Мила Фахурдинова
Космонавтов 80/81
© Фахурдинова Л., текст, 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
КВ. 22
1
Так-то подъезд интересный: все соседи – персонажи, про каждого можно часами рассказывать, хоть и живёт Мика здесь совсем недолго – три недели как переехала.
Продавала ей квартиру совсем девчонка ещё, но для содержанки больно неказистая – зубки как застройка в микрорайонах, глазки в пол. Мика даже удивилась – мало кому в столь юном возрасте так везёт. Училась собственница на первом курсе полицейской академии и была уже глубоко беременна. Особо Мика не лезла в личную жизнь незнакомого человека, но поняла с её слов, что купила девушка эту квартиру несколько месяцев назад, а теперь продаёт, чтобы домой в родной город уехать, потому что отец будущего ребёнка жениться отказался и общение продолжать не желает, а родители хоть и строгие, а в беде не бросят.
Оформили и подписали всё за два дня, и вскоре Мика уже наслаждалась всеми плюсами скромной, но отдельной жилплощади.
Первым из соседей она познакомилась с дядей Асифом – его квартира над её, тоже двухкомнатная; и живут там Асиф, его жена и два их сына. Глава семейства – управляющий кафе «Вкус Востока», что находится прям под Микой, вместо квартиры на первом жилом этаже.
В кафе она пока ни разу не заходила, но предчувствовала, что там душевно и гостеприимно – у Асифа по-другому быть не может.
Детки всегда улыбаются, здороваются, и статные такие (это она их «детками» называет, а так – старшему лет двенадцать, скоро женится, поди). Оба в школе учатся, а жена – по хозяйству, не видно её совсем. Ну а если зайдёшь спросить что, всегда тоже улыбается, приятная.
С Асифом Мика так быстро познакомилась, потому что дым от шашлычки ей дышать не давал, и музыка вечерами бесила. Как заехала – первый вечер нервничала, второй тоже мучилась, а на третий не выдержала – узнала в справочной телефон и давай туда названивать, чтоб гнев свой праведный выразить.
Трубку сразу передали управляющему, тот удивился – кто она такая?! Всех соседей он давно знает! Мика объяснила, а на другом конце провода гудки сразу пошли и через минуту стук в дверь раздался.
Видит в глазок – здоровенный мужик на пороге горой возвышается. Ночь, она одна… Перепугалась, конечно, но открыть почему-то всё равно решила. Это и был Асиф.
– Мы вот там семьёй живём! Приятно познакомиться! Заходи в гости, когда хочешь! И если помощь какая нужна – обращайся! С кафе я ничего сделать не могу – там хозяева знаешь какие крутые? Ни суд, ни мэрия не помогут! Давай я им скажу, чтоб мы тебе окна качественные поставили – звука не будет долетать! И кондиционер повесим, чтоб сама температуру регулировала. Я предыдущим хозяевам тоже предлагал, а им всё не до того было. Ну, и лично от меня – будем тебе еду поднимать три раза в день, ты вон какая худая! Договор?
Неизвестно, как дальше будет, а пока Мика словно в раю – плиту ещё ни разу не включала, и в холодильнике пусто – Асиф своё слово держит: кормят её регулярно и сытно, окна и сплит-систему поставили. Она о таких условиях и мечтать не могла! Прониклась к соседу сразу, полюбила почти.
Слева тоже хорошо – дед с бабулей живут, аккуратные, тихие. Сначала косо на неё смотрели, но спустя пару дней бабуля стала забегать – то пирог принесёт, то интернета попросит. А сама в квартиру зайдёт и так всё озирается по сторонам – странно немного было.
Мика внимания не обращала, но потом всё же решила спросить, чего это она высматривает? Бабуля же стала креститься и причитать, что тут священник нужен! Немедленно!
Хм…
Оказывается, когда-то квартира принадлежала некоему Журавлёву, кто прожил здесь с семьёй всю свою жизнь. Перед Объединением мужчину посадили в тюрьму за антиправительственную деятельность. «Прям из квартиры забрали!»
Жена его почти сразу скончалась, а дочь ничего общего с преступником иметь не хотела.
Как дед вернулся, то стал собирать по району кошек и вешать их в подъезде – видимо, в тюрьме сознанием помутился!
Соседи жаловались во все инстанции, но мёртвые коты так и продолжали появляться.
«В остальном он нормальный был, но замкнутый».
А буквально за год до Микиного появления сменился участковый. Новый смотритель дворового порядка хитрый мужик был – просёк, что Журавлёв стар и одинок, стал к нему каждый день с бутылкой захаживать, хотя до этого кошачий каратель вообще спиртного не употреблял. Соседи вроде как видели всё, но против не были – извёл их дед своими причудами, а так и тише, и спокойнее стало, раз сумасшедший под надёжным присмотром.
Потихонечку дед спивался, из дома выходить перестал и уже через несколько месяцев помер.
Никто особенно не удивился, когда выяснилось, что квартирку свою Журавлёв на единственного «друга» переписал – того самого мента, значит. Участковый на радостях ремонт сделал и дочку перевёз, чтоб она тут училась, по стопам родителя порядок в мире устанавливала.
Но «справедливость восторжествовала», и у мужика крыша поехала – везде ему умерший Журавлёв мерещился и никакого покоя не было.
Вскоре участковый повесился в ванной, а дочка его забеременела непонятно от кого, спешно продала злосчастную квартиру и вернулась восвояси.
Короче, пока Мика «сама кукухой не тронулась – надо бы батюшку позвать и место это лютое освятить!».
Соседке она за заботу благодарна, про священника обещала подумать, но, поскольку лично Мику в этом доме ничего не беспокоило, пока её квартира стоит «святой водицей» не окроплённая.
Получается, бабуля с мужем – самые старожилы подъезда, но не из тех, что навязчивые и главных из себя строят, а вполне интровертные, и потому приятны ей тоже.
На этом этаже квартир больше нет, а наверху с Асифом соседствует Диана Ивановна, или в простонародье Мусорщица. Трёшка у неё. Живёт она в центре города одна, с собакой шарпеем. Получается, дама состоятельная, но всё время по помойкам лазает – других активностей за нею замечено не было. Может, хобби такое.
Мика сначала, когда соседку на помойке встречала, даже не знала, как реагировать – вроде поздороваться надо, а с другой стороны – неудобно: вдруг смутится, что за неприглядным занятием её узнали. Долго думала, но в итоге решила, что всё же лучше приветствовать женщину.
Та сначала и правда стеснялась, а потом – ничего, отвечать даже стала.
Как-то нужна была Мике хорошая картонная коробка. Идёт она мимо мусорки, смотрит – лежит. Не идеальная, но ничего так. Только полезла она за ней – из другого бачка соседка высовывается. Молча взяла она Мику за руку и отвела в правильное место – настоящий коробочный рай, где сортированные отходы хранятся. В общем, помогла сильно.
Наверное, это потому, что она Мики стыдиться перестала. Или Мика – её.
Единственный неприятный сосед – это Ухажёр. Живёт он на первом этаже, справа от чёрного входа в кафе. Познакомились они с ним так.
Неделю Мика уже на новом месте жила, вдруг вечером звонок в дверь, а на пороге этот франт – нарядный и с бутылкой водки.
– Ну, – говорит, – соседушка! Доставай колбасу, знакомиться будем!
– Я, – отвечает Мика, – колбасу не ем, водку не пью, вы уж извините! И вообще обживаюсь – некогда мне.
– Это, – не унимается он, – ты зря отказываешься! Вон, соседи твои, – старики совсем! Помрут, глядишь, скоро! Мы тогда их хату выкупим, и у меня тут будет двухэтажный пентхаус, а ты дружить не хочешь!
Здесь понятно будет только тем, кто дом тот видел, потому что даже если просто ветер сильный подует – он на раз-два обрушится ввиду ветхости и преклонного возраста. Если же там пол снести, то совсем страшно будет – всякие несущие конструкции и прочее, обывательским умам неведомое.
Какой пентхаус?! Да и дед с бабулей всяко позже умрут, чем всех отсюда по неореновации переселят.
Пожертвовала Мика своим «благом» ради блага других соседей: дружить отказалась, квартиры объединять теперь не для кого, сосед принципиально не здоровается. Зато дом целый.
Больше в подъезде квартир нет – такой вот он маленький и уютный, всё как на ладони. Оттого исчезновение её нового ковра выглядит особенно загадочно.
Перезнакомившись со всеми соседями и более-менее разобравшись, кто есть кто, Мика даже представить не могла, что надо и тут быть начеку.
Ковёр она выбирала долго – изучала каталоги, ездила-щупала. Не хотелось «как у всех», а вот мечта – белый, с длинным ворсом и чтоб весь пол в гостиной закрывал. Чтоб ступала она на него – и как в облако проваливалась, и гостиная с ним выглядела словно приёмная у врат рая. Бог с ним, что на другую мебель не хватит, – можно и на ковре спать; и как чистить его, Мика тоже думать не хотела – там видно будет.
Обошёлся ей каприз души в баснословные деньги, но счастью не было предела. Привезли ковёр ближе к трём, донесли до двери, Мика все бумажки подписала, за доставщиками подъездную дверь закрыла (она тут на ключе!) и радостная побежала полы протереть перед тем, как мечту расстилать. Квартирка её – ну совсем небольшая, соответственно, мыла она минут пять.
Всё подготовила, выглядывает, чтоб затащить ковёр, а его – нет. Мика вниз спустилась, наверх поднялась – ничто не говорило о том, что её белый пушистик когда-то вообще присутствовал в этом подъезде. Кому он нужен?! Да ещё так быстро – его только до первого этажа спускать полчаса!
Не веря собственным глазам, Мика снова прошла по ступенькам вверх и вниз – ничего. Постучалась ко всем соседям – дома были только бабуля с дедом («Я у окна сидела, деточка! Видела, как тебе его заносили! А после рабочих – никто в подъезд не заходил и не выходил отсюда! Позови священника, недоброе творится!») и жена Асифа («Ничего не видели. Ничего не брали!»).
Ковёр огромный, его просто так не утащишь. Но соседи?!
Однако ковёр исчез.
На улице первый снежок выпал и не растаял до сих пор, тонким слоем покрывает промёрзшую, уже готовую и к более тёплому покрывалу землю. Мика накинула пуховик и выбежала из подъезда.
Вот следы рабочих, что занесли ковёр к ней, а вот их следы назад. Всё. Никаких других отпечатков! Выходит, старушка права – ковёр пределов подъезда не покидал.
Как вариант, можно напроситься во все квартиры – такую махину нелегко утаить! А если кто откажет, так сразу понятно станет, что вот он, воришка, прямо перед ней.
Заранее же подозревать кого-либо она отказывалась, но, и в обратную сторону её презумпция тоже работала, – исключать из подозреваемых никого не стоит. Даже деда с бабулей, хотя они по всем параметрам ну никак бы не справились.
Но сейчас Мике бежать по делам надо, а не следствие вести. Теоретически за это время ковёр могут вынести и увезти, а значит, действовать надо быстро!
Неизвестно, откуда она это взяла, а только разрезала две биоразлагаемые бутылки из-под воды и покрасила их в чёрный цвет маркером. Аккуратно прикрепила – одну на своё окно, другую в подъезде в угол, и от руки написала объявление: «Дорогие соседи! Сегодня у меня исчез огромный новый белый ковёр. Если вы взяли его случайно – просьба поставить на место. Если располагаете какими-нибудь сведениями – сообщите мне. До тех пор, пока ковёр не найден – будут работать автоматические видеокамеры: не пытайтесь вынести его наружу через дверь или окно! Прошу отнестись с пониманием и камеры не трогать, тем более они передают видео в режиме реального времени, и вандала, кто попытается камеры уничтожить, я тоже сразу увижу. Это частная собственность! Спасибо за понимание. Мика, кв. 22».
Хоть и в расстроенных чувствах от похищения, но всё же весьма довольная своей изобретательностью, Мика отправилась по делам.
2
Бывает, что где-то что-то очень интересное происходит, но тебя не звали – другой бы кто постеснялся, а вот Мика идёт.
Так, она довольно часто бывает на лекциях в университетах, где не учится, в центрах религии, в богов которых не верит, или, например, на «тусовках по пригласительным» без пригласительных.
Прочла она на сайте одного курса, на который вряд ли когда заработает, что будет у них мастер-класс от интересного человека. Что-то про социальное взаимодействие, самопрезентацию и налаживание контактов в эпоху тотальной толерантности и объединённого объединения. От каждого из этих словосочетаний у Мики мурашки по коже – страшно, ново, не умеет. Надо идти.
Проникнуть туда было несложно (у неё уже отработанная схема, да и препятствий в лице злобных вахтёрш и проверки документов не было). Но! Заходит Мика в зал минута в минуту к началу, а там совсем никого. Огромное пространство аудитории, как чрево доисторического животного с поломанными костями стульев, зияло, готовое поглощать массы, а пришла лишь жалкая тощая Мика. Непорядок.
Посмотрела онлайн-расписание – сходится, проверила номер аудитории, этаж – точно здесь. Села на заднем ряду подождать чуть-чуть – может, задерживаются?
Или всех предупредили о переносе, а хитрюги вроде неё остались не у дел? Умно.
В аудитории пахло дезинфектором и ни одной пылинки не кружилось в отблесках уже заходящего, но ещё стреляющего лучами-лазерами в окна-глаза солнца. Она дышала квадратиком, заплетая косички из спагетти-бахромы своего вязаного шарфа. Это успокаивает, ей нужно. Как преступник, составивший план и проникнувший в самое сердце банка, минуя ряд преград, Мика не нашла там заявленной ценности, и что теперь делать – не знала.
Вдох на четыре.
Задержка на четыре.
Выдох на четыре.
Задержка на четыре.
Одиннадцать.
Вдох на четыре.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась и взрывной волной в помещение влетела девушка, и тоже одна (студенты-то обычно группками ходят).
Мика к ней сразу с опаской, квадратик не помог – пыталась понять: кто, что, не по её ли душу, угроза или соратник? А девушка ещё взяла и из всего огромного пустого зала на соседнее с ней кресло приземлилась. Мика бы так никогда не смогла и внутренне ещё больше напряглась.
Но тут случился поток – поток слов и мыслей, обрушившийся на Мику точно так же, как эта девушка только что обрушилась на пространство аудитории.
– Ой, а где все?! Давай я тут к тебе пристроюсь рядышком – мне вообще-то тридцать, и я уже нигде не учусь, ха-ха-ха, но тема классная, вот и пришла сюда. А почему они задерживаются? Это всегда так? Я уже пару раз сюда ходила – нормально раньше было. А‐а‐а, ты тоже не знаешь? На тебя, когда смотришь, кажется, что «она знает всё, только пока не знает, что знает!». Смешно, да? Я люблю каламбуры, только у меня не сильно хорошо получается. Но я научусь! Практика!
Вот так, только в её речи пауз не было. Сплошное полотно текста, голоса, полотно слов.
Мике сложно сходиться с людьми, а с незнакомыми, если трезвая, так вообще разговаривать не получается – стесняется или не о чем. Даже если она заранее подготовится – сводки погоды прочтёт и фильмы последние посмотрит, всё равно из головы вылетает, стоит только перед реальным человеком оказаться.
«Бэ-мэ», – не женщина, а барашек.
Но сейчас Мике ничего делать не приходилось, собеседнице её участия в диалоге не требовалось. Она вообще производила впечатление сверхсамодостаточной особы, даже просто своим внешним видом.
На девушке этой были узкие джинсы, а сверху них платье в горошек и смешная плюшевая шуба под леопарда. Но самым крутым в её образе был бант!
Блин, серьёзно – у неё на голове был небесно-голубой бант из полупрозрачной ленты, завязанный, как в школу нашим мамам лепили до третьего класса. При этом бант был органичен на лохматой голове, словно на упаковке подарка – легко колыхаясь в такт её речи, он обещал праздник каждому.
– Давай сядем на первый ряд? Нас же уже двое, нормально будем смотреться, как свои! Я вот недавно кошку нашла, а она такая пушистая и с ошейником, с адресом. Ну, мне сначала лень было хозяев искать, кошка у меня пару недель пожила, а потом достала орать, и я пошла её возвращать. Приношу по адресу, а это оказалась писательница Мягких, представляешь?! (Мика такой писательницы не знала, но поняла, что ещё со времён до Объединения она.) Оказывается, Мягких сейчас из фарфора лепит кузнечиков, и я осталась с ней чай пить. Она так радовалась, что кошку вернули! Потом ещё оказалось, что у неё в квартире есть погреб. Хочешь, я вас познакомлю? Ты ей понравишься!
Мика понимала, что это какое-то сумасшествие, но девушка была такая искренняя, такая настоящая, что Мика не сбегала от незнакомого, как обычно, а вот сидела и слушала-слушала-слушала, купаясь в потоках её бессмысленной речи.
– Знаешь, наверное, лекцию отменили и студенты все в курсе. Пойдём лучше поедим – у них тут шикарная столовка! Я вообще домашнюю еду люблю, но иногда хожу в рестораны. Ну, раз в месяц примерно. Но не так, как все ходят… возьму тебя с собой как-нибудь!
В столовой девушке стало смешно, что Мика не ест мяса, и она шла с подносом вдоль ряда псевдогреческих салатов и вытаскивала из каждого по айсбергу. Затем девушка с бантом взяла ржавого цвета булочку, разрезала её пополам, а все собранные листья слепила в большой комок и засунула в хлеб, как котлету в гамбургер. Своё кулинарное творение она жадно, словно это было мясо, откусывала, жевала с набитым ртом и много смеялась.
– У меня квартиры нет, но уже давно я купила гараж и обклеила его утеплителем – там вообще нормально, даже зимой. Ну, света-воды нет, но помыться в любом хостеле можно или у друзей. Мы вчера сходили на похороны – просто хотели новые платья куда-нибудь надеть, они чёрные, и шляпки с вуалью. Нет, кого хоронили, не знаю, мы не сильно плакали, но больше других приглашённых. Ничего так мероприятие было. Смотри, как мужик на меня смотрит – я вообще мужикам нравлюсь, всем-всем. Дурные такие! Ты какая-то грустная – всегда или из-за меня?!
– У меня сегодня ковёр украли.
– Ковёр? А кого ты подозреваешь? Если все хорошие – может, он сам ушёл? А‐ха-ха! К твоим соседям – вдруг они лучше тебя? Я шучу, на самом деле – точно нет!
Так она болтала почти два часа – на улице уже стемнело, но Мика как под гипнозом сидела – настолько всё это было другое, не её и ей несвойственное. Будто люди разных рас друг на друга впервые взирали – вроде понимаешь, что тоже человек, но так сильно он не вписывается в твои представления и каноны…
А потом девушке с бантами надо было бежать, и они как-то так легко расстались, как будто дружат уже сто лет и завтра обязательно увидятся снова, хотя даже имён друг у друга не спросили. Мика только тогда на часы посмотрела – было восемь, и она сама засобиралась домой. В голове же крутилось только одно: «Я хочу быть как она! Я хочу довериться миру! Я хочу проживать жизнь на полную! Вытащите меня из этой раковины – у‐мо-ляю!»
И вроде ничего такого девушка с бантами про себя не рассказала, и ни один поступок из её историй к положительным не относится, но вот эта живость, жажда и смелость – Мика была впечатлена!
3
Люди, которым нравится зима, всегда казались ей странными, зловещими даже немного. Как может такое нравиться? Попахивает извращениями, а от извращенцев надо держаться подальше – так ещё няня в детстве говорила. Зима, она, конечно, разной бывает: если крупный снег идёт и ветра нет, то деревья в пуху – это хорошо, полюбоваться можно, но лучше из окна тёплой квартиры. А бывает, когда на улице минус сорок и моргать больно – глаз он же влажный, а значит, замерзает. Единственное, за что можно было любить декабрь-январь-февраль, – это «катаклизм». У них так прозвали экстремальные температуры, когда школы закрывались и на госслужбы можно было официально не ходить – опасность по пути замёрзнуть. Но то – работа, а людей в такие дни на улицах всегда было больше обычного: в гости торопятся, на каток, в кино – дополнительные выходные (а заморозки редко одним днём приходят), праздник души. Но сейчас глобальное потепление – снег если и лежит, то пару недель, не больше, а уж «катаклизма» Мика с детства не видела.
Постепенно она с зимой немного смирилась, научилась убеждать себя, что так даже лучше. Что вот в тропиках хорошего? Природа вся одна и та же, наряды не поменяешь: сланцы-юбка-майка – вот и весь ассортимент. Скукота. Обновления не происходит! Если природа не умирает, то и возрождаться нечему. Наверное, поэтому ближе к экватору христианство не приживается – догма у людей там другая, мировосприятие.
Вагон метро бесконечно длинный, изгибается радугой на поворотах. За стеклом темнота, провода, провода, темнота. Каждый в своём гаджете. Не видят друг друга. Пластиковые поручни, на экранах «кредит с минимальной ставкой от Оу-банка», шнуры зарядок. Телефоны питаются от подземного червя, что несётся с остановкой раз в три минуты, обеспечивая пассажирам подземного транспорта возможность не видеть друг друга. Не слышать. Не думать.
Её станция.
Двери вагона не открылись.
Мика стоит и ещё три человека – глазами хлопают, что делать не знают. Как бы до последнего же надеешься, что сейчас откроются, хотя и видишь, что из соседнего вагона давно уже все вышли, и один мужчина у них тоже так жалобно поскрёбся в дверь, но не помогло, конечно. Другие пассажиры от экранов оторвались, на них смотрят и посмеиваются, Мике тоже чуть-чуть смешно стало, но это от усталости, и она сдержалась. Тут женщина, что возле выхода сидела, ей говорит: «Позвоните машинисту, а то, может, и на следующей не откроется!»
Ого! Позвонить машинисту! Легально! Да она об этом, может, всю жизнь мечтала, только не осознанно.
Мика неуверенно так на кнопку вызова нажала, а машинист почти сразу ей ответил.
Чтоб по-взрослому и солиднее звучать, она возмущаться давай: «Что за беспредел?! У нас тут двери во всём вагоне не открылись!» А машинист ей весело так: «А вдруг бы на вашей станции кирпич вам на голову упал?!»
Это, конечно, да, если подумать, но ведь и наоборот может быть.
Но на следующей двери открылись, и Мика, остерегаясь кирпича, решила на станцию свою не возвращаться, а лучше подольше пройтись. Шла домой и думала – к чему-то же она проехала эту лишнюю остановку? Не просто же так эти двери не открылись? Вот бы у девушки с бантами спросить – та бы точно какую-нибудь убедительную теорию придумала!
Мика посмотрела по сторонам и вдруг сама всё поняла: первый зимний пейзаж, серо-белый, размытый, как японские акварели прошедших времён. Не пошлое зелёное, не стерильное снежное, но бесцветное и спокойное. Она замерла прям посреди тротуара, чтобы хорошенько рассмотреть и запомнить этот момент красоты обыденного. Потому что, когда красота ожидаемая, она не может потрясать, а вот в рутинной жизни, если вдруг удаётся разглядеть мерцание Абсолюта, – дыхание замирает.
Один.
Два.
Три.
Четыре.
Выдох.
Еще и машинисту легально позвонила! Конечно, не просто так двери не раскрылись, но кирпич тут совсем ни при чём.
Мика шла до дома в два раза дольше обычного, продрогла. У подъезда, пока ключ трясущимися от холода пальцами в сумке искала, какое-то движение в палисаднике справа заметила. А ей теперь всё подозрительным кажется, везде похититель ковёрный мерещится! Вроде и страшно, но заглянула за палочки-мётлы кусттов – там дед да бабуля из соседней квартиры. Удивилась – дедуля вообще из дома не выходит, бабуля тоже с ним сидит постоянно, за продуктами только пару раз в неделю спустится – и всё. Они ликвидировали последствия чернобыльской катастрофы, здоровье у обоих никудышное, и лет, получается, не меньше восьмидесяти.
Он стоит в пижамных штанах и рубашке байковой, она – в по-царски роскошном платье-халате, шапке норковой и кофте вязаной поверх. По-домашнему одеты, а вокруг – тьма и мороз. Заволновалась Мика – стряслось, очевидно, что-то. Дед лопату держит и дрожащими руками (то ли в треморе, то ли от холода) заиндевелую землю долбит.
Зрелище пугающее – настолько они тут не ко времени и не к месту. Может, тронулись оба? Полтора землекопа.
– И снова здравствуйте! Вы что тут делаете? Вам, может, помощь нужна?
Дед на Мику посмотрел взглядом блуждающим, бабуля тоже будто вспомнить пытается, но безуспешно.
– Я соседка ваша, узнаёте? Сегодня про ковёр спрашивать приходила! Может, позвонить кому надо?
Тут вдруг дед лопату в сторону и Мику с бабулей – в объятия.
А Мика с малознакомыми людьми совсем не тактильная, не нравится ей, когда так интенсивно. Но стоит, терпит – неловко вырываться.
– Петюня… Петюня… Мой золотой! – это дед так причитает.
А бабуля почему-то не его, а Мику по голове гладит и так еле слышно: «Всё хорошо! Всё будет хорошо!»
Мика сколько могла терпела удушающий приём, но всё же выпуталась из их рук тактично. Ничего не понятно, но лучше домой пойти – вот какое решение приняла.
– Петя наш умер! А тебя, деточка, я в пуховике просто никогда не видела, вот без очков и не признала! – вдруг чётко и спокойно сказала бабуля.
Ага, тут у Мики сошлось! Что Петя умер – она даже рада немного. Этот попугай их – жутко горластая тварь была. А дом со стенами картонными, слышимость такая, что Петя будто не с пенсионерами жил, а с Микой.
Но дед с бабулей любили птичку – это правда: и по квартире тот летал разученными маршрутами, что регулярные авиалинии, и ел изо рта у них, и на плечо садился по первому зову. Старики к тому же глуховаты оба, и Петя своими криками только соседей нервировал.
– Сочувствую вам весьма! – стыдно Мике стало, что в глубине души порадовалась птичьей смерти. У соседей же этих ни детей, ни внуков – всё в попугая сублимировали! – Давайте лопату – помогу вам яму выкопать.
Дед обрадовался, ловко так инструмент с земли поднял и Мике протянул, а бабуля чайник взяла – там изначально кипяток, видимо, был, чтоб наледь растапливать, но на таком морозе давно уже остыл.
Мика в своей жизни копала что-либо, может, раз или два – в детской песочнице, понарошку. Лопату же только у других в руках видела, но в теории примерно предполагала, как это работает.
Бывает, вот сильно мороженого охота. А холодильник старый, допотопный, и морозилка работает всем на зависть – такие только в совке делали. Достаёшь из этой вечной мерзлоты баночку, а ждать, пока подтает, сил нет, и начинаешь чайной ложкой кусок льда долбить, чтоб хоть крохи лакомства насобирать, миллиграммы удовольствия.
Вот это примерно так же, только масштабнее.
Копает она и чувствует, как спину тянет и мышцы рук сводит. Черенок ледяной, и от него сквозь ладони холод захватывает всё тело. А внутри – огонь! Сердце топит, раздувая меха лёгких, переводя соки в пары, что проступают на коже. Полярность ощущений запутывает мозг, он теряется, сбоит, отключается.
Мокрая вся, скинула пуховик (бабуля его сразу на плечи деду накинула, чтоб ему созерцать чужие труды не холодно было). Минут двадцать провозилась, нормальная ямка получилась – с гордостью Мика взирала.
– Нет, больше надо! Больше!
Удивилась, но вопросов задавать не стала – у людей горе, не стоит их ещё расспросами травмировать. Копает она, и внутренне злится на себя – за то, что молчит, за то, что вообще в это вписалась, за прихоти стариков неумеренные.
Вскоре бабуля наверх поднялась с чайником и потом уже по верёвке горячую воду им спускала. Ну, как им – дед всё это время просто стоял, а Мике уже дышать нечем было. Вдыхает лёд, а выдыхает дух.
И стоило ей притормозить – мало! Мало им! Клетку, наверное, и прочие попугаичьи гаджеты закопать хотят, но она-то при чём? И тут же ей внутренний голос отвечает: «Сама вызвалась, нечего теперь ныть! У людей – горе!»
Через час Мика сама в эту яму лечь готова была (и поместилась бы наверняка), а старики с важным видом осмотрели и наконец одобрили.
– А говорят, молодёжь нынче невоспитанная! Спасибо! Летом сад вырастет, прям под окнами – вот радость! – бабуля руки от удовольствия потирала. Дедуля же стоял истуканом, уж не замёрз ли до смерти?
– Давайте Петю сюда, засыпать будем, – Мика себя героем почувствовала, хоть про сад и не совсем уловила.
– Петюню? – у деда опять слёзы на глазах.
– Эх, так мы его ещё вчера в ту мусорку выкинули! Умер он, говорю же! – бабуля смотрела на неё как на трёхлетнего ребёнка.
Тут Мика сильно удивилась.
– А яма зачем?
– Сейчас туда листьев накидаем – вот, у нас целый мешок! Они за зиму перегниют, а к весне почва хорошая будет – цветочки посадим.
– Зачем?!
– Красиво!
– А почему ночью копаете?!!
– Так это муниципальная земля – без согласования незаконно, штраф впаять могут. Но если б мы знали, что ты копать будешь, – можно было и днём. Спасибо тебе!
Мика молча кинула последний взгляд на яму – порождение титанических сверхусилий, и пошла домой. За спиной раздались новые всхлипы деда, но оборачиваться она не стала.