Владимир Михайлов
Восточный конвой
Пока Милов умывался над раковиной в углу, эти и подобные мысли быстренько прошуршали в голове, оставляя извилистый, как змея на пыльной дороге, след. Леста тем временем накрывала на стол. Завтрак оказался весьма умеренным – чтобы не сказать скудным: какие-то хрусткие кусочки (синтетика, что ли? Нет, кажется… но дома есть такое не приходилось никогда. Что-то эта жратва напоминает, никак не сообразить только – что именно; да ладно – выбирать не из чего, остается надеяться, что это не отрава для нежного человеческого организма). Сомнения Милова, впрочем, никак не отразились ни на лице его, ни на поведении – он хрустел себе и хрустел, пока посуда не опустела. Запили кипятком, подкрашенным слабой заваркой, вместо сахара была вроде бы карбоксилаза – ее Милов брать не стал, помнил, что от нее болит голова, а у него и так хватало причин для головной боли.
Поев – начали собираться, ни о чем не разговаривая, стараясь даже не встречаться взглядами – не из смущения, но как раз для того, чтобы не начинать никакого обмена мнениями: никто не стремился раскрывать свои планы и намерения на предстоящий день. Сборы, собственно, заключались только в том, что Леста убрала со стола посуду и надела куртку; технетский гардероб разнообразием не отличался. Милов стоял уже у двери.
– Мне пора, – объявил он кратко.
Леста кивнула:
– Я тоже иду.
– Лучше выйдем порознь. Я первым.
– Хорошо. Мне все равно нужно еще позвонить по делу. А телефон на втором этаже. Ты успеешь отойти достаточно далеко.
– В случае чего – ты меня не знаешь, я у тебя не был.
Он ожидал, что она улыбнется, но она ответила серьезно:
– Да, конечно.
– Наверное, не вернусь.
Она только кивнула, лицо не выразило ничего.
Надо было уже идти; он бессознательно медлил.
– Спасибо тебе, – сказал он. – За все.
Вот тут она неожиданно улыбнулась. Но лишь мгновенной улыбкой. И повернулась спиной – наверное, чтобы он ушел, наконец.
Милов осторожно приотворил дверь. Войти и выйти – это как летчику взлететь и приземлиться: самые опасные мгновения. Но за дверью все оказалось спокойно: пустынный коридор, и в конце его – выход на тихую улицу.
Он перешагнул через порог и пошел, не оборачиваясь.
9
(147 часов до)
Путь до фонтана, до городского центра занял, как он и предполагал, сорок с небольшим минут. За это время, шагая в ритме, никого не обгоняя и не отставая, Милов успел совсем прийти в себя и настроиться на предстоящие, возможно, дела.
Он старался заметить признаки какого-то беспокойства, неблагополучия в городе, что было бы естественно после вчерашней информационной передачи; все, однако, представлялось спокойным, обычным, народу на улицах было не меньше и не больше, чем вчера, трамваи, автобусы, машины двигались с прежней плотностью. Все прекрасно, словом. И все же что-то происходило в стране – пусть и не в столице, а на востоке, но что-то происходило. Если сейчас встреча не состоится, то на предстоящие три дня выжидания надо будет, пожалуй, направиться именно туда – понять, что и почему происходит и обогатить свои запасы информации: ее, как правило, больше всего бывает именно там, где что-то происходит, потому что события и происходят вследствие возникновения какой-то новой информации. Как пробраться, если дороги перекрыты? Ну, это уже, как говорится, дело техники…
Обдумывание способов проникнуть на закрытую территорию и заняло почти все время; он занимался этой работой, заранее зная, что на местности все получится не так и придется принимать другие решения. Однако сам процесс размышления действовал успокаивающе.
Перед тем как приблизиться к фонтану, он сделал широкий круг, исподволь приглядываясь. Ничего, что могло бы его встревожить, он не заметил, да и интуиция подсказывала, что никакой угрозы сейчас не было. И даже места на скамейках есть. В том числе и на той, на которой он должен был усесться и ждать.
Милов подошел к скамейке, повернулся спиной, чтобы непринужденно опуститься на нее. И замер на миг.
К скамейке приближалась с противоположной стороны – от бульвара – Леста. Она смотрела прямо на него, и этот ее взгляд даже оптимист не назвал бы добрым.
Но и его нимало не обрадовало появление технали; уже утихомирившиеся было подозрения вспыхнули газовым факелом. Сам того не сознавая, он стиснул кулаки. Но вовремя спохватился: технеты не проявляют эмоций! – и лишь отвернулся, понимая, что не в его силах помешать ей подойти и сесть на ту же скамейку. К счастью, она опустилась на жесткое сиденье не рядом с ним, а поодаль, насколько это было возможно – уселась на противоположном конце достаточно длинного сиденья. Она тоже не смотрела в его сторону, даже головы не повернула, и тем не менее он продолжал ощущать ту ненависть, что ясно прочиталась в ее глазах, когда их взгляды на мгновение встретились только что.
Сколько-то времени протекло в безмолвной взаимной ненависти, прежде чем Милов глянул на часы – небрежно, вскользь. Уже совсем мало минут осталось до истечения условленного срока; все ясней становилось, что и сегодня встреча не состоится. Но теперь Милов начал уже догадываться, почему: вероятно, Леста была известна тем, с кем ему предстояло встретиться, и они не хотели – или не должны были – устанавливать контакт в ее присутствии. Она пасла его, вероятнее всего; все было театром, начиная со вчерашнего уличного происшествия, после которого представители власти так быстро его потеряли. На самом же деле (соображал он) они издалека вели его до того самого момента, пока он не заговорил с нею здесь, на этом самом месте; после этого им не о чем больше было беспокоиться. Постой, а как они могли знать, что именно здесь надо ждать его? Выходит, место рандеву им известно, они не знают только, кто придет на свидание; это-то и хотят установить. Все очень просто, никаких загадок, ничего сверхъестественного…
Да, чудесно. Вывод отсюда следовал лишь один: немедленно уходить. Куда угодно. В пустоту. Раствориться. Пусть, если хотят, гонятся за ним – но зато не пострадает никто другой из немногих, видимо, еще уцелевших здесь…
Тут же он заспорил с самим собой. Если именно ее присутствие – причина того, что к нему никто не подходит, значит, те, кто ему так нужен, еще раньше прочитали ситуацию и никто сюда не подойдет. Однако встреча должна произойти – иначе все зря. Они понимают это не хуже, чем он сам, и непременно будут искать возможность войти в контакт. Не здесь, разумеется; но если он просто пойдет по улице, то наверняка ему каким-то способом дадут понять, что и как нужно делать. Кто-нибудь, обгоняя или идя навстречу, обронит два слова, или сунет записку в руку, или мало ли еще как. Только это обязательно должен будет быть некто с большим родимым пятном под левым глазом; если обстановка позволит, Милов скажет этому меченому: «Никак не могу оторваться от этого фонтана», на что в ответ последует: «Свободно текущая вода – основа нашей энергетики», после чего Милов, помолчав, начнет негромко напевать популярную некогда в этих местах песенку: «Лето было в разгаре, и пели луга и леса. Ты шла мне навстречу в зеленой косынке своей…» Тут он закончит, и после маленькой паузы его собеседник в свою очередь запоет – другую песню, тоже всем давно знакомую: «На пустынном морском берегу как-то встретились двое; он приплыл из далекой страны, она много лет ожидала…». Только после всего этого и будет установлен настоящий контакт. Но это всё – в спокойной обстановке, а для начала неплохо будет и услышать хоть два слова – от существа с родинкой… Поэтому сейчас необходимо не торопясь встать и, не оглядываясь, уйти не в ту сторону, откуда пришел, но в противоположную…
Он встал медленно, как и собирался, но следующего условия не выполнил: не утерпел и хотя не оглянулся, но все же покосился на нее – чтобы убедиться, наверное, что Леста не собирается вскочить, чтобы последовать за ним по пятам. Но нет, она не собиралась. Она даже не смотрела в его сторону – он находился слева от нее, а ее взгляд был направлен наискось вправо, техналь была видна слева в профиль: прядь волос, ровная линия носа, глазная впадина, а под левым глазом, почти на скуле…
Милов не сделал второго шага. Моргнул. Нахмурился. Ничего такого не было раньше на ее лице. Была гладкая кожа. Еще сегодня, какой-нибудь час с небольшим назад. А сейчас – большое, коричневое родимое пятно. Мушка. Но это…
«Ловушка, – пронеслось в голове, – тебя ловят на блесну. На муху ловят. Там наверняка крючок. Острый, с бородкой. Родинка. Но… Но…»
Он заставил себя подойти к ней вплотную. Просто-таки подтащил. Не мог поверить. Но обязан был.
Он кашлянул. Леста медленно повернула голову, хотя боковым зрением наверняка заметила, как он приближался. Она окинула его взглядом с ног до головы, словно видела впервые – выражение глаз было презрительным – и столь же медленно отвернулась. После такого приема обычно остается только уйти. Но этого Милов сейчас не мог себе позволить.
– Никак не могу оторваться от этого фонтана… – проговорил он условную фразу, стараясь, чтобы голос звучал совершенно естественно.
На этот раз ее голова повернулась резко. Лоб нахмурился. В глазах было недоверие вперемешку с удивлением. Мгновение она колебалась.
– Свободно текущая вода – основа нашей энергетики. – Она произнесла слова чуть ли не с вопросительной интонацией.
Тогда, уже почти не сомневаясь более, он запел без малого ликующе – так, словно эта женщина действительно дожидалась его многие годы, и только ради нее он прибыл из дальних стран – только чтобы увидеть ее в зеленом платочке… который, кстати, и был тут как тут – пусть не платочек, а шарфик, не на голове, а на шее – но был, был…
Леста медленно поднялась со скамейки.
– Великий Альмир! – сказала она, и голос ее вовсе не звучал ласково. – Какой идиот! И я тоже хороша… Идемте быстрее.
– Куда? – невольно спросил он.
– Все равно. Подальше отсюда!
10
(146 часов до)
– Ну почему, почему сюда послали такого бездарного агента! – негромко, сдавленно говорила Леста, пока они шли по плавно изгибавшейся аллее центрального городского парка.
– Сначала скажите: куда это мы так летим?
– Не знаю. Какая разница?
– От чего спасаемся?
– От сипо, естественно.
– Почему бы не вернуться к вам?
– Потому что там они уже поджидают вас.
– Откуда вы знаете?
– Да я сама их вызвала. По телефону… Когда вы ушли.
– Чего ради?
– Потому что вы слишком уж были похожи на провокатора, на этакую подсадную утку – довольно неумелую, или, быть может, наоборот…
– Откровенно говоря, не понимаю.
– Ну, все ведь совершенно ясно! Вы начали с того, что демонстративно открыто показались перед бывшей явкой, хотя все знают, что она провалена бесповоротно. И вообще – вели себя именно так, чтобы даже несмышленышу стало бы понятно: вы человек, и притом пришлый – или же очень стараетесь, чтобы вас за такого приняли. А тут у нас, как вы несомненно знаете, – во всяком случае, должны знать, – укрывательство таких людей считается одним из самых серьезных преступлений против государства, против технетской идеи. Наказания очень суровы. И я подумала, что самым лучшим было бы – сдать властям их собственного провокатора. Вот почему я позвонила. Сказала, что вы, возможно, еще вернетесь. Так что ко мне больше нельзя. Не знаю даже, следует ли мне самой… Ну, и кроме того… – она запнулась на мгновение, – мне казалось, что человек оттуда – разведчик – должен быть, ну, как бы это сказать…
– Суперменом во цвете лет, – договорил за нее Милов. – А не существом преклонного возраста, так? Только я вообще-то не разведчик. А кроме того – не вы одна так представляете, мне это на руку. Ничего, я не обижаюсь.
– Нет, я вовсе не это хотела сказать… – Она совсем смешалась.
– Ага, – сказал он невесело. – Вот почему вы постарались ночью сделать так, чтобы я уснул покрепче.
Она слегка покраснела:
– Вовсе нет! Это получилось как-то… само собой.
– Спасибо и на этом, – сказал Милов. – По крайней мере, сейчас я знаю, чего мне ожидать. Но в чем же я так засветился? Полезно будет усвоить на дальнейшее. Если оно будет, конечно.
– Да господи, на каждом шагу… Когда мы пришли ко мне, я, как полагается, произнесла формулу благодарности стране за кров. Вы промолчали – а должны были повторить то же самое. Потом, когда наступило время углубления, вы решили, что я просто задремала – и дали понять это; не знать таких простых вещей может только человек, впервые попавший в Технецию. Ну, и еще, и еще… Неужели вас не могли как следует подготовить?
– Если бы вы знали, Леста, как мало у нас информации обо всем этом… Вот и вы не удосужились своевременно сообщить насчет нравов и обычаев.
– Насколько я знаю, мы всегда только отвечали на вопросы. А таких вопросов нам не задавали. Конечно, Мирон знал об этом больше. Но его нет.
– Мирон – резидент?
– Вы должны знать это.
– Я и знаю. Откровенно говоря, я не сразу опознал вас потому, что меня должен был встретить мужчина. Что с ним? Сгорел? Вряд ли: тогда вы не сидели бы дома так спокойно, не разгуливали бы по городу. Что же произошло?
– Он отправился в Круг. После провала явки.
– Объясните.
– Так называется место, где – мы собрали эту информацию по клочкам – находится, может находиться то, что интересует вас.
– Уточните. Что может находиться там?
– Там растут грибы. Если не все, то хотя бы некоторые… Мирон надеялся выяснить это на месте, чтобы вы могли сразу же начать работу. Он поехал туда. Уже не в первый раз: ему приходилось бывать там и раньше, да и мне тоже: Круг – это место, где находится центр так называемой человеческой оппозиции…
– С Орланзом во главе?
– Вы уже знаете…
– Очень мало. Об Орланзе слышал.
– Мы считались принадлежащими не к самой оппозиции, но к сочувствующим технетам. Вам следовало бы знать, что вовсе не каждый технет безоговорочно поддерживает принципы исключительности и ненависти. Не так уж мало их выступает за возвращение к людскому…
– Леста… А вы – техналь? Или женщина все же?
Она помедлила.
– А вы сами не можете ответить – после того?
– Если бы мог – не спросил бы.
– Откровенно говоря, я уже сама не понимаю – кто я. Все мы, живущие здесь… Но это не относится к делу. Так или иначе, мы туда вхожи. Из Круга временами удавалось добыть интересную информацию. И вот как будто бы туда не так давно доставили…
– Я понял. Итак, Мирон отправился туда.
– Чтобы проверить, я уже сказала. И исчез.
– И никаких сведений о нем?
– Ну, какие же могут быть оттуда сведения? Опять вы не понимаете…
– Ладно, может быть, когда-нибудь пойму. Давайте работать. Что еще у вас есть для меня?
– По-моему, я все сказала. Разве что…
– Говорите все до конца.
– По-моему, он отправился туда, потому что возникла какая-то информация, связанная с вами. Он успел сказать мне, что вам не следует приезжать, но не сказал – почему. Я, когда он не вернулся, передала это – но вы были уже в дороге.
– Интересно… Но сделанного не вернешь. Тем больше у меня причин пробраться в то место, куда он так стремился – поскольку это касается меня. Как туда попасть? Где находится этот самый Круг?
– Надо ехать до станции Сандра на поезде…
– Знакомые места. Очень хорошо. Дальше?
– Перейти линию. Там только одна дорога. Пройти до развилки. Путь в Круг – левая дорога. Но там – глухой забор. Место очень строго охраняется, и пробраться туда практически невозможно. Боюсь, что Мирон сгорел именно при такой попытке.
– Возможно. Но мне необходимо попасть туда.
– Тогда вы пойдете по правой дороге. И дойдете до придорожного ресторанчика. Там по вечерам собираются люди Орланза.
– Думаете, они мне помогут?
– Конечно, нет. Но уже сегодня вечером там должна быть и я. И может быть, что-нибудь придумаем…
– А завести знакомства с людьми из Круга – просто?
– Те, кто там работает, там же и живут, и в столице возникают крайне редко – и всегда под надзором.
– Как это место называется?
– Производство-два.
– Есть и другие производства?
– Первое – это собственно производство технетов. Оттуда они выходят. Это место называется Базой. Но о нем у нас практически ничего нет.
– Не густо…
– Поработайте здесь сами!
– Каждому свое. Что же, задача мне ясна.
– Послушайте… я даже не знаю вашего имени…
– Это неважно.
– Мне очень неприятно: выходит, я сдала вас им…
– Я все понимаю. В той обстановке ничего другого, наверное, вы и не могли сделать. Но самое позднее через час меня уже не будет в городе.
– Во всяком случае, теперь вы знаете, где меня найти уже этим вечером.
– Постарайтесь не попасть еще в какую-нибудь неприятность. Что с вами, кстати, стряслось тогда на улице?
– Какое-то мгновенное нарушение регуляции… Может быть, потому, что у меня была нелегкая ночь.
– В каком смысле?
– Эта информация вам не нужна.
– Нарушение регуляции, – повторил он. – Так вы техналь все-таки?
Леста слабо улыбнулась:
– Я же сказала: если бы я сама понимала…
– Объясните. Не очень-то понятно.
Она пожала плечами.
– Даже не знаю, что и как тут можно объяснить… Видите ли, я однажды уже исчезала.
– Как это понять?
– Исчезновение? Ну, представьте: вы просыпаетесь утром – и вдруг оказывается, что вы ничего не помните. То есть, знаете, как вас зовут, понимаете, что находитесь у себя дома, вам известно, что и как вы должны делать, куда идти и так далее. Но о том, что было вчера и еще раньше – ни малейшего представления. Начинаете как бы жить с чистой страницы.
– Гм… Это интересно. Леста, но вот то, что вы делаете… по поводу чего мы с вами встречаемся – это тоже возникло после исчезновения?
– Откуда мне знать? Может быть, да, может – нет…
– Вы помните, как начинали эту работу?
– Самое начало? Нет… нет, не помню. Странно: никогда и не пыталась вспомнить. Интересно, правда?
«Значит, это было предвидено, – подумал Милов. – Ей поставили блок. Следовательно, блок помогает. Для меня это очень важно: дает новые возможности… Конечно, блок: иначе ее давно не было бы в живых».
– Вы не могли бы, Леста, рассказать об этом подробнее?
– Теперь уже некогда. Вам надо поспешить: сейчас они ждут вас у меня или где-нибудь по соседству, но вскоре наверняка перекроют все ходы и выходы. К сожалению, они теперь знают, как вы выглядите…
– Неприятно, конечно. Леста, почему же вы не раскрылись сразу – когда я подошел к вам у фонтана в первый раз?
– Да все потому же: узнала в вас того, кто пытался помочь мне на улице. Это было так непрофессионально, что я сразу заподозрила в вас провокатора. Ну, а при малейшем сомнении, как вы сами знаете…
– Спасибо за то, что не прикончили меня, – усмехнулся Милов.
Она серьезно ответила:
– Могло быть и так. Я просто решила передоверить эту работу им самим.
– О’кей, – сказал он. – Как, по-вашему, мне сейчас проще и надежнее выбраться из Текниса?
– Пожалуй, через рынок. Кажется, ничего лучшего сейчас не придумать. Подходит уже время, когда начнется разъезд оттуда, и те, кто с утра привозил продукты на продажу, потянутся из города восвояси. Если бы вы смогли как-то пристроиться к ним… Их обычно проверяют достаточно условно. Я попыталась бы помочь вам в этом, однако за мной сейчас тоже будут следить, ожидая, что вы захотите со мной встретиться. Поэтому не приглашаю вас ехать в Круг со мной.
– Но это ставит под угрозу и вас?
– Думаю, что не вполне. Я описала вас, как весьма озабоченного сексуально и выражавшего ясные намерения…
– Понял. Следует считать это комплиментом?
– Как пожелаете. Во всяком случае, теперь они будут, конечно, приглядываться, но не только ко мне, а и ко всем техналям, которые могут вызвать такого рода интерес у маньяка. Что же касается меня…
– Кстати: вы даже не сказали мне, какова ваша крыша.
Леста отвела взгляд в сторону. Помолчала.
– Я уже сказала: вам не обязательно знать это.
Милов не стал говорить, что догадывается. «Жаль ее, конечно, – подумал он. – Но позиция удобная, безусловно. Знакомства, встречи, разъезды – все оправдывается…»
– Будьте осторожны, – проговорил он.
– Вы тем более. Где рынок, знаете?
– Еще бы. Итак, я исчезаю. Наверное, вы еще понадобитесь; я вас найду.
– Найдете в Круге. Но если меня потом не окажется в городе, значит, я попала на Производство-один. Или меня вообще устранили.
– Ну, – сказал Милов. – Такую красивую женщину…
– Теряете время, – она даже топнула ногой, сердясь.
– Меня уже нет, – сказал он и пошел прочь.
Леста повернулась и направилась в противоположную сторону выразительной походкой прогуливающейся девицы.
Глава четвертая
1
(140 часов до)
Технет, привозивший на рынок свинью для продажи, на своем пикапе подбросил Милова до удобного места и взял за услугу самую мелочь. От перекрестка, на котором он высадил Милова, до станции Сандра оставалось пройти не так уж много. Можно было попробовать пробраться лесом, однако Милов рассудил, что безопаснее будет идти по дороге: вблизи закрытого района в этот час суток, уже слишком поздний для грибников, человек, пробирающийся лесом вызовет больше подозрений, чем просто и открыто шагающий по дороге. Конечно, если в нем заподозрили просто психически больного, – странности его поведения, о которых сообщила властям Леста, можно было ведь объяснить и таким образом, – то большой тревоги поднимать не станут: не больно-то он им и нужен. Но если у сипо возникли более опасные для него предположения… В любом случае рисковать не следовало.
В лес он углубился лишь тогда, когда от уже знакомой ему станции его отделяло совсем немного. Оставшееся до вечера время – часа четыре – он использовал для того, чтобы, отдыхая неподалеку от заложенного им тайника, где была спрятана сумка со снаряжением, примерно представить, что же он может здесь найти и каким образом это найденное использовать.
«Мне нужно встретиться с пресловутым Орланзом, – размышлял Милов неторопливо, позволяя себе понежиться под теплым – в самый раз – здешним солнышком. – Это имя возникало уже дважды: в разговоре с Хоксуортом, а второй раз его утром упомянула Леста. Интересно. Там мне его назвали не зря: видимо, он является одним из источников информации, поступающей отсюда; информации, которой мои наниматели почему-то не весьма доверяют. Иными словами, мне ненавязчиво предложили поинтересоваться тем, насколько она правдива; это – раз. Второе: было сказано, что при крайней необходимости я могу просить у него помощи – однако же, никак не подставляя его. Значит, этот Орланз наделен некоторыми возможностями в этом мире. Таким образом, идя на контакт с ним, я не нарушаю данных мне инструкций; напротив, я их выполняю. Вот то, что касается моей, так сказать, классной работы, ответа у доски: я пытаюсь выяснить у Орланза, каким образом можно получить доступ к тому, что касается производства технетов: сырье, средства и, наконец, технология. Прекрасно. Но у меня есть еще и домашнее задание, о котором я тоже обязан думать, задание, касающееся тех самых грибов, за которыми пошел Ваня – и пропал. Ваня, в легальной своей жизни – Мирон. Если верить Лесте, направлялся он именно сюда и исчез где-то здесь – значит, полагал, что информацию такого рода можно получить именно тут. Придется идти по его стопам – с тем, чтобы в критический миг свернуть в сторону, не подставить себя, как это, вероятнее всего, произошло с ним. Итак – грибная проблема: попытаться поймать хотя бы намек на то, где они могут храниться, как можно к ним добраться, и – предел мечтаний – что с ними собираются делать те, кто нынче ими распоряжается. Вот таков круг задач на ближайшее время. Как решать эти задачки? Способ пока видится один-единственный: контакты со здешними обитателями. Установить контакты – а дальше игра сама начнет подсказывать ходы.
Что же: будем продвигаться последовательно, шаг за шагом. И начать необходимо с того, чтобы без лишней суеты выйти на этот самый Круг. Когда-то ведь бывал я в этих местах…»
Сосредоточенно вспоминая, ориентируясь по возникавшей в памяти карте, Милов пытался наложить на реальную местность указания Лесты; они казались простыми, когда она объясняла – но, как всегда бывает, на месте обнаружилось немало лишнего – того, о чем она не упоминала, всяких дополнительных стежек-дорожек, в которых надо было разобраться. Он отсекал одно направление за другим, пока наконец не выбрал для поиска самый перспективный вроде бы маршрут: те места, где раньше, в давние времена, размещалось некое предприятие, подконтрольное его тогдашнему ведомству. Пожалуй (к такому выводу пришел он), именно в таких местах удобнее всего размещать производства, которые желательно укрыть от излишне любопытствующих, а также – располагаться людям, не желающим, чтобы их беспокоили и навещали без их ведома. Хороший, надежный забор может быть равно необходим и тем, кто остается вне его, и тем, кто располагается внутри. И между концлагерем и крепостью нет технологической разницы.
Теперь предстояло лишь дождаться темноты. Когда до вечера осталось уже совсем немного, Милов с величайшей осторожностью пробрался в заросль, где была зарыта сумка, выкопал ее, вынул все, что, по его мнению, могло пригодиться ему ночью, разместил вынутое на себе, используя некоторые хитрости своего снаряжения, и закопал остальное. Все было бы просто великолепно, если бы не так сильно хотелось есть, однако в сумке ничего съедобного не было, а показываться в придорожном магазинчике или на станции ему сейчас представлялось излишним. Приходилось терпеть. Впрочем, к этому у него давно уже выработалась привычка; плохо только, что в последние год-два ощущение голода вызывало головную боль, сейчас менее уместную, чем когда бы то ни было.
Станцию Сандра он обошел стороной; ему не нужно было, чтобы его здесь заметили. И пошел – на этот раз уже лесом – в том направлении, где, по его расчетам, и должно было находиться Производство-два. И уже в пути убедился в том, что выбранная им дорога совпадала с инструкциями, что дала Леста перед расставанием.
2
(138 часов до)
Воздух был сухим и ясным, в меру прохладным, и Милов неспешно шагал, пытаясь внушить себе, что ничего, собственно, с ним не происходит – находится в очередной командировке, и сейчас вот, в перерыве между делами, просто прогуливается. Вскоре он увидит у дороги то самое, что было ему обещано и сейчас очень нужно: ресторан. Да, вскоре он увидит ресторан, войдет, выберет уютный столик, раскроет карточку, вдумчиво, без лишней торопливости, выберет закуску…
– Черт! – проговорил он вслух, хотя рядом не было никого.
Но это было сказано весело, с неким удовольствием даже: впереди близ дороги и в самом деле виднелось строение, больше всего похожее именно на придорожный ресторан. Даже, может быть, на гостиничку с рестораном: одиноко стоявшее здание было трехэтажным.
Ну что же, вот он и пришел. Все правильно. Хотя в его времена здесь ничего подобного не было. Не для кого было открывать тут такое заведение: надзиратели и охрана питались кто дома, кто в своей части, а кроме них и заключенных, которым и подавно ресторанных разносолов не полагалось, здесь бывали – изредка – разве что их родственники, навещавшие тех, кому было разрешено свидание. Ну, а когда приезжало начальство, его принимали в колонии почище, чем оказалось бы под силу любому ресторану – не интуристовскому, разумеется.
А теперь кабачок тут, несомненно, был. И даже музыка доносилась оттуда. Жизнь явно не стояла на месте. Даже в Технеции. Даже в этом достаточно отдаленном от столицы уголке, у дороги, которая никак не относилась к большим автомобильным магистралям.
Милов пошел еще медленнее, на ходу обдумывая, как поступить.
Что здесь за клиентура? Во-первых, у посетителей заведения есть деньги. И во-вторых, люди эти принадлежат к тому слою общества, чьи представители предпочитают провести время за столиком и под музыку, а не закупить, допустим, ящик «Кристалла» и употребить его дома, подальше от посторонних.
Такими здесь могли быть причастные к Производству-два. И, значит, число их было достаточно велико, а интерес к подобному виду отдыха – устойчивым. Кстати, вот почему указания Лесты не ассоциировались у него с давно знакомым местом: само представление о ресторане совершенно не вязалось с его воспоминаниями; слово помешало увидеть действительность. Бывает.
Он остановился; теперь надо было решить основной вопрос: пройти мимо, не привлекая к себе ничьего внимания, и ждать, пока не появится, выполняя обещание, Леста, – или зайти?
Наверное, миновать привлекательное место было бы разумнее. Но против этого возражали самое малое два соображения. Ему так хотелось есть, что уже при одной мысли о хорошем ужине рот мгновенно наполнился слюной – пришлось даже сплюнуть, но не помогло, слюна возникла снова. А кроме того – там, где люди расслабляются, проводя досуг за бутылкой вина («вина» – он подумал из любви к литературным оборотам, на самом деле в этой стране исстари предпочитали что покрепче), всегда в воздухе плавает громадное количество информации, которую надо только уметь выудить. Да и полезные знакомства и связи не раз возникали именно в таких местах. И хотя лучше, конечно, было бы появиться на людях в сопровождении женщины, околачиваться поблизости и не входить было намного опаснее, чем войти в одиночестве: заметь его кто-нибудь – а здесь наверняка имелось некоторое количество наблюдателей, – это сразу вызвало бы совершенно ненужные подозрения.
И все же Милов, может быть, колебался бы еще некоторое время, если бы на крыльце не показался кто-то – вышел, огляделся, заметил стоявшего поодаль Милова и не совсем уверенной походкой направился к нему.
– Риш? – громко спросил он, приближаясь.
– Увы, нет, – ответил Милов. – Вы ошиблись.
– Не имеет значения. Опыт науки показывает, что отрицательный результат не менее важен для исследования, чем положительный. Согласны?
– В банке мне никогда не удавалось доказать справедливость этой истины, – ответил Милов.
– Хотите сказать, что вы на мели? Наплевать. Сегодня мы абонируем весь кабак. Маленькое торжество. В честь маленькой удачи. Хотя вру: удача как раз немалая, но мы скромны. Пошли, пока не нагрянула еще какая-нибудь голодная стая и есть свободные места.
– Боюсь, что мой облик придется не по вкусу…
– Ерунда. Мы здесь по-домашнему. Да мы и есть дома, если разобраться. Так что черный галстук не обязателен. Судя по оборотам речи, вы не рядовой технет, уныло воплощающий смысл. Этого вполне достаточно: вам не будет скучно с нами, а нам – с вами. Всякое новое лицо здесь приветствуется, не так-то их и много бывает.
Они медленно шли ко входу.
– А как вы вообще сюда попали? – поинтересовался как бы между прочим представитель здешнего общества.
– Люблю вечерние прогулки.
– А, вы со станции?
– Строго говоря, – сказал Милов, – я сошел в Сандре по ошибке. В поезде задумался и проехал свою остановку.
