Микаэл Ханьян
Беседы с ангелом по имени Билл
Посвящается Лиз
Предисловие,
или несколько слов о том, как всё это началось.
Как всё это началось, теперь уже не припомнить. И не потому, что было это давно, а оттого что с некоторого времени беседы с ангелом стали для меня чуть ли не повседневным занятием – а всякому понятно, что если вы занимаетесь чем-то достаточно регулярно, то какие-то детали и подробности забываются. Собственно говоря, я и записывать эти разговоры стал именно потому, что довольно быстро понял: не буду записывать – никто не поверит. Впрочем, мне и так не поверят, а потому пишу я всё это сам для себя. Так сказать, для внутреннего потребления.
Короче, жил я себе был, ничего из себя особенного не представлял и ни о чём этаком не помышлял. Задним числом я пытался, конечно, найти какую-то логику. Ну, будь я гением или хотя бы большим талантом – я бы еще понял: так сказать, там заметили и решили удостоить личным вниманием. Но ведь ни в чём подобном меня заподозрить просто невозможно: детство прошло без приключений; то же самое можно сказать об отрочестве и юности. Благополучно женился, благополучно развелся. Не был, не состоял, не числился…
Знакомство
Глава первая, в которой Макс знакомится с ангелом.
В один прекрасный день я отправился на свою обычную прогулку. Собственно говоря, за окном был уже не день, а поздний вечер. Прекрасного в нем тоже было мало: с самого утра с неба сыпалось что-то непонятное – не то снег с дождем, не то дождь со снегом.
Пройдя сквозь строй склонившихся от старости фонарей, я углубился в боковую аллею, которая хороша в первую очередь своей абсолютной пустынностью. Оно и понятно: на всю аллею два фонаря, один из которых, видимо, уже отсветил свое; во всяком случае, на моей памяти он не горел даже по большим праздникам. Короче, место это не особо привлекательное: при таком освещении и с собакой не погулять, и под ручку не пройтись. А потому народ обходил этот уголок стороной, предоставляя мне право пользоваться им, так сказать, на правах единоличного собственника.
Теперь вам будет легче понять, каким было мое удивление, когда я заметил, что рядом со мной шагает – причем нога в ногу – какая-то фигура. Поскольку в тот момент, когда я обнаружил присутствие незнакомца, мы находились на максимальном удалении от исправного фонаря, я не мог разглядеть спутника, заметив лишь темный плащ и широкополую шляпу.
– Не люблю интриговать, – произнес незнакомец, не замедляя шага. – Не люблю вступлений и разговоров про погоду. Хотел бы сразу представиться: ангел.
– Простите?
– Ангел. Оттуда. Сверху.
– Простите, вы не…
– Давай на ты.
– Давай, – промямлил я, после чего собеседник, очевидно, решил дать мне прийти в себя, и некоторое время мы шагали молча. Тайм-аут оказался очень кстати. За это время я попытался вспомнить телефон «Вечерних братьев», которые, по слухам, помогают тем, у кого поехала крыша. Телефона я, правда, не вспомнил, зато повторил про себя прошлогоднюю мантру и выполнил дыхательное упражнение «Для общего успокоения нервов». Аутотренинг благотворно подействовал на мою чувствительную психику: я немного пришел в себя и решил пустить всё на самотек – будь что будет. Видимо, почувствовав, что во мне произошли какие-то благоприятные изменения, незнакомец продолжал:
– Давай знакомиться: Билл.
– Макс.
– Вот это уже лучше, Макс. Проблем и без того хватит.
– Без чего?
– Без того, чтобы усложнять общение условностями.
– Общение?
– Надеюсь, что это не последний разговор.
– А почему именно со мной?
– А почему нет?
– Вы… ты не ответил на вопрос.
– Потом поймешь. Всему свое время.
– Прости, Билл, но я – грамотный человек, и… как бы это помягче сказать…
– В ангелов не веришь.
– Что-то вроде того.
– Ну и не верь. Я не заставляю. И вообще, если тебе легче, забудь о том, что я тебе сказал. Давай просто общаться. Ты ведь жаловался, что тебе не хватает общения?
– Откуда ты знаешь?
– Да так…
Последнее заявление Билла действительно сбило меня с толку, ибо никому, кроме самого себя, я в этом никогда не признавался. Хотя, положа руку на сердце, это была чистая правда.
– А впрочем, так ли это важно знать – почему именно ты и откуда мне кое-что известно? Это тоже условности. Рассмотрим варианты: ты проговорился во сне; твоя знакомая нашептала своей подружке; та проболталась мне. Возьмем другой стиль: я умею читать твои мысли; прочитав в них кое-что, я этим кое-чем заинтересовался и решил познакомиться с тобой поближе. Что ты на это скажешь? Попытаюсь предсказать твою реакцию: в первом случае ты теряешь ко мне интерес, устраиваешь своей знакомой допрос с пристрастием, а та в свою очередь разбирается с подружкой. В результате мы имеем несостоявшееся знакомство и испорченные отношения. Посмотрим на второй вариант. Чтение мыслей – ты заинтригован! Вблизи – или на любом расстоянии? У одного человека – или у группы? Непроизвольно – или по желанию?
– А ты действительно читаешь мои мысли?
– Скажем так: я имею доступ к информации, заключенной в твоих мыслях, опуская эмоциональный и шумовой компоненты.
– Шумовой?
– То есть случайный: обрывки, неоформленные конструкции, в общем, мусор, который мы называем шумом.
Я задумался. Впрочем, это сказано слишком красиво – голова моя шла кру́гом и в тот момент ничего кроме шума, наверное, не выдавала. По-видимому, Билл всё это прекрасно понимал, ибо тактично молчал, давая моему воспаленному сознанию остыть. Прошло несколько минут, а я всё еще не мог сосредоточиться; обрывки мыслей сталкивались друг с другом и рассыпались с глухим звоном.
– Я думаю, что для начала довольно. – Голос Билла вывел меня из состояния прострации, и я заметил, что мы успели снова оказаться в темном конце аллеи. – На днях продолжим, если ты, конечно, не возражаешь.
Я не возражал.
Привычка – вторая натура
Глава вторая, в которой Билл объясняет Максу, в чём смысл их бесед.
Второй встречи пришлось ждать пару недель, и я уже перестал надеяться на то, что когда-нибудь снова увижу Билла. Правда, наше первое свидание не казалось мне от этого более иллюзорным. Что меня поражало больше всего – это свежесть ощущений. И это при моей-то памяти! Весь разговор с ангелом буквально впечатался в мое сознание; я помнил всё: слова, интонации, жесты.
Наступил март. Дни стали чуть длиннее, а мои вечерние прогулки – неторопливей. Теперь я выходил не для того, чтобы глотнуть воздуха и сбежать назад, в тепло; теперь можно было дышать и наслаждаться первыми весенними запахами.
Проходя в очередной раз мимо единственной в округе скамейки, я услышал:
– Привычка – вторая натура.
Билл! Это был он – еще до того, как я успел обернуться, я узнал его голос. Несмотря на теплый вечер, на нем был плащ и всё та же, надвинутая на глаза шляпа.
– Приношу свои извинения, – несколько высокопарно начал Билл. – Ты, наверное, терялся в догадках, куда я исчез и появлюсь ли еще когда-нибудь. По правде, я и сам этого не знал, но не потому, что не хотел, а по независящим от меня причинам.
Билл вздохнул.
– Ангелы – народ подневольный; пришлось ждать, пока там, – Билл ткнул пальцем вверх, – утвердят мой план. Но, слава богу, всё это теперь позади, и мы с тобой будем встречаться так часто, как ты того пожелаешь.
– Именно я?
– Именно ты. Нам с тобой это нужно в равной мере, хотя и по разным причинам. Просто я это знаю, а ты еще нет. Поэтому я буду появляться на этой скамейке каждый раз, когда ты захочешь меня увидеть. Но учти: желание должно быть настоящим. Со временем ты поймешь, что есть подлинное желание, а что – прихоть.
Ангел сидел на скамейке с благодушным выражением на лице, чуть развалившись и закинув ногу на ногу. Я осторожно присел с краю.
– Знаешь, Билл, после нашей первой встречи я не раз задавался вопросом: почему я? То есть, не в том смысле, что мне это не нравится, – наоборот! Мои приятели сдохли бы от зависти, если бы я рассказал им о наших встречах. Я просто не понимаю, чем могу быть тебе полезен; ни талантами, ни широкими познаниями я не отличаюсь. Кстати, почему ты вспомнил о привычке как второй натуре?
– Ну, это просто. Ты уже пять лет гуляешь по одному и тому же маршруту, отклоняясь в ту или другую сторону максимум на пару метров. Это что касается привычек. А что до широких познаний и прочего, то их и не требуется.
– А что же требуется?
– С твоей стороны – просто быть; с моей – получить задание и выбрать себе подопечного. Ты подходишь мне по нескольким причинам. Во-первых, ты – сова, гулять предпочитаешь по ночам, что весьма удобно для спокойного общения. Я ужасно не люблю всей этой дневной возни: приходится повышать голос и растрачивать энергию на борьбу с какофонией. Но это не всё. Ты находишься на пороге принятия некоторых важных решений, которые в корне изменят течение твоей жизни, и я могу кое в чём тебе помочь. Есть и другие причины, но о них я говорить не имею права.
– Я, конечно, благодарен тебе и твоим – э-э – начальникам, что мне оказана такая честь…
– Можно без фиглярства.
– Нет, правда, Билл – ты даже представить себе не можешь, что я пережил после нашей первой встречи и как я ждал второй, но я боюсь, что чужим умом разбогатеть трудно; не знаю как ангелы, а люди до всего должны доходить сами.
– Не буду вдаваться в справедливость или спорность этого утверждения, но могу тебя успокоить: я не собираюсь лишать тебя возможности учиться на собственном опыте. Моя задача не в том, чтобы предложить тебе несколько практических рекомендаций, а в том, чтобы раскрыть смысл некоторых сложных и принципиальных вопросов. А уже твое дело – решать, что с этим знанием делать.
– И с чего мы начнем?
– С некролога.
– А кто покойник?
– Лучше всего, если им будешь ты.
– Я???
– Ты самый.
– Вообще-то, я пока умирать не собираюсь…
– И очень хорошо! А то это сильно испортило бы мои планы.
– Извини, но хотелось бы знать, зачем всё это.
– Дорогой Макс, смею тебя заверить, что я предлагаю тебе в высшей степени полезное занятие. Всё, что тебе потребуется, – это немного воображения. Ты покойников видал?
– Конечно…
– Некрологи читал?
– Приходилось.
– Тогда – за дело.
Некролог – дело серьезное
Глава третья, в которой Макс предлагает первый вариант некролога.
Через пару дней я показал Биллу первый вариант некролога. Не говоря уже о странном характере самой затеи, дело это – написание некролога по поводу своей собственной воображаемой кончины – оказалось занятием чертовски трудным. Однако, поначалу я не подозревал, чего именно добивается от меня мой ангел и, перелистав несколько старых газет, нацарапал следующее:
«Вчера, на тридцатом году жизни, от нас ушел Макс. Смерть вырвала из наших рядов человека тонкой души, высоких помыслов и светлых идеалов. Всю свою короткую, но яркую жизнь Макс посвятил людям, отдавая им свою душу, свое горячее и беспокойное сердце. С малых лет его отличало желание нести добро. В отрочестве эти благородные черты обрели новые грани, а в юности его высокие устремления достигли новых высот. Мы никогда не забудем твои живые глаза и мягкую, добрую улыбку. Спи спокойно, дорогой Макс! Память о тебе будет вечно жить в наших сердцах».
– Идеально! – воскликнул Билл. – Идеальная чушь! Именно то, что надо.
Я был задет – текст, конечно, не бог весть какой, но чушью я бы его не называл…
– Дружище, не расстраивайся. Ты всё сделал так, как умел. Теперь же нам предстоит написать настоящий некролог. Начнем с начала: «Вчера от нас ушел…» Высокий стиль хорош для поэзии, а не для такого будничного события, как смерть.
– Ничего себе «будничного»!
– Конечно. Именно будничного. То есть каждодневного и не столь уж интересного. Я бы еще понял, если бы ты настроился на возвышенные тональности по случаю перехода человека на другой уровень бытия. А тут – «от нас ушел…». Скорбим и стенаем. И заодно представляем этого вчерашнего знакомого этакой – прости за каламбур – мертвой схемой, трафаретным набором добродетелей.
– Но ведь о покойниках принято…
– Или хорошо – или никак. Этот припев мне знаком. А по-моему, уж лучше никак, чем смешить тех, кто его знал, и обманывать всех остальных. За редким исключением, покойник – нормальный человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Если не действуют другие доводы, то хотя бы ради памяти о нём следует оставаться в рамках приличия.
– При чём же тут приличие?
– Да при том, что неприлично превращать человека в фантом, в какой-то мираж, начисто лишенный связи с недавней реальностью. Полуправда – которая, как известно, хуже лжи, – особенно недопустима, когда человек переступил черту, переместился в мир иной. Поэтому, дорогой мой Макс, возвращайся на землю и напиши что-нибудь человеческое.
Некролог – дело еще более серьезное
Глава четвертая, в которой Макс предлагает новый вариант некролога.
На очередной встрече с Биллом я вручил ему страничку машинописного текста. Новый вариант дался мне нелегко – пришлось заставить себя отказаться от привычной для таких текстов лексики и настроиться на прозаический лад. В конце концов, после многочасовых страданий, я выдал следующее:
«Вчера мы попрощались с Максом. Его короткая жизнь (незадолго до смерти Максу исполнилось тридцать) не отличалась выдающимися достижениями или дерзкими начинаниями. Он часто брался за новые дела, но редко их завершал. Борьба с ленью (которая, как говорила мать Макса, раньше его родилась) обычно заканчивалась поражением; он перепробовал несколько специальностей, так ни на чём и не остановившись. Макс любил помечтать, но, как правило, дальше мечтаний дело не шло. Его друзья (к которым отношу себя и я) знают, что это был неплохой и незлобивый человек, хотя многочисленные неудачи на служебном и личном поприще нередко вызывали у него приступы ипохондрии; в такие минуты к нему лучше было не подходить (поверьте на слово). Мне лично жалко, что Макс ушел так рано, хотя его собственное мнение на этот счет неизвестно. А вдруг ему всё это надоело? В общем, не знаю. С одной стороны, обидно; с другой – это его личное дело. Как бы то ни было, я буду с удовольствием вспоминать Макса, с которым мы провели много приятных минут».
– Так-так… Это уже лучше, – сказал Билл, прочитав текст. – Чувство реальности еще не окончательно покинуло тебя. Правда, «личное» это дело или нет – и если да, то в какой мере, – вопрос спорный, и когда-нибудь мы постараемся в этом разобраться. А пока что тебе предстоит написать третий вариант.
– А чем плох второй?
– Как бы тебе это объяснить… Я хотел бы, чтобы ты заставил себя улыбнуться.
– ??
– Не смотри на меня, как на сумасшедшего. Ты должен научиться правильно относиться к смерти; и если тебе это удастся – ты научишься улыбаться.
– Нет, это уже слишком! Я еще – хотя и с трудом – могу понять, что тебя может не устраивать высокопарный стиль. Но смеяться над чужой смертью!
– Я сказал не «смеяться», а «улыбаться». Кстати, улыбка – это сверхживотная реакция, выполняющая множество функций. Если захочешь, мы обязательно поговорим об этом как-нибудь в другой раз, а пока что советую следующее: если хочешь оставаться человеком – улыбайся!
О смерти с улыбкой
Глава пятая, в которой Макс учится улыбаться.
Третий вариант злосчастного некролога отнял у меня больше всего времени. Поначалу я не мог даже думать об этом идиотском (других определений не находилось) задании. Я никак не мог взять в толк, зачем ангелу все эти упражнения. Но, следуя договору, я проглотил остатки гордости и для начала заставил себя успокоиться. Ибо очень скоро я понял: если не взять себя в руки, ни о каком изменении тона некролога не может быть и речи.
Осознание этой простой истины помогло мне задуматься над словами Билла. Что такое «правильно относиться к смерти»? Я размышлял об этом еще в течение нескольких дней, но уже в совершенно ином настроении. Мне начало казаться, что я близок к пониманию чего-то очень важного. Действительно, думал я, почему смерть порождает только плачь и стенания, в лучшем случае – сдержанную скорбь? Почему нам так трудно отказаться от этих, в сущности эгоцентрических, реакций? Не себя ли мы жалеем, восклицая «бедный имярек»? Лишаясь близкого человека, мы говорим, что смерть отняла его (унесла, вырвала из рядов и т. д.), то есть подчеркиваем состояние лишенности – а ведь это, как ни крути, чувство эгоистическое.
В общем, где-то недели через две я снова уселся за машинку и довольно быстро написал следующее.
«Вчера, во второй половине дня, мой давний приятель Макс «перешел черту». Я считаю, что Макс согласился бы с этим определением: при жизни он любил выражаться высокопарно, типа «Рубикон перейден», «за последней чертой» и «в гости к Харону». Что он там делает, я, к сожалению, не знаю; пока что старина хранит упорное молчание. Впрочем, не он один.
Так что же можно сказать о его короткой, но примечательной жизни «по эту сторону черты»? Честно говоря, немного. Мне кажется, что там его автобиография будет подлиннее. (Из достоверных источников мне известно, что там много второгодников и что относятся к ним вполне терпимо и даже милосердно.)
Но вернусь к Максу. В школе (мы учились вместе) он в прямом и в переносном смысле слова любил считать ворон, а потому обычно садился у окна, что позволяло беспрепятственно заниматься любимым делом. В институте он нашел занятие поинтереснее: теперь он пересчитывал «пары стройных женских ног» (по-моему, это было все, что он мог процитировать из классика).
Самым неудачным в его жизни был, видимо, период после окончания ВУЗа. Перепробовав с десяток случайных занятий, он смирился с «судьбой», постоянно сетуя на «невезуху» и перебиваясь случайными заработками. В один прекрасный (для других, но не для него самого) день он смалодушничал по-крупному: взял и выпил какой-то гадости и приказал (остальным) долго жить.
Но всё это не означает, что я не буду вспоминать старину Макса добрым словом. Мы были симпатичны друг другу, и при всех его недостатках он был мужиком незлобивым. А уж если видел, что кто-то нуждается в его помощи, то всегда был готов откликнуться. (Без медвежьих услуг не обходилось, но это уже так, к слову.) И уж если сравнивать его с другими двуногими, то есть куда более прискорбные варианты.
Вот из-за них-то, этих прискорбных случаев, и будем печалиться, а не из-за смерти Макса. Ему сейчас легко и свободно, чего не могу с такой же уверенностью сказать о себе».
Билл удовлетворенно хмыкнул. Я, естественно, был польщен.
– Ну, и зачем тебе всё это было нужно? – спросил я у ангела.
– Опять ты за свое. Нужно это тебе, а не мне. И то, что ты этого не понимаешь, сути дела не меняет. Ну, да ладно. Ты не понимаешь и многое другое, а смерть, если уж честно, достаточно трудное для вас понятие. Хорошо. Давай, обозначим несколько тем, в которые мы можем заглянуть на материале твоих некрологов.
Билл встал со скамейки и, заложив руки за спину, неторопливо зашагал по аллее.
– Видишь ли, мне придется опробовать новый метод общения. Тому есть несколько причин, но тебе достаточно знать лишь то, что нам с тобой выделено не так много времени, а круг тем – весьма обширный. Поэтому я вынужден периодически – как бы это помягче сказать – удивлять тебя некоторыми начинаниями. Если ты привыкнешь к этому и не будешь тратить много времени на преодоление собственного смущения, то у нас может что-то получиться. Иными словами, если ты сможешь осваивать больше материала, чем твой предшественник, то я выполню свой план, а ты извлечешь несомненную пользу из наших встреч. Но повторяю: это потребует от тебя нестандартного мышления и, – тут Билл остановился и посмотрел прямо в глаза – способности принимать некоторые вещи на веру.
Не отводя глаз, он помолчал, а затем сказал:
– Принятие на веру – явление всегда временное; рано или поздно опыт либо подтверждает, либо опровергает то, во что мы верим. Ты сможешь убедиться в справедливости того, о чём я буду тебе рассказывать, но не всегда это можно будет сделать немедленно. Используемый ранее метод позволял мне аргументировать то, что я говорил своим собеседникам, сразу, но сейчас такой возможности нет.
– Принимать на веру… Не слишком ли многого ты от меня требуешь?
– Возможно, что слишком. – Билл слегка улыбнулся. – Но боюсь, что мы вкладываем в слово «слишком» прямо противоположный смысл.
– Не знаю, что имеешь в виду ты, но я понимаю это так: принимать на веру можно то, что недоказуемо – либо на время, либо в принципе. Мне кажется, что я вполне способен понять убедительную аргументацию; с другой стороны, твоя аргументация должна по определению быть более сильной, чем наша, человеческая. Если этот вопрос недоказуем до поры до времени, то давай отложим его на будущее. Если же речь идет о недоказуемости принципиальной, то мы тратим время впустую. Так зачем же в таком случае принимать что-то на веру?
В течение всего этого, довольно эмоционального, монолога Билл радостно кивал в такт моей руке, которая выделяла основные интонационные пики этой тирады.
– Милый Макс, если бы ты внимательно посмотрел на свой собственный монолог, то этот вопрос был бы снят за ненадобностью. Но я буду исходить из того, что ты пока еще выезжаешь на чутье, а не на осознанном понимании. В принципе, я тобой доволен.
– Чем же это учитель так доволен? Тем, что ученик заявляет, что ни во что не верит?
– Нет, я доволен тем, что ты злишься – значит, понимаешь, что неправ.
– Можешь считать, что хочешь, но я действительно не верю ни в какого бога!
– Не страшно. Как сказал один ваш священник, главное – это то, что Бог верит в тебя.
Неслабый пол
Глава шестая, в которой Билл задает каверзный вопрос.
Наступил апрель, а я всё еще не отошел от серии некрологов по поводу собственной кончины. Смех смехом, но порой становилось жутковато: а вдруг и в самом деле там что-то знают и готовят меня к неожиданному концу? Размышляя таким образом, я даже не замечал, что уже начал проводить различие между «там» и «тут», хотя по-прежнему ни в бога, ни в черта не верил.
По этой причине мои прогулки вновь приобрели уединенный характер: мне хотелось хорошенько подумать и во всём разобраться. К сожалению, продолжалось это недолго.
В тот вечер я вышел попозже, и так как было уже очень прохладно, собирался побыстрее вернуться, чтобы нырнуть в теплую постель.
– Ну что, приготовил вопрос?
Оказалось, что Билл поджидал меня в конце аллеи. Теплая постель уплыла в неопределенное будущее.
– Ты знаешь, нет. Не успел.
– Не страшно, – как-то слишком легко и быстро заверил меня ангел. – Бывает. Тогда я могу задать тебе свой.
– А разве это… входит в сценарий наших отношений?
– Конечно. Ведь мы и так постоянно обмениваемся вопросами – про себя или вслух, что уже не важно.
Некоторое время мы молча шагали вдоль аллеи. На лице моего спутника быстро сменялись едва уловимые оттенки различных, порой явно противоречивых, чувств. Казалось, что вопрос, который он собирался задать, интересен и неоднозначен.
Меня разбирало любопытство. Как всегда точно уловив мое настроение, Билл многозначительно улыбнулся и изрек – да-да, именно изрек:
– Как ты думаешь, почему женщины рожают?
Мне казалось, что я уже ко всему привык. Оказывается, я был слишком наивным.
