди открытого моря. Это они нам, детям, так говорят, чтобы успокоить.
Хорошо, что требование молчания помешало ему сообщить свою догадку другим. Они почти все поверили в безобидную историю с маленькой пробоиной, и это было хорошо! Они выбрались за Лилианой на палубу.
– Пересчитайтесь! – приказала она. Все двадцать были на месте.
Палуба была ярко освещена; матросы носились туда и сюда; на гремящих цепях на воду спускались спасательные шлюпки. Море было неспокойное. Не так уж и штормило, но легкие шлюпки довольно сильно поднимались и опускались на волнах. Палуба наполнилась детьми и взрослыми. Царила тишина, если не считать команд, отдаваемых вполголоса.
Лишь впереди, куда отвели малышей младше шести лет, слышались голоса и кое-где плач. Там уже началась погрузка в шлюпки. Под присмотром капитана матросы спускались по веревочной лестнице с ребенком на руках и затем поднимались за следующим. Когда первая спасательная шлюпка наполнилась и отчалила, все вдруг заметили, что «Огненная Земля» начала тонуть. Легкая дрожь сотрясла корабль, и он стал мягко заваливаться набок. К чести детей надо сказать, что все без исключения вели себя благоразумно. У взрослых в такой момент, наверное, сдали бы нервы; они бы сбивали друг друга с ног и, чего доброго, даже бросались бы в воду, затрудняя работу матросов. А дети знали, что не имеет смысла волноваться, кричать или прыгать за борт. Они знали, что делается все для их спасения. Они доверяли капитану, убедившему их, что времени достаточно, как и места в спасательных шлюпках, так что все дети будут в безопасности.
Тут как раз поступил сигнал с «Жюля Верна»: первая шлюпка успешно дошла и малыши уже там на борту. Капитан между тем понял, что метод погрузки детей по одному слишком медленный. Теперь он решил спускать детей на веревке. Ребенка обвязывали веревкой вокруг груди и спускали вниз над неспокойным морем. В лодке его принимали сильные руки матроса, отвязывали, а веревка отправлялась вверх за следующим. Вот только малыши ужасно кричали, зависая в темноте над пустотой. Они еще не понимали, что все делается ради них же самих и к лучшему.
«Огненная Земля» продолжала крениться. Уже приходилось хвататься за поручни, чтобы не скатиться по наклонной палубе. К счастью, теперь, когда младших уже увезли, погрузка в шлюпки пошла быстрее. Старшие сами спускались по лестницам. Отряды 11 и 12 уже погрузились. Полная шлюпка отчалила. Затем 13 и 14. По случайности для Штефана и Томаса там уже не нашлось места.
– Вы первыми спуститесь в следующую, – утешила их Лилиана, которая спускалась последней.
– Видишь, это из-за того, что мы не протиснулись вперед, – поучал Штефан своего брата.
Внизу матрос уже подогнал пустую шлюпку. Кочегар сбросил ему сверху канат, чтобы он пришвартовался.
– Только бы не оторвало, – сказал Томас, с большим интересом наблюдавший за происходящим.
Потом матрос крикнул им: «Все готово!» – и они спустились. Была сильная качка, и матрос велел им крепко держаться за свои места.
По лестнице уже спускались первые дети из 15-го отряда. На десятом случилась задержка, вожатый что-то крикнул сверху и помахал рукой; матрос ему ответил и полез по лестнице вверх.
– Я знаю, в чем там дело! – сказала тоненькая девочка, сидевшая рядом со Штефаном. – Это из-за Георга! У нас в группе есть мальчик, – объяснила она братьям Морин, – у него нога не гнется. Наверное, он не может спуститься по лестнице и матрос поднялся за ним.
Она была права, дело было в Георге, которого матрос должен был спустить в шлюпку. Эта заминка и еще несколько случайностей и привели к тому, что произошло в следующие минуты.
Впоследствии капитан и команда, руководители операции, родители и дети недоумевали, как такое могло произойти?
Итак, первой случайностью было то, что матрос, которому, собственно, нельзя было покидать шлюпку, все-таки сделал это, чтобы спустить Георга. Он думал, что просто посадит мальчика себе на плечи, но оказалось, что из-за негнущейся ноги это не так-то просто. Ему пришлось взобраться на борт, чтобы принять Георга себе на спину, при этом он крикнул кочегару:
– Эй, Браун, натяни канат потуже.
Он имел в виду тот канат, которым лодка была привязана к кораблю. И кочегар отвязал канат от кнехта, чтобы натянуть его сильнее.
В это мгновение, когда он держал канат в руках, произошла вторая случайность: погас свет. И корабль оказался погруженным в полную тьму. Вода проникла в систему электроснабжения и безвозвратно отключила ее. Две минуты царила полная тьма, никто никого не видел, и всех охватил ужас. Потом на других кораблях поняли, что случилось с «Огненной Землей», и направили свои прожектора на палубу тонущего товарищеского судна. Стало почти так же светло, как раньше.
Но иногда две минуты – это очень много, и за это время произошла еще и третья, решающая случайность. Когда внезапно стало темно, маленькая девочка в испуге бросилась на шею кочегару. Дрожа, вцепилась в него и заверещала:
– Держи меня, держи крепко!
Кочегар, охваченный жалостью к ребенку, крепко обнял ее и забыл про канат, тот незаметно выскользнул у него из рук. А внизу, в бушующем море, волной подхватило шлюпку и понесло ее прочь от «Огненной Земли». Канат беспрепятственно скользнул по палубе, плюхнулся в воду и потащился за шлюпкой, пляшущей на волнах. Никто на борту не заметил, что случилось. Да в темноте никто бы и не увидел, а когда прожектора вновь осветили палубу, у взрослых было полно хлопот: нужно было успокоить напуганных детей и разобрать их по отрядам. Кочегар же, который уж теперь-то должен был заметить, что упустил канат, был занят девочкой: та от испуга потеряла сознание. Он осторожно понес ее по накрененной палубе к корабельному врачу, который организовал у рулевой рубки что-то вроде медпункта. Когда прибежал кочегар с обморочной девочкой, врач с облегчением сказал:
– Как хорошо, что вы здесь, Браун, мне срочно нужна отдельная шлюпка для больных и обморочных детей. Бегите к капитану, пусть отдаст распоряжение. Кажется, он в машинном отделении, помогает матросам откачивать воду.
Кочегар спешно побежал в машинное отделение, оттуда – к старпому, от того – ко второму помощнику, пока, наконец, не выхлопотал пустую шлюпку для больных детей. И только тогда, когда он с полной лазаретной лодкой был уже на полпути к «Жюлю Верну», он вдруг вспомнил про тот отвязанный канат. Привязал ли он его снова или нет? В водовороте событий память подводила его, и он уже не помнил, что было, а что нет. Но он успокоил себя мыслью, что ведь рядом с ним стоял матрос с Георгом на спине и уж он-то наверняка со всем управился.
Матроса же, и это был последний роковой момент в череде тех жутких случайностей, позвали как раз тогда, когда он собрался спуститься с Георгом по веревочной лестнице. Прибежал стюард, чтобы сменить его, с приказом капитана: всю команду на откачку воды из машинного отделения! Матрос встал навытяжку, передал Георга стюарду и побежал вниз.
Стюард, разумеется, понятия не имел о шлюпке, унесенной волнами. Когда он увидел, что лодки внизу нет, он подозвал новую, которая как раз вернулась пустой от «Посейдона», и эвакуация 15-го отряда возобновилась. Приходилось действовать быстро, потому что «Огненная Земля» ложилась на борт. Через восемь минут отчалила последняя шлюпка с командой. Последним сошел капитан. Перед этим он еще раз окинул взглядом свое судно. Оно кренилось над морем, и волны уже перехлестывали через борт.
Две слезинки скатились по бороде пожилого господина. Много лет он служил капитаном на «Огненной Земле» и очень ее любил.