Микаэл Геворгович Абазян
Внеклассное чтение
В комнате стало тихо. Каждый из нас думал о чем-то своем: может быть это самое «свое» было одинаковым, а может мои размышления вызвали подсознательно в памяти капитана какие-то свои детские воспоминания из того времени, когда ему еще не приходилось применять силу на подавление чьего-либо духа. Может в этот момент он забыл и о форме, в которой сидел, и о том видео, которое мы недавно просматривали, и о сюжете, которое это видео запечатлело, а может это просто я хотел, чтобы было так. Не знаю, что именно, но что-то заставило меня продолжить свой монолог в привычном для меня русле, которое, однако, в сложившейся ситуации могло привести к нежелаемым последствиям.
– Поэтому я и считаю, что планета наша чрезмерно перенаселена, и любое средство, направленное на уничтожение человеческой популяции, оправдано свыше. Я благословлю болезни, моры, катаклизмы, катастрофы и войны, потому что они хоть как-то удерживают эту цифру от безлимитного роста, хотя и не очень эффективно. Миллиарды человеческого мусора, этих бесцельных пожирателей природы не дают Жизни жить. Может быть это звучит как тавтология…
– А кто тогда не мусор? Ты? И кто тебе дает право судить? Ты тоже входишь в состав этого мусора, – заговорил вновь мой собеседник.
– Я и не спорю. Я согласен покинуть этот мир, потому что верю в то, что здесь мы временно, и далее последует нечто более интересное. Если это должно произойти прямо сейчас – я не против. Поверьте мне: практически невыносимо жить и ежедневно, если не ежечасно, слышать, видеть, читать о том, что мы делаем с этой планетой, с каждым из ее представителей. Сердце мое давно обернулось в камень, в такой безжалостный мертвый кусок… Не окончательно бесчувственный, но это уже не имеет значения.
– Тебе дай волю, так ты и убивать будешь тех, кто тебе не нравится.
– А вы не будете? Вы хотите сказать, что вы пребываете в таком вот умиротворенном состоянии, что будь это возможно, вы все равно не тронете никого из отвратительных с вашей точки зрения представителей человечества? – начал было я наезжать на капитана.
– Ну-ка успокойся! – приказал следователь. После нескольких секунд молчания он продолжил.
– Я, в отличие от тебя, не бесчувственный кусок плоти. И я понимаю, что раз ты ходил на митинг, с которого все и началось, у тебя есть чувства, и ты любишь, когда все спокойно, чисто и красиво. Но у тебя просто что-то произошло в жизни, что сделало тебя таким, какой ты есть. Эта ненависть имеет истоки, за которые миллиарды, как ты говоришь, человеческого мусора не в ответе. Кстати, я думаю ты должен знать, что в каждом человеке есть что-то хорошее.
– Есть, да. Я это… я в это верю… хочу верить. Но почему вокруг столько плохого? Почему плохое доминирует и вытесняет все хорошее?
– Потому что дурные новости разносятся с большой скоростью. Потому что людям нравится слышать о чьих-то бедах и невзгодах. Потому что люди хотят быть постоянно шокированы сенсациями…
– Потому что им надо постоянно чего-то бояться! – дополнил я. – А все страхи – от малодушия. И когда страх превалирует, люди начинают защищаться от него. Но если он неявен, то чувство тревоги становится как бы беспричинным, и остается доедать нас. И потом уже это зло выбирает себе форму выражения.
Тут мы оба прекратили говорить, и поймали себя на том, что смотрим друг на друга. То ли мы желали услышать продолжение этой мысли друг от друга, то ли еще сомневались, что мы говорим об одном и том же, но недоверие куда-то подевалось. И я продолжил.
– Зачастую мы сами порождаем свои проблемы. Возьмем хотя бы здоровье. Меня окружают люди, которые прямо наслаждаются тем, что могут регулярно посещать медицинские учреждения для выполнения периодических осмотров. Если что-то находят, то продолжают «лечиться», принимая различные лекарства, проходя через какие-то процедуры, а если не находят – ждут очередного сеанса осмотра. Я все понимаю: заметить появление болезни на ранней стадии может выразиться в своевременном и успешном ее лечении. Но регулярно вручать себя в руки людей, для которых это просто работа, а не призвание – простите, но я считаю это глупостью.
– Да, я тоже не являюсь сторонником лекарств, поликлиник и всего такого, но проверяться все-таки стоит, – заметил следователь.
– А может стоит выправить свою жизнь своими же руками? Посмотрите, сколько вокруг тучных, жирных людей. Спросишь их: «Как жизнь? Как дела?», они ответят, что все в порядке. Так нет, не в порядке! «Посмотри на себя! Ты человек или кто? Это не есть пропорции нормального человека. Ты не рожден, чтобы стать таким». Будут говорить о генах, наследственности, предрасположенности к полноте, условиях работы, о том, что «главное, чтобы человек хорошим был» – да, но все же… О гармонии уже речи не может быть. Гармония – она во всем! Или же заболевания спины, радикулит, сколиоз… что там еще… Неважно! А мужские болезни? Простатит – это что? Возрастное, да? Не верю! Эта болезнь – общественный продукт. Ну-ка вспомните из вашего окружения всех тех, кто жаловался на эту болезнь. Кто они?
– Ну, взрослые мужчины, у всех в принципе все нормально, есть семьи…
– Есть семьи… – перехватил я. – Мужчина женится, после чего все что он будет слышать от окружающих в тот момент, когда просто полюбуется проходящей мимо незнакомкой или красивой фигурой в журнале будет: «Стыдись, ведь ты женат!». Пусть в форме шутки, пусть незлобно, но все же общество будет его стыдить за то, что идет изнутри. И это изнутри идущее чувство уже может быть извращенным, потому что и в детстве он был вынужден признавать свою вину и испытывать стыд за то, что смотрел на обнаженное тело. А теперь он будет убеждаться всеми, включая самых близких его людей, в том, что то, что он хочет – плохо. А его биология, его сущность будет продолжать требовать. Подержите человека голодным несколько дней, а потом дайте ему еды – не набросится ли он на этот брошенный ему кусок? Будет ли он думать о ноже и вилке? Нет, он сначала не поверит, что это произошло, а потом накинется на еду, и, кстати, может быть и подавится первым же куском. Потом он будет бояться уже и пищу принимать, хотя желание почему-то останется. И вот, годы идут, его соответствующие органы перестают использоваться по назначению, тем самым убивая в нем его сущность. А так как внутри нас те же самые атомы, которые составляют всю остальную вселенную и которые работают, в отличие от нас, по ее законам, наш организм поймет, что эти органы уже не нужны потому как они не используются. И приходят болезни, спасибо за которые мы обязаны говорить нашему окружению.
– Ну, я не думаю, что так всегда бывает именно из-за этого…
– А болезни хорошо продаются! – как бы не слыша его, продолжал я. – Мы смотрим телевизор и видим рекламы, показывающие, как хорошо живется людям, ежедневно принимающим то или иное средство. «Регулярно принимайте (название препарата рек), и вам уже не будет угрожать (название болезни рек)!» – вот примерный текст концовки большинства реклам лекарств. Я понимаю, когда врач говорит это своему пациенту, когда это частный случай, когда нужно вмешательство медицины, но ежедневно вещать об этом всему населению, зная, что многие будут слушать эти тексты и внимать им, будучи гонимы и страхом перед самими болезнями, и осознанием своего бессилия перед ними, и, как следствие, побегут покупать все эти лекарства – это ли не преступление? Цель данной компании не поднять общий уровень здоровья, а запугать людей, вогнать в зависимость от лекарств, от фирм, производящих их, создать больное, лекарствозависимое общество, другими словами – забыть свою великую Природу и дать своему Духу сломиться.
– Ну, не все так уж бесхребетны.
– Или вот женщины, точнее девушки перед тем, как они становятся женщинами. Практически все на этом этапе «думают» только о женитьбе. Понятие «счастье» для них ассоциируется лишь с этим событием, суть которого сами они попросту не могут осознать на данном этапе. Они и общаются только с теми, кого видят своим будущим супругом. Все, что кроме этого – «Стыдись, ведь ты же девушка!». А ведь у нее тоже работают какие-то чувства, она ведь тоже совсем не то, как ее ей же представляют. Если кто скажет, что ей в действительности нужна не женитьба, а самый обычный секс, то его или ее обвинят в распущенности, в грязи, пристыдят… ну и далее по тексту.
– Что, семья – тоже плохо? – развел руками капитан, но я продолжал.
– Потом идут дети, потом она почему-то перестает следить за собой, а на лице вместе с морщинами появляются признаки неудовлетворенности – не той неудовлетворенности, за которую ответственен муж, выслушивающий традиционные «стыдись, ведь ты женат», а общей неудовлетворенности от всего. Ничто не доставляет ей того счастья, о котором она мечтала, начиная общаться со своим будущим супругом. Она понимает, что что-то где-то не совпало, пытается вспомнить что именно произошло. Когда же она осознает, что причины лежат практически во всех аспектах их союза, ей становится дурно. Она понимает, что выхода или нет, или она должна порвать со своей прошлой жизнью. Но как это можно сделать? Что о ней скажут? Что подумают? Что будет с детьми?
Кстати – дети. Если же в первые полгода у нее не появляется животик, «близкие» начинают интересоваться: «Почему? Что-то не так?», и далее строят свои версии: «Он бессилен», «Она не в состоянии», «У него есть другая», «Она нас не любит», забывая о том, что зачатие ребенка превосходно можно планировать и держать все под контролем. Но нет же! «Сделай нас счастливыми, подари нам внука!» «Нет, не внучку – внука! Давай нам мальчика!»
Я тяжело дышал, мне надо было перевести дыхание. Все это время я сидел, но мне вдруг захотелось сделать хотя бы несколько шагов.
– Можно мне пройтись по комнате? – неожиданно спросил я.
Капитан молчал. Потом, как бы очнувшись от зависания, сказал:
– Да-да, конечно.
По правде говоря, я не ожидал такого ответа. Немного помедлив, я поднялся со стула и пару раз прошелся взад-вперед по комнате, наблюдая за капитаном. Немного размявшись, я вернулся на место. Что-то меня побуждало не останавливаться и продолжать свой монолог.
– Болезни… Я все-таки отношусь к ним как к способу очищения нашей планеты от излишков человеческого материала. К войнам, катастрофам и катаклизмам я также отношусь с уважением, но болезни… Они периодичны, они приходят в зависимости от уровня развития общества и его развращенности. Раньше же такие болезни как оспа, бешенство, туберкулез, даже воспаление легких считались смертельными, а потом появились люди, которые научились их лечить. Кто-то пусть думает, что наука развилась, и человек понял причины этих и других болезней, что дало ему возможность лечить от них, но я буду исповедовать, что это Вселенная разрешила человеку продолжать радоваться жизни. Сегодня же популяция нашей планеты превышает семь миллиардов. Семь! Миллиардов! Слышали о законе перехода количества в качество?
– Слышал.
– Ну вот! То же самое происходит и с музыкой! Семь миллиардов эгоистичной, гадящей, уничтожающей биомассы, пускающей и отравляющей кровь нашей Матери-Земли и засоряющей ее воды и земли губительным пластиком. За весь двадцатый век население Земли выросло аж в четыре раза! В четыре, вы можете себе представить?! И это несмотря на две Мировые войны, которые унесли пятьдесят восемь с чем-то миллионов жизней. Пятьдесят восемь миллионов благодаря нашему же, человеческому вмешательству. А еще плюс болезни… И все равно, перенаселение планеты сегодня – это бич. Я чувствую, что Вселенная что-нибудь да придумает. И хотя большинство считает, что сегодня у нас на повестке дня рак и СПИД, с которыми и так много хлопот, я вижу… я даже знаю и даже верю в то, что, если надо будет, Вселенная придумает кое-что поинтереснее. Я говорю Вселенная, а вы называйте ее как вам будет угодно: Мать-Земля, Бог, Природа – все суть одно и то же.
Тут я сделал театральную паузу, продолжая смотреть следователю в глаза. Он смотрел в мои.
– И что это может быть, по-твоему? – спросил он.
– Результат всего вышесказанного – нарушение функции размножения, самый логичный из всех возможных вариантов, не правда? Коли много размножаются, нарушить нужно работу именно этой функции. А на том конце уже Смерть будет их встречать по сроку. Ясен пень!
Почему-то мне показалось, что мой собеседник на мгновение задумался и заглянул куда-то глубоко внутрь себя. Он молчал, видимо тоже размышлял о чем-то личном. Я не хотел навязывать ему свою точку зрения на современную жизнь – мне просто хотелось выговориться. Я уже очень долго ни с кем не общался на подобного рода темы.
– Поверьте, – продолжил я, – если вдруг не будет производиться потомство, то Земле нужно будет потерпеть еще каких-то сорок-пятьдесят лет, и… Это может быть какой-то вирус, какие-то бактерии, или что там еще – сорри, я не силен в биологии. Мы просто будем дышать этим воздухом, а они будут в нас проникать. Чем плотнее население, тем эффективнее распространение этого нового недуга. В комплексе с уже имеющимися болезнями, а также катаклизмами, войнами, разгулом преступности и ненависти это может привести к невиданным «успехам» в деле очистки планеты. Неспроста, ох неспроста написано в Откровении – и сейчас я все-таки процитирую эти строки.
«Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу, ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни»8.
Я с малых лет был впечатлен этими строками, читал их часто, практически ничего не понимал, но заучил их наизусть, именно их и никакие другие, как бы избрав их для себя и для своего стяга. А теперь вот, видимо, стал понимать, о чем они… Хотя я, конечно же могу ошибаться, но уж слишком точно они отражают то, к чему я сам пришел в своих размышлениях.
Как раз в это время приоткрылась дверь и в комнату заглянул кто-то из штата. Он посмотрел на меня, потом спросил у капитана все ли в порядке, снова глянул на меня и вышел.
– … Но ради избранных сократятся те дни, – повторил я последние слова излюбленной мною цитаты. – Сколько их будет, где будут они, что их спасет? Вопросов много, и хотя ответы в этой жизни я так могу и не получить, мне кажется, что после всего этого может снова настать время, когда не будет границ, государств, разных религий, и люди начнут ходить по Земле. Тогда-то они и унаследуют Землю, а не сейчас, как это нам кажется. Будет что-то наподобие того, как когда зверей выпускают на волю, с той лишь разницей, что на этой настоящей воле никто не будет после следить за нами через оптический прицел.
А потом я сделал паузу и добавил то, что меня всегда удерживало вдалеке от эйфории от картин светлого будущего.
– … но мы не сможем ощутить величины этого Счастья, потому что мы все еще обременены земным, и в нас еще будут пребывать воспоминания об ужасах прошлого. Конечно же, все пройдет, но пройдет плавно, как плавно будут меняться пейзажи для всех тех выживших Путешественников Будущего. На это нужно потратить не одно поколение, но это будет того стоить!
– Вот я слушаю тебя, Волков, – вступил в разговор капитан, – и знаешь, я соглашаюсь со многим из того, что ты говоришь… Практически со всем, но вот только не с хвалой войнам и болезням. Ведь когда такое происходит все попадают под удар. И ты, и твои близкие становятся жертвами и будут страдать от этих бед. Неужели ты оправдываешь террористов, убийц, насильников? Неужели такой способ уменьшения численности населения тебя устраивает?
– Поймите, все то, что происходит сейчас, имеет начало в далеком прошлом, которое уже не изменить. Человек нарушил природный баланс, и от этого все его беды и идут. Но он постоянно сваливает вину в этом на других, проклиная себя же самого и весь свой род обрекая на дальнейшие страдания в такие моменты. Он ищет спасения от созданных собой страхов в уничтожении, и уничтожение же находит потом и его самого. Посмотрите, что сейчас происходит со Старым Миром. Еще немного – и Карту Мира нужно будет перерисовывать, но не просто выправляя границы и раскраску стран, как в конце прошлого века, а перерисовывать с нуля. И как всегда дорога в Ад устлана благими намерениями. Неужели нам всем не понятно в кого превратятся в скором будущем все эти беженцы из стран Третьего мира? Европа же впустила в себя запал для той бомбы, которая вот-вот разорвет ее на части. Да, может быть там и есть беженцы в классическом понимании этого слова, но вместе с ними приходят и убийцы. Им нужно уничтожить все то, что не совпадает с их пониманием мира. Сегодня они объединяются под одним знаменем, на котором написано Имя Бога. В дальнейшем, может быть, Старый Мир объединится под другим знаменем, на котором тоже будет написано Имя Бога, только на другом языке. Если они не найдут общий язык, то пойдут в бой насмерть. Эта битва закончится либо когда они поймут, что Бог Един, и что он не хочет этой войны, либо когда останется развеваться только одно из знамен. Однако в обоих случаях фактор бога перестанет играть ведущую роль в человеческих авантюрах – ведь все будут едины в этом смысле, не так ли? Мы же не включаем в свой домашний адрес «планета Земля, Солнечная система, галактика Млечный Путь», и так далее. Это же само собой разумеется, и хотя без этого ничего бы и не было, мы эти компоненты не указываем. Мы всегда с ними, они всегда с нами, ведь так?
– Не спорю, – осторожно согласился капитан.
– Поэтому, когда нам не будет основания для подавления друг друга именем «правильного Бога», пойдут разногласия уже внутри этого самого «одного и того же Бога». Все, что мы видим вокруг, так называемая материя – все имеет одну природу. Мы – ее частица, и поэтому мы не замечаем этого, не зацикливаемся на этом. Если вдруг к нам попадет что-то из доселе невиданного нам мира – не знаю, что именно, какое-нибудь инородное, иноприродное тело, например, голографические существа, или, скажем так, ощутимое текстовое желе, воплощенное истинное Зло – то мы сразу заметим это, потому что эти виды материи будут отличаться от той, к которой мы привыкли. Так же мы перестанем говорить и о боге в религиозном понимании, потому что нам некому нужно будет что-либо доказывать. Но, увы, и тогда люди будут продолжать давить друг друга по каким-нибудь иным критериям. Поэтому ситуация может выправиться только если появится Новый Человек. Я вот только думаю, сможет ли он появиться из старой закваски?
Я глубоко вздохнул. Мне показалось, что разговор начал отходить от своей главной идеи, и что сейчас он терял свою силу и уходил куда-то в воду. Но я успел уже настолько пропитаться ощущением того, о чем вел беседу, что уже был бы не против, если бы в конце концов капитан распорядился посадить меня в камеру предварительного заключения и завести на меня дело. Я ничего не мог с собой поделать: я воспринимал жизнь вокруг себя так, как будто бы она была размером с тарелку и протекала бы у меня перед глазами. Я ощущал себя высоко-высоко над всей Землей, я видел и слышал все, что происходило на ней в это время, но почему-то Ее боль и плач Ее Детей преобладали над всеми другими ощущениями, картинами и голосами. И во мне не было места для радости и спокойствия. Я снова глубоко вздохнул.
И вдруг, отрывисто, как бы взвешивая каждую фразу, и переводя между ними дыхание, заговорил капитан.
– Волков, мы сейчас соберемся и выйдем отсюда… я зайду в супермаркет, куплю там сигареты… а потом мы с тобой просто зайдем в какой-нибудь бар… но так чтобы было тихо… У тебя есть любимое место в городе?
– Да, есть. Бар «Off», и сегодня там никто не играет.
– Отлично! Я не хочу, чтобы было шумно, но я и не собираюсь вести какие-либо беседы – ни тематические, ни общие. Мне просто нужно посидеть в твоем обществе… Просто посидеть и помолчать.
Он неспешно закурил, и после второй затяжки продолжил.
– Дело в том, что у меня тоже есть наболевшее, но рассказать об этом кому-либо я так и не решился, хотя с тех времен прошло уже много лет. И тебе я не сразу расскажу свою историю. Мы посидим, помолчим, может даже и выпьем, а потом настанет тот самый подходящий момент.
– А как же те другие, в числе которых меня доставили сюда?
– Ой, я и забыл о них… Их уже нет для меня сейчас… Но в хорошем смысле, поверь! – бросил он вдогонку, сопровождая это улыбкой и поднятым вверх указательным пальцем. – Я даже, наверное, просто их отпущу на все четыре стороны.
– А так можно будет, капитан?
– Вообще-то я без пяти минут майор, даже без одной, если честно. Да, мне так можно будет. Можно, нельзя, сложно, просто – поверь, сейчас я об этом не думаю…
И снова открылась дверь, на этот раз широко, и в комнату вошли трое: один из штата, тот кто уже заглядывал в комнату минут пятнадцать тому назад, и двое в гражданском. Один из них держал в руке тонкую черную папку. Поздоровавшись, он раскрыл папку, вытащил оттуда какую-то бумагу и положил ее перед капитаном на стол. Тот начал читать. Текста на странице было немного, и поэтому он довольно скоро отложил бумагу и поднялся со своего кресла, резко изменившись в лице. Если бы мне предложили описать происходящее внутри него одной фразой, я бы без колебаний выбрал словосочетание «осознание поражения». И вот с таким выражением лица его сопроводили из кабинета полицейский и гражданский с папкой. Другой же закрыл за ними дверь и остался стоять в помещении.
Кто кого вывел? Они его, или он их? Взятие с поличным – вот идеальное описание взгляда на происходящее со стороны. Если вы захотите поставить все это на сцене вы знаете откуда черпать идеи. Силовик-чиновник, решивший злоупотребить своим положением и недавним продвижением по службе, входящий в сговор с задержанным в силу неких личных причин, спалившийся на прослушке – средстве, которое он сам, если надо, использует в работе. Да, это полное поражение…
…точнее, это было бы полным поражением капитана, если бы ситуация была именно такой как я описал абзацем выше. На самом же деле все было совсем не так, и я знал об этом.
Щелкнула ручка, дверь открылась, и все действующие лица вернулись в кабинет. Выражения их лиц не изменились.
– Волков, Волков… Зачем?! Почему все так должно было закончиться?
– Потому что мы отошли от Природы, забыли Мать и потеряли себя. И еще потому что я устал, и потому что я хочу домой. Сегодня я все успел, но устал. Я хочу домой.
Человек с папкой посмотрел на капитана со взглядом «а я что говорил?», капитан ответил ему безмолвным «э-ээх…», а в комнату вошли еще двое. Подойдя ко мне, они спокойно пригласили меня пройти за ними, спросив стоит ли им мне в этом помочь. Спокойно ответив: «Нет, что вы, я сам», я направился вон из комнаты. Вдруг капитан, а может быть уже майор, окликнул меня, спросив:
– Волков, стой!
Остановились все, и все, кроме меня, посмотрели на него.
– Волков, я упустил момент во время нашей бесе… во время допроса, но позволь мне сейчас переспросить тебя: что ты имел в виду, когда говорил насчет музыки? Музыка, количество-качество… Прости, я не уловил.
– О музыке? Ах, да-да, помню, конечно. Но это так будет сейчас нелепо звучать, если я вырву фразу из контекста… Смысл в том, что чем популярнее, чем «массовее» музыка, то есть чем больше людей ее воспринимает, тем ниже ее качество, ниже уровень. Доступная музыка – неразвитые души. Популярнее музон – приземленнее уровень. А сейчас музыку, новую музыку уже практически не пишут. Мы слушаем то, что уже было написано, и оставшиеся десятки композиторов завершают свои великие миссии, постепенно переходя в мир иной. А нового уже – увы! Популярное – это массовое. Массы слишком много. Повторяю: я благословлю войны, катаклизмы, болезни!
– Сопроводить его до машины! – был отдан приказ, и сопровождающие, взяв меня под руки, вывели из кабинета.
– Войны, катаклизмы, болезни – ваша миссия заключается в спасении музыки! Спасите ее!
Когда через час я снова оказался в своей белой комнате, в которой все было так как я оставил ее вчера – стол, три стула для посетителей, полка с моими книгами, фотография на стене, уголок моего врача, который я сам для него и обустроил – я незамедлительно лег в чистую белую постель. Немного ныли вывернутые суставы и гудела голова, но порошок от головной боли скоро начнет делать свое дело.
Сквозь металлическую оконную решетку в палату проникал теплый лунный свет (и почему это все считают его холодным?), где-то там в городе уже успел напиться капитан-майор, которому не оставалось ничего кроме как продолжать жить со своей неразделимой болью, в баре «Off» заканчивал свое поразительной красоты незапланированное выступление недавно возникший дуэт гитариста и скрипачки, а я, силясь хоть как-то представить себе ощутимое текстовое желе, плавно отходил ко сну.
«Хм, ощутимое текстовое желе… Неудачный пример. И текст, и желе – все это встречается в нашей жизни, все это ощутимо. Вот если бы я сказал «неощутимое» тогда может быть и… Может «текстурированное»? Нет, опять не то. Пример должен быть не из нашей реальности, лишенный общности с нами. Вот все ведь идет от Единого Этого Самого Вселенного Одного. Если что-то не от него, то это будет резко контрастировать с окружающим».
– А если Любовь?!
Сон как рукой сняло.
– Никто из нас же не знает, как выглядит Любовь, хотя она повсюду и нет в видимом мире ничего кроме нее. Появись Нелюбовь в своей абсолютной ипостаси на наших улицах или в домах – мы же ведь сразу ее вычислим! Не знаю как, но вычислим, ведь на фоне Любви она будет кричать и выделяться, и нам это покажется чем-то непознанным, инородным!
Я встал с кровати, подошел к решетке, глубоко вдохнул холодный весенний воздух и стал глядеть куда-то в ночь.
– И хотя мы Любовь не видим, не замечаем, не признаем и отвергаем, капитан-майора известить об этом необходимо. Надо что-нибудь придумать, чтобы снова смочь выйти за пределы лечебницы. Вариант разговориться с новыми санитарами и втереть им, что я, мол, никакой не пациент, а посетитель уже, конечно же, не прокатит… Ничего, что-нибудь придумаю!
Октябрь 2014 – Сентябрь 2015
