Милана Шторм
Точка зрения. Дело №28/2. Протухшие сливки
Пролог
В этом месте никогда не бывает тихо. Не зря этот район Рурка называют Термитником. Конечно же, для того, чтобы зажиточные горожане и знать не воротили брезгливо носы (эти предпочитают не вспоминать о наличии в городе окраины), официально железнодорожный вокзал находится в Лагуне.
Но правда в том, что это не так.
Пыхтение паровоза, гудок и скрип тормозов не нарушают тишину, а всего лишь разбавляют гул Термитника. Этой ночью он состоит не только из стонов шлюх из подворотен, стуков многочисленных кузниц и противного скрипа ржавых ставень, но и из музыки.
Это квинтет: три скрипки, виолончель и контрабас.
Музыка – редкий гость в этом забытом небесами районе Рурка, и от того те, кто ее слышат, не понимают, что одна партия звучит немного фальшиво. Будто среди опытных музыкантов затесался новичок.
Поезд, прибывший в Рурк поздним вечером, привозит усталых работяг из пригорода, которые быстро разбредаются по домам и засыпают.
Им не мешает музыка.
Возможно, потому, что почти сразу после прибытия последнего поезда, она перестает звучать.
Резко обрывается и исчезает, как будто ее и не было…
***
Здесь всегда накурено. Даже ночью, хотя никто не заставляет этих людей оставаться на работе после заката. Бытует мнение, что быть детективом в Рурке – это такой вид психического отклонения. Возможно, это так.
Этой ночью здесь немноголюдно: всего лишь четверо из почти двух десятков остались до утра.
Точнее, пятеро, если считать хмуро восседающего в своем небольшом (зато отдельном!) кабинете капитана.
Но накурено было все равно.
Двое из "сов" выглядели типичными трудоголиками, променявшими жизнь на вечную работу: мужчины средних лет одинакового телосложения и на вид почти ничем не отличающихся, сидели напротив друг друга за смежными столами и, склонившись над бумагами, что-то изучали при свете единственной на два стола масляной лампы. Им повезло: их места были возле большого окна, сквозь которое лился свет уличного фонаря.
Табличка возле того, что был в рубашке посветлей гласила "Клавдий Кром", а возле его напарника стояла табличка с надписью "Шон Ниарко".
Надписи были потертыми. Эти люди работали здесь очень давно.
Второй парочке не так повезло. Их столы стояли в самом темном углу, а лампа тоже была одна на двоих. Впрочем, нужна была она только одному. Худощавый молодой мужчина в аляповатом костюме красного цвета и ярко-желтой рубашке фривольно расположился на своем стуле, уложив ноги на стол. А точнее на стопку ненаписанных отчетов. Именно на его столе стояла лампа.
На книге, в чтение которой он был погружен, было написано "Убийство в доме на улице Елей", и, судя по блаженной улыбке, он был поклонником подобного чтива.
Его напарница сидела практически в полной темноте, прикрыв глаза. И курила. Огонек тонкой сигареты в изящном длинном мундштуке был единственным источником света, служившим ей.
Тишина ночного участка нарушалась лишь скрипом перьев Крома и Ниарко, да листанием страниц того, кто, судя по его табличке, носил имя Джек Роквелл.
Ночью здесь всегда тихо.
Почти всегда.
Дверь капитанского кабинета с противным скрежетом несмазанных петель отворилась, и на пороге появился высокий мужчина, чье лицо было изуродовано жутким шрамом через все лицо. Он где-то потерял глаз, и носил повязку, а выправка говорила о том, что он – бывший военный.
– Роквелл, Нордив, ко мне, быстро, – громоподобно объявил он.
Кром и Ниарко синхронно вздрогнули, и один из них посадил кляксу на уже почти законченный отчет.
Даже ночной мотылек, тихонько бившийся о лампу Джека, испугался и куда-то исчез.
– Капитан, вы же в курсе, что сейчас ночь, и нас здесь могло не бы-ы-ыть, – пропела женщина из темноты и с удовольствием затянулась.
– Ты хочешь, чтобы я повторил, Кира? – поднял бровь над отсутствующим глазом капитан.
Женщина глубоко вздохнула.
– Ну ла-а-адно, – она как будто специально растягивала слова.
Напарники покинули свою темную зону и прошли в кабинет начальника под взглядами коллег. В глазах одинаковых Крома и Ниарко проглядывалось злорадство.
Когда дверь за парочкой закрылась, капитан перестал делать гневный вид, и теперь выглядел просто устало.
– Ты мог бы быть повежливее, – укоризненно сказала Кира.
Она, оказавшись в кабинете начальника, тоже перестала изображать из себя жеманную дуру.
У нее была шикарная шевелюра, шикарная задница и шикарная грудь, что она не забывала подчеркивать струящимися шелковыми платьями с глубоким декольте и пышной прической. Ее можно было принять за девицу легкого поведения, если бы не блестящий пистолет, неизменно висящий на поясе.
Капитан устало плюхнулся в свое старое потертое кресло, вытащил из верхнего ящика стола конверт и бросил его на стол.
– Что вы об этом думаете? Только быстро, пока Кром с Ниарко не вздумали прийти с отчетами.
– Один там чернила пролил, когда ты гаркнул. Не скоро явятся, – рассеянно ответила Кира, беря конверт. Из него выпала фотография.
– Ух ты… это его съели?
– А ты уверена, что это мужик? Смотри, у нее волосы длинные…
– У тебя тоже длинные. Я о тебе чего-то не знаю?
– А ты куришь и одеваешься, как проститутка, я о тебе тоже чего-то не знаю?
– Заткнись.
– Сама заткнись.
– Ты первый.
– А почему я?
– Потому что ты – мужик!
– У меня же волосы длинные!
– Замолчите, оба, – тихо, но властно, приказал капитан. Судя по всему, он прекрасно знал, что если этих двоих не остановить, они будут продолжать свой бессмысленный спор бесконечно.
Напарники примолкли, ухмыляясь друг другу. Несмотря на довольно резкие слова, они редко ругались.
И ни разу не переспали, хотя слухи о них ходили дивные.
– Мы знаем, кто это, – тихо продолжил капитан. – Йеш Горс, сорок девять лет, руководит… руководил оркестром Мышиной Оперы. До вчерашнего дня.
Кира оживилась.
– Мы идем в оперу? – подмигнув Джеку, она посмотрела на капитана, и ее улыбка померкла. – Где его нашли?
– На улице Черных Листьев. Это стык Горшечного Квартала и Обители.
Джек нахмурился.
– Что он там делал? Как человек искусства, он должен жить по меньшей мере в Спирали! А Мышиная Опера и вовсе находится у подножия Верхнего Города… вы уверены, что это он? Объели его знатно… а по окровавленному черепу трудно определить… м-м-м…
– Наличие музыкального таланта, – пришла на выручку напарнику Кира.
Капитан усмехнулся.
– Вы поняли свое задание, не так ли? Смерть интересная, и это дело спустили сверху. Выясните, не имеют ли к этому отношение Твари. Если нет – отдам это дело другим. Нечего руки марать.
Кира и Джек переглянулись.
– А до утра ждет? – спросила она. – Не хочу идти к Томасу не выспавшейся.
Джек хмыкнул. Спрятав фотографию обратно в конверт, он сунул его под рубашку, а затем схватил напарницу под руку и выволок из кабинета.
– Узнаю, что это повторилось – уволю! – прогрохотал капитан им в след, поддерживая легенду.
Кром и Ниарко синхронно хмыкнули, провожая парочку взглядами.
За глаза ярких напарников называли Шлюха и Поц.
Мэри
Иногда Мэри кажется, что она слышит гул Термитника. В такие моменты на нее опускается то, что нормальные люди называют паникой, а такие, как она – слабостью.
Жнец Смерти не должен бояться своей покровительницы, а единственный страх, на который имеет право человек, – это страх смерти.
Но Мэри не боится той, чья тень однажды явилась ей.
Она боится жизни во тьме.
В те моменты, когда ей кажется, что она слышит гул Термитника – района, находящегося на противоположной стороне Рурка, Мэри понимает, что осталось совсем недолго.
Она скоро ослепнет. И остатки того наказания небес, что остальные называют жизнью, она проведет во тьме.
Слепая художница, что может быть нелепей?
Каждый рассвет Мэри встречает у окна. С видом повезло: третий этаж, река Смоль и массивная угольно-черная башня Крематория за ней.
Жаль ее окна выходят на запад, и она может видеть лишь как меняет цвет вода, когда ее касаются первые лучи солнца. Солнце приходит к ней вечером.
Закаты Мэри тоже не пропускает.
Неизвестно, какой из них станет для ее глаз последним…
Она слышит запах Капитана еще когда он открывает дверь парадной внизу. Она слышит скрип старых половиц, когда он ступает на лестницу.
Развлекаясь, она считает его шаги.
Раз. Два… двенадцать.
Пролет.
Раз. Два… двенадцать.
Пролет.
И так еще два раза.
Запах усталости, пота и раздражения заполняет ее до отказа еще до того, как он стучится в ее хлипкую дверь.
– Привет, Мэри, – говорит Капитан, когда она открывает.
Кажется, он улыбается. Она не может этого понять, ведь чем ближе к ней человек или предмет, тем хуже она его видит.
– Здравствуй, Капитан, – отвечает она и отступает на шаг назад, чтобы он мог зайти.
От него пахнет злыми мыслями и гневом. А еще – дешевым кофе из закусочной неподалеку.
Он с громким стоном облегчения садится в кресло у жаровни и откидывает голову.
– Надо пригнать к тебе своих двух. Пусть приберутся. У тебя паутина везде, – говорит он.
Мэри усмехается. Пригонит. Придут.
Только убирать не будут.
Кира будет сидеть на полу, расчесывать ресницы щеточкой и рассказывать о том, как трудно поддерживать себя в форме, а Джек – молча читать книгу.
Потом они выпьют по рюмочке шерри, съедят по сладкому эклеру (они приносят их в качестве гостинца, зная, что Мэри не ест сладкое), будут долго восхищаться картинами вокруг, а потом уйдут.
Но убираться не будут.
– Это опять случилось? – спрашивает Мэри.
Капитан глубоко вздыхает и срывает с головы шляпу, которую, презрев приличия, не снял еще в парадной.
– Да. Я думаю, что в новом деле замешаны Твари.
Мэри морщится. А потом подходит к окну, где на желтеющую осеннюю траву падают первые лучи солнца. Из изогнутых труб, что выходят из окон Крематория, идет дым.
Осень в Рурке теплая. Мягкая. И очень красивая.
– Не все другие похожи на чудовищ, и тебе это известно, Капитан. Я всего лишь рисую мыслью. Не будь я Тварью, давно бы сдохла от голода.
Она слышит, как его кровь начинает течь быстрее. Чувствует, как он злится.
Он злится не на нее. Он злится на то, что она – Тварь.
– Ничего не слышала? – несмотря на то, что его сердце грохочет, он пытается говорить спокойно.
В нем столько скрытой ярости, что Мэри и не представляет, каково ему жить, сохраняя разум.
– Иногда мне кажется, что я слышу гул Термитника, Капитан. Но нет, никаких волнений. Никаких листовок. Если это и Тварь, то она действует в одиночку. Да и причины могут быть вполне человеческие. Что на этот раз? Когти? Следы огромных зубов?
– Крысы, – вздохнув, сообщает Капитан. – Много крыс.
Мэри смотрит в окно. На рассвет, который может быть для нее последним.
– Среди моих знакомых нет крысиных королей, – отвечает она.
– Твое счастье, – отзывается Капитан. – После обеда общий сбор Призрачных Теней. Мы должны найти его быстро. Если в Рурке завелся крысиный король, ему здесь не место.
– Никто не любит крыс, – согласно шепчет Мэри.
Угольная башня Крематория напоминает ей о тьме, что ждет своего часа.
У всего есть свой час.
Даже у тьмы.
***
– Напомни: что мы здесь делаем? – тихо пробормотала Кира, надеясь, что ее слышит только Джек.
Впрочем, шума было достаточно, чтобы заглушить ее реплику.
– Расследуем дело сожранного крысами руководителя оркестра, – с готовностью ответил напарник.
Сегодня он облачился в ярко-красный костюм-тройку, синюю рубашку и малиновый галстук, поэтому женщина, в данный момент старательно причитающая на плече какого-то мутного типа и вытирающая сухие глаза кружевным платочком, не сразу признала в нем детектива.
Впрочем, одетая в совершенно неприличное платье Кира тоже не внушала ей доверия.
Но сейчас все было забыто: госпоже Горс сообщили, что ее муж погиб.
– Бедняга… – прошептала Кира, глядя, как мутный тип поглаживает новоиспеченную вдову пониже спины. – Его крысы сожрали, а жена не может даже правдоподобно поплакать.
– Может, она его и заказала?
Кира пожала плечами. Судя по торжествующему лицу мутного типа, который всеми силами пытался показать, как он расстроен смертью «лучшего друга», заказал скорее он.
– Надо было все-таки к Томасу сразу идти, – вздохнула она. – Капитан же сказал, что мы будем заниматься этим делом только если к нему имеют отношение Твари.
Джек, по настоянию которого они сюда и явились, согласно кивнул.
Кажется, в этот раз «верхушка» ошиблась.
– Госпожа Горс! – Кира повысила голос, чтобы перекричать сухие рыдания счастливой вдовы. – Нам очень жаль. Вы сможете явиться в участок завтра? Это всего лишь стандартная процедура, нам нужны будут показания. Сейчас вы убиты горем, и это понятно. Конечно, до завтра вы не сможете пережить потерю любимого мужа, но… вам нужно будет взять в себя в руки, хорошо? Ради того, чтобы мы смогли найти того, кто убил его. И наказать. Хорошо?
Вдова картинно всхлипнула и одарила напарников несчастным взглядом, в котором, впрочем, явно читалась зависть: декольте Киры сегодня было на грани дозволенного, а темно-серое платье из шелка и кружева буквально облепило фигуру.
– Я… это обязательно? – плачущим голосом спросила она, сжимая руку любовника. – Может… может через пару дней?
– Конечно, – кивнул Джек, когда понял, что Кира, пораженная наглостью, не может найти слов. – Мы будем вас ждать. А теперь позвольте откланяться. Еще раз примите наши соболезнования.
Когда они отошли от дома Горсов на приличное расстояние, Джек с удовольствием сплюнул.
– Она не Тварь. Он тоже, – полным отвращения голосом сказал он. – А жаль, я бы с удовольствием их прикончил.
– Что-нибудь почувствовал? – тряхнув своей шикарной гривой, спросила Кира. – Мне кажется, она не зря попросила отсрочку. Хочет замести следы.
– Скорее, отпраздновать избавление от мужа, – буркнул Джек. – Ладно, пошли к Томасу. Пусть эти двое и не Твари, но Капитан назначил сбор Призрачных Теней. Возможно, мы чего-то не знаем.
Кира поправила платье.
– Я хорошо выгляжу? – спросила она.
– Как всегда, – хмыкнул Джек. – Хотя… тебе не кажется, что твое декольте слишком скромное? Сиськи совсем не видно! Разве что почти полностью!
– А ты не завидуй, – огрызнулась Кира.
– Чему завидовать? Ты думаешь, что я хочу себе такие же? – хохотнул Джек.
… спор на эту тему занял всю дорогу до жилища Томаса.
Томас
Шакалы. Никто не любит шакалов.
Даже те, чья душа прогнила до основания. Их фасад прекрасен, и поэтому они могут считать себя лучше того, кто выглядит, как шакал.
Томас знает об этом, как никто.
Сегодня утром, совсем рано, когда Рурк был еще в объятиях серых предрассветных сумерек, ему под дверь просунули тонкую цветную картонку.
"Выставка уродов! Только сегодня! Почувствуйте настоящий ужас и отчаяние!"
Адреса на картонке не было. Эта записка означала, что в Рурке снова неладно.
А значит, скоро сюда придут те, с кем он ждет встречи каждый миг вечности под названием жизнь.
У него давно заготовлен подарок для каждого. Ведь прошлое дело, собравшее их вместе, было больше месяца назад.
А еще эта картонка означает то, что ему нужно прибраться. Капитан не любит, когда вокруг него раскиданы откровенные свидетельства деятельности Томаса.
Томас живет в самом неблагополучном районе Рурка. Но именно в его маленьком жилище – сырой квартирке на подвальном этаже с одним единственным окном -собираются Призрачные Тени.
Томас этому рад.
Как минимум, у него есть повод для уборки.
Он заканчивает ее вовремя. К этому времени возле его двери уже трижды появляются совершенно ошеломленные курьеры: первый приносит сумку с фруктами и вином, второй – завернутые в газетные вырезки промасленные тряпки (именно этот курьер не удивлен, ведь только в Термитнике данный товар пользуется спросом), а третий – свежее, маринованное и прожаренное мясо.
Именно так.
Три вида.
Когда собираются Призрачные Тени, без обеда не обойтись. А Томас совершенно не умеет готовить.
Едва он успевает разложить тряпки по углам (масло неплохо нейтрализует запах другого) и накрыть на стол, как в дверь без стука заходит первая Тень.
Это всегда Мэри. Несмотря на то, что она живет дальше всех, в Обители, она приходит раньше остальных. От нее, как и всегда, пахнет отчаяньем, безнадежностью и страхом. Она боится, что, ослепнув, перестанет быть полезна Капитану. А Томас думает, что она ошибается.
Если подумать, то слепая Тварь вызовет резонанс жалости среди себе подобных. Возможно, когда ее глаза перестанут видеть окончательно, Мэри станет незаменима. Томас каждый раз думает об этом.
Но каждый раз молчит.
Мэри приносит с собой не только страх. Но и мысль о том, что не все так плохо. Томасу вот уже много лет не везет в его деле. Очень редко заказы оборачиваются реальной прибылью, а не провалом.
Но когда приходит Мэри, чьи глаза с каждым месяцем становятся все беспомощнее (как и у любого простака, теряющего зрение), Томас понимает, что не все так плохо.
Он здоров. Полон сил и энергии. У него много возможностей реализовать себя.
Несмотря на то, что он – шакал.
Следующими, как и всегда, приходят Кира и Джек.
Они вечно спорят на какие-то странные темы. В этот раз они обескураживают его темой женской груди у мужчины. Ведь они это имеют в виду, когда спрашивают, пойдет ли Джеку большая грудь, правда?
Томас улыбается, стараясь скрыть замешательство, косится на Мэри, которая, как и всегда, не отрываясь смотрит в его единственное окно, а потом говорит:
– Рад видеть.
Он действительно рад. Ведь Джек и Кира приносят с собой запахи настоящей жизни. Любви. Мечтаний. И озорства. Наслаждения каждой минутой своего существования.
Последний запах особенно прекрасен.
Джек, ко всему прочему, пахнет рассеянностью. Томас знает, почему. Наверняка где-то под рубашкой спрятана очередная совершенно бессмысленная книга, которая ему интересна. В этой книге нет ни капли правды. Но Джек хочет ее прочитать. Именно это заставляет его пахнуть рассеянностью.
Кира…
Кира пахнет табаком, желанием и женщиной. Пожалуй, никто в Рурке не пахнет именно так. Так вкусно. Томас облизывает губы, когда чувствует ее запах.
Она прекрасна.
Но, к сожалению, она не шакал. Она из простаков, и это очень обидно. Томасу нравится Кира. Но он позволяет себе лишь мимолетную улыбку при взгляде на нее.
Потому что перед Кирой и Джеком всегда приходит Мэри.
Мэри – Тварь. Полукровка. И именно поэтому она слепнет. Простакам и другим лучше держаться подальше друг от друга. Жаль, что они живут в одном мире. Жаль, что они живут в одном городе.
Жаль, что они внешне неотличимы друг от друга.
Будь все иначе – было бы легче.
Кира улыбается Томасу, а тот смотрит на ее красивое платье. На ее красивые волосы. Красивые глаза. Красивую душу. И хочет сказать, что ее одежда слегка сползла. Чуть ниже, чем надо.
Но он молчит. Он не хочет обидеть Киру. Поэтому он просто улыбается.
… последним приходит Капитан.
Иногда Томасу кажется, что Капитан и сам забыл, как его зовут на самом деле. Его запах самый резкий. Самый яркий.
От него пахнет усталостью, горечью и ненавистью. Скрытой яростью и бешенством. А еще от него пахнет тем, что он не любит запах других. И именно поэтому по углам маленькой каморки Томаса разложены промасленные тряпки.
И не потому что среди Призрачных Теней есть не только рисующая.
А потому что Томас – шакал.
Призрачные Тени собираются в полном составе.
Они садятся за накрытый стол. Фрукты – для всех. Вино – тоже для всех. Прожаренное мясо – для Капитана, Киры и Джека. Маринованное – для Мэри. Она – рисующая.
Свежее – для Томаса.
Потому что он шакал.
Вгрызаясь в мозговую косточку, Томас думает, что он счастлив только тогда, когда в Рурке неспокойно.
Ему кажется, что это неправильно.
