Михель Гавен
Балатонский гамбит
– Не спрашивай, – она вздохнула. – Могу сказать, любила.
– Так ты свободна? – он снова наклонился к ней, тронув за рукав.
– Я свободна, Йохан. Совершенно. Иначе я бы не приехала сюда. Нашла бы повод. Прочла бы Виланду лекцию о наркозе. Хватило бы до утра.
– А тот адъютант, с которым ты была в казино? Ты с ним осталась в номере, а потом он просил меня отвезти тебя на БТРе.
– Я ему ничего не обещала. И с него не брала никаких обещаний. Тем более, что как только мы вернулись в Берлин, Отто отослал его в разведшколу с инспекцией. Наверное, для того, чтобы я больше не виделась с ним.
– Когда он спрашивал про туфли, он спрашивал о том, были ли вы вместе…
– Я все знаю, Йохан, что он и про что спрашивает, – Маренн поднялась и подошла к окну, задернутому шторой. – Американская разведка и НКВД так не знают все его маневры, как я его знаю. И знаю, что он будет упорствовать с Гретель. Он будет встречаться с ней, а ты терпи. Раньше еще можно было терпеть, – она вздохнула, приподняв штору, на улице шел густой снег. – Но зачем терпеть теперь? Теперь, после Арденн, он тем более Гретель не бросит. С ней он при фюрере. Это ему очень удобно. Но мне неудобно. И потому я показала ему на дверь.
– Вы расстались?
– Да, – она подошла к столу и налила себе еще пива. – В который уже раз. Большая размолвка у нас была зимой сорок первого, после этого все пошло наперекосяк. Я тогда стала любовницей Шелленберга, – она прямо взглянула на Пайпера, но он и бровью не повел. – Я специально об этом говорю, чтобы не было заблуждений и упреков. Но вернувшись из Арденн, я сказала бригадефюреру: все. В Гедесберг я больше не приеду. Жена Вальтера тяжело заболела, она подсела на наркотические вещества, точнее, ее подсадили. Я решила отойти в сторону – пусть они договорятся спокойно, без меня, хотя бы о судьбе сына. Скорцени же три года добивался, чтобы это произошло, но когда оказалось, что все, вот оно, все так, как он хотел, он сошелся с Гретель Браун. И даже когда мы вернулись из Арденн и он узнал, что я больше не езжу к Вальтеру, он снова встречался с ней. Это случилось перед тем, как я уехала в Кюстрин. Он даже не скрывал от меня, что был у нее. Мне не хотелось возвращаться в Берлин. Сразу с аэродрома я поехала в Шарите. А там – розы на столе, – она снова вернулась к огню и облокотилась на каминную полку. – Я спросила: от кого? Мне Макс сказал – от штандартенфюрера Пайпера. А я чуть не плачу, мне горько, мочи нет, ноги не несут, а надо идти. Обход пациентов, потом ехать на квартиру к старшей дочери рейхсфюрера. У Гудрун – снова приступ жесточайшей депрессии. Ее опять довела ее мать, эта ужасная женщина, первая жена Гиммлера, фрау Маргарет. Она бы и самого рейхсфюрера уничтожила, если бы он вовремя не создал СС, не окружил себя охранниками и вообще от нее не отселился, встретив Марту. Потом – к самой фрау Марте, посмотреть Нанетту, дать совет, как ей поближе подружиться с Гудрун, потому что рейхсгейни так хочет, потом, – она вздохнула. – Потом к Гербхарту в Хоенлихен смотреть новые методы переливания крови, потом фрейлян Браун просила передать, что у нее болит горло. Кроме меня, никто посмотреть не может. А зачем? – не интересно. При Еве, конечно, Гретель. Она со мной за стол не сядет, кофе пить не будет, но будет все время заглядывать в комнату и делать загадочный вид. Ева же расширит глаза и шепотом сообщит, что пока тебя не было, она переспала с ним два раза. А что Еве делать? Фюрер занят государственными делами, а она только и смотрит, кто с кем переспал. И кому рассказать, как не личному психотерапевту. Не фюреру же. А я все слушай, – она перекинула волосы вперед. – Я же доктор. Потом – и того не легче. Фрау Ирма, жена Науйокса, пока я была в Кюстрине, опять накачалась наркотиками, и это после того, как ее чистили в Шарите. Фрау Ильзе выгнала сиделку, которую к ней приставил де Кринис. И это еще мне повезет, если за время моего отсутствия ничем не заболели дети Геббельса, но это бывает редко. Тогда обязательная встреча с Магдой. И только одна радость – Джилл. Она здорова, и Ральф о ней заботится. Хоть бы здесь я могу быть спокойна, – она улыбнулась. – Я думала, что вообще не переживу все это. Но я увидела розы, мне сказали, кто их привез и как был расстроен, что меня нет. Мне сразу стало радостно и легко. Я побывала у всех, даже у Магды, на Гретель и смотреть не стала, и когда Отто не приехал ко мне в Грюнвальд, зная, что я вернулась, не приехал ни в тот день, ни в следующий, а только спустя три дня. Я объявила ему, что еду в Венгрию, уже оформлен приказ. И если раньше я в основном оперировала в госпитале дивизии «Мертвая голова», потому что там служил мой сын, то теперь собираюсь обосноваться в «Лейбштандарте». А почему – его это не касается. Я поняла, что если меня не любят, то по крайней мере ждут. А дома в Грюнвальде меня ждут только Джилл и Ральф. Я рада, что хотя бы у них все складывается гладко.
Он встал, подошел к ней, обнял за талию, привлек к себе.
– Предлагаете краткосрочный полевой роман, штандартенфюрер? – она чувствовала его дыхание на волосах, но не поворачивалась, смотрела на огонь.
– Почему краткосрочный и совсем не обязательно полевой…
– Я ведь не останусь здесь надолго. Я должна вернуться в Берлин. Меня никто не отпустит в помощницы доктору Виланду.
– В этом нет необходимости. Мы сами здесь долго не задержимся, я уверен. Ударим им под Секешвехерваром, а потом вермахт пусть доделывает. Дальше наверняка нас тоже перебросят к Одеру. А это от Берлина совсем недалеко.
– Я знала, что все этим закончится, – Маренн убрала волосы и посмотрела ему в лицо. – Со всей этой инициативой Кальтенбруннера в Арденнах, с песнями, танцами, прыганием с БТРа на БТР в ажурных чулках. Никогда я не допускала подобного.
– Я заметил, ты не ломака, не пытаешься переделывать мужчин под себя…
– А что вас переделывать, – Маренн рассмеялась, – вы и так хороши. Я много знаю о человеке как таковом. И о мужчине как таковом в частности благодаря своей профессии. К тому же война играет свою роль. Куда тут переделывать, если завтра, возможно, всех убьют. И меня в том числе, – она опустила голову ему на плечо.
Он обнял ее за талию, приподнял с нежностью ее лицо. Мгновение они смотрели друг на друга, потом он приник губами к ее губам. Она поддалась с радостным волнением, отвечая на его поцелуй.
2
– Коробов, руки убери!
– Наташа, ты чего недотрогу из себя строишь? – капитан Коробов прижал ее к стене.
– Пусти меня, – Наталья еще раз попыталась высвободиться.
– Куда, товарищ гвардии лейтенант? – капитан загоготал. – Я тебя со Сталинграда обхаживаю. А ты – ни-ни. Генерала, что ли, ждешь?
– Убери руки, сказала!
Она сильно толкнула его в грудь. Он покачнулся, но руки опустил.
– Наташа, – сказал как-то даже угрожающе, потирая щеку. – Тебе, может, того, Лермонтова почитать? Так я могу, чтоб тебе не так обидно было, мол, с культурой. «Во глубине сибирских руд…»
– Это Пушкин, а не Лермонтов. Коробов, – Наталья отошла в сторону. – Сразу видно, в школе двоечником был.
– Да я …
– Наталья Григорьевна, – из кабинета вышел генерал Шумилов. – Зайдите ко мне. Разведчики языка взяли, новые сведения доставили, надо перевести. А вам, Коробов, заняться нечем? – он строго посмотрел на капитана. – Мне как раз офицер нужен, чтобы на передовую его послать, так вот съезди, проветришься там.
– У меня, товарищ генерал, документации невпроворот, разрешите доложить, – Коробов вытянулся, стараясь не моргать.
– Тогда занимайтесь документацией, а не к девушкам приставайте.
– Слушаюсь.
– Входите, Наталья Григорьевна, – генерал пригласил в свой кабинет. – Что, прохода не дает наш донжуан?
– Так точно, товарищ генерал, – Наталья кивнула.
– Голицына, на комсомольское собрание все, – заглянул комсорг Саша Васильков.
– Я не состою в комсомоле, – ответила Наталья вяло.
– А когда заявление подадите, кстати? – комсорг нахмурился. – Сколько можно ждать? Меня чуть не из Москвы теребят: там у вас несознательный элемент имеется. Куда, мол, смотрите. Плохо работу ведете.
– Вы идите, идите, комсорг, – мягко остановил его Шумилов, – начинайте собрание. А Наталья Григорьевна закончит и к вам присоединится.
– Ну, ладно, извините, товарищ генерал, – Васильков исчез.
Наталья села за стол с печатной машинкой.
– Вот документы, Наталья Григорьевна, – генерал достал из сейфа папку и передал ей. – Работайте. Выносить отсюда нельзя.
– Я знаю, Михаил Степанович, – Наталья раскрыла папку.
– Ну, хоть что там, о чем? – генерал нетерпеливо подошел.
– Здесь списки и позывные радиосетей первого и четвертого танковых корпусов СС, товарищ генерал, – Наталья пробежала глазами бумаги. – Так, дивизия СС «Мертвая голова», дивизия СС «Викинг»…
– Прибыли, значит, голубчики, – Шумилов покачал головой. – Старые знакомые, давненько не виделись.
Наталья перевернула страницы.
– Шестая танковая армия СС, дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Гогенштауфен»…
– Что? Что? – генерал наклонился встревоженно. – Как ты сказала – 6-я танковая СС, «Лейбштандарт» здесь? Это точно ли, Наташа?
– Да точно совершенно, – Наталья пожала плечами. – Тут прямо расписано: первый танковый полк, второй…
– Вот это новость, – Шумилов от волнения потер затылок. – Это надо сразу в ставку сообщать. Что они здесь затевают у нас? Мы-то считали, что они на оборону Берлина пойдут. Георгий Константинович в докладе Верховному так и утверждал, мол, перебрасывается с Западного фронта 6-я танковая армия СС на Берлинское направление. На полном серьезе и с полной уверенностью. И все новые самоходки себе забрал. Мол, нам «Королевские тигры» встречать надо, а вам в Венгрии – что делать. А вот на тебе, «Королевские тигры» к нам на Балатон пожаловали. А у меня в артиллерии только 57-миллиметровое да 76-миллиметровое орудия. Да и танки чуть не треть в ремонте, Т-34 всего сто сорок штук, да еще какие-то эти «шерманы» и «валентайны» союзнические, которые эти самые «Королевские тигры» вообще разнесут, как скорлупу. Так что все наоборот вышло. Ну, спасибо, Наталья Григорьевна, – генерал вспомнил о переводчице, – вы пока на собрание идите, переведете после подробно.
– Слушаюсь, товарищ генерал, только я на собрания не хожу.
– А ты сходи, сходи, – Шумилов слегка тронул ее за рукав, – и так тут на тебя особисты бочку катят, только еще комсорга с парторгом не хватает. Посиди, послушай, не убудет от тебя.
– А вот вы говорили, Михаил Степанович, на передовую надо офицера послать. А что там надо сделать? Может, я поеду?
– Коробов тебя замучил? – генерал понимающе улыбнулся. – Ладно, подумаем. Иди пока. Нам посовещаться нужно. Петраков, – открыв дверь, крикнул адъютанта, – зови ко мне члена Военного совета и начальника разведки. И связь с командующим фронтом, срочно!
3
Маренн открыла глаза. Она сразу ощутила его тепло рядом. И, откинув жесткую полу расстегнутого кителя, положила руку на его разгоряченное тело под рубашкой. Шелковое белье постели приятно холодило ее обнаженную спину. В камине все еще потрескивал огонь. Йохан поцеловал ее в висок.
– Я люблю тебя, – сказал тихо, почти прошептал. – Теперь я точно тебя люблю. Ты будешь изменять мне там, в Берлине?
– Нет, не буду, – она ответила просто и ясно, как всегда отвечала на все вопросы.
Он приподнялся на локте. Взглянул ей в лицо.
– Не буду, – она не отвела взгляда. – А зачем?
– И будешь ждать?
Она улыбнулась.
– Зачем ждать? Я пойду и выпишу приказ, и снова приеду туда, где будешь ты. Я сделаю это быстро. Я конечно же не буду обращаться к адъютантам, с ними одна волокита, я отдам приказ Марте, а она передаст его рейхсфюреру при удобном случае, за завтраком, например. Она же раньше была у него секретарем и продолжает исполнять обязанности, но не для всех, конечно. Можно сказать, только для меня. Но буду ждать, – она обняла его за плечи, – буду ждать каждый день, когда подпишут, когда приеду, когда увидимся.
– Ты очень красивая, – он опустил голову, целуя ее грудь, – ты сумасшедше красивая, верно.
Она с улыбкой гладила его волосы.
– А сколько времени?
Он поднял голову. Глаза потемнели от чувств, которые обуревали его.
– Не волнуйся. Доктор Виланд не только еще не подготовил наркоз, он вообще еще видит десятый сон. Он любит поспать, наш доктор Виланд.
Вдруг за стеной совершенно ясно послышалось:
– Да, группенфюрер, слушаю, группенфюрер…
Маренн подняла голову, откинула длинные, спутанные волосы.
– Группенфюрер?
– Там Шлетт. Там Шлетт, и этого достаточно.
– Будет исполнено, группенфюрер. Непременно, группенфюрер. Завтра же.
4
– Прохорова, ты что, не понимаешь, что патроны беречь надо? А ты куда палишь? Ты снайпер или кто?
– Что-то ты разошелся, Степан Валерьяныч, – спрыгнув с машины, Наталья окликнула знакомого командира роты. – Кого разносишь по кочкам?
– О, Наталья Григорьевна, давненько не виделись. От генерала к нам?
Высокий, скуластый, с неизменным биноклем на груди, капитан Иванцов вразвалку подошел к ней, протягивая вперед длинную, с коричневой кистью, руку.
– Здравия желаем, Наталья Григорьевна, – всю мрачность точно развеяло, капитан заулыбался.
– Здравствуй, Степан Валерьяныч, – Наталья пожала его руку. – Что, поранили?
Она заметила, что вторая рука у капитана перевязана.
– Да так, царапнуло, – отмахнулся он. – Тут свои похлеще немца доведут, пожалуй. Вот ты посмотри на нее, – он показал на невысокую девушку, которая стояла навытяжку, опустив руки и грустно склонив голову.
– Это снайпер называется. Чему ее только учили в школе? Сейчас для снайперов самая работа, к обороне перешли. А она все мажет и мажет.
– Так у тебя ж другая снайперша была? – Наталья удивилась. – Комиссовали, что ли?
– Ну да, Федулова. Да куда ее комиссовать? – он махнул рукой. – Била исправно, ни одного промаха, интуиция, глаз – алмаз. Поранили ее. Так что в госпиталь отправили. А вместо нее кого прислали? Одно название – снайпер. Горе луковое. Руки тонкие, дрожат, вся издергалась. Никакой внимательности, выдержки, психует, и все тут.
Наталья подошла к девушке. Та испуганно взглянула на нее. «Глаза хорошие, умные, добрые», – сразу мелькнула мысль.
– Как фамилия? – спросила как можно мягче.
– Боец Прохорова, товарищ лейтенант, – ответила та тоненько, того гляди, заплачет.
– Какой это боец, – не унимался Иванцов. – Это же слезы одни, а не боец.
Он отошел к разбитому дому, около которого две санитарки перевязывали раненых, что-то спросил у одного из них, по звездочкам – лейтенанта, видно, командира одного из взводов.
– А зовут как? – спросила Наталья девушку.
– Надежда… я, товарищ лейтенант, – она все-таки не удержалась и слезы потекли, – всю войну на фронт рвалась, да не пускали, в писарях держали, почерк у меня хороший. Но я же хочу, чтоб от меня польза была, я школу-то давно закончила, да опыта нет, все никак не могу привыкнуть.
– А сама откуда?
– Из Волхова я, это под Ленинградом, – ответила она. – У меня там мама была, она учительница. В Ленинград ушла, а потом – ни слуху ни духу. Ни словечка не пишет. Так что верно, одна я осталась теперь.
– Я тоже из Питера, – Наталья улыбнулась.
– Я ей винтовку Федуловой дал, – снова подошел Иванцов. – Ты же знаешь, что это за винтовка, Наталья Григорьевна, это же не винтовка – песня. Ее в музей отдать, а ей и винтовка не помогает. Вот только слезы лить, – он с укором покачал головой.
– Довел человека, Степан Валерьянович, – упрекнула его Наталья. – Воспитательной работой заниматься надо, а не только результаты требовать. Девушка только на фронт прибыла, растерялась, стесняется, а ты ее запугал только, и все.
– Я, Наталья Григорьевна, сам из деревни. А начальство требует, чтоб снайпер норму давал. А у меня только расход патронов и больше ничего. Ты небось к полковнику Чижову? – спросил, успокоившись.
– К нему. Подбросишь до дивизии, Степан Валерьянович? Хоть на телеге, а то ноги отобью пешком идти, – попросила Наталья. – До тебя на попутке добралась.
– Устроим, Наталья Григорьевна, – кивнул тот. – Сейчас Харламыча кликну.
– Я к полковнику съезжу, поручение генерала выполню, – Наталья обернулась к девушке, – а потом к вам вернусь, так мы с тобой чайку попьем, потолкуем. Успокоиться надо, тогда все на место встанет. Поначалу у всех не получается. Вот я с детства по-немецки говорю лучше, чем по-русски, можно сказать. А как первый раз на допрос вызвали, так я, как умная собака, все понимаю, а сказать не могу, язык приклеился. Но потом освоилась, привыкла. Степан Валерьяныч, – крикнула она капитана, – у тебя чайку для меня найдется?
– А как же, Наталья Григорьевна, – ответил тот. – Для тебя у нас все найдется, золотце. Как Харламыч тебя отвезет, так сразу и скажу ему, чтоб занялся.
– Договорились, Надя? – Наталья тронула снайпера за рукав.
– Так точно, товарищ лейтенант, – ответила та в явном замешательстве.
– Меня по имени можно. Наташа и все. Ладно? А на Валерьяныча ты не дуйся, он командир хороший, заботливый, таких бы побольше. К женщинам не пристает, уважает их, опекает. Вы с ним еще подружитесь, я уверена.
5
Маренн осторожно сдвинула руку Йохана со своего тела. Он повернул голову; густые, красиво очерченные брови дрогнули. Она наклонилась, убрала волосы с его лба.
– Тс-с-с, – приложила палец к его губам.
Едва шевельнув губами, он поцеловал ее палец, но глаз не открыл.
– Не спишь? – тихо спросила она.
– Сплю. Еще сплю. Куда ты?
Она встала, накинув на обнаженное тело полосатый плед, подошла к окну, приподняла штору – снег все так же кружился за окном. Было темно, тихо. Она вернулась к постели, легла рядом с Йоханом, прижавшись к нему всем телом. Он в полусне провел рукой по ее груди, бедру, сначала вниз, потом вверх.
– Я счастлива. Я очень счастлива. Я даже не могла себе представить, что операция в Арденнах так для меня закончится. Ничего подобного мне не пришло бы в голову, когда я уговаривала Кальтенбруннера включить меня в состав группы вместо Джилл. Я счастлива, – она поцеловала его в висок.
– Я скажу, чтобы сделали кофе, – он приподнялся на локте, но она снова притянула его к себе.
– Не надо. Не надо привлекать личный состав к моему обслуживанию. Это лишнее. У Мартина в госпитале найдется кофе, все найдется. Главное – не опоздать.
– Пока еще есть время. Тебя отвезут на БТРе, это быстро.
– Тогда поцелуй меня.
Он повернул ее спиной, убрал длинные волосы. Почувствовав его дыхание на шее сзади, она закрыла глаза и откинула голову.
– Йохан, – за дверью послышался голос Шлетта. – «Дас Райх» наконец-то убралась с дороги. Сейчас двинется «Гогенштауфен», а за ними – мы.
Он нехотя отпустил ее. Она вздохнула с сожалением, но ничего не сказала. А что тут скажешь – «Дас Райх» убралась с дороги, значит, «Лейбштандарт» будет выступать. Ей бы сейчас хотелось, чтобы «Дас Райх» толкалась на дороге целую вечность. Может быть, даже затонула там. Хотя бы на время.
Он встал, застегивая мундир, смотрел на нее, с раскиданными по подушке длинными каштановыми волосами.
– Одевайся, – сказал негромко. – Тебя отвезут.
Она кивнула.
– Сейчас.
– Я тоже счастлив, – затянув ремень, он наклонился, приподнял ее за талию и поцеловал в губы. – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, Йохан, – она нагнулась вперед, поцеловала его ускользающие пальцы. – Я люблю тебя.
И сдернула со спинки стула свой зеленый полевой китель.
* * *
– Благодарю, оберштурмфюрер, – спустя сорок минут она спрыгнула с БТРа на дворе госпиталя. Было еще темно, на востоке только-только засерели заснеженные верхушки гор. Машина развернулась и уехала, свет фар проплыл по блеклым стенам домов. Маренн быстро поднялась по каменным ступеням лестницы и вошла в госпиталь. Ее сразу встретил доктор Виланд. Она заметила, он был встревожен.
– Доброе утро, Мартин. Как пациент? – она внимательно посмотрела на него, снимая шинель. – Показатели сердечной деятельности, давление?
– Все в порядке, фрау Ким, – Виланд опустил голову, протирая очки. – Мы все подготовили. Все прошло удачно.
– Тогда в чем дело?
– Вам звонили, из Берлина, – сообщил он.
– Кто, Джилл? – Маренн подошла к рабочему столу, взяла карточку ротенфюрера Карпински, которого должна была оперировать.
– Нет, фрейляйн Джилл не звонила. Оберштурмбаннфюрер Скорцени, – сообщил Виланд. – Три раза.
– А что случилось? – Маренн даже не подняла голову. – Он заболел?
– Нет, об этом он ничего не сказал, – Виланд пожал плечами. – Просто хотел поговорить с вами.
– И что вы ему ответили?
– Я ответил, что вы в войсках. Он сказал, что позвонит еще.
– Вы правильно ответили, Мартин, – она посмотрела на снимок, затем повернулась к доктору. – Разрез будем делать, не разделяя крупных мышечных групп, это впоследствии позволит нам быстрее закрыть рану, я думаю. А эндотрахеальная интубация поможет обеспечить вентиляцию легкого. Вы согласны?
– Да, вполне, – Виланд кивнул и снова протер очки.
– Здравствуйте, Ханс.
Подошел санитар. Маренн надела халат, он помог завязать сзади тесемки. Подал стерильную марлевую повязку.
– Благодарю, – Маренн кивнула, потом взглянула на Виланда – он выглядел растерянным.
– Не нужно излишне переживать насчет Берлина, Мартин, – с упреком заметила она доктору. – Вас это никак не задевает. Ведь это мне звонили, а не вам. И раз я здесь, я поговорю. Кто бы там ни был. Не волнуйтесь. Идемте к раненому.
* * *
Он позвонил спустя час. Маренн отказалась подходить.
– Скажите, что я занята, – приказала санитару.
– Фрау Ким, – осторожно произнес Виланд, глядя на нее поверх маски и очков. – Несколько минут у нас есть.
– Хорошо, – Маренн положила инструмент, сдернула перчатки, сняла повязку с лица. – Приготовьте мне новую повязку и перчатки, – приказала санитару. – Продолжайте дренирование, Мартин, и следите за содержимым, чтобы не образовывалось много сгустков, иначе процесс затянется, и нам будет очень трудно соединить разорванные концы.
– Я понимаю, фрау, – кивнул тот.
Она вышла из операционной, прошла в кабинет, взяла трубку.
– Почему ты уехала в Венгрию? – Скорцени спросил резко, не здороваясь.
– Потому что получила приказ, – ответила она спокойно. – Я выполняю приказы, как и все. Я не сама себе их выписываю.
– Но в этом не было насущной необходимости, как мне сказал де Кринис. Он хотел, чтобы в Венгрию поехал Грабнер, ты только что вернулась из Кюстрина.
– Ты все-таки заметил, что я вернулась из Кюстрина? – она усмехнулась. – Это радует. Но приказы отдает не де Кринис, а Главное медицинское управление войск СС и подписываются они рейхсфюрером, если тебе это до сих пор неизвестно.
– Грабнер сидит в Шарите, а ты ездишь по фронтам.
– Оберштурмбаннфюрер Грабнер не сидит в Шарите, он там много и серьезно работает. У него еще беженцы, которые попадают под бомбежку, меня освободили от этого. И я не понимаю, что тебя не устраивает. Это же хорошо, если меня нет дома, никаких неудобств. Джилл и Ральф не будут следить за тем, что ты и как делаешь.
– Сколько ты там пробудешь? Я приеду за тобой.
– Не надо, – она сказала очень сдержанно, даже холодно. – В этом нет необходимости. Занимайся своим, я даже не знаю, какое кодовое название имеет все то, что ты делаешь, потому сказать не могу. А вот фрау Гретель Браун-Фегеляйн кодового названия не имеет, потому про нее я скажу прямо, – все-таки не утерпела, хотя говорила себе, не надо, не надо, что толку. – Ты можешь встречаться с ней открыто, если, конечно, ее муж не возражает. Я к тебе больше отношения не имею, ты совершенно свободен. Я уже говорила, нам нечего делить, поэтому мы можем просто сказать друг другу до свидания. И не надо валить все на Рауха или тем более занимать время Вальтера. Они здесь не при чем.
– А кто при чем?
– Никто. Это мое решение. И оно окончательное. Прошу больше не тревожить меня и не занимать оперативную связь. Тут хватает, о чем поговорить, кроме наших личных дел. Увидимся в Берлине. А сейчас, извини, у меня идет операция.
Она быстро положила трубку и вернулась в операционную.
– Как дела, Мартин?
– Оптимальный доступ к аорте в четвертом межреберье достигнут, – сообщил хирург.
– Хорошо, – она снова надела маску и перчатки, подошла к столу. – Будем ставить катетер бронхоблокатора.
