Микола Адам
Дочка
1
– Алло!
– Простите, могу я услышать Дмитрия Михайловича Миллера?
– Это я.
– Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, это Алиса…
– Какая Алиса?
– Ваша дочка.
– Кто-кто?
– Я понимаю… Не кладите, пожалуйста, трубку… Я понимаю, что это дико звучит…
– Послушайте, если это шутка такая, то не смешно. Совсем.
– Дмитрий Михайлович, пожалуйста, поверьте мне, я говорю правду, я не обманываю вас…
– Барышня, как вас там, у меня нет никакой дочери и никогда не было…
– Вам просто не сказали, не сообщили… Я сама узнала, что вы мой отец совсем недавно. Я сама в шоке!!!
– Кто вам сказал, что вы моя дочь?
– Никто не сказал, я подслушала, как о вас и о моей маме говорили мама и папа, точнее, я думала, что они мои родные мама и папа. Оказалось, что мамой я считала сестру моей настоящей мамы, а папа вообще ни при чем…
– Почему я должен вам верить?
– Потому что я ваша дочка, потому что я прочитала все ваши книги, потому что я очень на вас похожа, а не на своего папу, потому что…
– И… что вы хотите от меня?
– Давайте встретимся. Это не телефонный разговор, Дмитрий Михайлович. Вы только взглянете на меня и поймете, что я вам ни капли не вру.
– Ну, допустим… а дальше что?
– Не отказывайтесь от меня… Мы ведь даже еще не увиделись. Вам совсем неинтересно, что у вас есть взрослая дочка?
– Мне интересно, откуда она взялась.
– Я вам все подробно расскажу при встрече. Вы не пожалеете, обещаю.
– Настораживает ваша самоуверенность.
– Мне нечего скрывать от вас и бояться вас. Вы – мой папа.
– Мне бы вашу уверенность в этом вопросе.
– Она у вас появится, как только вы увидите меня.
– Ну если это шутка…
– Не шутка, Дмитрий Михайлович, клянусь!
– И сколько тебе лет, если не секрет?
– Восемнадцать. Я учусь на филфаке БГУ, даже живу в той же комнате, где когда-то жили вы в общежитии на Октябрьской.
– В какой комнате?
– 702 Б.
– «Макдональдс» подойдет возле ГУМа?
– Конечно.
– Тогда давай в шесть вечера у входа или у подземного перехода под часами.
– Я буду.
– Не сомневаюсь.
– До встречи, Дмитрий Михайлович!
– Пока.
2
Миллер сунул мобильный в задний карман джинсов, почесал затылок, закурил. Откуда у нее номер его телефона? Кто-то подсказал? Кто? Хотя не это странно, узнать номер телефона любого интересующего тебя человека сейчас не проблема. Странно другое – внезапное наличие взрослой дочери. Если это не розыгрыш, в чем Миллер был уверен. Некоторые его друзья нередко таким образом друг над другом подшучивали, он сам однажды участвовал в чем-то похожем. Тогда был день рождения Алекса Быковского, и Миллера, как мастера подделывать чужие голоса под свой, чем он отличился еще в школе, попросили позвонить имениннику, имитируя голос президента страны, поздравить его и пригласить на аудиенцию, которая произойдет в круглом зале Национальной библиотеки. А поскольку Быковский с президентом был знаком, незадолго до этого получил президентскую премию за книгу новых стихотворений, то и повелся. Такой горделивый сделался, собираясь на встречу с первым лицом… Потом долго злился, даже несколько месяцев не разговаривал с Миллером… Вот он и мог подстрекнуть друзей отомстить Миллеру, придумав ему взрослую дочь. Впрочем, хотелось бы, чтобы дочка оказалась настоящей. «Миллер, ты сам себя слышишь?» – поймал себя на каверзной мысли и невольно улыбнулся. А что, время поджимает, у него, как назло, никого и ничего нет. Кроме книг. Одноклассники, друзья, знакомые, приятели, сослуживцы по работе – все семейные люди, с детьми, а некоторые уже и с внуками. У каждого в портмоне фото детей и жен, и эти фото они с удовольствием демонстрируют при всяком удобном случае. Миллеру нечего показывать, зато он пишет.
Миллер докурил, поднялся на четвертый этаж учреждения, где работал редактором книжного отдела коммерческого издательства, прошел в офис, занял свое место за компом редактировать чужие тексты. Свои он писал только дома – в съемной однушке на проспекте Рокоссовского.
Ему недавно исполнилась тридцать семь лет. Он был худощавый, среднего роста, с иссеченными сединой волосами и бородой, хриплым голосом и добрыми глазами. Именно за добрые глаза его любили женщины, но быстро разочаровывались в нем, поскольку он ничего им дать не мог, ничего конкретного для жизни. Быт угнетал его, он делался грустным, замкнутым и угрюмым. По правде говоря, как потенциальный муж, Миллер – не вариант для любой женщины. Она не будет за ним, как за каменной стеной, хотя в опасных ситуациях он спасет ее ценой собственной жизни, и, тем не менее, не сможет чувствовать себя защищенной рядом с ним, ведь сам он как открытая рана. Он не добытчик, не сантехник, не каменщик, не слесарь, не умеет надувать воздушные шарики, все время с книгой в руках, даже за кухонным столом. Ни одна женщина не пленит его и не перекует на свой лад, потому что он уже пленен. Литературой. И когда женщина поймет это, то кроме жалости к Миллеру ничего более не почувствует. Не мужчина он тогда для нее, хоть и писатель, чудак какой-то. Жизнь ведь не на бумаге происходит, не в мечтаниях, а в реальности, которую он, однако, не хочет замечать, более того, не желает.
Скорее всего, поэтому друзья и понимают его, и уважают, и ценят.
…Работать, сконцентрироваться на редактировании не получалось. Не выходил из головы телефонный разговор с Алисой. Неужели он отец? Если это не шутка, неужели он все-таки отец?.. Ему уже хотелось, чтобы рабочий день закончился побыстрее. Его будет ждать Алиса. Его дочь. Подумать только, у него есть дочь!.. Если это, конечно, не розыгрыш.
Через Миллера, как диверсанты, шныряли звуки, брали в плен слова, которые с переменным успехом отбивали друг у друга сослуживцы, сидевшие один по правую руку от него, второй по левую. После обеда они обычно устраивали информационную дуэль между собой, и Миллер оказывался под перекрестным огнем.
Рост доллара сменялся девальвацией и перепрыгивал на очередные выборы в парламент, которые по слухам должны вот-вот произойти, но все идет к тому, что их проведут в марте; запрет презентации книги В. Мартиновича «Мова» в Гродно и задержание писателя сравнивались с задержанием на границе П. Северинца и конфискацией его книги; сериал «Игра престолов» – с романами Дж. Мартина, причем не в пользу кинопродукта. Заявление Президента на встрече с писателями, что последние ни на что не способны и только брюки протирают, вызывало, в общем, безапелляционное возмущение. «Войны и мира» ему захотелось, где Купала, спрашивал он. Ответ простой – Купала давно в гробу, а «Войну и мир» невозможно написать, потому что она уже написана. Цены на все скачут с каждым днем как белки, а зарплата не увеличивалась с начала года. Робин Уильямс умер, а Караченцова жена тиражирует на каждом канале. Построить квартиру в столице нереально, но люди прут и прут в мегаполис, будто здесь медом намазано. Коммуняки же пообещали, что к 2000 году у всех жителей советов появится своя личная жилплощадь, а на носу 2015, и ни квартир, ни советов. Новым Годом не пахнет, никакого праздничного настроения. Может, потому, что снега нет и плюсовая температура?
Темы менялись с невероятной скоростью, обсуждение их было поверхностным, но очень громким, хоть уши затыкай. Обычно Миллера они не трогали и не цепляли никоим образом, он умел сосредотачиваться на своем и не обращал внимания на внешние раздражители. Однако не в этот раз. Он и без того не мог въехать в редактируемый им текст, препятствовали размышления о телефонном разговоре с дочкой, а тут еще никчемные дебаты никчемных коллег… Разумеется, Миллер не считал их никчемными, в смысле коллег, но извинится он перед ними завтра, сегодня уже достали своим пустословием, о чем Миллер, в принципе, сдержанный и воспитанный человек, поднялся с места и очень нетактично высказался.
Повисла гнетущая неприятная тишина.
Никто не ожидал от Миллера подобного поступка, даже он сам, поэтому на него не обиделись, а призадумались, предположили, что с ним что-то не так, что у него что-то случилось. Однако Миллер этого не услышал, потому что тут же собрался и ушел, сначала покурить, а после где-нибудь скоротать время до встречи с дочерью.
Начался дождь. Миллер едва успел вскочить в трамвай, когда ленивые, но тяжелые капли, похожие на одиночные выстрелы, превратились в жалящие укусы холодного ливня, пулеметными очередями расстреливающего город. Небо словно злилось на него за то, что зима стала похожа на весну или на осень, и обвиняло его в этом, и наказывало за это. В небесной канцелярии, видимо, царил бардак, если произошло смещение времени и поры года забыли, кто, когда и кому уступает место. А может, и не забыли вовсе, напротив, отказались уступать…
Миллер занял место у окна. В любом случае ему теперь было не до проблем зимы, весны, осени и лета. Пускай сами решают, кто из них слабее, а кто более крепок. Миллеру все равно, дождь ли будет идти, снег ли, или солнце заторчит в небе. Его волновало и даже возмущало в каком-то смысле неожиданное появление дочки, в родство которой он не верил, но было интересно посмотреть на нее. Миллер не сомневался, что ему хватит и взгляда, чтобы понять, врет ему девушка или говорит правду. Глаза не лгут. Однако на всякий случай набрал Быковского – дать последний шанс другу остановиться, пока не поздно.
– Здорово, дружище! – тут же ответил тот.
– Здорово, – поздоровался Миллер. – Слушай, ты ничего не хочешь мне рассказать?
– В смысле? – не понял Быковский.
– В прямом смысле! Не притворяйся дураком! – поморщился Миллер.
– Слушай, друг, ты не девушка, чтобы я тебе что-то рассказывал…
– Значит, ты вроде бы не в курсах? Не с твоей легкой руки, значит, у меня появилась взрослая дочь?
– Ты бредишь, Миллер, или бухой? Что за предъява?
– Если ты мстишь таким образом, то это совсем не смешно!
– Проспись иди!..
– Мне сегодня позвонила какая-то Алиса и назвалась моей дочкой! – заявил Миллер.
– Бывает. А я тут при чем?
– Я подумал, что это твой розыгрыш.
– Такими вещами не шутят.
– Я тоже так считаю.
– И что, реально твоя дочь?
– Не знаю. Еще ее не видел.
– Так надо встретиться и выяснить все.
– Уже.
– Что уже?
– Еду выяснять. К сожалению. До последнего надеялся, что это ты…
– Я бы на твоем месте радовался, что дочка взрослая, насколько я понял. Не надо париться с памперсами, пеленками и…
– Я и радуюсь, – прервал друга Миллер. – Счастья полные штаны.
– Ты что, дружище, нельзя так говорить. Эта же твоя кровинка…
– Еще доказать надо, что она кровинка. Ладно, бывай. В трамвае я, плохо слышно.
Миллер спрятал телефон в карман, глядя в окно, которое штурмовали потоки дождя. Ему не понравилось, что Быковский ни при чем. Он боялся: а вдруг Алиса действительно его дочь? Что тогда делать? Как ей смотреть в глаза и жить дальше?
Миллер доехал до Площади Победы, сошел с трамвая, спустился в метро. Зачем, подумал, ему метро? Времени до встречи с девушкой, выдающей себя за его дочку, хватало, поэтому можно, не спеша, пешком дойти к назначенному месту и не опоздать. Он поднялся на свежий воздух, вышел на проспект и закурил. Дождь как раз кончился.
3
Алиса нежно провела рукой по фото Миллера на обложке его книги, улыбнулась и положила телефон на стол. Она сидела в факультетском буфете, заказав кофе и песочное пирожное. Вокруг суетились студенты, занимали свободные места за столиками, бросали свои вещи на стулья рядом, чтобы другие видели, что занято; становились в очередь за бутербродами, пирожными, булочками, кофе, чаем, соком или напитком, чебуреками, салатами. Помещение гудело как пчелиный рой. Удивительно, но к Алисе никто не подсел, пожалуй, потому, что столик она заняла отдаленный и к нему долго и неудобно добираться. Тем лучше. Никто не помешает и не полезет с ненужными ей ухаживаниями, от которых она успела устать. Желающих познакомиться с очень красивой (Алиса объективно оценивала силу своих прелестей) девушкой даже целый полк не вместил бы в себя. Это и радовало и печалило одновременно. Ее останавливали в каждом коридоре факультета после каждой пары, нагло спрашивая, не нужен ли ее маме зять, либо просили номер телефона, либо приглашали в кино, в театр, в филармонию, в кафе, даже к себе в гости и сразу в отель. Алиса всегда холодно отвечала: «Не интересует» и Снежной королевой проходила мимо, чтобы через несколько шагов снова наткнуться на одни и те же слова и предложения. Оригинальностью, способной удивить, такой, чтобы девушка растерялась и не знала, что ей дальше делать и как себя вести, никто из «ухажеров» не обладал. Тем не менее, любой из них считал себя самым умным, самым красивым, самым остроумным, и их самоуверенности не было границ. Ее отказ отождествлялся чуть ли не со смертельным унижением. Ни один мужчина не может смириться с тем, что в красивой женщине могут быть мозги, полученные не от волшебника страны Оз. Когда он это осознает, сразу превращается в того, кем на самом деле и является: животным, причем тупым животным, а потому…
Но не стоило сегодня думать о плохом. Сегодня праздник. Скоро Алиса встретится с Дмитрием Михайловичем. Она провела взглядом по фото писателя в книге, точно рукой. Ее мечта свершится. А это пока самое главное.
– О, привет! – донеслось откуда-то сверху. Алиса даже не сразу догадалась, что поздоровались именно с нею.
Она приподняла голову. На нее вежливо смотрел Лева Зорич, однокурсник, – блондинистый худощавый очкарик в полосатой двойке со значком – национальной символикой на лацкане пиджака.
– Позволишь? – спросил он у девушки, встав позади свободного стула за ее столиком, нерешительно озираясь в поиске другого свободного места в случае отказа. Обе его руки были заняты стаканом с чаем и тремя чебуреками, завернутыми в рыжую бумагу.
– А, привет, Лева! – словно очнувшись, проговорила Алиса. – Садись, конечно! – разрешила. Зорич был единственным, кто не испытал силу своих чар на девушке. Пожалуй, он даже не смог бы признаться никогда. Чересчур воспитанный, чересчур сдержанный, стеснительный и нерешительный. Сперва, когда они только познакомились, Алиса думала, что он нетрадиционной ориентации, но после поняла, что ошибалась. Они даже подружились.
– Спасибо! – поблагодарил Зорич и разместился за столиком. – Думал, что придется стоя, а тут ты…
– А тут я, – задумчиво повторила Алиса, не сводя глаз с портрета писателя в книге.
– Что читаешь, если на секрет? – заинтересовался Зорич книгой. Именно книги являлись единственным объектом его восхищения и обожания, с ними одними Зорич чувствовал себя королем. Страсть к книгам Алису с Зоричем и сблизили.
Девушка протянула парню книгу, оформленную, на первый взгляд, как поздравительная открытка.
– «Шелк». Дмитрий Миллер, – прочитал Зорич на обложке.
– Читал? – спросила Алиса.
– Читал-читал, – невразумительно ответил Зорич и вдруг добавил: – Лучше бы ты классиков читала, чем это.
– Не поняла?! – удивленно посмотрела на собеседника Алиса.
– Литературщиной чистой воды занимается господин Миллер, – изрек Зорич, откусив чебурек. – Души в произведениях нет.
– Сам сделал такой вывод или подсказал кто? – в упор смотрела на него девушка.
– И сам, и подсказали.
– И кто такой смелый?
– Да есть люди, – отхлебнул Зорич чаю.
– Ну, допустим, – задумчиво протянула Алиса. – А эту книгу, именно эту ты читал? – вернулась она к тому, с чего начинала.
– Эту, – Зорич взял в руки книгу, невнимательно полистал, – эту не довелось.
– Тогда заткнись, Лева, и никогда больше не плети лишь бы что, если не в теме, – посоветовала Алиса. – Лопай чебуреки лучше…
– А что я такого сказал? – возмутился Зорич. Он считал себя очень продвинутым в современном искусстве, даже стихи писал, и их охотно печатали в периодике.
– Не с теми людьми дружишь, Зорич, не то слушаешь и не то слышишь. Я доступно излагаю? – пояснила Алиса.
– Сдался тебе этот Миллер, Алиса! Что ты его защищаешь? Ты сама на себя не похожа! – Зорич так разволновался, что забыл про чебуреки, на которые был весьма падок.
– Миллер, Зорич, большой писатель, – заявила девушка, – и мой папа, – тут же добавила, пристальным взглядом буравя лицо Зорича. Ей было интересно, как тот отреагирует.
– Кто, прости? – удивился Зорич.
– Папа, Лева, папа! – заверила его девушка. – Даже не сомневайся!
– Ты раньше не говорила…
– А я много чего не говорила, Лева!
Алиса взяла книгу Миллера, прижала к груди и смотрела на Зорича, у которого, казалось, отнялся язык. Он снял очки и старательно их протер носовым платком. Ему не было стыдно, но смотреть на девушку он избегал.
– Здорово, Лева! – резко прозвучал чей-то голос сбоку. Зорича аж передернуло, заметила Алиса. А когда рядом с их столиком, преимущественно за спиной Зорича встали три орка, иначе их нельзя было назвать, парень вогнул голову в плечи. И куда подевались его кичливость и спесь?..
Орки придвинули в миг возникшие три свободных стула к столику и безо всякого разрешения сели. Алиса с интересом наблюдала за ними.
– Поздоровайся с нами, Лева! – протянул руку Зоричу один из орков, видимо, лидер. Тот как-то осужденно вытянул свою руку и слабо пожал протянутую. – Познакомь с принцессой, – не отставал новый персонаж. – Или вы отдельно? – Ленивый взгляд на Алису.
– Это… это… – Зорич залепетал, но совладать с собственным голосом не смог, начал заикаться.
– Не волнуйся ты так, Лева! – хлопнул его по плечу второй орк. – Ты же мужчина, ёпта!
– Защитник! – добавил третий.
– Ван Дамм! – поддержал первый.
Втроем они выглядели как братья из матрешки: один высокий, второй среднего роста и меньше всех третий. Объединяли их одинаковые короткие стрижки, одинаковые бычьи лбы, широкие плечи, тестостерон, кожаные расстегнутые куртки с отороченными мехом воротниками, джинсы, носатые туфли, кулаки размером с кувалду. Как позже выяснила Алиса, орки назывались Кашеня, Флор, и Сиплый, жили они вместе с Зоричем в одном блоке, учились на пятом курсе.
– Алиса, – выручила девушка Зорича, представившись сама.
– Что? – обернулся к ней Флор, среднего роста, но явно главный в троице.
– Мое имя Алиса, – повторила она. – Любопытство удовлетворено или еще вопросы будут?
– Какая борзая, Флор, малая! – исподлобья посмотрел на девушку Сиплый.
– Помолчи! – приказал Флор приятелю, придвинулся к Алисе и положил руку на ее плечо, намереваясь обнять.
– Руки! – тактично возмутилась Алиса, глядя на Зорича, который уже чуть под стол не сполз.
– Что руки? – широко усмехался Флор. Кашеня и Сиплый тоже, беря пример с Флора, усмехнулись.
– Руки убери, – подсказала Алиса и добавила: – Или помочь?
– И что ты мне сделаешь? – прошептал ей на ухо Флор.
– А ты хочешь рискнуть? – таким же образом ответила девушка.
– Не понимаю, – убрал все-таки руку с ее плеча Флор, – откуда у такой цыпы столько глупой смелости. Не нарывалась еще никогда, никто не ломал?..
– Ты хочешь быть первым? – спросила Алиса.
– Не уверен, но вполне возможно, – пожал плечами Флор.
– Хорошо, – согласилась девушка.
– И что это значит?
– Ты же в семерке живешь? – решила уточнить Алиса.
– Да, соседствуем с Левой.
– Ну, тогда завтра в целовальнике на твоем этаже все и решим.
– Что решим?
– Не тупите, уважаемый представитель мужского рода, вы же на филфаке учитесь…
– Флор, – криво улыбнулся Кашеня, – сдается, эта малая тебя «сделать» желает…
– Посмотрим, – отозвался Флор. – Не опаздывай, детка. – Он чмокнул Алису в затылок, поднялся с места и вышел из-за столика. – Пока, Лева! – размашисто хлопнул по плечу Зорича и неторопливой походкой уверенного в себе человека направился к выходу из буфета. Кашеня и Сиплый, тоже приложившись пятернями к плечу Зорича, тронулись следом.
– Выдохни уже! – не сдержалась Алиса, глядя на словно приглушенного Леву, забывшего и про чай, и про чебуреки, пока рядом находились орки. Он был сейчас очень похож на испуганного цыпленка.
– Как ты с ними… – с трудом выговорил он.
– Напугали тебя эти орки, – вздохнула Алиса. – Не ссы, Лева, львы тоже бывают трусливыми. Не страшно.
– Как раз страшно, – возразил Зорич.
– Поясни.
– Ты другая… Разная одновременно.
– Ну надо же было кому-то из нас двоих исполнять роль мужчины, – сказала Алиса, – если ты такой дохез, – добавила. – Это тебе не книжки нечитаные лажать.
– Прости, Алиса, я не хотел…
– Я понимаю… У тебя тонкая душа, личное понимание мира, поэтическое мышление… Но, Лева, стихами ты не спасешь свою девушку, если окажешься в окружении выродков. Добро должно быть с кулаками, Лева!
Алиса сложила книгу и телефон в сумку, вышла из-за столика.
– Ты уже уходишь? – забеспокоился Зорич.
– Не волнуйся, Лева, твои орки не вернутся, – заверила его Алиса. – Допивай чай, ешь чебуреки, пиши стихи…
– А ты куда?
– У меня дела, Лева, важные дела.
– Там дождь, – заметил Зорич, посмотрев в окно.
– Дождь, – согласилась Алиса. – Но что делать? Ты же не можешь взять и стать моим зонтиком…
– Я… – с преданностью собаки Зорич готов был превратиться в кого угодно.
– Сиди уже, – махнула рукой Алиса.
Она стремительно вышла из буфета в холл, остановилась возле зеркала, добавила красоты на лице и, оставшись довольной, покинула стены факультета.
Дождь шел, но перестал идти, как только Алиса сделала несколько шагов ему навстречу.
