Анюта Соколова
«Краткость и талант». Альманах-2021
Алина Захарова «Изнаночная петля»
Таксопарк доживал последние месяцы, а может и недели. Все это понимали. Приложения в телефонах гораздо удобнее, там и дешевле, и машины быстрее приезжают, и всякие скидки-бонусы. А здесь только два диспетчера и дюжина водителей, которые не успели выплатить долги директору, вот и отрабатывают теперь. Хотя понятно, что многие уже параллельно бомбят на электронных конкурентов или на свой карман, но главное, выручку за заказы сдают – и то хлеб.
– Да, браток, заказы по-прежнему есть. Это удивительно, но многие люди не хотят пользоваться приложениями. У кого-то был негативный опыт, вроде поездки с укуренным водителем – да, такое надолго отобьет охоту вызывать «кота в мешке». Приложения же просто распределяют заказы, а на трезвость или адекватность водителей не проверяют. А в таксопарке ежедневный контроль. Врач проводит освидетельствование. Потом наш босс проверяет, все ли в рубашках. Футболки с короткими рукавами он люто ненавидит, и запросто может снять с рейса, если, к примеру, у шофера голова не мытая.
Опытные таксисты втолковывали азы новичку, не пойми как оказавшемуся в их рядах. Директор давно уже не размещал вакансий, махнул рукой на текучку кадров, но вдруг юнец из Подмосковья. «Здрасьте, возьмите меня на работу!» Сам пришел. Деньги нужны. Очень.
Ну, оставайся, коли так.
– А вторая категория пассажиров – это те, кто не хочет оставлять следов. Эти все приложения легко взломать, да и просто в телефоне останется маршрут: откуда ехал, куда, когда, во сколько… Понимаешь? Если человек хочет тайно поехать, например, к любовнице. Он позвонит сюда, закажет машину, расплатится наличными. Все, никаких следов. Если даже жена что-то заподозрит, проверить невозможно. Не залезет же она в нашу базу, да? Кто ее пустит?!
Из общего гвалта голосов выделился хриплый бас. Это Гурам, самый авторитетный таксист – и по возрасту старше остальных, и рука у него тяжелая.
– Запоминай, малой. Таких клиентов надо лелеять, прямо в душу целовать. Есть у меня такой. Андрей. Каждый вторник и пятницу заказывает машину на два часа ночи. Ярославское шоссе, островок новостроек, знаешь? Не знаешь? Как ты собрался шоферить, если…
– Да ладно тебе цепляться, Гурам, – вклинился Викентий, худосочный мужичонка из бывших учителей. – Ты про клиента дорасскажи.
– Не лез бы ты… Хотя да, Андрей. Немолодой, но холеный. С деньгами. Каждый вторник и пятницу я приезжаю за ним в два часа ночи. Везу домой, в Сокольники. По пути он всегда рассуждает об одном и том же. Говорит, что жена – только для уюта, чтоб стирала и готовила. А любовница молодая, красивая и такая зажигательная, что ему прямо сейчас хочется назад вернуться и жарить ее до утра. Меня он воспринимает как мебель. Всегда спрашивает «Как зовут?» Но тут же забывает. Хотя бывало всякое, иной раз я его, пьяного, на пятый этаж затаскивал, звонил в дверь и убегал, пока жена не увидела. В дождливые ночи довозил прямо под козырек, хотя у него подъезд самый дальний от дороги и там хрен развернешься, приходится потом задом выезжать. Нет, все равно не помнит. А я все равно ему рад, потому что он каждый раз дает мне тысячу и не требует сдачи.
– Это же сколько сверху получается? – ахнул новичок.
– Тише, малой, – осадил его Гурам. – У нас тут лишние уши имеются. Диспетчерша – видишь? Любистина Даниловна. Будешь много при ней болтать, все запомнит и возможно, донесет боссу. Или нет. Смотря, как поделишься. – Любистина – это что ж за имя такое? – громче, чем нужно, спросил новичок. – Нерусское?
– Советское! – гордо ответила пожилая женщина, отвлекаясь от вязания. – Любящая истину, значит.
– И что, вы, и вправду, говорите только правду? – парнишка озяб под строгим взглядом и сдулся еще до того, как закончил вопрос.
– Правда – это смысл нашей жизни, – Любистина Даниловна цедила слова медленно, считая про себя петли – лицевые и изнаночные. Это не мешало ей разговаривать, просто шоферскую братию она недолюбливала. – А этот ваш Андрей зря думает, что он успешно замел все следы. Я же могу посмотреть данные заказа: домашний адрес, например. Поднимусь я к нему на пятый этаж, позвоню в дверь, да не убегу. Расскажу жене всю правду. Подскажу адрес любовницы и график, по которому он там куролесит, а ей, небось, врет, что на работе задержался. Так и ружнет его легенда.
Гурам насупился.
– Как по мне, Даниловна, ты не об истине заботишься, а просто любишь совать нос в чужую личную жизнь. Надо было родителям назвать тебя Любисоной.
– А почему некоторые так интересуются чужой личной жизнью? – подхватил Толик, вечный подпевала Гурама. – Потому что своей личной жизни у них нету.
– Тоже мне, открыл Америку. Была бы у меня личная жизнь, я бы тут ночами не куковала. И не решала бы, кому отдать следующий заказ. Хороший заказ, кстати. Денежный. Встретить из аэропорта клиента, который всегда чаевые оставляет хорошие… Кого бы туда отправить? А? – диспетчер мстительно поджала губы. – Новенький, собирайся. Тебе богатея везти.
– Э-э-э, уважаемая! – занервничал Толик. – Разве так дела делаются?
– Любушка, давайте без обид, – льстиво протянул Викентий. – Мы же понимаем…
Гурам прожег ее взглядом, способным расплавить камни, но женское сердце не дрогнуло.
– Я сказала, поедет новенький! – отрезала она и уткнулась в вязание.
– Стерва, – прошипел кто-то из таксистов, но Любистина Даниловна только усмехнулась. Черно-белый шарф почти готов, осталось закончить последнюю полоску и размахрить кончики. Как раз успеет до конца дежурства.
* * *
Утром из таксопарка она поехала на метро. Красная ветка, как пульсирующая артерия, несла шумный поезд на северо-восток. На кольцевой линии вагон взяла штурмом толпа, не давая пассажирам выйти и, хотя Любистина Даниловна ругалась в голос и даже колола спицами направо и налево, пробиться к дверям ей удалось только в Сокольниках.
Сокольники!
Неожиданно вспомнился адрес богатого изменника. Может, и вправду, поговорить с ним? В любой другой день она прогнала бы эту мысль из головы, как тараканов с любимой кухни. Однако сегодня, то ли с недосыпа, то ли от тоски – личной жизни у нее давным-давно не было, и это, на самом деле, очень угнетало, – Любистина Даниловна кивнула, соглашаясь с внутренним голосом. Надо сходить, это недалеко.
Обычная пятиэтажка. Подъезд… Как там Гурам говорил? Самый дальний от дороги. Первый, значит. Домофон. Какую квартиру набрать? Так, на каждом этаже по четыре квартиры… Получается, надо вызывать двадцатую. Да, она наберет номер и спросит Андрея. Если ошиблась, попробует девятнадцатую.
Она потянулась к двойке, но нажимать не спешила. А что она скажет Андрею? Не прелюбодейничай? Грех это? Тот лишь посмеется ей в лицо, а потом пожалуется директору таксопарка…
Палец застыл в миллиметре от кнопки. Что же делать? Уйти? Она задумалась…
Надо рассказать его жене. Во-первых, с женщиной такое обсуждать всегда легче. Во-вторых, именно жена в этой паскудной ситуации – жертва, и рассказать ей правду надо, ради спасения. От чего? От счастливого незнания? Может, она крепче спит, пока этот гад кувыркается со своей молодухой? Не станет ли ее жизнь хуже и страшнее, когда откроется истина?
Наверное, правы мужики. Не стоит совать нос в чужие отношения. Пусть все останется, как есть…
Любистина Даниловна присела на лавку, достала шарфик. Вязание успокоит расшалившиеся нервы. К тому же тут всего два ряда осталось. Петля, петля, так, теперь изнаночная…
С изнанки-то все выглядит иначе. Вот, допустим, жена ничего не знает, но все равно при этом не счастлива. Подозревает мужа, не спит до его возвращения, встречает его с заплаканными глазами и умоляет: ну скажи ты мне, ради Бога, где ты был? Что происходит, милый? У тебя есть другая? А мерзавец этот просто отодвигает ее плечом, заваливается в кровать и храпит. А бедняжка мучается, места себе не находит. Так может, лучше все рассказать? Может, это освободит несчастную женщину?
Из подъезда выпорхнула стройная брюнетка. Любистина Даниловна впилась в нее глазами. Она? Нет, вряд ли. Молодая слишком. Да и не станет муж гулять от такой красавицы. И все же…
– Извините, – окликнула она робко.
– Здравствуйте. Слушаю вас.
И голос приятный у девушки. Хоть бы не она…
– А… Вы не с пятого этажа?
– С пятого. Из восемнадцатой квартиры.
Не может быть, чтобы так сразу повезло. А может, это как раз знак судьбы?!
– Вы знаете… Андрея?
– Конечно, знаю. Это мой муж.
Точно, это судьба. Все так совпало, а значит, нельзя больше молчать.
– Присядьте на минуту, – умоляющим тоном попросила Любистина Даниловна. – Мне нужно рассказать вам… Кое-что…
Девушка тряхнула кудряшками, улыбнулась и села – совсем рядом, так, что их локти соприкасались. Какая короткая лавочка…
Да, лучше сказать сразу. Быстро. Коротко. Как сорвать пластырь.
– Андрей вам изменяет.
Такие новости сродни аварии, когда машины сталкиваются в лобовую. Лицо жены побледнело, улыбка растаяла, как снег на жарком солнце, а глаза моментально потухли.
– Что вы говорите? Откуда… Откуда вам знать? Вы что же, видели?
– Не видела, – честно призналась Любистина Даниловна. – Но знаю точно.
– Нет, не может быть!
Красавица вскочила со скамейки и шагнула к двери подъезда, позабыв о том, куда собиралась идти. Начала набирать код, бросила на середине, вернулась к лавочке, сжимая кулаки.
– Как вы смеете приходить сюда и возводить напраслину… На честного человека!
– Честного?! – Любистина Даниловна задохнулась от праведного возмущения. – Разве он каждый вторник и каждую пятницу не возвращается посреди ночи?
– У него дежурства!
– Знаешь, где он дежурит, глупенькая? В элитной высотке на Ярославке с какой-то дрянью… Присядь, я все расскажу. Как тебя зовут?
– Юля.
– Юлечка, деточка, прости, что мне приходится все это обрушивать на тебя, но ты должна знать правду. – К-какую правду?
– Присядь, я все расскажу.
Пять минут. Оказалось, что этого вполне достаточно, чтобы разрушить чью-то жизнь. С каждым новым фактом, юлины плечи все больше сутулились, а к концу рассказа она была уже совершенно раздавлена тяжким грузом. – Ты еще молодая, Юлечка, у тебя вся жизнь впереди. Бросай его! Он же ноги об тебя вытирает. – Я не верю… Андрюша меня любит. Знаете, он мне цветы приносит каждую неделю и на руках поднимает на пятый этаж. – Да? Но я вижу, что пальтишко у тебя уже старое – Любистина Даниловна погладила потертый рукав, – а любовнице он шубу купил на днях. Таксисту сообщил, с гордостью сообщил. Чужому человеку хвалился, представляешь? – Какая шуба? Вы что?! – прошептала Юля, прижимая руку к сердцу. – У него зарплата маленькая… – Ох, деточка… Мой муженек десять лет врал, что копейки получает. Я на трех работах гробилась, все в дом, кормила, одевала его. А он за это время копил деньги на квартиру для грудастой сучки, да и переехал к ней. Жизнь мне сломал, выбросил на помойку. До сих пор не могу подняться после такого удара… Кто бы мне сказал вовремя, что он гнида двуличная… Не ломай свою судьбу. Брось его! И прости меня, дуру старую, что я тебе все это… На-как вот! – Любистина Даниловна укутала рыдающую Юлю шарфом, который как раз успела довязать. – Согрейся, милая. Не переживай, в жизни будут не только черные полосы.
– Не нужно мне от вас ничего! Слышите? Ненавижу вас!
Юля вскочила, отталкивая заботливые руки, юркнула в отрывшуюся дверь подъезда, чуть не сбив с ног соседа, ведущего на поводке беспородную дворнягу.
Любистина Даниловна вздохнула, подняла испачканный грязью шарф и побрела к метро.
Ну что ж, за правду иной раз и камнями бьют. А все же говорить ее нужно. Сейчас эта девочка прорыдается в подушку, потом уснет и к вечеру, когда вернется муж-изменник, уже будет готова встретить его с максимально возможной бессердечностью. Чтобы сказать извергу: пошел вон из моей жизни. Выгонит негодяя, порыдает еще несколько дней, но это как прививка от страшной болезни. Поумнеет девочка, наученная горьким опытом, перестанет верить мужчинам, глядишь, и проживет счастливую жизнь. Во всяком случае, не скатится на старости лет до ночных дежурств в таксопарке… * * *
– Ну а я что? Подобрал на Яузе красивую девушку. Смотрю в зеркало, шикарная цаца! Начал потихоньку клинья подбивать, мол, хотите я стану вашим персональным водителем и все дела. Смотрю, заулыбалась, плечиками так подергивает, – Толик изобразил, как именно девушка подергивала плечиками, и это вызвало всеобщий взрыв хохота. – Короче, она уже как бы даже и не против. Думаю, пока доберемся по адресу, уболтаю на что-нибудь. И тут, прикиньте, на трамвайной стрелке пробиваю колесо.
– Вот невезуха, да.
– А куда ты смотрел, брат?
– Известно куда, на цацу он зенки пялил…
Толик подождал, пока стихнут голоса, и закончил историю: – А девушка откашлялась и говорит басом: «Давай помогу, я ж в автомастерской работал. До операции!» Тут я и охренел!
Любистина Даниловна поморщилась. Да, что поделать, в ночь с пятницы на субботу пьют даже таксисты. Остаются в таксопарке после смены, наливают по маленькой и травят байки. И не выгонишь…
Она защелкала спицами, вывязывая изнаночные петли. На этот раз пряжа была красная.
– Что, не спится, воронье? – Гурам с порога окатил презрением теплую компанию. – Квасите, значит. Почему меня не подождали?
– А мы тебе самое вкусное оставили, – заискивающе проблеял Викентий. – И место твое любимое никто не занял.
– Еще бы, – оскалился Гурам. – Кто ж рискнет последними зубами?
Он плюхнулся в продавленное кресло и взгромоздил ноги на угол стола.
– Слышь, малой! Плесни-ка мне отравы, че-то я устал сегодня. Да и Андрей подвел. Зря только понадеялся на него…
Любистина Даниловна навострила уши. Подвел? Это что же значит? Не пришел? Она не помнила, был ли сегодня вызов на Ярославское шоссе, да и напарница могла принять, прежде чем уехать домой…
Неужели, сработало? Может, изменник покаялся, послал любовницу к черту и теперь замаливает грехи? Сдувает с жены пылинки, дарит ей шубы и золото. В путешествие увез? Ох, деточка, только не верь ему. Такие никогда не успокаиваются, через какое-то время новую любовницу заведет. Подарки бери, требуй как можно больше, а верить – ни-ни…
– Я-то думал, опять срублю лишку, и вдруг Андрей протягивает мне пятихатку. Ну, то есть впритык, по счетчику. Я, конечно, хмыкнул. А он мне в ответ: «А прикинь, что тут было!» И как начал говорить без умолку. Выяснилось, что зовут его вовсе не Андрей, все это время он представлялся именем соседа. Ну, так, чтобы запутать следы. А настоящий Андрей два дня назад пришел домой с работы, видит – молодая жена повесилась.
– Как это? – заахали вокруг.
– Как, как. Натурально. Сделала петлю из шнура от фена, зацепила за подкову, прибитую над дверью, и удавилась. Записку оставила: «Добрые люди мне все рассказали. Я знаю о твоей любовнице, будь с ней счастлив!» Андрей пошел на балкон, покурил и сиганул с пятого этажа. Похоже, что жену любил безумно и никаких любовниц не заводил. И жить без своей Юленьки не захотел…
– И что? И что? – зашелестели вопросы.
– Что, что… Спрашиваю клиента своего: значит, все? Последний рейс? Вся эта история прочистила мозги и дальше никаких любовниц? А он усмехнулся: «Еще чего. Я вот думаю, как бы квартиру их прикупить и мою лапочку поближе перевезти. Чтобы на такси не тратиться», – Гурам покачал головой. – Зараза! Такого клиента потерял…
– Хватит трепаться! Я ошиблась из-за вашей дурацкой болтовни, – возмущенно проворчала Любистина Даниловна. – Сбилась со счету! Надо было делать лицевую петлю, а я сделала изнаночную.
Валерия Савенкова «Гаюн»
Пусть день был и солнечный, над Ильей, казалось, тяжелым серым металлом висели тучи. Рюкзак почти пуст: всю чагу у родного Коромыслова он уже срезал, поэтому в заготконтору нести особо нечего. Ну, хотя бы мороженое купит на те гроши, что дадут за два скромных по размеру гриба…
Иронично, что за березовых паразитов, которые только и делают, что пьют сок из несчастных деревьев, кто-то вообще готов платить деньги. Илья, конечно, не жаловался. На слесарном деле в небольшой деревне много не заработаешь, а уезжать далеко от насиженного места ужасно не хотелось. В конце концов, он был единственным на предприятии рабочим, у которого, как говорил начальник, руки росли из правильного места. Нет, что ни говори, а где родился – там и пригодился. Здесь его все знают, и вообще, не продавать же маленький домик, в котором выросло не одно поколение его предков. Да и не купит его никто с прохудившейся крышей… Вот и приходится кое-как копить деньги на ремонт, таская чагу в дальнюю Власовку, к хозяину заготконторы Ефимычу.
Туда Илья и направлялся.
Дверь, петли которой не смазывали, кажется, с брежневских времен, протяжно заскрипела. За столом сидели двое: румяный пузатый Ефимыч и широкоплечий старик в потрепанной куртке, собиравший со стола разложенные веером карты. Заготовитель приветливо помахал рукой. Илья пригляделся к обернувшемуся старику. Окладистая, белая, как у Деда Мороза, борода, нависшие над глазами густые брови, большая бородавка под носом.
– Дед Борис, вы? – с надеждой спросил Илья.
Старик нахмурился.
Илья не заметил этого и продолжал, радостно улыбаясь.
– Ну, не помните? Я Илья. Вы с моим батей на рыбалку ходили, меня с собой брали изредка! Уже лет семь прошло или восемь…
– А, Илюха! – хлопнул себя по лбу дед Борис.
Улыбка, обнажившая прокуренные желтые зубы, вышла у него несколько растерянной. Старик оценивающе оглядел Илью. Нижнее веко левого глаза дернулось.
– Помню, помню, – приговаривал он. – Возмужал, а, мóлодец!
– И вы, я смотрю, все еще в строю! – засмеялся Илья, пожимая широкую ладонь.
– Что притащил-то, Илья? – окликнул Ефимыч.
Сборщик чаги тут же понурился и с виноватым видом протянул заготовителю два гриба.
– Да вот… Только эти и отыскал.
– Не грусти, парень, еще повезет, – подбодрил дед Борис, хлопнув Илью по плечу. – Ты ко мне завтра приходи, расскажу тебе про местечко, где чага водится. Чаю попьем, и вообще.
Он хитро подмигнул. Или это снова веко дернулось? Илья не обратил внимания, удивленный такой щедростью, и забормотал:
– Вы откуда про то место знаете? Много там чаги? А чего сами не собираете?
– Так я каждый пень знаю, Илюх. Лесник я или кто, а? – с ноткой обиды ответил старик.
Он перетасовал карты, но раздавать не стал. Бросил колоду на стол, тяжело поднялся и шутливо отдал честь хозяину конторы.
– Бывай, друже! А тебя, парень, завтра жду, – ткнул он пальцем в грудь Ильи и, посмеиваясь, побрел к двери.
– Он у тебя часто бывает, Ефимыч? – спросил Илья, как только захлопнулась тяжелая дверь.
– Редко. Обычно у него встречаемся, в карты играем. Сегодня я не мог отлучиться, вот он и пришел. А что?
– Да изменился он… Старость, наверно.
– Старость, старость. Последние два года совсем того, – Ефимыч многозначительно покрутил пальцем у виска. – То деревенских не узнавал, то забывал, как в дурака играть, будто из дремучего леса впервые к людям вышел.
– Склероз, – с печальным вздохом заключил Илья.
– Или маразм, – откликнулся заготовитель. – Но ты все-таки сходи к нему, может, и правда, заветное место покажет. С лесника не убудет, а нам с тобой – выгода!
Дед Борис слукавил: чай они с утра не пили. Сразу двинулись в чащу. Старик вел Илью по заповедным тропам, где изредка попадались кабаньи и заячьи следы. Пахло хвоей, прелой листвой и смолой, а небо держалось на колоннах старых сосен, на капителях из темно-зеленых крон. Ветки молодой поросли и колючей малины цеплялись за куртку и ремешки большого рюкзака, словно желая задержать сборщика чаги. Куда торопишься? Постой! Оглядись вокруг. Подыши живительным лесным воздухом. Прочти тайные шифры по змеистым узорам на красноватой коре…
Зато перед дедом Борисом лес словно расступался. Ни одна ветка не хлестнула его по лицу, ни одна хвоинка не запуталась в бороде. Он шел осторожно и неторопливо, как большой старый кот, обходящий свои владения.
Илье, наконец, надоело продираться сквозь бурелом. Он схватил топорик, которым срубал обычно чагу, и замахнулся на ветку, которая чуть не порвала капюшон.
– Не балуй, парень! – лесник тут же обернулся и грозно сдвинул брови. – Не руби деревья без причины. Все зачтется.
– Что же вы, дед Борис, небесной кары боитесь? – скептически фыркнул Илья.
– Не, я в такое не верю. Мне другое ближе.
– Какое?
– Я, Илюха, верю, что один человек стареет, а душа, душа-то бессмертная. Кочует из тела в тело, тем и живет, а? – старик с широкой улыбкой оглянулся через плечо.
– Бессмертная – это до поры, до времени. Пока не встретит этого… Как его? Гаюна.
– Кого?
– Лесное чудище. Дед Борис, да вы же мне и рассказывали, что видели на запутанных тропинках следы странные. Вроде медвежьих, только не косолапые. То ли злой дух, то ли оборотень. Гаюн, не помните? Мол, людей в чащу затаскивает и жрет их души.
– Не знаю, Илюх. Запамятовал, видно, – отнекивался старик.
– Да как же забыть такую жуть? Я хоть мальцом был, а запомнил намертво…
– Намертво – это хорошо, – перебил дед Борис и широким жестом раздвинул кусты. – Вот полянка-то. Тут чаги – пруд пруди!
Они вышли на небольшую прогалину, окруженную березами. Прямо посреди нее, среди сочной густой травы, вылезали поганки – ведьмин круг, прямо как в детских сказках. Илья взглянул на него и поежился, будто от внезапного сквозняка, но посмотрел наверх и забыл обо всем. На белоснежных стволах тут и там черно-буро нарастала заветная чага. Тут не то, что на ремонт, на новый дом накопить можно! Он, топча молоденькие колокольчики и мать-и-мачеху, бросился к деревьям, крепко сжимая топорик. Вот как поклеит новые обои, первым делом пригласит деда Бориса в гости. Надо же отблагодарить, угостить от души…
Срубая очередного паразита, Илья вдруг почувствовал, как крепкие сухие ладони схватили его за шею. Топорик выпал из вмиг ослабевшей руки, дед Борис подгреб его резиновым сапогом в свою сторону.
– Что ты, старый… Ополоумел? – хрипел Илья, вырываясь.
Воздуха в легких уже почти не осталось. Он царапал ногтями руки лесника, сдирая кожу до крови, и пытался пяткой тяжелого ботинка ударить старика по колену или хотя бы отдавить ногу, но дед Борис, неразборчиво шипевший проклятия, не поддавался на эти уловки. Они ритмично покачивались вправо и влево, кружились в причудливой пляске смерти. Илья, судорожно пытаясь втянуть воздух, все-таки изловчился и пнул лесника в колено. Тот ухнул, на секунду ослабив железную хватку, и выпустил жертву. Илья развернулся и резко ударил кулаком. Костяшки будто ударились о камень. Дед Борис отпрянул, потирая ушибленную щеку, но когда сборщик чаги нагнулся за топориком, вдруг зарычал по-звериному и матерым волком бросился на него. Оба рухнули в мокрую траву, и драка продолжилась уже на земле. Илья подмял старика под себя и замахнулся, чтобы расквасить оскаленную желтозубую морду, но дед Борис перехватил его руку и рывком перевернулся. Откуда в леснике вдруг взялась такая мощь? Мозолистые пальцы снова сжали горло, уже с новой неведомой силой. Илья открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Ужас накатил ледяной волной. Что за чертовщина? Почему он, молодой парень, не может совладать с дряхлым стариком?
Обезумевший дед Борис невнятно бормотал то ли проклятия, то ли заклинание, и его блеклые глаза постепенно зеленели. Померещится же такое! Наверное, это от нехватки кислорода…
Илью стремительно покидали силы. Он бешено вращал глазами, в поисках топорика, который так и не успел поднять, или камня, или палки – да хоть какого-нибудь оружия. Но со всех сторон замечал только бледные поганки, окружавшие его голову словно гротескный нимб…
– Привет добытчику! – заготовитель довольно ухмыльнулся и присвистнул, оценивая раздувшийся рюкзак. – Снова в лес ходил?
– Здорово, Ефимыч. Да, сегодня нашел новую поляну – загляденье, а? – потерев руки, Илья стал выкладывать грибы в щелястый ящик.
– Представляешь, а дед Борис куда-то запропастился. Уже неделю в картишки не резались. Я намедни сунулся к нему, изба заперта. Может, уехал в город, к внучке? Он тебе ничего не говорил? – между делом поинтересовался Ефимыч, перебрасывая костяшки на стареньких счетах.
– Вроде не говорил. Да я на той стороне и не рубил. К другому селу пошел, там чаги, оказывается, видимо-невидимо. Буду новые территории захватывать, пока молодой, – широко улыбнулся Илья, и нижнее веко левого глаза резко дернулось.
«Ничего себе, попили чаю. Аж тиком у старика заразился», – подумал Ефимыч, нервно улыбнувшись в ответ. – «И что за прыщ вскочил у него под носом?»
