Мира Байзакова
В порывах ветра. Невыдуманная история
Глава 1
Где-то на краю Вселенной, вдали от остального мира, где зимой не греет солнце и почти всегда царит суровый холод, берет начало история моей жизни. Мой город был невелик, далек и пуст. Там тишина проникает в тебя так глубоко, что время на фоне мира замедляет свой темп. В этой пропасти, раскинутой на равнине забвения, принимала меня в объятия матушка Россия. Как предвестник моего появления на свет, весенняя гроза показала себя во всей красе. Я родилась в обычной семье, в начале шестидесятых годов. Что было в первые лет шесть моей жизни я и не вспомню, но после, каждый мой день отпечатался в памяти навсегда.
Первый класс! Коса до колен цвета колоса, тяжелый портфель за спиной и мама, глядящая на меня с гордостью в красивых темных глазах под густыми бровями. Вера в свои силы только набирала обороты, чаша мечтаний была наполнена до краев. В открытом взгляде светились пытливый ум и бесстрашие, а ноги мчали навстречу новым знаниям и впечатлениям, преодолевая любые преграды. Мне понравился первый день в школе. С того момента я поняла, что учеба для меня так же проста, как для кого-то игра в куклы.
Жили мы на первом этаже старенького двухэтажного дома, нуждающегося в ремонте, в небольшой двухкомнатной квартирке. Напротив него у нас была своя стайка, где мама держала свиней и коров. Каждое утро у нее начиналось с кормления скотины, затем она отправляла меня в школу, а по возвращении домой мы с младшей сестрой помогали ей по хозяйству. Стайка всегда была чистой, а животные сытыми. Дома тоже действовали строгие законы, которые установила требовательная мама. Она была сильной властной женщиной, исключающей любое неподчинение. Каждый день нужна была влажная уборка дома, и мы не имели права забыть об этом. Моя сестра Лида не любила убираться, и поэтому всю работу я выполняла за двоих. Но мне это было не в тягость, я любила постоянно себя чем-то занимать.
Мама еще с самого детства готовила нас к тому, что жизнь устроена непросто. Я внимательно прислушивалась к каждому слову, дивясь ее уму и житейской мудрости. Моя семья была простой, и каждый из нас выполнял ту роль, которая ему была отведена изначально. Все мы отличались друг от друга, как по характеру, так и внешне. Я часто сравнивала себя с родными, выискивая общие черты.
Мама была красивой и статной женщиной. Внешностью и характером Лида походила на нее. Такая же сильная и напористая, всегда готовая настоять на своем. Пронзительный взгляд на открытом лице, в обрамлении темных волос, подчеркивал сходство с мамой. Отец же был стройным мужчиной невысокого роста, которого даже можно было назвать красивым. Всегда молчаливый и глубоко погруженный в свои мысли. Худощавым телосложением я пошла в отца. Черты моего лица еще полностью не сформировались, но глаза цвета хамелеон выделяли меня из всей семьи своей редкой особенностью менять оттенок от светлого к темному, в зависимости от настроения. Уже тогда, глядя на себя в зеркало, я понимала, что стану красивой девушкой. Детские глаза не видят изъяна, да и с самооценкой у меня было все в порядке.
В школе я обгоняла всех по программе, так как все то, что они проходили сейчас, изучила сама еще до того, как пришла в первый класс. Моя учительница видела, как сильно меня увлекает учеба, и как много я пытаюсь впитать в себя новых знаний. В один из школьных дней, неожиданно для себя, я обнаружила подарок на своей парте. В недоумении огляделась по сторонам: «Только ли у меня лежит такой свёрток? Да, только у меня!»
– Власова Валерия, подойди ко мне вместе с тем, что лежит у тебя на парте, – услышала я тихий голос Нилы Васильевны.
Я без промедления поднесла ей сверток, подумав, что, наверняка, кто-то просто оставил его случайно.
– Это тебе, Валерия, небольшой подарок от меня.
Она улыбнулась и сделала жест, подразумевая, чтобы я открыла его. Ее глаза светились теплом.
Я развернула яркую обертку. Там была книга. Да, моя первая книга! Именно тогда родилась моя первая и самая настоящая любовь, – любовь к книгам. Это был сборник сказок, такой красочный и такой большой, что моей радости не было предела. От переизбытка чувств я хотела было обнять Нилу Васильевну, но сдержалась.
– Большое вам спасибо, Нила Васильевна! – с чувством произнесла я.
С того дня все мое вечернее время заполняли всевозможные книги: рассказы, сказки, поэмы, а после романы и детективы. Я набиралась знаний, пролистывая книгу за книгой. Читала дома и в то же время старалась как можно больше времени уделять учебе. Каждый урок, каждое домашнее задание откладывались в памяти.
В детстве дружба с девочками у меня как-то не складывалась. Мне всегда было скучно с ними, а скуку я на дух не переносила. Моими друзьями были мальчишки–сорванцы, которые давали мне почувствовать себя живой. Я очень много времени проводила во всевозможных уличных играх, носилась до изнеможения. Постоянное движение заставляло мое сердце биться так быстро, что порой, казалось, вот-вот и оно выпрыгнет из груди. Ощущение ветра на лице дарило мне чувство свободы и придавало сил, а по вечерам приходило время для книг. Чтение было моей страстью. Мысленно я уносилась в дальние страны и проживала невероятные приключения, погрузившись в мир грез. Именно из книг я узнала, насколько огромен и разнообразен мир. Но наяву далеко не все было так прекрасно. Мне хотелось вырваться из своего захолустного городка, наполнить жизнь красками, проживая каждый день ярко и насыщенно. Мне здесь было не место. Раздражала невоспитанность и недалекость окружающих, их примитивное и бесцельное существование, казалось, в тягость им самим.
В нашем краю был свой местный говор, и меня коробило от этой провинциальной манеры вести речь. Мои родители никогда не выбирали выражений, частенько прибегая к ненормативной лексике. Как и многие, они как будто обрубали слова, резко выплевывая их в лицо собеседнику. Звучало это грубо и сухо. Те немногие, что умели красиво и правильно изъясняться, одаренные богатой речью, стали для меня примером для подражания. Я была внимательным смышлёным ребенком и задыхалась в этом забытом Богом месте. В книгах много того, что с детства учит уму–разуму. Лучшей мотивацией для саморазвития был страх погрязнуть в серой массе. Ведь красивые истории уже тогда влекли меня, а моя детская и чистая душа жаждала чудес.
Еще в детстве я поняла, что мой отец не всегда бывает молчалив. Порой, за бутылкой, рождалось его новое Я, которое страшно пугало меня, отталкивало и настораживало. Я каждый раз боялась наступления выходных, ведь именно в эти дни, кошмар становился явью. Слезы, пустота, одиночество… все это было привычным для меня в те годы. Его поведение порождало во мне боль разочарования, сея страх и ужас в детской душе. Еще не зная жизни, я уже стояла на краю пропасти, на дне которой было битое стекло. Как было понять маленькому ребенку зачем и почему его мир наполнен этими событиями. Мой отец, возможно, не был плохим человеком, но он точно становился озлобленным монстром в моменты пьяного угара. Я помню, как моя мама пыталась бороться в тщетных попытках утихомирить разбушевавшегося отца, но всегда лишь напарывалась на его кулаки. Помню бесконечные скандалы, звуки ударов, крики боли, а затем резко наступающую пугающую тишину. Это означало, что мама больше не может сопротивляться… Каждый день, который заканчивался на ступеньках в подъезде, где мы с сестрой пережидали очередную бурю, в холод или зной, у меня все мышцы сводило от страха за маму.
День, когда это произошло впервые, навсегда отпечатался в моей памяти. Вечер субботы. Отец пришёл с работы. Поужинав, он сел в свое любимое кресло и начал понемногу пить ядовитый напиток под названием «водка». Для меня это не было чем-то новым, и я думала, что он, как обычно, выпьет и ляжет спать. Но не в этот раз.
– Сергей! – вдруг громко крикнула мама.
Ее тон выдавал степень крайнего недовольства.
– Чего тебе? – отозвался отец совершенно отстранено.
Голос был похож на удар топора о бревно. Глухо и сухо.
– Опять нажрался, гад ползучий! Сколько можно-то?! Пьянь! – кричала она, совершенно выходя из себя.
– Отстань, старая! Захотел и напился, тебе-то что? – ворчал он заплетающимся языком.
– Не зли меня! Я тебе не пустое место! – продолжала она, уткнув руки в бока.
– Да пошла ты! Что ты мне житья не даешь, а?!
Это было последнее, что он сказал, перед тем как ударить ее.
– Я…Что ты творишь?! Отвали от меня! – завопила она.
Удар, снова удар. Я схватила сестру, и мы спрятались под стол. Закрыв ей глаза руками, я попросила ее заткнуть уши, чтобы не слышать всего происходящего вокруг. Мне было лет семь тогда, и я не понимала, что происходит. Страх и инстинкт самосохранения подсказывали мне оставаться на месте, но душа рвалась к маме. Следующий удар был таким мощным, что мама пролетела через всю комнату. Взъяренный отец швырял ее из стороны в сторону, словно она не весила и грамма. Ее крики будоражили его кровь, меня же пугали до ужаса. Все мое нутро кричало от страха, и я зажмурила глаза. Я не видела происходящего, но будто чувствовала всю боль и беспомощность своей матери. Внезапно все закончилось. Отец просто спокойно сел в свое кресло и продолжил сидеть так, будто вечер шел, как обычно, своим чередом. Мама же, кое-как поднявшись с пола, вышла в коридор и прошла на кухню.
– Вылезли быстро! – крикнула она нам.
Тон был резким и отрывистым.
Мы затаились, как мыши. Нам не хотелось сейчас выходить из своего безопасного убежища. Буря утихла, но гроза еще не прошла. От ужаса происходящего слезы струились по щекам.
– Я кому сказала, а?! Быстро вылезли из-под стола!
Она наклонилась, и я увидела столько боли, злобы и безысходности в ее глазах, что меня охватила внутренняя дрожь.
Мы молча вылезли и встали перед ней, уткнувшись в пол. Что еще мы могли сделать? Я с трудом узнавала маму. Вместо привычного лица было кровавое месиво. Ей так нужны были объятия, но я боялась ей их дать. Она скрывала свои бессилие и боль от нас, лишь бы мы не увидели слабости. А мне так хотелось прижаться к ней и сказать, что ей больше не нужно быть сильной, не сейчас и не для меня. Но я стояла и даже не смела поднять взгляд.
– Марш в комнату, и чтобы сразу спать. Все поняли?! – резким контральто она дала понять, что не шутит.
Мы помчались со всех ног. Я прихватила сестру, и мы мигом оказались у себя в кроватях. Лида уснула быстро, словно ее накачали снотворным, я же не могла сомкнуть глаз. Всю ночь прислушивалась к любому звуку, опасаясь, как бы, чего ни произошло, и от каждого шороха вздрагивала снова и снова. Мой мир в тот день пошатнулся впервые.
На следующий день за завтраком я как следует разглядела мамино лицо. Оно было покрыто синяками и ссадинами: глаза затекли и набухли, разбитая губа рассечена и покрыта запекшейся кровью. Отец спокойно сидел и поедал кашу, которую она же ему и сварила. Все было будто бы, как всегда, только мои глаза выдавали страх и растерянность. Еда, словно резина, не жевалась и не глоталась. Но пристальный взгляд мамы дал мне понять, что, если тарелка не опустеет в течение нескольких минут, то окажется у меня на голове.
После завтрака я отправилась одеваться. Как всегда, мама зашла в комнату, чтобы причесать нас. Но сегодня простое причёсывание казалось пыткой, каждый вычесанный клок запутанных волос отдавался адской болью в голове. И в тот момент я подумала: ни к чему ронять слезы попусту, ведь мама вчера выдержала удары намного больнее, чем простая расческа по моим волосам. Я не знала, как реагировать на то, что произошло. Детские глаза не верят таким вещам. В мире, который мы воображаем себе, нет боли, побоев и слез. Чей земной шар станет крутиться по старому курсу после нового открытия, к которому никогда не будешь готов?
На следующие же выходные я верила, что прошлый раз не повториться, и спокойно сидела за столом на кухне в надежде на тихий вечер. Тут ко мне сзади подошла мама и положила руку на плечо.
– Слушай сюда! Сейчас сестру свою берешь и на площадку выходишь! Ага? Там стойте, пока не впущу. Все уяснила?
Она смотрела на меня дикими глазами.
– Ага! – сказала я, поднимаясь со стула.
Схватила сестру, и мы вместе с ней оказались за дверью. Было весьма прохладно и мы, подстелив пару картонок, присели возле порога. Мама, видимо, решила, что повторения прошлых выходных нам лучше не видеть, поэтому выставила нас на время. Мы услышали лишь пару фраз, затем удары и глухой звук, будто тяжелый мешок свалился на пол. Страх был рядом, сидел на корточках перед лицом и улыбался во все зубы. Но я старалась не поддаваться его провокациям и опустила голову на колени, прижав их к себе. Да, я боялась, так же, как и моя сестра Лида, но, так же, как и она, я ничего не могла сделать.
По будням дома балом правила мама, но в выходные отца все кардинально менялось. Все проходило по одному сценарию, ставшему уже привычным… синяки на мамином лице, и спокойный завтрак наутро. Я же молчала… молчала, потому что боялась, что-то сказать. Да и что я могла? Разве ребенок может поменять исход событий? Мне было больно и грустно, но пытаться что–то изменить было бесполезно. Копаться в себе или искать проблему в других я не могла, не умела и просто не хотела.
Вся осень пролетела в таком распорядке, оставляя следы опустошения в маленьком сердце. Школа не спасала меня от выходных, укрыться в ней можно было лишь в будние дни. Я ни с кем не делилась переменами в своей жизни, «не выносила сор из избы». Потерявшись, где-то во времени, я старалась в минуты слабости отгородиться стеной отчужденности, зажав уши руками. Мне не хватало воздуха… я задыхалась, и легкие медленно рвались от напряжения. Слезы капали на подушку и высыхали к утру. Три месяца, словно во сне, пролетели, как стая птиц над головой и тихим криком отдавались в небесах.
На Новый год мы, как обычно, нарядили елку, приготовили множество блюд и позвали гостей. Праздник был веселым, вот только я никак не могла успокоить свой внутренний мир. Нам подарили много разных подарков, которые мы ждали и те, которые даже не мечтали получить: игрушки, конфеты, варежки, шапки.
Приехали все самые близкие родственники и, конечно, мой любимый дядя Ваня. Он был необыкновенным человеком на нашем празднике, обладал веселым и легким нравом и дарил любовь всем вокруг. Для меня дядя Ваня был особенным человеком: добрым, любящим и терпеливым. В его зеленых глазах светилось столько любви ко мне, что я старалась сохранить в сердце каждое мгновение. Запоминала его слова, движения и с трепетом хранила все последующие годы. Дядя Ваня был высоким мужчиной плотного телосложения с пышной огненно-рыжей шевелюрой и очень колючей щетиной на щеках. Он казался мне самым сильным и добрым человеком на свете, и рядом с ним я чувствовала себя в полной безопасности. Мы могли с ним часами говорить на самые разные темы, и он никогда не уставал от меня. Просто смотрел в мои глаза, собирая в мешочек памяти все, что я ему говорю. Мы хранили наши секреты вдали от людских ушей и ни с кем не делились теми историями, которые рассказывали друг другу.
– Дядя Ваня, я буду хранить твою любовь под сердцем и тратить понемногу, лишь в самые трудные моменты, чтобы хватило до следующей встречи, – каждый раз говорила я ему при расставании.
– В следующий раз привезу тебе побольше своей любви, чтобы тебе не приходилось экономить, – с неизменной улыбкой на добродушном лице отвечал он.
И я ждала его! Ведь только он наполнял меня светом и теплом. Лишь ему я могла доверить боль, что хранила в сердце и он, обнимая меня, все время приговаривал, что скоро все пройдет, и время вылечит меня. Я верила его словам и старалась заштопать раны, полученные ранее. Заплатка на заплатке держались очень крепко, и я могла улыбаться и шутить, скрывая боль, что таилась внутри.
С наступлением нового года в нашей жизни ничего не поменялось. Каждую субботу мама выставляла нас за дверь, и мы могли лишь слушать крики боли и отчаяния. Нам не доставалось от отца, так как до нас добраться он не мог. Но иногда хотелось забрать часть боли себе, чтобы хоть как-то облегчить и разделить мамины страдания, ведь она так натерпелась… Я плакала, когда никто не видел, чтобы казаться взрослее, чтобы предательская слабость не показала свое лицо и тихо молила: «Ты только не робей!».
Постоянные разборки между родителями убивали во мне все доброе, и я мучилась от бессилия. Мне не хватало того спокойствия, что было у нас в семье раньше. Я боялась того, что может случиться, ведь каждая ссора приносила не только боль, но и ненависть в нашу семью. Папа частенько где-то пропадал, и мама наверняка знала, что его похождения не были простым гулянием по скверам. Как-то я услышала ругань между ней и ее подругой, которая встретилась нам по пути с рынка домой.
– Все ходишь, места себе не найдешь? – злобно прошипела мама при встрече с тетей Надей.
– Ой, Люба, я иду по своим делам и не мешаю тебе пройти мимо.
– Да что ты, Надя?! Разве не ты с моим мужем шатаешься по ночам? – грозно вопрошала мама, глядя ей прямо в глаза.
Когда-то мама с тетей Надей были лучшими подругами, а потом резко стали врагами. Я не знала причины, а теперь понемногу начала понимать, куда клонила мама при встрече с ней.
– Слушай, Люба, иди, куда шла и следи за своим языком. Что ты такое несёшь при ребёнке-то? – возмущалась тетя Надя, пытаясь пройти мимо мамы.
– Стой! Я не договорила еще! Когда-нибудь ты наступишь на те же грабли, которые в мой дом несешь. Будь что будет, Надя, но я никогда не забуду того, что ты натворила! – и мы пошли дальше.
Я не стала спрашивать, что к чему. Просто шла и молча несла сумки, которыми меня нагрузила мама. Украдкой поглядывая на нее, я увидела, как ее глаза наполняются горькими слезами, которые невозможно сдержать.
Со второго класса я решила, что пойду на всевозможные кружки и спортивные секции: хоккей на траве, баскетбол, настольный теннис. Я брала все, что могла дать школа. Каждый день, включая выходные, я убегала утром и возвращалась только вечером. Мои дни были только моими. Я жила, летала и снова падала, оказавшись на пороге своего дома.
На лето нас обычно отправляли только к маминым родственникам. Отцовскую родню, мы совсем не видели, да и не знали их толком. Мама лишь изредка позволяла нам видеться с бабушкой, но и та нас особо не жаловала.
Летняя пора была моей любимой несмотря на то, что сразу по окончании учебного года нас сначала отсылали к тете Клаве на грядки. В течение месяца мы помогали вспахивать, поливать, удобрять, пропалывать, собирать урожай, в общем, выполняли всю тяжелую работу наравне со взрослыми. Месяц тянулся ужасно долго, руки уставали, голова болела от палящего солнца. Все вокруг казалось таким чужим и недобрым. «Каторга!» – говорила себя я. Почти каждое мое движение отдавалось болью в мышцах, ведь ежедневно я выполняла задания за себя и за свою сестру, которая ничего не хотела делать. Дети тети Клавы, так же, как и Лида, были ленивы и ужасно медлительны. В них чувствовалась меланхолия, и рядом с ними любой бы завял. Но я не желала увядания и убегала, пусть и на каторгу, зато подальше от такого настроя. Все не длится вечно, можно и потерпеть.
Эти жаркие и тяжелые дни отпечатались в моей памяти так же, как и образ моей тетки: сильной женщины крепкого телосложения с обгоревшей на солнце кожей. Я не помню ни одного доброго слова от нее. Ей вовсе не казалось мучением, каждый день вставать в пять утра и до позднего вечера пахать на огороде, а потом дома. За месяц изнуряющей работы я заметно худела и очень сильно загорала. В благодарность за рабский труд нам обычно платили парой мешков урожая с первого сбора.
На этом лето не заканчивалось. Отдохнув дома, мы сестрой отправлялись в деревню к бабушке с маминой стороны. Я безумно любила ее. Баба Дуня была маленького роста, со сгорбившейся от тяжкого труда спиной, но за долгие годы нелегкой жизни не очерствела душой и всегда оставалась самым добрым и светлым человеком. Ее выцветшие глаза всегда горели радостью и любовью. Помню ее печь, которая всегда была готова накормить нас досыта, и ее небольшой, но всегда такой уютный домик, ставший моим пристанищем добродетели.
Баба Дуня всегда встречала нас на пороге дома, едва мы появлялись в начале дороги, словно стояла там с самого утра. Ее ссутулившийся силуэт с трудом угадывался со столь дальнего расстояния, но я уже ощущала радостный трепет от встречи с ней. И даже не различая мелких деталей, я знала, что на лице ее играет улыбка. Не в силах дождаться, пока скрипучая телега докатит до бабушкиного дома, я спрыгивала и неслась к ней с распростёртыми объятиями, горящими глазами и открытым сердцем. Она обнимала меня так крепко, как только могла, насколько позволяли ее слабые руки. Родной запах, милый облик и радость от теплой встречи наполняли мой мир светом и добротой. Каждая минута, проведённая у нее, всегда казалась такой ничтожно малой!.. Мне не хватало времени наговориться с ней. Она с неподдельным интересом слушала меня и внимала каждому слову. Она меня понимала и любила! Любовь, которой так мало в этом мире, она отдавала мне, и я отвечала ей тем же. Два месяца любви и безграничного счастья. Больше ничего не имело значения. Работать с ней на огороде, помогать по дому, учиться ее мастерству готовки было мне в радость, и сближало нас еще больше. А пока я все свое время проводила в помощи бабе Дуне, моя сестра, как всегда, бездельничала. Весь смысл ее существования заключался в том, чтобы поменьше двигаться и побольше есть. Тем более бабушкина стряпня заслуживала всяческих похвал. Чего только стоил дымящийся борщ, томленный в печи целый день! Запах от него разносился по всему дому, и сразу становилось уютно и тепло. Этот дом не был большим и богато обставленным, но для меня он был крепостью, местом, где царила любовь, что пропитывала тело, душу и сердце.
Обычно первые пару дней я не отходила от бабушки, стараясь насладиться ее обществом сполна, помогала стряпать и убирать в доме. Даже во сне я не разжимала объятий и вдыхала ее такой родной аромат солнца, чистого деревенского воздуха и луговой травы.
Дни, проведенные у бабы Дуни, были самыми светлыми и теплыми для меня. Я мечтала остаться с моей бабулей навсегда и жить там, где меня любят. Но дед Семен, не любил гостей, да и вообще никого не любил. Он был строгим старым ворчуном, высоким, худощавым и как будто высохшим. Несмотря на преклонный возраст, дед держался молодцом, силы его не покидали. Говорил он мало, исключительно по делу, но всегда попадал в точку. Единственная тема, по которой он пускался в пространные речи, это как прошел войну, как потерял друзей и близких. Его истории всегда доводили меня до слез. Время меняет людей, и я боялась, что оно и меня сделает такой. Хотя в прошлом мой дед был очень красивым и крепким мужчиной. Казаком! Мужчина, прошедший путь войны и выживший, живее всех живых.
В деревне бабушки у меня были и другие родственники. Напротив ее дома жил мой двоюродный брат Егор, который выглядел словно с обложки модного журнала: высокий, стройный, белокурый парень. Он был чабаном и постоянно пропадал в полях на выпасе овец. Я любила приходить к нему туда, и мы вместе смотрели на облака, которые медленно, но, верно, плывут по небу, словно корабли по морю. Он учил меня кататься на лошадях и даже решил с детства обучить меня такому непростому ремеслу, как стрижка овец. Будучи любознательной, я хотела знать, как можно больше и буквально засыпала Егора вопросами. Он стоически выдержал шквал моих «Как?», «Зачем?» и «Почему?», проявив недюжинное терпение и ответив даже на самые глупые и нелепые вопросы. Я доверяла ему, но время от времени все же приглядывалась: не проскользнет ли на его лице усмешка, вызванная моей наивностью.
Когда я впервые попала на это «представление», мне было девять лет, и то лето стало самым запоминающимся. Я закончила второй класс и считала себя уже совсем взрослой. Меня посадили на загон наблюдать, как проходит работа. Овцы так высоко прыгали, что я опасалась спускаться вниз. Там же была моя двоюродная сестра Слава, очень милая и добрая девушка с правильными чертами лица и длинной косой. На тот момент ей было двадцать два года, и они с мужем проживали в том же селе, что и баба Дуня. Она стригла овец, когда приходил сезон.
– Как ты, малышка? Совсем уже взрослая стала. Рассказывай! Как там дома-то? – засыпала она меня вопросами, как только работа подошла к концу.
Мы сидели на поляне. Слава достала из своего мешка вкусный домашний хлеб и вяленое мясо, чтобы перекусить.
– А, да ничего такого… Все, как всегда, – нехотя ответила я и отвела взгляд.
– Ладно! А как учеба твоя? Хорошо учишься?
– Да! Всех обгоняю в классе, – я с облегчением переключилась на другую тему.
– Ну, молодец! Я рада за тебя! Подружек своих уже видела? За год они так выросли!
– Нет еще! Завтра увижусь.
Да, здесь я даже обзавелась двумя подругами. Таня и Катя всегда были жизнерадостными и легкими в общении, какими-то чистыми и искренними, без лишних заморочек, не строили из себя невесть что и именно этим привлекали меня. И хотя девочки на год старше меня, вели себя, как сущие дети, которые любили дурачиться и шалить. Рядом с ними и я вновь становилась беззаботной и мне хотелось только играть. Вдали от родителей я могла делать все, что только душе угодно.
До моего отъезда домой оставалось всего несколько дней, но мне не хотелось покидать свое пристанище, которое было не просто летним местом отдыха, а чем-то большим. Мне нравилось здесь. Вот, казалось, еще денёк, еще хоть пару часиков и я впитаю в себя все, что позволит природа, которая заставляла забыть обо всем нехорошем, что произошло за год. Хотела бы я здесь остаться и жить в месте, где тебя любят и почитают, слушают и верят в тебя. Село моей бабушки принесло мне много хороших эмоций, которые можно сохранить до следующего года. Казалось, эта безмятежность может продолжаться вечно. Ничего не предвещало беды…
Мы с подружками допоздна пропадали на улице, нас никто не искал и не ругал за долгие прогулки. Каждый день ходили то на пруд купаться, то на бривёну сусликов гонять. В общем, дни мчались, унося горечь вдаль, и я наслаждалась жизнью здесь и сейчас.
Это было беззаботное время и той легкости в общении мне будет не хватать дома.
– Как там у вас? Думала, ты в этом году уже не приедешь! – говорила Таня, глядя на меня с легкой укоризной.
Она была маленькая и хиленькая, но такая живая, что рядом с ней распускались цветы и пели птицы. Темные волосы гармонировали с ее загорелым телом, а на лице весело поблескивали карие глаза на курносом лице.
– Все хорошо! Ничего интересного, только кружки и школа, даже на мульду не съездила в этом году, – отвечала я.
– Мы вот на наш пруд ходили, который в прошлом году выкопали здесь. Вода мутная, но летом так и тянет купаться и кажется, не пруд это, а море! – Катя мечтательно закатила глаза и засмеялась.
В ее больших глазах всегда плясали чёртики, а веселый нрав определял ее в нашей компании, как хохотушку. Она была выше нас почти на голову. Ее волосы задорными кудряшками спадали на плечи, а веснушки на щеках забавляли меня своей нелепостью.
– В будущем я мечтаю стать актрисой и сниматься в кино. А после выхода каждого моего фильма я буду приезжать к вам, чтобы вместе посмотреть, как блистательно я играю. А потом мы будем подолгу разговаривать обо всем на свете… Вот прямо, как сейчас! – мечтательно говорила Катя, покусывая зубами сорванную травинку. – А разве ты не о чем не мечтаешь? – вопросительно подняв бровь, обратилась она ко мне.
– А как же, мечтаю! – тут же подхватила я. – Когда я вырасту, то стану археологом и буду ездить по всему миру и заниматься раскопками. А ты, Таня?
– Я?.. Я еще пока не знаю. Может учителем стану. Я еще не думала об этом, – она явно растерялась и не могла собраться с мыслями.
– Ну, решено! Я буду актрисой, Вал археологом, а Таня учителем. Но самое главное, что мы всегда будем вместе. И пусть нас разделяет много километров, мы все равно останемся преданными друг другу. Правда ведь, девочки?! – горячо рассуждала Катя, сверкая глазами в надвигающихся сумерках.
– Да! – хором отозвались мы с Таней на ее пламенную речь.
Катя начала дурачиться и изображать из себя актрису, мы же подыгрывали ей и смеялись до упада. Время, конечно, покажет, кем мы станем, но наша вера в свои силы была непоколебима.
Как-то раз девочки зашли за мной, чтобы пойти на бривену, так как прошел дождь и там сейчас красивее обычного.
По дороге мы болтали и наш веселый смех разносился по воздуху серебристым колокольчиком. А потом вдруг разом все замолчали, в восхищении глядя на небосклон, ярко раскрашенный радугой. На лужайке было очень красиво. Вся трава покрыта каплями прошедшего дождя, а воздух полон свежести. Катя глубоко вдохнула и воодушевленно сказала:
– Эта радуга говорит нам о том, что все наши мечты сбудутся!
– А ты прям по ней это прочла? – усмехнулась я.
– Нет, просто знаю: хорошо это, – ответила она серьезно.
– По-моему нам лучше вернуться. Вон оттуда, справа тучи надвигаются. Видимо, снова дождь будет.
Таня обеспокоенно вглядывалась вдаль.
– Кажется, и гроза будет. Да, ты права, не вовремя мы сюда пришли. Пойдемте назад.
Ее доводы показались мне весьма убедительными.
– Да что вы, девочки! Давайте еще здесь побудем. Пока тучи до нас дойдут, наступит утро, – Катя умоляюще заглядывала в наши лица.
– Ну, хорошо!
Я, как всегда, не устояла перед ней, и мы весело заплясали на мокрой траве, скинув обувь.
Еще пара часов и тучи повернули в другую сторону. Решительно поверив в то, что сегодня все-таки наш день, мы играли, гоняли сусликов и бегали по поляне, наслаждаясь природой. А с наступлением сумерек отправились домой.
По дороге за нами как будто увязалось что-то маленькое и белое, но я видела его мельком. Девочки же ничего не замечали, и я подумала, что возможно, мне просто показалось. Мы вели неспешную беседу и медленно продвигались по направлению к дому. Вдруг я отчетливо увидела маленький белый шарик, летящий по воздуху, но, испугавшись, промолчала, чтобы не выглядеть трусишкой перед подругами, при этом неосознанно прошла между девочками и подхватила их под руки. Мы уже почти спустились, как неожиданно светящийся шар стремительно полетел в нашу сторону. Теперь его увидели все, но даже не успели ничего понять. Это было так внезапно. Он вдруг налетел на Катю, которая теперь оказалась с краю и ударил ее в голову. Она упала на землю. Я кинулась к ней.