Милла Генрих
Потерянная душа

Корректор Ridero

Дизайнер обложки TH

© Милла Генрих, 2020

© TH, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-4047-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Невозможно стереть из души то, что успело стать её частью».

Глава 1

После развала СССР мои родители переехали в Европу, я тогда была еще маленькой. Естественно, мое желание не учитывалось, да и, как у нормального ребенка, у меня его тогда и не было. В то время мне было всегда хорошо там, где мои родители. Друзей я находила быстро, никогда у меня не было проблем с одноклассниками, со всеми находила общий язык. Так, переехав в Европу, я, не зная языка, каким-то образом нашла себе подружку в детском саду в первый же день пребывания в нем – девочку с красивым именем Александра, она тоже была из наших, то есть «тех, кого здесь называют русскими».

Мое имя никому не пришлось коверкать и находить альтернативу между русским и немецким именем, как с именем моей подруги Александры. Здесь она стала просто Сандра, хотя и Александра в Европе очень распространенное имя. Но я ее называла всегда Сашка – Санечка, а иногда и Шура. А меня при рождении, видно, сразу пометили и назвали коротким именем – Тина.

Никогда не считала себя красивой. Из-за своего цвета волос получила прозвище «Рыжая», сразу же в первом классе. Но самое смешное, местные дети это слово «рыжая» не могли произносить правильно, так как букву «р» они в произношении, приглушая, «глотали», и если вслушаться хорошо, то слышалось «хыжая». Вот так и жила с этим кошмарным прозвищем до окончания школы. Ну а потом мы с Александрой вместе поступили в университет и изучали с ней юриспруденцию. Там моя подружка быстро нашла себе парня, хотя чему удивляться. Красивая длинноволосая блондинка с голубыми глазами привлекала всегда интерес проходящих, а парней просто притягивала своей яркой внешностью. Хоть и была невысокого роста. Не то что я: росла, как сорняк в огороде, метр восемьдесят два на момент окончания школы. Сначала была самой высокой в детском саду, потом в школе. От этого у меня образовался какой-то комплекс переростка. Никогда не надевала каблуки, чтобы не казаться каланчой среди своих одноклассников. На отметке метр восемьдесят четыре, слава богу, к своему совершеннолетию я перестала расти. А когда поступила в университет, даже вздохнула: там были ребята, причем почти все парни, как на подбор под метр девяносто и выше. И комплекс великана потихоньку стал исчезать. Мы проучились с Александрой почти шесть семестров в университете, когда она как-то неожиданно заявила:

– Тинуль, я хочу уйти из универа.

– Ого, с дуба ночью упала, или что-то случилось? Чего я не знаю такого, чтобы поддержать твое такое безумное заявление? Нам осталось еще пару семестров, и все, конец учебе.

– Наоборот, я хорошо подумала.

– Ну тогда озвучь свои веские причины?

– Я беременная!

Это было действительно неожиданный поворот в судьбе подруги. Но меня эта новость обрадовала до слез. Я сама не ожидала от себя такой реакции, сначала из глаз полились слезы, а потом визжала, как ненормальная, и прыгала возле Сашки крича:

– Ура-а-а-а, у нас будет ребенок!

Сашка стояла озадаченная, видно, растерялась от моей сумасшедшей реакции. Ну а поскольку новость была озвучена по дороге в университет, то прыгала и визжала я прямо на проезжей части улицы. Прохожие оглядывались, кто у виска крутил пальцем, кто смеялся. Но меня сам факт, что у подруги будет ребенок, радовал до самой последней моей фибры.

Я схватила Сашку в свои объятья, прижала к себе и, чмокая ее в макушку, сказала:

– Сашка, как же я рада за тебя, поздравляю тебя, моя дорогая подружка!

– Тинка, спасибо, только у тебя очень странная реакция на мою беременность.

Я отпустила ее, а сама не утерпела и опять закричала:

– Люди, у нас будет ребенок!

Знакомые подходили поздравляли меня. И как-то странно поглядывали. К обеду пол-университета уже знали о ребенке. И все торопились меня с этим событием поздравить. Теперь хохотала Сашка до слез, потому как все решили, что беременная именно я. Только один вопрос мучал сейчас всех, кто узнавал эту новость. От кого я беременная? Ведь за все время учебы в университете меня никто и ни разу не видел с парнем в обнимку.

Нет, вы сейчас не подумайте, что я заядлая феминистка. Просто с самой школы была закомплексована своим высоким ростом. Все время себя чувствовала Гулливером. Даже если на меня и обращали парни внимание, я всегда это расценивала как «подкат» к моей подруге Сашке через меня. Потому что в школе именно так и было. Сначала начинали ухаживать за мною, а через пару дней просили, чтобы я их подружила с Александрой. Меня сначала это смешило, а потом стало просто бесить. И, главное, все начиналось красиво, комплименты, потом тащили портфель до самого дома. Но признаюсь, самое первое признание в любви повергло меня в шок. До сих пор помню это признание от Макса, мальчишки одним классом старше моего, в которого я влюбилась за пять дней его ухаживания за мною, после школы, и на всех переменах поджидающего меня в коридоре возле моего класса:

– Тинуль, – (так он меня называл за весь короткий период ухаживания), – ты такая красивая, такая стройная, высокая, очень добрая, от тебя полшколы без ума.

Я помню хотела что-то вставить, но тут меня быстро вернули с небес на землю:

– Я бы рад с тобой дружить, но понимаешь, ты выше меня ростом, и как пара мы не подходим.

Я быстро собралась с мыслями и сказала:

– Интересное признание в любви. Даже не знаю, как реагировать.

– Да нет, ты меня неправильно поняла. Я в твою подругу Александру влюблен с самого первого класса, но она на меня не обращает внимания. Подружи нас с ней, пожалуйста.

Помню до мелочей то первое чувство, ученица седьмого класса стояла, как будто помоями облитая. Но вида не показала, хладнокровно улыбнулась и тихо сказала:

– Да пошел ты, я не бюро услуг.

И ушла молча, еле сдерживая слезы.

Но, видно, была я не настолько умна в своей юности, что до окончания школы допустила еще пару таких же подкатов к моей подружке через меня. И, учась восьмом классе, я мечтала, как закончу школу и уеду из страны Лилипутии далеко-далеко и никогда не захочу видеть своих сверстников из своей школы. Но это было в детстве, а когда стала взрослеть, наоборот, не хотела никуда ехать, а появилась сильное желание, доказать всем, что и длинные фитили (так называли меня многие) могут быть востребованы. В десятом классе прошла кастинг в центральном доме мод в нашем городе, с большим успехом. Посыпались приглашения, даже из журнала «Бурда», но родители вмешались в мою увлеченность доказывать окружающему миру свою надобность.

– Сначала надо получить образование, дорогая, а уж потом мода, – твердили мои родители.

Объясняли, что я и так очень красивая, а то, что высокая, это делает меня еще больше отделяемой от всех, кто рядом со мною, и я не должна этого стесняться. Тогда я улыбалась, глядя отцу в глаза, и понимала: для своих родителей, даже если бы была полным уродом, была бы лучше всех и красивее всех.

На первых осенних каникулах десятого класса мои родители планировали поездку в Россию. Там нашлась моя тетя, мамина сестра. И план поездки удачно осуществился. Свозив меня на каникулах в гости, в маленький российский городок со странным названием Охлабуйск, где жила моя нашедшаяся тетя, о которой мы долгое время ничего не знали. «Потерялись в те девяностые», как говорили часто мои родители.

Тетя моя была директором детского дома, вот где я впервые поняла, как смешна моя проблема по сравнению с теми, кто жил в этом доме, без родителей, кинутые или забытые.

Пока мои родители и тетя обнимались и забрасывали друг друга вопросами, я вышла во двор, где собирались дети на утреннюю линейку. Боже, какими глазами они тогда смотрели на меня, а я стояла и свысока смотрела на эти лица. Как далека я была от их мыслей. Мне кажется, вот там, в тот миг я стала взрослой. Когда увидела своими глазами детскую жестокость.

Полина, тогда я не знала еще ее имени, худая, затюканная на вид девочка лет десяти, так я тогда подумала, оказалась моей ровесницей. Сидела одна на лавочке, все, кто проходил мимо, тыкал в нее чем-то или кидал что-то, кто-то плевал, потом подбежали две девчонки и столкнули ее с лавки прямо в лужу, а она молча, не издавая звуков, только исподлобья смотрела на всех. Ни один не прошел мимо, не задев ее. Но когда одна из самых крутых на вид девчонок подошла к Полине и, схватив за голову, хотела ткнуть ее лицом в лужу, я не выдержала и бросилась к Полине на помощь. Мне тогда тоже досталось хорошо, пока на порог двора не выскочили мои родители с командующей этим домом, моей тетей. Все разбежались, как только тетя Нина закричала, выбегая из распахнутых дверей главного входа:

– Скворцова!

Скворцова развернулась и, жуя жвачку, прокричала в ответ:

– А че сразу Скворцова? Я только помочь хотела встать вашей племяннице, – и, нагло улыбаясь, смотрела мне в глаза.

– Быстро ко мне в кабинет, и вся твоя шайка тоже! – прокричала тетя Нина.

Не знаю, кто тогда сказал из них:

– За племянницу нас могут и выгнать.

Скворцова только рассмеялась ехидно, ответив:

– Ща посмотрим, как она будет нас выгонять. Не ссыте, она даже строгой не может быть, ща расплачется и только.

И демонстративно прошла по всему двору в здание детского дома.

Родители, подбежав к нам, стали суетится, вытирая грязь с лица, отряхивали с меня грязь. Мне было стыдно в эту минуту перед этой девчонкой, которую зашугали в этом доме и смотревшую сейчас на меня с тоскливыми глазищами.

– Мам, да все у меня хорошо, – одернулась я, – подумаешь, подралась маленько.

– Дочка! – сказал отец. – Я горжусь тобой. – И, повернувшись к девочке спросил: – Тебя как зовут? – протягивая ей руку помощи, поднимая ее с земли, всю грязную и мокрую.

– Полина, – тихо ответила она.

– За что они с тобою так? – спросила ее я.

Она пожала плечами и промолчала.

– Девчонки, быстро домой переодеваться, сейчас такси поймаем, а то заболеете. Это хорошо, что после дождя солнце вышло, – и папа выбежал за ворота детдома в поисках такси.

– Спасибо тебе за помощь, – сказала мне Полина. – Мне пора, а то еще больше попадет, за то, что сорвала линейку.

– Куда это ты пойдешь? – запротестовала моя мама. – Тебе переодеться надо, у тебя есть вещи во что переодеться?

– Да, конечно, есть, – ответила Полина, круто развернулась и побежала вдоль забора.

– Полина, подожди! – крикнула я и побежала в вдогонку за ней.

Но тут появился мой отец, сгреб нас двоих в охапку и, толкая к воротам, сказал:

– Такси ждет, поехали, девчонки, мыться и переодеваться.

Полина стала отнекиваться, сказала, что ей нельзя без спроса выходить за ворота. Но отец слушать не стал:.

– С директором мы договоримся, поехали, и даже слушать не хочу отговорки. Самое важное не заболеть сейчас, а все остальное решаемо.

Так я подружилась с необыкновенной девочкой из детского дома где хозяйкой была моя тетя Нина.

Вечером того же дня тетя Нина нам рассказала, как детям тяжело живется в детдоме. Она наизусть знала каждого ребенка, его судьбу, даже помнила день и число их появления в детском доме.

От Полины мать отказалась в роддоме, маленькая кроха сначала жила в доме малютки, а позже ее перевели в детский дом, когда ей исполнилось пять лет, ее удочерили. Вот тогда две девочки, стоя в комнате, ждали с нетерпением родителей, которые хотели удочерить девочку, Скворцова и Полина. Выбрали Полину. Скворцова затаила обиду на Полину, хотя сама очень добрая девочка. Но так несправедливо сложилась судьба Полины, что приемные родители оба погибли. При каких-то загадочных обстоятельствах. Никто из родственников не захотел брать приемную девочку к себе, и Полина вернулась опять в детский дом, где Скворцова каждый день напоминала ей о том дне, когда Полина специально старалась понравиться. Тетя Нина не могла наказывать, она только штрафовала учеников уборкой помещений, сказав:

– Они и так наказаны жизнью. Не могу я их наказывать, сердце за каждого болит. А Скворцова на самом деле совсем другая, это она из-за того, что за все время пребывания в детском доме ни разу не понравилась ни одной паре, стала как ежик. А когда с ней сидишь и разговариваешь она беззащитная, такая же, как и все дети этого дома.

Слушая тогда тетю Нину, я вспомнила о том, как я страдаю от своего высокого роста. Но по идее, оказалось, я самая счастливая, у меня замечательные родители, у меня есть родня, бабушки, дедушки, которые меня любят и души не чают. Не то что те дети, глаза которых я видела, когда они с завистью смотрели на меня. Да, в тот день я стала к своей проблеме роста относиться со смехом. Но комплекс все же остался. Потому что все близкие мне друзья были ниже меня. Но я старалась вида не подавать своего недостатка.

Пока я гостила у тети, я сдружилась с Полиной, оказывается, она знала много приемов карате, потому что приемный папа у нее был тренером по этому виду спорта, он и научил ее себя защищать. А когда я спросила, почему же она тогда не защищала себя, она ответила:

– Силой не докажешь ничего, ведь они сами такие же несчастные, как и я. Ты просто не поймешь, что такое жить без родителей. Я ведь даже забыла, что они мне были не родные. Но когда попала обратно, я вспомнила, как мы стояли со Скворцовой в комнате, как она мне поправляла бантики и, как старшая сестра, напутствовала: «Ты должна им понравиться, ты не можешь не нравиться». И все время меня двигала вперед себя. Но в душе сама очень хотела понравиться, и чтобы именно ее удочерили. Это я вспомнила, когда снова оказалась здесь, в этом доме. Лида Скворцова добрая, она в том далеком детстве была мне как сестра. Но каждый выживает как умеет. Она сказала мне как-то: «Если я буду доброй и такой же наивной, как ты, то на твоем месте оплеванная буду сидеть я».

И у меня зародился план: подружить их снова, как тогда две маленькие девочки, стоявшие в комнате в ожидании родителей.

Оставалась одна неделя нашего отпуска в России, и я не стала терять время. Поговорила с отцом, он согласился мне помочь. И возил меня каждый день в детский дом. Лида пару дней грубила и на сближение не шла, но на третий день своего приезда в детский дом я отозвала ее одну в сторону и честно сказала:

– Давай знакомиться, меня Тина зовут, я приехала сюда на каникулы, и у меня нету времени с тобой долго пытаться подружиться. На следующей неделе я улетаю домой и не знаю, когда еще смогу приехать, но мне очень хочется, чтобы ты и Полина стали мне подругами. Очень хочу, хочешь – верь, хочешь – нет.

Она минут пять молча смотрела на меня и смачно жевала жвачку, потом протянула руку сказала:

– Меня Лидой зовут, а фамилию ты слышала, Скворцова. Ты мне тоже понравилась, ведь не заложила меня тогда своей тетке, а Полинку я все равно ненавижу.

– Да ладно, я и без тебя знаю, что она тебе нравится. И в детстве ты ее любила как сестру.

– Что, наша директриса тебе рассказала?

– Нет, просто догадалась.

– Я злая на Полинку, и причем очень сильно, ведь она за все время, что жила счастливо с приемными родителями, ни разу не вспомнила обо мне, ни разу не приехала, а я ее ждала, каждый день ждала и бегала к воротам.

– Лида, как сказала бы моя мама, «пока ты несовершеннолетняя мы отвечаем за тебя с папой, и мы принимаем все важные решения». Видно, родители у Полины тоже принимали за нее решения. Поэтому она и не могла тебя навещать.

– Ой, не защищай ее.

– Я не защищаю. Просто думаю, если было бы наоборот, и ты бы жила в той семье, наверняка тоже не смогла приезжать к Полине.

– Я бы сбежала, но навестила бы ее.

– Это ты так думаешь. Но живя там, в семье, ты бы думала по-другому.

– Откуда тебе знать, как бы я думала? Ты вон вся такая из себя красивая, в шмотках фирменных, любимая доченька небось, тебе не понять нас никогда!

– Не заводись, Скворцова! Слушай, ты первая, кто сделал мне комплимент.

– Да не ври?

– Честно, меня все называют там, где я живу, хыжая?

– Что это означает?

– Рыжая, просто неправильно выговаривают букву «р» и получается хыжая, да еще и Гулливером, фонарем и каланчой. Одним словом, кличек у меня как у собак, целая куча. А вот Тиной меня почти никто не называет.

– Вот у вас, благополучных, проблемы, обалдеть, – засмеялась она.

Когда Лида засмеялась, я увидела в ней искренность ее смеха, да такой заразительный, что тоже рассмеялась. Но не одна я заразилась ее смехом, поджидающие ее девчонки тоже стали смеяться и тихо подходить к нам. Так я подружилась со всем ее окружением.

Когда я уезжала, они все пришли меня провожать, прощались мы со слезами на глазах. Чувство потери тогда впервые ощутила я. Но мы не потерялись там, в аэропорту, я подарила свой телефон Скворцовой, а отец свой подарил Полине. Мама свой подарила Ольге, самой старшей из девочек. Нам было неловко что телефонов у нас всего оказалось три, а Лида рассмеялась и сказала:

– Да вы не переживайте, мы умеем делиться.

С тех пор мы не теряли связь между собою.

Лида и Полина, окончив школу, уехали с Охлабуйска в Оренбург, когда мы разговаривали по телефону, Лида, смеясь, говорила:

– Будем с Полинкой возрождать производство оренбургских платков, – и обе, смеясь часто добавляли: – А то платки в стране закончились, остались одни шапки.

Я тогда не знала о платках ничего. Мама мне рассказала об этих знаменитых платках. И когда Лида с Полиной говорили об платках, я думала, они говорят серьезно, что хотят именно заняться оренбургскими платками. Но потом они позвонили и сказали, что обе поступили в медицинское училище. В институт у них документы не приняли, там всюду блат нужен. Но зато они сразу же нашли себе практику, где будут дополнительно получать деньги к стипендии. Я была за них очень рада. Мама с отцом, когда могли, переводили им немного денег, для поддержки. И девчонки старались изо всех сил не подводить родителей, они хотели, чтобы ими тоже гордились. И отец мой, звоня им, часто говорил:

– Девчонки, мы с мамой гордимся вами.

А девчонки тоже никогда не забывали передать привет «папе Эдику, и маме Лизе», так они называли моих родителей. Всегда интересовались их самочувствием и спрашивали об их делах.

Совершеннолетие для меня было особенным днем. Мне казалось все двери мира теперь будут открыты для меня. И я могу без сопровождения кого-либо открыть любую дверь. Также я думала, это чувство было и у Лиды с Полиной.