Михель Гавен
Заговор адмирала
Илона вскинула голову, её большие тёмно-карие глаза были полны слез:
– Он думал о том, как спасти от несчастья свой народ. О том, что, как он полагал, составляет его долг перед Венгрией. Они поняли, что Иштван настроен решительно, и расправились с ним…
– Граф Эстерхази рассказал мне обо всех обстоятельствах того, что произошло, – Маренн с нежностью прикоснулась к руке собеседницы, успокаивая. – Главное вы сделали. Вы сохранили ребенка, дали ему жизнь и теперь растите его. Увы, Иштвана уже не вернешь, как и моего сына Штефана, – теперь уже сама Маренн едва совладала с собой, чтобы непрошеные слезы не нарушили её речь, – но мы должны сделать все, чтобы венгерский народ не пострадал от этой войны так, как он пострадал от первой. Я приму на себя любые обязательства ради этой цели и не отступлюсь, уверяю вас.
– Я говорила моему свёкру, что правнучка императрицы Зизи никогда не оставит в беде народ, который боготворил её прабабушку, – произнесла Илона. – Я рада, что не ошиблась. И адмирал не ошибся тоже. Младший брат моего мужа, Миклош, тоже поддерживает нас. После смерти Иштвана он вернулся из Бразилии, где служил послом Венгрии. Он во всем старается заменить Иштвана, поддерживает своего отца.
Графиня слабо улыбнулась и продолжала:
– Мы все благодарны Миклошу. Так же как и мой свекор, Миклош имеет поддержку в армии. Если по настоянию союзников свекор уйдет в отставку и уступит трон истинному наследнику или наследнице Габсбургов, Миклош сможет стать тем человеком, который будет гарантировать армии преемственность, а значит – обеспечит спокойствие и мирный переход власти. Он станет толковым, верным помощником. Свекор очень надеется на него. Боюсь, что и наши враги не хуже нас это понимают и попытаются нейтрализовать Миклоша так же, как моего мужа. Я боюсь, – призналась Илона. – Без второго сына моему свёкру будет совершенно не на кого опереться. Они выбьют у него почву из-под ног.
– Я знаю совершенно точно, и не только от графа Эстерхази, что у Венгрии появились друзья и внутри рейха, весьма высокопоставленные, – ответила Маренн, – так что надеюсь, им удастся удержать ситуацию в руках и контролировать все шаги противников. Я врач и не могу давать советов по безопасности, но то, что охрану младшего Хорти необходимо усилить и проверить каждого человека в ней, это совершенно ясно. Я полагаю, такие рекомендации уже поступили.
– Да, свекор озабочен этим, – подтвердила Илона.
– Однако у меня также есть сомнения, касающиеся лично меня. Я думаю, их понимает и адмирал, – заметила Маренн серьезно.
– Какого рода сомнения? – удивилась Илона. – Ведь вы – внучка Рудольфа.
– Я думаю о ныне здравствующей последней императрице Австро-Венгрии Зите и её старшем сыне Отто. Наверняка, они выскажут свои претензии на престол.
– Они принадлежат к Бурбон-Пармской ветви династии, – возразила Илона уверенно. – Свекор досконально изучил генеалогию Габсбургов и даже приглашал знающих людей, чтобы не ошибиться. Император Карл попал на трон, можно сказать, случайно – только потому, что в Сараево был убит эрцгерцог Фердинанд. А императрица Зита возглавляет габсбургский дом потому, что вы, ваше высочество, единственная наследница императора Франца Иосифа по прямой линии, отказались его возглавлять. Так что, если вы намерены вернуться, им придется подвинуться, и они понимают это. Единственное, на что может рассчитывать эрцгерцог Отто, это считаться одним из ваших наследников, как и его отец когда-то. К тому же они находятся сейчас в Канаде, и искать их там, связываться с ними, советоваться – очень долгая история. На это просто нет времени. Армии большевиков продвигаются на запад с угрожающей быстротой. Нельзя забывать и фигуру премьер-министра Черчилля, – графиня сделала паузу. – Именно его в первую очередь имеет в виду мой свекор. Англия уже однажды отвергла Карла, когда он попробовал вернуться на престол в 1921 году. Одобрить теперь кандидатуру его сына для англичан – потерять лицо. Пусть теперь в Англии и сами понимают, что двадцать лет назад поторопились, но они всё равно не будут рассматривать Отто, – повторила Илона уверенно. – На вас они согласятся с большей охотой. Свекор не сомневается в этом. Он уже решил, что отдаст в ваше распоряжение все замки Габсбургов в Венгрии, и в первую очередь – дворец Гёдёллё, где проходила свадьба Франца Иосифа и Зизи.
– Венгерский Версаль, я знаю, – кивнула Маренн, – но никогда не бывала в нём. Я вообще почти не бывала в Венгрии.
– Это чудное место! – заверила её Илона. – Я очень люблю его. Флигель Рудольфа, флигель Гизеллы, торжественный бело-золотой парадный зал, парк Зизи с очаровательным памятником, поставленным на народные пожертвования после её гибели, и старинные конюшни, где содержались любимые лошади императрицы.
Вдруг дверь гримерной открылась, на пороге появился Ральф:
– Фрау, я прошу прощения. Нам пора ехать. Джилл уже в машине.
– Надеюсь, в самом ближайшем будущем мы встретимся ещё раз, – Маренн пожала руку Илоны на прощание, – и я познакомлю вас со своей дочерью. А это её жених, барон Ральф фон Фелькерзам, – она указала взглядом на адъютанта Шелленберга. – Мой будущий зять, я надеюсь. Он тоже помогает нам в нашем деле.
– Графиня, – фон Фелькерзам щелкнул каблуками, галантно склонив голову. Илона протянула руку, обтянутую шелковой перчаткой, и Ральф поцеловал ее.
– Только один раз в жизни я видела императрицу Австрии, – призналась Илона взволнованно, снова повернувшись к Маренн. – Это была не Зизи, увы. Всего лишь та самая императрица Зита, супруга последнего императора Карла. Я была совсем маленькой девочкой. Императрица посещала госпиталь в Будапеште, и придворные венгерские дамы сопровождали ее. Мне тогда она казалась божеством, сошедшим к людям. Она не пропустила ни одного больного, даже самого тяжелого, от которого дурно пахло. Для каждого у неё нашлось слово утешения и небольшой подарок. Я была самой маленькой фрейлиной в свите, и в память о знакомстве её величество подарила мне жемчужную брошь, которую я храню до сих пор. Да, я знаю, мне говорили, что Зита – лишь бледное отражением Зизи и никак не могла с ней сравниться. Теперь я и сама понимаю это. Только встретившись сейчас с вами, я поняла, какова она, эта великая австрийская традиция и блестящая культура Вены, воплотившаяся в Зизи, которую боготворят мой свекор и его семья. Когда я вернусь в Венгрию, я скажу своему свёкру, что наследница Зизи – или королевы Эржебет, как её величали мои соотечественники – принцесса Мария-Элизабет так же красива и добра, как и её прабабушка. Я скажу, что при вашем правлении Венгрию ждут мир и процветание. Мы можем спокойно передать страну в ваши руки.
– Это слишком высокая оценка моей скромной персоны, – Маренн смутилась. – Я бы очень хотела соответствовать. Во всяком случае, вы можете уверить свёкра, что все, что зависит от меня в том, чтобы помочь ему осуществить его планы, я сделаю. Надеюсь соответствовать его смелости и вашей самоотверженности, графиня. И той высокой репутации, которую заслужила моя прабабушка у «храбрых венгров», как она их называла.
* * *
Джилл после концерта отправилась домой, а Маренн поехала к Шелленбергу, но о делах с ним не говорила. Поздним утром, когда она уже собиралась уезжать, Вальтер получил какое-то важное известие и попросил её остаться ненадолго. Он был в хмуром настроении, когда сообщил:
– Положение становится всё более напряженным. За адмиралом Хорти в Будапеште следит не только посланец фюрера Вейзенмайер и наш посол в Венгрии фон Ягов, но и множество агентов, завербованных ими. Упрямые попытки Хорти наладить связи с западной коалицией всё-таки не скрылись от их глаз.
– Да, мне сказал об этом граф Эстерхази, – спокойно ответила Маренн. – А ты, помнится, уверял меня, что фюрер, скорее всего, ничего не знает.
Шелленберг с укором посмотрел на неё:
– Ты не настолько опытна в политических делах, чтобы понимать все тонкости. Можно знать суть, но не знать деталей, а именно детали – главное. Только знание деталей позволяет уличить союзника в измене. Когда я говорил, что фюреру вряд ли что-то известно, я имел в виду именно детали.
– Граф Эстерхази рассказал мне про план «Маргарита». Этот план по оккупации Венгрии был разработан ещё полгода назад. Полгода, – продолжала настаивать Маренн, полагая, что Вальтер просто увиливает, как это частенько делал Отто в разговорах с ней.
Шелленберг устало вздохнул:
– Подумай сама. Если бы фюреру были известны какие-то детали о переговорах Хорти с англичанами, смог бы граф Эстерхази появиться в Берлинерхалле? Нет, потому что был бы тут же арестован, ведь Эстерхази – основная движущая сила этих переговоров.
– Да, ты прав. Прости, – Маренн поняла, что незаслуженно обидела Вальтера, который по-прежнему желал сообщить ей что-то очень важное:
– Это очень хорошо, что граф уже уехал из Берлина, потому что теперь ситуация изменилась в худшую сторону, – сказал он. – Сегодня у Геббельса состоялось совещание, где рейхсминистр пропаганды открыто заявил о подготовке оккупации. Значит, это решение созрело у фюрера. Геббельс прямым текстом сказал, что венгры не реагируют на протесты немецкой стороны, и фюрер не желает, чтобы Венгрия пошла по пути Финляндии. «Предательство следует наказать», – заявил Геббельс, а его, разумеется, горячо поддержали Кейтель и Кальтенбруннер.
– Откуда тебе все известно так точно? – удивилась Маренн.
– Из первых рук, – ответил Вальтер. – Мне передал Мюллер. Он прислал самого надежного своего посланника, которого меньше всего можно заподозрить в связях с разведкой, разве что только в любовных.
– Эльза? – догадалась Маренн.
– Да, считается, что Эльза Аккерман не умеет хранить секретов, потому что очень любит поговорить, – Шелленберг улыбнулся. – Но это только видимость, ловкая игра. На самом деле, она очень надежный связной. Известно, что вы с ней подруги, и она приехала в Гедесберг, чтобы навестить тебя, раз ты теперь бываешь здесь часто, – Вальтер выразился тактично, не озвучив причину, по которой Маренн стала ездить к нему на совещания всё чаще и чаще. – Никому и в голову не придет, что Мюллер доверяет секреты такой болтушке. Она внизу, в парке. Посмотри.
Маренн подошла к окну и увидела, что внизу у заснеженных елей Эльза кормила с руки белок. Зверьки прыгали по ближним ветвям, заставляя снег осыпаться, поэтому пушистый воротник шубки из черно-бурой лисицы уже порядком запорошило.
Глядя на эту идиллическую картину, Маренн могла бы посмеяться, но сведения, которыми сейчас делился Шелленберг, представлялись настолько серьёзными, что было не до смеха:
– По словам Геббельса, фюрер намерен заставить венгерское руководство подать в отставку, арестовать правительство, взять под стражу Хорти и поставить во главе Венгрии Салаши и его камарилью, как мы и предполагали, – произнёс Вальтер, встав рядом и тоже глядя в окно. – Все это случится уже скоро. Они хотят, чтобы оккупация Венгрии произошла в отсутствие Хорти, чтобы держать его в руках и заставить прикрыть своим именем их агрессию. План ареста адмирала уже разработан. Завтра в Будапештской опере дают «Аиду», а на спектакле будет присутствовать адмирал с семейством и дипломатический корпус. Риббентроп уже дал указание нашему послу попросить в перерыве срочную аудиенцию у регента и передать ему настоятельное приглашение фюрера прибыть в самое ближайшее время для переговоров в Австрию, в замок Клейсхайм. Предполагается, что разговор пойдет о положении дел в мире, ситуации в России, а также о возвращении венгерских войск с Восточного фронта домой. Это тот крючок, на который они надеются поймать Хорти. Адмирал сам просил фюрера вернуть войска и неоднократно обращался с письмами. Ответа не было. Теперь ответ якобы будет дан. Но совсем не тот, которого ожидает Хорти.
Вальтер сделал паузу. Было тихо, так что можно было различить, как скрипит снег под ногами у Эльзы, продолжавшей увлечённо кормить белок.
– Они арестуют адмирала в Клейсхайме? – спросила Маренн, все так же глядя в окно, и сама ответила: – Да, они арестуют его там.
– Если он приедет, – добавил Вальтер. – Хорти ведь может и отказаться. Во всяком случае, мы сделали все, чтобы предупредить его. По нашим каналам через посла в Лиссабоне мы передали, что соглашаться на предложение фюрера нельзя. Надо потянуть время, чтобы заручиться поддержкой Черчилля. Граф Эстерхази также проинформирован. Он уже завтра будет в Будапеште и, вероятнее всего, успеет предупредить адмирала. Будем надеяться, что адмирал – опытный человек и возьмет таймаут на размышление.
– Если Хорти поедет в Клейсхайм, он вернется назад только под конвоем? – Маренн повернулась, взглянув Вальтеру в лицо.
– Если вообще вернется, – нахмурился тот. – Во всяком случае, вернется в оккупированную страну, это точно. У венгров в наличии всего две дивизии, две горнострелковые бригады и только девять орудий. Все остальное на Восточном фронте. Они не смогут оказать сопротивления вторжению вермахта. Все займет несколько часов, не больше, пока адмирал беседует с фюрером в Клейсхайме. Конечно, адмирал нужен им живым, учитывая его большое влияние в стране. На первое время. Но они понимают, что венгры уважают Хорти как гаранта их стабильной жизни и суверенитета. Как только страна будет оккупирована, этот авторитет начнет таять быстрее мартовского снега под солнцем, и уже через месяц адмирал из лидера нации превратится в разряженную куклу, германского наймита. Вместо прежнего почитания венгры будут плевать на его изображение. Надеюсь, Хорти сам понимает это не хуже нас и будет осторожен. – Вальтер отошел к письменному столу, взял сигарету из пачки и, наклонившись, прикурил. – Если адмирал попадет к Кальтенбруннеру и его помощникам, то превратится в марионетку. Те смогут воздействовать на него так, чтобы он стал сговорчивым. У них есть план, одобренный фюрером, конечно.
– Угроза жизни второго сына, Миклоша? – Маренн вспомнила недавний разговор с Илоной.
– Именно так, – Шелленберг кивнул. – Как мне сообщил Мюллер, если Хорти-старший не уступит, они намерены похитить его сына Миклоша и отправить в лагерь, чтобы он наблюдал, как сжигают евреев в крематории.
– Сына регента в лагерь? – Маренн ужаснулась.
– А что в этом особенного? – Вальтер с напускным равнодушием пожал плечами. – Отправили же туда тебя, не родственницу какого-то регента, а законную наследницу династии Габсбургов.
– Никто не знал об этом.
– Боюсь, что это не имело никакого значения. Как это ни печально, – Вальтер внимательно посмотрел на собеседницу. – Даже когда узнали, всё равно не торопились освобождать. Для этого ещё пришлось постараться, и если бы не обнаружилось очевидной пользы, которую ты можешь принести германской армии как опытный врач, там бы и оставили, несмотря на родство с Габсбургами. А с Миклоша какая польза рейху? Даже его отец вскоре после оккупации утратит всяческое значение, а уж сын – там более. Он погибнет в лагере, это точно. При каких обстоятельствах – другой вопрос, но отправят его туда на смерть, чтобы, если ненароком выживет, не болтал англичанам лишнего.
– Похищение Хорти-младшего поручено Скорцени? – спросила Маренн, стараясь не выдать своего беспокойства и всё так же глядя в окно.
– Я не хотел говорить, – признался Шелленберг, – ведь тебе это неприятно.
– Что ж тут неприятного? – с сарказмом ответила Маренн. – Не сомневаюсь, что Скорцени блестяще его похитит, как и Муссолини. Будет повышение по службе, почет, материальное вознаграждение. И сколько бы он ни соблазнял молоденьких секретарш фюрера и ни обхаживал Гретель Браун, меня он от себя не отпустит ни за что. Значит, почестей и мне достанется. Почестей за то, что венгерский народ, боготворивший моего прадеда и особенно прабабку, захлебнется в крови, проклиная имя регента Хорти, да и Габсбургов заодно. Впрочем, проклятия народа будут звучать недолго, ведь с вторжением большевиков этот народ перестанет существовать как исторически сложившаяся общность. Думаю, он станет одной из многих частей новой общности, превратившись в народ советский. К этой общности с удовольствием пристегнут и венгров, как ещё одну лошадку к повозке.
– Мы сделаем все, чтобы Венгрия вышла из войны с как можно меньшими потерями, – Вальтер взял женщину за плечи и развернул к себе. – Я тебе обещаю. Ведь это необходимо не только Венгрии, но и ещё больше нужно Германии. Все то, что большевики могут сделать с Венгрией, они сделают и с Германией. Только будет ещё страшнее. И случится всё не с кем-то далеким, а с нашими детьми – с моим Клаусом, с Нанеттой, любимой дочерью Гиммлера. Не только я, но даже рейхсфюрер отчетливо понимает серьёзность положения и потому действует, хоть боится Гитлера, бесспорно.
– Боюсь, что нам противостоит не только фюрер и те, кто остается на его стороне, – печально заметила Маренн. – Сама воля истории против нас.
– Что ты имеешь в виду? – недоумённо спросил Вальтер. – Ты знаешь, я скептически отношусь к таким вещам, как воля, предвидение, и полагаюсь на здравый расчет.
– Мой прадед Франц Иосиф тоже полагался на здравый расчет, но ошибся. Мой прадед не верил, что над Габсбургами довлеет проклятие. Он боролся, но все-таки проиграл злой воле. Моя австрийская няня, которую привез из Вены маршал Фош, бывшая фрейлина императрицы Зизи, хорошо знала историю императорского дома. Она рассказывала, что в 1848 году, когда в Венгрии вспыхнуло восстание против императора Франца Карла, моя прапрабабушка София, тетка Зизи, императрица Австрии, тогда отдала приказ жестоко подавить бунт. Точнее, она заставила своего безвольного мужа отдать этот приказ, вместо того чтобы, как советовали, удовлетворить требования восставших и предоставить Венгрии автономию. Все равно Францу Иосифу, её сыну, пришлось это сделать позже, иначе империя бы развалилась полностью, и от неё отделилась бы не только Италия. Одного из предводителей восставших жестоко убил кирасир, фактически рассек на две половины, был некий молодой человек по фамилии Каройи. Ничего не значащая для императрицы фамилия. София никогда не узнала бы ее, если бы мать этого юноши не явилась спустя несколько месяцев после восстания к Софии в Хофбург. Это была самая знаменитая венгерская колдунья, из старого рода колдунов, ещё со времен римских легионеров. Она происходила от языческих жрецов и обладала, как говорили, колоссальной силой. Звали её Каролина Каройи. Моя няня говорила, что люди в её роду при помощи своих тайных знаний жили до ста пятидесяти лет, и не дай бог убить кого-нибудь из них, ведь это навлекало проклятие на весь род убийцы. Не исключено, что эта Каролина Каройи жива и до сих пор. Правда, с тех пор её никто не видел. Говорили, что она ушла в горы и спряталась там со своим горем. Так вот эта Каролина Каройи объявила императрице, что род Габсбургов иссякнет, как пересыхает вода под жарким июльским солнцем, и что благородная фамилия утратит власть над данной ей Богом страной. В наказание за преступление. Императрица София была убежденной католичкой, поэтому приказала гнать ведунью и много времени провела в молитвах, чтобы проклятие не осуществилось. Не помогло. Зло было сделано, и оно начало действовать на того, кто его послал, возвращаясь как маятник. Кронпринц Рудольф покончил с собой, императрицу Зизи убили, кропринца Фердинанда тоже, императора Карла свергли с престола. Можно не верить в это, – Маренн пожала плечами. – Но я всегда ощущала, что надо мной тяготеет какой-то рок. Моя жизнь не была безоблачной, она сложилась совсем не счастливо. Смерть Штефана – только один из этапов на этом скорбном пути, видимо, не последний. Так что я сомневаюсь, что Габсбургам суждено вернуться на престол, но, как сказал на смертном одре мой прадед Франц Иосиф своему наследнику Карлу: «Если рок сильнее нас и монархии суждено погибнуть, пусть она погибнет с честью». Я тоже буду следовать этому завету.
– Это красивая история, но никакое проклятие Габсбургов не может сравниться с большевистской угрозой, – Вальтер вздохнул. – Мы вынуждены существовать в жестких рамках действительности, и она диктует нам свои условия, не очень для нас приемлемые. Будь Габсбурги хоть трижды прокляты, если таково условие союзников Сталина, чтобы остановить его армии, мы обязаны согласиться на это. Только об этом сейчас надо думать, Мари. Только об этом! На лирику времени не остается. Что будет дальше, покажет время. В конце концов, если правление будет тебе в тягость и ты захочешь вернуться к прежней жизни, то оставишь трон эрцгерцогу Отто, а императрица Зита будет просто счастлива. Тогда все это уже не будет иметь никакого значения.
– Да, это уже не будет иметь значения, – повторила Маренн, – но я принадлежу именно к той ветви Габсбургов, которую прокляла Каройи. Уже никого нет в живых ни до меня, ни после – я одна. Мой сын погиб, как и сын Зизи – примерно в таком же возрасте, его и моем. И так же, как ей, мне остались только скитания. Боль, которая гонит из дома и никогда не отпускает, не дает покоя. Так что… – она запнулась, – маленькая ранка в сердце, через которую сочится душа, у меня также есть, как и у Зизи. Прости. Я спущусь к Лизе.
Маренн взяла меховое манто, висевшее на спинке кресла. Комок встал в горле, она почувствовала, что задыхается от отчаяния.
– Да, хорошо, – пробормотал Шелленберг.
Маренн стремительно прошла к двери, держа манто в руке, но услышала она за спиной голос Вальтера:
– Насколько я помню, когда Францу Иосифу доложили о гибели императрицы, он сказал: «Вы не представляете, как я любил эту женщину».
Маренн остановилась, не поворачиваясь.
– Наверное, это тоже своего рода проклятие, – продолжал Вальтер, – и одно неотделимо от другого. Я хорошо понимаю Франца Иосифа и думаю, он не пожелал бы иного. Я тоже.
– А она покидала его, – тихо ответила Маренн, – старалась всеми способами охладить его пыл, сама приглашала любовниц, чтобы он поскорее забыл ее. Она желала остаться только лишь императрицей, не женой, потому что не могла выносить устроенного его матерью солдатского этикета. Она искала, кто заменит ее…
– Но никто её не заменил. Ни при жизни. Ни после смерти, – докончил Шелленберг.
Маренн обернулась, Вальтер неотрывно смотрел на неё. Она подошла к нему совсем близко, прислонилась лбом к его плечу. Он обнял ее, привлек к себе, вытащил деревянную спицу, скреплявшую ей волосы на затылке, и те каштановой волной скользнули вниз.
– Ты так же, как Зизи, считаешь, сколько волосков выпало после каждого расчесывания? – спросил он, чтобы скрыть волнение.
– Ты же знаешь, что нет, – ответила Маренн с лёгкой улыбкой. – У меня нет столько свободного времени, сколько было у Зизи, и даже если я нежданно-негаданно сделаюсь королевой, его у меня все равно не будет. Ведь я не оставлю свою работу, постараюсь совместить её с новыми обязанностями.
Шелленберг, осторожно взяв любимую женщину за подбородок, заставил её приподнять голову и приник поцелуем к губам. Маренн, бросив манто, которое всё ещё держала в руках, обняла Вальтера, но затем он отстранился от неё и почти отвернулся:
– Все, иди, иди, мне ещё надо работать. Проводи Лизу. Она хотела увидеться с тобой.
Маренн поймала его ладонь, нежно пожала её:
– Хорошо.
Подобрав манто, которое бросила, не подумав, она пошла к двери и так же, как несколько минут назад, снова оглянулась. Маренн все ещё ощущала пронизывающий жар объятия. Вальтер тоже смотрел на неё. Потом, словно пересилив себя, опустил голову.
* * *
– Ты прямо из Берлинерхалле? – Лиза кивнула на вечернее платье своей подруги. – А меня шеф не пустил на концерт, – говоря о Геббельсе, Лиза кисло скривила губы. – Подбросил срочное дело – подобрать ему цитаты для доклада, и отложить было никак нельзя, – рукой, затянутой в замшевую перчатку, она смахнула снег с воротника своей шубки. – Напыщенный такой. Ещё бы! В кои-то веки ему поручили важнейшее дело – провести совещание с Кейтелем, Кальтенбруннером, и чтоб он всеми командовал от лица фюрера. Я думала, он лопнет от собственной значимости. А тут я с концертом. У него чуть глаза на лоб не вылезли, – девушка рассмеялась и, понизив голос, передразнила Геббельса: – Фройляйн Аккерман, вы не понимаете, какое решительное время наступает для Германии?!
– А ты что ему ответила? – поинтересовалась Маренн, чтобы поддержать разговор.
– Ну что ему ответишь? Пришлось смириться. Яволь! Что еще? Без моих цитат, выбранных именно сегодня вечером, Германия обязательно погибнет, – съязвила Эльза. – Ничто её не спасет. Как концерт?
– Божественно, – ответила Маренн. – Ты же знаешь фон Караяна.
– О, да! – Эльза кивнула. – Вальтер сказал то, что я передала ему сегодня? Это важно для тебя? – она спросила серьезно.
– Да, важно, – кивнула Маренн.
– Хорошо, что мне удалось выполнить поручение. Не думай, что выйти из нашего Министерства пропаганды незамеченной, когда шеф лично за тобой следит, это просто, – пошутила связная.
– Я понимаю, – Маренн улыбнулась. – Может быть, останешься выпить кофе?
– А как же моя работа?! – Эльза с притворным ужасом всплеснула руками. – Вчера цитаты подбирала, а на сегодня, ты думаешь, у меня нет поручений? Мне нужно возвращаться, иначе будет скандал. Если исчезну на пару часов, Геббельс ещё как-нибудь переживет. Он понимает, что и Генриху я должна уделить внимание, поэтому не держит меня на работе круглые сутки, чтобы не ссориться с гестапо. Однако всему есть предел. Если пропаду на полдня и ничего не сделаю – шеф не потерпит. Так что, спасибо за приглашение, но – бегу, бегу! Выпьем кофе как-нибудь в другой раз.
Вытащив ключи из кармана шубки, Эльза направилась к машине, но вдруг приостановилась.
– Мне не хотелось говорить, – девушка повернулась, и на её лице появилось замешательство, обычно ей не свойственное. – Мне кажется, Вальтер – это куда лучший вариант, чем… – она осеклась, не договорив, но Маренн поняла её. – Я заметила, он выглядел сегодня счастливым. Где-то внутри успокоился. Внешне, конечно, это не так бросается в глаза. Он умеет себя сдерживать.
– Ты тоже знаешь о похождениях Отто? – спросила Маренн.
– Нет, я говорю не о похождениях, – Эльза пожала плечами. – Я о чувствах Вальтера. О чувствах к тебе. Ладно, поехала, – она распахнула дверцу автомобиля, села за руль. – Мне пора. Увидимся!
– Увидимся. Будь осторожна.
Маренн наклонилась. Эльза чмокнула её в щеку, а затем захлопнула дверцу. Заработал мотор; машина тронулась. Маренн медленно шла позади, наблюдая, как автомобиль подъехал к воротам и как Эльза предъявила пропуск эсэсовскому охраннику. Ворота открылись. Когда машина выехала, Маренн вернулась на крыльцо, а затем, отряхивая снег с подола платья, вошла в холл, чтобы снова попасть в кабинет к Вальтеру и попросить того вызвать шофёра. Ей пора было домой – переодеться и спешить на работу. Правда, немного времени ещё оставалось, ведь Маренн вчера предупредила, что вряд ли появится на работе до обеда.
Никуда ехать не хотелось. Вдруг навалилась такая усталость, что Маренн, решив пока не отвлекать Вальтера, поднялась на второй этаж и прошла в жилой флигель. Почтенная фрау Амалия, домохозяйка Гедесберга, с аккуратно причесанными седыми волосами, в идеально белом переднике поверх строгого темно-синего платья, украшенного лишь атласным белым воротником, принесла на подносе кофе. Оставив всё на столике перед зажженным камином в спальне, фрау Амалия поклонилась и вышла.
– Благодарю, – задумчиво сказала Маренн ей вслед.
Она подошла к окну. Этот флигель выходил к озеру. Черная гладь воды, местами подернутая льдом, просвечивала за высокими заснеженными деревьями. Гладкую поверхность воды изредка вспарывали, взлетая, дикие утки. Их собралось вдоль берега немало. Они жили здесь стаями, каждая отдельно, не смешиваясь, и пережидали зиму, ведь озеро, подпитываемое подземными ключами, не замерзало даже в морозы.
Маренн вернулась к камину, вытянула из зеленой пачки тонкую коричневую сигарету с ментолом, взяла зажигалку и, опустившись в кресло, закурила. Яркие языки пламени колыхались за ажурной решеткой, и было слышно, как потрескивают дрова.
«Мария-Элизабет, королева Венгрии», – подумала Маренн с грустной иронией, глядя на огонь. Ни в юности, ни два-три года назад, ни даже месяц назад правнучка Зизи не могла подумать, что такое случится.
На какое-то мгновение в памяти всплыл особняк её приёмного отца. Вспомнился просторный зал, украшенный бельгийскими гобеленами. Она стоит растерянная перед вот так же ярко разожженным камином, не зная, что сказать. Её приемный отец, Фош – тогда ещё генерал, а не маршал – сообщил ей, что к ним в гости приедет принц Эдуард, наследник английского короля Георга, и что его величество просит Мари быть благосклонной и принять предложение Эдуарда стать его женой, а со временем – королевой Англии.
«Я должна стать королевой? Но я не хочу быть королевой!» – юная Маренн едва не заплакала в той комнате, потому что совершенно не желала знакомиться с принцем Эдуардом и уезжать в Англию. Ей нравился сын простого прованского учителя – Этьен Маду, в будущем знаменитый летчик Первой мировой войны – но она не могла рассказать близким о своих чувствах. Не могла рассказать даже графине Шантал, своей немецкой бонне, фрейлине императрицы Зизи, которую маршал Фош привез с собой из Вены, чтобы графиня воспитывала Маренн как принцессу, хотя девочку и отвергли Габсбсурги.
Во всем подражающая своему идеалу, Её Величеству императрице Елизавете Австрийской, графиня Шантал очень туго затягивала корсет, носила строгие, но элегантные черные платья, подобные тем, которые носила Зизи в последние годы жизни, и даже в поведении старалась сделаться похожей на своего кумира – копировала голос, манеру поворачивать голову, улыбаться. Фрейлина императрицы видела на протяжении многих лет, как свободолюбивая Зизи вопреки характеру покорялась велению долга. Значит, должна была покоряться и воспитанница фрейлины. Графиня Шантал никогда не смогла бы понять чувств Маренн. «Вы рождены, чтобы стать королевой», – таков был бы ответ бонны. И точка.
Графиня Шантал оказала большое влияние на воспитанницу, привив ей определённый стиль в одежде и соответствующие манеры. «И если теперь люди с восторгом говорят, что я вылитая – императрица Зизи, то благодарить должны графиню Шантал. Это моя бонна сделала меня такой», – подумала Маренн, сидя в кресле перед камином в доме Шелленберга.
Возродить прежний образ в новом теле – казалось, это стало для графини Шантал смыслом существования. В своё время она ради императрицы Зизи, скитавшейся по миру, отказалась от личного счастья – разорвала помолвку, чтобы сопровождать свою госпожу повсюду. Немногие решились на такую жертву, даже ради Зизи. Графиня Шантал была рядом с императрицей, когда итальянский фанатик пронзил её заточкой, и не отходила от постели государыни, истекающей кровью, до самой последней минуты.