Михаэль Тсокос
Партитура смерти. Случаи из практики самого известного судмедэксперта Германии
«На самом деле, у него совсем непримечательная внешность, – подумал Виттиг, – чего не скажешь о его татуировках, которые покрывают едва ли не каждый квадратный сантиметр видимых участков его кожи. Змеи, зомби, корабли-призраки, черепа».
– Очевидно, что эти татуировки выполнены мной, – ответил он. – И логично, что я знаю мужчину – его зовут Леон Фельдгэртнер. Я набил ему три таких черепа слева и справа выше пояса, – указал он на соответствующие стороны на своем теле. – Мы с Леоном коллеги. Три года назад мы работали в Вене в одной студии.
Комиссар Виттиг обменялся взглядом с Беатой Люккертц.
Верховный комиссар внесла имя Леона Фельдгэртнера в ноутбук. Вскоре она пожала плечами: ошибка индикации – человек с таким именем не числится в полиции ни как пропавший без вести, ни как объявленный в розыск.
– Не хотите ли вы мне наконец объяснить, о чем идет речь? – спросил Хойстеттер.
Он по-прежнему не выглядел обеспокоенным, но казался все более раздраженным. – Вы думаете, я пропущу все представление в Хакслис только потому, что вы задаете мне здесь нелепые вопросы?
– Еще один нелепый вопрос и, как по мне, вы можете идти, – возразил Виттиг. – Когда и где вы видели господина Фельдгэртнера в последний раз?
Хойстеттер наморщил лоб.
– Понятия не имею, – сказал он наконец. – Возможно, два года назад в Лондоне. Но зачем вам это все знать? Если вы хотите пообщаться с ним, вам всего лишь нужно прийти сегодня вечером, в восемь часов, в Хакслис, как мы с ним и договорились.
Оба криминалиста вытаращили от удивления глаза.
– Тогда у нас для вас плохая новость, – сказала Беата Люккертц. – Вы не сможете с ним больше увидеться. Мне очень жаль, но он мертв. На данный момент все свидетельствует о том, что ваш коллега Леон Фельдгэртнер был убит.
В тот же день отдел уголовного розыска обратился с призывом к общественности. Теперь у убитого есть, по крайней мере, лицо и имя. Однако обстоятельства его убийства по-прежнему непонятны. И по-прежнему остальные части его тела за исключением туловища не обнаружены.
«Кто видел этого мужчину в последнее время?» – спрашивается у берлинцев на плакатах, в газетах и на местных радиостанциях.
С этой же целью был также размещен портрет жертвы, полученный криминалистами от австрийских властей. Фельдгэртнеру было около двадцати пяти лет, у него темные волосы и густая борода.
Розыск с привлечением общественности дал результат: в комиссию по расследованию убийств обратились некоторые коллеги, клиенты и знакомые Фельдгэртнера.
Главный комиссар Виттиг и его команда опросили их и узнали, что австриец работал приглашенным мастером в двух популярных тату-студиях в центре Берлина: в Бодензатц и Надель-Парадайз. Свидетели описывали Фельдгэртнера как спокойного и дружелюбного товарища. «Он был немного сумасшедший», – добавил один из них. По их словам, Леон Фельдгэртнер в любую погоду одевался в короткие брюки и гетры. Все свидетели сошлись во мнении, что он был добродушным. У него никогда не было связи ни с рокерской субкультурой, ни тем более с обществом ультраправых.
Никто не мог объяснить, как он мог стать жертвой такого жестокого насилия.
На следующий день, в воскресенье, оперативные силы полиции снова прочесывали реку Шпрее по периметру, где было найдено туловище. Вместе с собаками-ищейками осматривали каждый квадратный сантиметр. Эти специально обученные собаки-поисковики могут учуять самые незначительные следы запахов, и, действительно, одна из них напала на след после многочасового поиска. Два пластиковых мешка запутались в речном кустарнике в километре вниз по течению. Криминалисты технико-криминалистического следственного отдела тут же раскрыли их. В первом находились отпиленные выше колена ноги мужчины, во втором – отделенные ниже плечевого сустава руки.
Главного комиссара Виттига и его коллегу Люккертц поставили в известность по телефону, и они срочно выехали к месту находок.
– Татуировки выдержаны в таком же стиле, как и на туловище, – сказала верховный комиссар. – Стопроцентной достоверности мы добьемся, лишь проведя вскрытие. Мы можем, пожалуй, исходить из того, что речь идет о частях тела Леона Фельдгэртнера.
Главный комиссар Виттиг согласился с ней.
– Теперь же дело за водолазами. Им следует обыскать реку между двумя местами обнаружения улик.
Нижняя часть туловища, бедра и, самое главное, голова умершего по-прежнему отсутствовали. Но уже спустя два часа водолазы обнаружили ожидаемую находку. Они нашли чемодан, увязнувший в грунте. Его подняли из воды, и главный комиссар Виттиг кивнул своей коллеге. Чемодан совпадал по типу с предыдущим, в котором около трех дней назад было найдено туловище.
Тем временем на место находки прибыл мой коллега доктор Лилиентхаль, которого вызвали следователи. В его присутствии был открыт чемодан на колесиках. В нем лежала нижняя часть туловища Леона Фельдгэртнера, включая бедра, опять-таки покрытые татуировками. На нижнюю часть туловища было надето темно-синее белье.
Главный комиссар Виттиг протер лицо рукой. Он очень переутомлен. Уже три дня, практически днем и ночью они расследуют дело убийцы-«мясника», как уже успели окрестить преступника бульварные газеты.
В то время как доктор Лилиентхаль перевозил с помощью специальной службы части тела, Доминик Виттиг общался с руководителем полицейских водолазов. За прошедшее время силы специального назначения обыскали всю реку на отрезке между двумя местами обнаружения улик.
– Где бы ни находилась голова, – подвел итоги руководитель, – на этом отрезке реки Шпрее ее абсолютно точно нет.
«Возможно, она в третьем чемодане плывет дальше вниз по течению, – рассуждал главный комиссар Виттиг. – Однако мы не можем исключить того, что преступник или преступники могли избавиться от нее совсем в другом месте, где-нибудь в городе».
Расследование не продвигалось. Как и прежде, не было никаких следов, указывающих на преступника.
Моментальное вскрытие только что найденных частей тела, проведенное в тот же вечер доктором Лилиентхалем вместе с коллегой из нашего института, не привело к каким-либо значительным открытиям. Леон Фельдгэртнер разместил татуировки даже на пенисе. Вытатуированные изображения на обеих частях туловища четко гармонировали друг с другом, в связи с чем прямо-таки напрашивалась мысль о зловещей игре в пазлы. Неудивительно, что совсем скоро бульварные СМИ окрестят преступника «мозаичным убийцей».
Примечательно, что ни на одной из частей тела, найденных к настоящему моменту, нет признаков, указывающих на насильственные действия, совершенные при жизни жертвы. Судя по отсутствию запекшейся крови по краям ран, конечности, определенно, были отделены от туловища после смерти жертвы.
Следовательно, Фельдгэртнер умер в результате физических воздействий в области черепа. И только когда криминалисты найдут голову жертвы, мы сможем предоставить следователям информацию о том, как был убит австрийский тату-художник.
Вечером 12 июля, спустя пять дней после обнаружения туловища, две прогуливающиеся в берлинском квартале Вединг женщины перепугались до смерти. На берегу спокойного озера Шефер лежал открытый синий пластиковый мешок. Перед женщинами открылась жуткая картина: в синем пакете находилась отрезанная голова бородатого мужчины. Лицо позеленело от разложения и частично было облеплено водорослями. В левой части лица зияла дыра, в которой было видно отсутствие частей верхней и нижней челюсти и части носа.
Конечно же, обе женщины следили за сенсационными сообщениями о предполагаемой личности и мнимых мотивах «мозаичного убийцы» («Кто же станет его следующей жертвой?»). Как только к ним более или менее вернулось самообладание, они позвонили в полицию.
По распоряжению прокуратуры вскрытие головы было произведено в вечер того же дня в нашем судебно-медицинском институте. В этот раз я проводил вскрытие вместе с моей коллегой, доктором Леной Пробст. Попрощавшись с женой в девять часов вечера, я велел ей спокойно ждать меня, так как нам предстоит произвести всего лишь вскрытие головы. Однако мое предположение, что вскрытие не займет много времени, оказалось ошибочным. Вскрытие черепа длилось семь часов. Мы начали в 21:30.
Когда мы наконец закончили, за окном уже светало. Убийца изувечил голову жертвы со зверской жестокостью и страшной силой. Однако не только множественность ранений осложняли наше исследование. Нам приходилось действовать медленно и поэтапно, так как это жуткое смертельное насилие совершалось, очевидно, несколькими различными орудиями.
Перед тем как мы непосредственно начали вскрытие, мы провели компьютерную томографию головы. Главный комиссар Виттиг также присутствовал при этом и с нетерпением ждал первых результатов. Поскольку при вскрытии туловища и конечностей не были обнаружены повреждения, повлекшие за собой смерть, Леон Фельдгэртнер умер в результате травм головы.
Исходя из типа и внешнего вида ранений, можно сделать вывод об использованных при этом орудиях и инструментах, а вместе с тем и о почерке преступника, который зачастую выдает его личность.
– Это практически премьера, – говорю я Виттигу, пока на мониторе появляются первые изображения головы Фельдгэртнера.
На самом деле, мы приобрели компьютерный томограф для берлинской судебной медицины совсем недавно.
Леон Фельдгэртнер – один из первых мертвых, которого мы обследуем при помощи этой инновационной технологии.
По сравнению с традиционной техникой вскрытия у посмертной многослойной компьютерной томографии (МСКТ) есть ряд достоинств. Применяемое при МСКТ рентгеновское излучение значительно сильнее, чем при КТ-исследовании живых людей, так как такое излучение уже едва ли может навредить умершим. Мы в судебной медицине извлекаем из этого пользу, потому что при таком излучении можно получать четкое изображение при срезе толщиной в половину миллиметра. МСКТ дает результаты с поразительной точностью, они устанавливаются независимо от эксперта, трехмерно, точно и быстро документируются. В случаях, когда по прошествии долгого времени после совершения преступления, например в случае признания вины, всплывают новые факты или вырисовывается новая картина преступления, можно без труда провести сравнение с заключением, которое было сделано десятки лет назад по результатам МСКТ трупа, сохраненным в формате электронного файла.
Как раз спустя многие годы после ухода из жизни выдающихся людей появляются домыслы, была ли их смерть суицидом или убийством. Например, осталась загадкой смерть Уве Баршеля, бывшего премьер-министра земли Шлезвиг-Гольштейн, которого нашли мертвым. До сегодняшнего дня СМИ все еще гадают, что именно произошло в 1994 году в доме Курта Кобейна в Сиэтле, где солист группы «Нирвана» был найден мертвым с передозировкой героином и простреленной головой. В обоих случаях причины смерти могли бы быть моментально установлены, если бы только существовали электронные носители информации МСКТ с данными о трупе. Но на момент смерти Баршеля, Кобейна и многих других знаменитостей, которые покинули мир при мистических обстоятельствах, у судебной медицины еще не было таких технических возможностей.
Израильские судмедэксперты применили метод посмертной МСКТ уже в конце 60-х годов прошлого столетия. Так как из религиозных соображений они не хотели вскрывать тела летчиков-истребителей, сбитых во время шестидневной войны, им пришла идея исследовать умерших солдат при помощи компьютерной томографии, чтобы получить объяснения их ранениям и в конечном счете выявить причину их смерти. Однако европейская судебная медицина обнаружила преимущества метода МСКТ лишь в 90-е годы прошлого столетия.
Междисциплинарная исследовательская группа в Берне, состоявшая из судмедэкспертов и радиологов, разработала, наконец, основы для практического применения компьютерной томографии в судебной медицине. Но пока МСКТ находится лишь в начале своего пути в нашей области. Сейчас лишь у пяти из приблизительно тридцати судебно-медицинских институтов Германии есть собственный компьютерный томограф. Но уже сейчас внедрение этой техники можно назвать настоящим переворотом, сравнимым с внедрением отпечатков пальцев, означавших революцию в криминалистике и судебной медицине в 1980-е годы.
Наконец, мы приобрели такое устройство для нашего института, потому что оно значительно облегчает не только выяснение обстоятельств, при которых произошло убийство, но и помогает в опознании крайне поврежденных или уже сильно разложившихся тел.
– С недавних пор, – объясняю я главному комиссару Виттигу, – мы перед вскрытием исследуем все случаи детской смерти, а также от огнестрельных ранений, падения с больших высот, дорожно-транспортных происшествий и любую насильственную смерть при помощи нашего компьютерного томографа. Перед тем как сделать первый надрез ножом, мы уже знаем наверняка, где и какие переломы нас ожидают.
С помощью этого устройства мы с точностью до миллиметра можем установить местонахождение пули, не тратя время на ее поиски, как это практически было раньше. Даже отломившееся острие ножа в теле оперируемого больше не несет опасности для патологоанатома, потому что мы заранее знаем, где оно скрывается.
Комиссар Виттиг был впечатлен не меньше всех своих коллег, впервые в действии наблюдавших за новой техникой в зале вскрытий. Он был изумлен качеством исполнения и возможностью заглянуть внутрь тела, просто перемещая мышку. Таким образом, вы можете по своему усмотрению удалить слои ткани, а затем виртуально пробежаться по обнаженным косточкам, чтобы пробраться в глубины в поисках патологических изменений, ранений, инородных тел или прочих отклонений.
Насколько это устройство полезно для работы отдела уголовного розыска, станет понятным как раз сейчас, во время первого испытания в деле о крупном убийстве. На экране отчетливо видно, что верхняя и нижняя челюсть Фельдгэртнера были раздроблены каким-то остроконечным инструментом. Почти двенадцатисантиметровая линия перелома проходит через середину лица.
По линии шляпы мы видим две параллельные, приближающиеся друг к другу остроконечные линии перелома. Учитывая тип повреждения, я предполагаю топор или секиру в качестве орудия убийства.
– Кроме того, преступник атаковал свою жертву очень длинным ножом с одним лезвием или, возможно, колющим предметом, похожим на самурайский меч, – продолжаю я, указывая при этом на соответствующие колото-резаные раны. – Когда вы принесете нам предполагаемые орудия убийства, мы отсканируем их при помощи нашего компьютерного томографа и сопоставим с ранениями на теле. Тогда мы с точностью сможем установить, были ли ранения нанесены именно этими предметами.
Главный комиссар Виттиг внимательно наблюдает за скульптурной трехмерной графикой черепа, медленно вращающегося вокруг своей оси.
– Указывает ли что-то на огнестрельное ранение? – спрашивает он.
Моя коллега доктор Пробст просматривает обширный материал, который со всех сторон и вплоть до самых глубин с поразительной точностью документирует голову Леона Фельдгэртнера.
– Никаких металлических объектов, – объясняет она. – У жертвы не было даже металлических зубных пломб. И уж тем более никаких пуль в головном мозге.
Очевидно, Фельдгэртнер был убит в результате насильственных действий, направленных на лицо и череп.
– Какие из многочисленных ранений повлекли за собой смерть, мы сможем установить только после фактического вскрытия, – добавляю я. – Даже в будущем судебная медицина не обойдется совсем уж без вскрытий.
Традиционное вскрытие не может быть вытеснено новой мультиспиральной компьютерной томографией (МСКТ) как минимум потому, что законодательные органы в уголовно-процессуальном кодексе обязывают вскрывать труп. Независимо от этого, кровоизлияния в тканях и кровь в органах, которые являются для нас решающими для разгадки причины смерти, не могут быть так хорошо выявлены на компьютерной томографии, как при обычном вскрытии. Основным преимуществом МСКТ являются, прежде всего, изображения костных структур и переломов, а также локализация инородных тел, в особенности, если речь идет о металлических предметах.
Но смерть от наркотиков, классическое отравление ядом или непреднамеренная передозировка анестезирующего медикамента не могут быть выявлены с помощью МСКТ. Таким образом, в судебной медицине это великолепное изобретение визуализационной диагностики будет всегда лишь дополнительным инструментом исследования. И нельзя преуменьшать роль химико-токсикологического исследования. Для этого потребуются кровь, биологические жидкости и пробы органов, которые могут быть взяты только при вскрытии. Еще одно достоинство МСКТ в том, что изображения насильственных убийств в бескровном и абстрактном изображении кажутся более приемлемыми для восприятия, нежели цветное фото. Для криминалистов и судмедэкспертов это не играет большой роли, так как мы привыкли к таким зрелищам. Однако для некоторых защитников и судей это, безусловно, имеет значение, и особенно для присяжных на процессах по расследованию убийств. Они не профессиональные юристы, и когда они получают фотографии со вскрытий, то зачастую настолько потрясены ярко-красной кровью на фото, что больше не слушают речь эксперта с должным вниманием.
Как только у нас сложилось первое впечатление после взгляда на изображения с компьютерного томографа, профессор Пробст, я и ассистентка Катарин Герстен начинаем вскрытие головы.
Первым делом мы внимательно рассматриваем татуировки, украшающие голову Фельдгэртнера. Позади правого и левого уха нанесено изображение парусного судна длиной целых пять сантиметров. Только после того, как Катарина Герстен сбрила волосы на левой части головы умершего, взору предстала дугообразная надпись, огибающая ухо по кругу: Live to shave (Живи, чтобы побриться).
– В таком случае над правым ухом сто процентов будет: Shave to live (Бриться, чтобы жить), – предсказываю я и попадаю прямо в цель. Как только ассистент побрила правую половину головы, мое предсказание сбылось. Каждая из надписей составляла примерно девятнадцать сантиметров в длину.
Вопросительный взгляд главного комиссара Виттига не обошел меня стороной.
– Я просто угадал, – ответил я ему. – Эту голову я никогда ранее не видел, не говоря уже о том, что я впервые вижу, как ее бреют!
В общей сложности мы насчитали пятьдесят две раны на лице и голове, нанесенные тупым, полуострым и острым орудиями насилия и располагающиеся прежде всего в области челюсти, лба и черепной коробки. Верхние и нижние челюсти раздроблены с левой стороны.
Под широким понятием «насильственные действия с применением остроконечных предметов» принято классифицировать телесные повреждения, полученные колюще-режущими орудиями. Обычно эти ранения нанесены ножом, мечом, ножницами или другими приспособлениями с острым лезвием. Под понятием насильственные действия с применением рубящих предметов понимаются ранения, полученные секирой, топором, другим острым по краям предметом или инструментом, таким как, например, отвертка или стамеска.
И, наконец, под термином насильственное действие с применением тупых предметов обычно понимают всевозможные формы насильственного воздействия на тело, например удары кулаком, дубинкой, ногой или же падение тела на твердую поверхность или какой-либо объект.
Глубокое повреждение глотки Леона Фельдгэртнера свидетельствует о том, насколько жестоко в нашем случае преступник орудовал рубящим предметом, по всей видимости, топором или секирой. Кровоизлияния в окружающих мягких тканях и мускулатуре доказывают то, что молодой человек на тот момент был еще жив. Это тяжелейшее ранение лицевой поверхности черепа в совокупности с установленной во время вскрытия аспирацией крови в бронхах и обоих легких привели к смерти.
Лобная кость раздроблена и имеет две трещины с острыми краями. Помимо этого, в одной лишь правой макушечной зоне мы выявляем семь ран с запекшейся кровью и рваными краями, что определенно говорит о том, что они были нанесены жертве при жизни. Кости черепной коробки также рассечены ударами топора или секиры, часть мозга выпала наружу. Эти увечья также были нанесены, пока он был жив.
– Убийца, которого вы ищете, господин Виттиг, – сообщаю я в 4:30 утра, подводя итоги вскрытия, – действовал с неоспоримым желанием убить и с чрезвычайной жестокостью. Он системно наносил удары по лицу и голове жертвы топором или секирой, пока та была в сознании. В конце концов Леон Фельдгэртнер скончался от черепно-мозговых травм. В случае, если он при нанесении ранений был в сознании, он терпел адские боли. Как минимум преступник использовал нож, однако в связи с трупными изменениями кожи и мягких тканей лица и головы нельзя с точностью различить, какие колюще-резаные раны были нанесены жертве при жизни. Потом жертву еще и ударили по голове тупым предметом. На данный момент, однако, нельзя установить, о каком именно орудии идет речь.
Спустя ровно неделю после того, как друзья-рыбаки обнаружили тело, в отдел по криминалистике поступил звонок от свидетеля. С тех пор как следователи с помощью СМИ попросили население о содействии в расследовании, телефоны в комиссии по расследованиям преступлений не умолкали. К сожалению, как это часто бывает в подобных случаях, многие звонящие всего лишь желают воспользоваться случаем, чтобы поважничать, оклеветать неугодного соседа или попросту одурачить полицию.
Однако свидетелю, позвонившему вечером 14 июля, необходимо было сообщить что-то важное. Его зовут Олаф Хаазе, ему около тридцати пяти лет, и он содержит бар «У скорпиона» в берлинском районе Шёнеберг. Дежурный служащий, вкратце выслушав Хаазе, соединил его напрямую с Домиником Виттигом.
– Мой бар находится посреди квартала, – представившись, объяснил Хаазе главному комиссару. – Среди моих постоянных посетителей есть немало странных типов, если вы понимаете, о чем я.
Виттиг ощутил, что хозяин бара «У скорпиона» готов прервать свой рассказ, и сказал, что полностью понимает, о чем тот говорит.
– О чем вы хотели бы мне поведать, господин Хаазе?
Звонящий глубоко вздохнул.
– В общем, одного из моих постоянных гостей зовут Ханк, – продолжил он. – Парнишка сам из Нью-Йорка и в среднем выпивает за вечер вдвое больше всех остальных, вместе взятых.
Он работает тату-мастером в студии Холи Хаус, которая расположена здесь, прямо за углом.
Виттиг лихорадочно начал вспоминать Холи Хаус. Они же недавно сталкивались с этой тату-площадкой! Но в связи с чем?
– А какая у Ханка фамилия? – перебил Виттиг вопросом, так как хозяин бара на другом конце трубки снова, похоже, готов замолчать.
– Мне известно только имя, – ответил Хаазе. – Вчера вечером, во всяком случае, Ханк рассказывал мне, что он пил водку с этим австрийцем. С тем, которого «мозаичный убийца» недавно прикончил.
Главный комиссар Виттиг при этих словах насторожился.
– Когда и где это было? – спросил он. – Рассказал ли вам Ханк что-нибудь об этом?
– Мне, по крайней мере, нет, – ответил Олаф Хаазе. – Рассказывая это, он уже был довольно пьян.
Доминик Виттиг поблагодарил хозяина бара «У скорпиона» и предупредил, что утром двое сотрудников уголовного розыска заглянут к нему, чтобы записать его показания.
– Без проблем, – отметил Хаазе. – Но Ханку не нужно знать, от кого вы получили наводку.
На этих словах главный комиссар Виттиг прислушался к Хаазе более внимательно.
– Вы боитесь, что он может причинить вам зло? – спросил Виттиг. – Возможно, у Ханка наблюдается склонность к жестокости?
Однако на этот счет Олаф Хаазе решил лучше не высказывать свое мнение. Немного помедлив, он решил как можно скорее закончить разговор.
Как только комиссар Виттиг положил трубку, ему немедленно пришла мысль, откуда ему так знакомо название Холи Хаус. После того как имя жертвы стало известно, его сотрудники регулярно просматривали интернет в поисках каких-либо указаний на Леона Фельдгэртнера. В этом процессе они наткнулись на страницу в «Фейсбуке» под названием «Австрийские кольщики», которую вел Фельдгэртнер. Там в одном списке популярных берлинских тату-салонов австриец упомянул Холи Хаус. Двое следователей навели справки об указанном тату-салоне. Однако от владельца салона Холи Хаус, старого хиппи, покрытого с головы до ног татуировками и с седыми до плеч волосами, они смогли только узнать, что Фельдгэртнер приходил к ним 4-го или 5 июля в поисках работы.
«Седьмого июля, – размышлял Виттиг, – был найден чемодан на колесиках вместе с туловищем внутри. По оценке судмедэкспертов, останки Фельдгэртнера пролежали в нем два-три дня. Учитывая, что 4-го или 5 июля он посетил Холи Хаус, вполне возможно, что именно там он встретил Ханка и договорился пообщаться с ним на тему их общей профессии. Ханк как минимум вполне мог быть последним свидетелем, видевшим Леона Фельдгэртнера живым».
А, возможно, и не просто свидетелем…
На следующий день, в пятницу рано утром, главный комиссар Виттиг и верховный комиссар Люккертц отправились в тату-студию Холи Хаус в районе Шёнеберг. Они поинтересовались, где можно найти тату-мастера по имени Ханк, и им указали на молодого человека, сидевшего в соседней комнате за чашечкой кофе.
Доминик Виттиг и Беата Люккертц достали свои служебные удостоверения и прошли сквозь открытую дверь в маленькую кухню.
– Уголовная полиция, комиссия по расследованию убийств, – представился Виттиг. – Вас зовут Ханк?
Молодой человек кивнул.
– Ханк Буррен. – Он добровольно достал свой американский паспорт из нагрудного кармана и протянул его над столом Виттигу. – Я уже давно ждал вас, – добавил он. – Олаф рассказал мне, что полиция проводит допросы среди нашего сообщества в поисках того, кто околачивался с Леоном в день его убийства.
– Так вы контактировали с Леоном Фельдгэртнером 5 июля? – перебила его верховный комиссар Люккертц.
Ханк кивнул, не отрывая взгляд от кофейной кружки.
– Мы выпивали с ним в этот день, – подтвердил он. – Но мы не были с ним приятелями, ведь я его едва знал.
Сотрудники уголовной полиции переглянулись. Беате Люккертц закрыла дверь на кухню и вместе с Домиником присела напротив Ханка Буррена за узкий кухонный стол.
– Итак, расскажите-ка нам, пожалуйста, что произошло тем самым утром две недели назад, – спросил его главный комиссар.
– Мне особо и нечего рассказывать, – пробормотал Ханк.
Буррен говорил на неумелом немецком с сильным американским акцентом. Ханку двадцать девять лет, у него густая борода и крепкое телосложение. Каждый сантиметр видимых участков его кожи покрыт татуировками. В отличие от Леона Фельдгэртнера, он явно предпочитает изображения, связанные с миром рептилий.
– Леон заскочил к нам в студию примерно во второй половине дня, – продолжил он. – Он спросил по поводу работы, но руководитель заявил, что ему в данный момент не требуются новые тату-мастера.
Трудно было не заметить, что рука Ханка Буррена дрожала, пока тот забирал свой паспорт и снова клал его в нагрудный карман. На комиссара Виттига он произвел внешне впечатление напряженности. Кроме того, было очевидно, что Буррен был с похмелья.
– Каким-то образом у нас с ним завязался разговор, – продолжил американец. – Леон спросил меня, могу ли я дать ему совет относительно новой работы. Я пообещал ему над этим подумать, а вечером, как только я закончу с работой, мы могли бы выпить вместе с ним по паре кружек.
Буррен поднял кружку, сделал глоток и сморщил лицо. «Его глазные яблоки покрыты сетью из лопнувших сосудов – явный признак того, что он алкоголик, – отметил для себя Виттиг. – Куда с большим удовольствием он сейчас без сомнения опрокинул бы кружку пива или рюмку водки».
– Незадолго до закрытия студии Леон снова наведался сюда, – продолжил Ханк. – Мы выпили по несколько стопок водки-энергетика и в основном разговаривали о тату. Я не мог помочь ему с поиском новой работы, – объяснил американец. – Однако мы как-то с ним разговорились. Он много рассказывал о своем родном городе Вене и хотел, главным образом, узнать, как обстоят дела с работой тату-мастером в Нью-Йорке. Я рассказал ему про Бруклин, в котором я жил всего лишь полгода назад. «Ты же это несерьезно, когда говоришь, что хочешь туда, – заверил я его. – По сравнению с бруклинским кварталом, в котором я вырос, Берлин самый настоящий рай».
Ханк Буррен прервался и осмотрелся вокруг. По-видимому, он потерял нить повествования.
Доминик Виттиг и Беата Люккертц обменялись взглядами.
Невозможность сконцентрироваться и удерживать нить разговора свидетельствуют о типичных последствиях сильного и частого злоупотребления алкоголем юным американцем, и это признаки изменения личности.
– И что было дальше, господин Буррен? – спросил верховный комиссар. – После того, как вы немного выпили здесь, в студии.
– Мы зашли в метро на станции Ноллендорфплатц на противоположной стороне и вместе доехали до Иннсбрукер Платц, – ответил Буррен. – Там есть супермаркет «Лидл», где мы и купили апельсиновый сок и бутылку водки.
В какой-то момент показалось, что он больше не такой рассеянный, а наоборот максимально сосредоточенный, как будто заранее обдумывает каждое произносимое им слово.
– Мы присели с ним на скамейку неподалеку и еще немного выпили, – продолжил он. – Мы больше не болтали так много.
В какой-то момент Леон попрощался со мной, и я пошел домой, в свою комнату на Ляйстерштрассе, 13, прямо здесь, за углом.
Комиссар Виттиг задумчиво на него посмотрел. На данный момент у них нет ничего конкретного против Ханка Буррена.
Но он чувствует, что молодой американец что-то утаивает от них.
– Вы уже были в районе Обершёневайде? – спросил он мимоходом.
Похоже, этот вопрос для Ханка был ожидаем.
– Это же Хеллбаунд, тот самый клуб тяжелого рока, – ответил он. – Естественно, я уже был там, но это было аж четыре недели назад.
Доминик Виттиг снова бросил взгляд на свою коллегу.
«Насколько стоит верить тому, что пьяница вдруг с такой точностью вспоминает, где он был месяц назад?» – спросил он себя.
Но опытный комиссар не стал сразу перебивать речь Ханка вопросами. Вместо этого он начал задавать ему вопросы, касающиеся его личной жизни. Как долго он работает в Холи Хаус?
Где ему нравится больше: в Нью-Йорке или Берлине? Живет ли он на Ляйстерштрассе, 13 один или с кем-то вместе?
Ханк Буррен начал заметно расслабляться. По-видимому, он поверил, что пережил все самое худшее и у полицейских не возникло никаких подозрений. Он снова приступил к рассказу.
Он уже три месяца встречается с девушкой из Германии.
– Ее зовут Лара Россбах, она прекрасно выглядит, и мы отлично друг друга понимаем, – восторгается он и снова делает глоток кофе.
