Михаэль Казакевич
По белому огню чёрным огнём

Полная версия

* * *

Поэт написал три книги стихов (одну из них вы держите в руках), озвучил четыре аудиокниги, он гордый отец четырех сыновей, умеющий ценить жизнь и время, любящий море и горы, ищущий Бога.

Его поэзия не результат кропотливого труда, но чудо экспромта алхимика. В ней смесь из любви, молитв, философских диалогов, сказок, юмора и притч. Автор имеет смелость утверждать, что стихи ему диктуют души поэтов прошлых веков, сам же он только выходит с ними на связь в спиритических сеансах.

Доказать это он, конечно, не может, но иногда просто удивляет своих читателей неожиданно волшебными текстами.

Поэт пишет стихи уже три с половиной года, и каждый день – новый стих.

Подчиняясь требованиям душ из прошлого, а возможно, советам своих друзей, он начал систематизировать свои стихи и печатать книги.

Чем-то поэт, конечно, награжден, но этим не гордится. Остальное – в стихах.

Спешите их читать, но не торопитесь прочесть. И знайте: в то время, когда вы читаете эти строки, поэт продолжает творить.

От автора

А Бог не с каждым вдруг вступает в диалог
И не нальёт за просто так стаканчик чая.
Так трудно жить, когда тебя не выбрал Бог,
Но не печалься, к смерти точно полегчает.

Из стихотворения «Алло, Всевышний»

Представьте себе фантастический сюжет. Люди – это души, надевающие на себя тела, живущие для того, чтобы что-то найти и исправить в своей жизни, в своей душе и этим влиять на весь мир. Души не умирают. Всё, что создано в духовном мире, вечно. И все кружатся в круговороте событий. Жизнь – это прекрасный шанс. Когда-то была создана одна душа, только одна. Она есть и сейчас, и каждый из нас может для неё сделать что-нибудь хорошее. Только, чтобы сделать, надо почувствовать себя её частью.

Может быть, вас удивит неожиданная терминология автора, называющего душу «светом Творца в измученных бокалах», которую вручают как копию с той единственной Божественной души: «Взял – работай. Целый век работай!» (стихотворение «Боль седьмого неба»). Может быть, кого-то оскорбит тон разговора со Всевышним. Простите автору великодушно, это выражение дружбы. Да, автор и с дьяволом знаком.

Книга эта не для развлечения написана, нет. Она о жизни, о месте человека в ней. Эта книга о любви к Богу, создавшему наш мир и дающему нам жизнь. Написал её человек не столько верующий, сколько знающий. Стоит почитать, хотя бы разок. Вдруг понравится.

И ещё – эти стихи не написаны самим автором. Ребёнка делают трое: мать, отец, а Бог вкладывает в их творение душу. Стихи пишут двое – автор и Бог. Автор поднимает просьбу-молитву. В ответ ему протягивается мудрость духовных миров. Чтобы молитва прорвалась вверх, её надо смочить слезами, доведя себя до состояния «разбитого сердца». Далее наступает техническая часть работы – расстановка знаков препинания. В итоге получаются не стихотворения, но стихосотворения. Поверьте мне, стихосотворение всегда отличается от стихотворения тем, что вызывает в душах читателей те же чувства, которые испытывал сам автор.

Не торопитесь прочесть. Думайте. Отложите на время в сторону и вернитесь позже. Откройте этим словам свою душу. Пропустите через сердце – через оба сердца вашей души.

По белому огню чёрным огнём

Огонь твоих боёв во мне горит.
Мой враг силён, тобою не разбит.
Тугая тетива в бою дрожит.
Стрела стиха тонка, точна летит.

Былых не удержать сражений щит.
Рука моя слаба, не страшен вид.
Ищу я тайный код твоих молитв.
Теряет во мне крик свой грозный ритм.

Желаний не испить твоих мне боль.
В бою смешаю с кровью пота соль.
Да ноты твои страстные стихов
Не долетят до чёрных облаков.

А веры мало, чтоб развеять грусть.
А вспыхнув раз, опять я не зажгусь.
На миг вам осветив надеждой путь,
Уйду во тьму и больше не вернусь.

Ну а пока течёт моя строка,
Зажжённая рука, моя рука
На тучах неба пишет ночью, днём
По белому огню чёрным огнём.

Да, не поэт

Да, не поэт, ведь не был никогда им.
Да, не жалел, а убивал врагов.
Души замёрзшей лёд топил стихами –
Смывала кровь границы берегов.

Да, мне не прясть, не вышивать на пяльцах.
Играю словом, вынув из печи.
И, обжигая и калеча пальцы,
Краду вам свет, где бьют его ключи.

Псалмы

Проходят годы, исчезают, тают в дым,
И древний Рим застыл у ног Иерусалима.
Я не читаю, я пишу вам Теилим.
Читайте, люди, – это так необходимо.

Простые сыплются из рук моих слова,
И ранят сердце, и меняют людям души,
С меня слетают как осенняя листва.
Я вас лишаю, попадая, равнодушья.

Согрейте дух ваш в свете чудного огня,
Огня души – пока его пылает пламя
И искры сыплются стихами из меня.
Мой храм горит, но я служу сегодня в храме.

Служу стихами и бросаю их в огонь.
И древний Рим застыл у ног Иерусалима.
А эта боль моя – она и ваша боль.
Горит огонь. Не проходите, люди, мимо.

Скорость изменения души

Так, время – скорость изменения души
От «мне давай» сквозь боли, слёзы и печали
И до «дарю вам», «я люблю вас». Поспеши.
Бросай за борт любовь – в стакан пакетик чая.

Пусть за бортом вздымает волны ураган.
Твой растворится быстро чай, окрасив воды.
И вот Всевышний за стаканом пьёт стакан
Твоей любви, а над тобой проходят годы.

И эти волны, на которых ты летишь, –
Они как годы, под которые ныряешь…
Чем больше даришь, тем быстрее получаешь.
Ты не накопишь, не стареешь – растворишь.

Да, время – мера прибыванья доброты.
Спеши меняться, проскочи сквозь непогоды,
В чай выворачивай карман до нищеты,
Дари любовь, спеши – и власть теряют годы.

Ваши раны наших душ

Прочь срываю бинты. Боль незажитых ран,
И качает от запаха крови,
Забываю, не помню, не верю в обман,
Задыхаясь, пьянею от боли.

В мире гипса, бинтов, париков, костылей,
Где фантазиям нет и предела,
Наши души нам трудно исправить быстрей,
Чем заполнить увечное тело.

Ты запомни, что это несложно совсем,
И начни с исправлений желаний.
Только думай с утра, как понравиться тем,
Кто решил перейти в состояние

Абсолютной духовности мыслей и дел,
Абсолютной правдивости строчки,
Где другого любить, как себя, захотел
До последней слезы или точки.

Это правда легко и несложно понять,
Если правду начать уважать нам,
Вот тогда телам души всем станут менять,
И тогда люди станут как братья.

В нашем мире исчезнут и зависть, и лень.
Да, подумай, где зависти браться,
Если плакать с утра за других целый день
И слезы той совсем не стесняться.

Мы срываем бинты вдоль незажитых ран,
Тренируясь, пьянея от боли,
Ваших ран наших душ, для которых обман
Можно вылечить только слезою.

Главному редактору альманаха «Альтернатива»

Причина нашего отказа состоит в том, что наши эстетические критерии понимания поэзии не соответствуют содержанию Ваших стихов.

Ваши стихи нам непонятны!

– Вы нас простите, непонятны нам стихи.
Вы мир природы и людей не охватили.
Вы лишь хотите стать, но как – не объяснили,
Добра защитником. Смущают нас мечты.

Нам пожевать ваш стих, но не переживать
Ни вашу боль, ни взрывы чувств, ни крики, клятвы.
Нам эстетическое чувство наше свято.
И мы не станем ваше творчество читать.

– Вас так учили. Понимаю, господа.
Летать под солнцем, есть и пить всё те же блюда.
А я учу вас неземное видеть чудо.
Его постигнуть, оттолкнуться навсегда

И оторваться от себя и суеты,
И вознестись, отвергнув разум, время, место,
В астрал войти. Забыл, что вам неинтересно.
Могу и прозой, в прозе много красоты.

В наш мир тревожных интернетных скоростей
Порой стихи летят быстрей ракет и мыслей.
Ты думай сердцем. Думай правильно и быстро.
Мир сердца требует язык стихов-страстей.

Но есть критерий в нашем споре высший – смерть.
Когда душа от тела к Богу, отлетая,
Вернётся плоская, незрячая, пустая,
Ей даже ад не нужен: нечему гореть.

День Творца

Страхи, слёзы, плач в ночи – не вечно это.
Вижу сполохи, огни над нами света.
Вы вглядитесь в темноту, увидьте сами:
«День Творца» встаёт за синими горами.

Но народ у нас – он быстрый на расправы.
– Мало левой, дай ему сильнее справа.
Что познал он и куда зовёт при этом?
Нам не светит его утро дивным светом.

– Я прощаю вас, слепцы, опять прощаю.
Просто сходятся концы – всё объясняю.
Не глазами вы смотрите – в них лишь слёзы.
Тут вокруг вас без колючек растут розы.

– Он нас всех за дураков опять считает.
Он за это барыши там получает.
Лезет к нам в монастыри и воды мутит.
Что он видит? Что он знает? Кто он будет?

– Понастроили вокруг вы сплошь заборы.
За заборами ракет колючий ворох.
В мир несут с собою смерть ракеты ваши.
Вы слепцы, а страх вам жизни этой краше.

– Страх – опора он границ, основа мира.
Он поганец враг. Врёт вражья его лира.
Били, бьём и бить мы эту гадость будем.
Забирай свои стихи – их вмиг осудим.

– Вы летите – ваш полёт летучей мыши.
И от «Дня Творца» поедут ваши крыши.
И от света, коль ты слеп, не станешь зрячим.
Ночь – ваш день, и страх в ночи слезами плачет.

Время

Плачь – за всё заплачено.
Бей, палач, ведь по плечу.
Выбор мой – растрачено
Всё, чем платят палачу.

Стыд летит над бездною.
Жжёт огонь ступеней след.
Вновь застыть полезно мне,
Вновь пройти по лезвию,

Вспомнив миг, когда мой свет
После многих долгих лет,
Отворив замков секрет,
К телу путь нашёл средь бед.

Ах, теперь простыл и след
Тех побед – их больше нет.
Вот идёт седой палач –
Время! Плачь ему, не плачь…

Так…

Плачь! За всё заплачено.
Жги, палач! Ведь по плечу.
Нет любви! Растрачено
Всё, чем платят палачу!

Души колючие

Страх – соболезную, боль перечувствую.
Тяжко в аду, я там душу ищу твою.
Круг, а за ним другой, где же ты, боже мой?!
Сердцем и мыслями, жар его кожею.

Просто молюсь за вас, станьте красивыми,
Славьте Всесильного, суд его – милость нам.
Сгнившее тело забудьте одеждами.
Вечными, добрыми пойте над безднами.

Тяжко нести свою душу колючую,
Душу, привыкшую жить просто случаем,
Грешную, полную мыслями полыми.
Сил моих нет, и мы падаем голыми.

Люди, поверьте мне, рай – он, проверено –
Каждого ждёт, только судьи уверенно
Будут судить, и кругами расходятся
Муки душ. Полнится криками, полнится

Ад, что ждёт каждого, будьте уверены.
Умер, молюсь за души воскресение.
Боль её тысячекратно умножена.
Каждый судим, каждый час. Прости, Боже мой!

Алло, Всевышний

Алло, Всевышний, будь всегда благословен.
Твои святые мысли – разве наши мысли?
Свобода – счастье, но сдаюсь Тебе я в плен.
И это рабство – всё, что есть у меня в жизни.

Алло, Всевышний, надоем Тебе опять.
В Твоих садах цветут магнолии и вишни.
А сделай чудо: пусть струится время вспять.
Ведь было счастье, из которого все вышли.

Оставь мне только опыт дней и опыт слов.
Я обещаю не срывать без спроса груши.
И если Ты вернуть родителей готов,
То я готов Тебя и их сегодня слушать.

Дай мне глаза, чтоб видел ангелов я рать,
Что вылетает по малейшему приказу,
Чтоб нас учить, дарить, судить и убивать.
Свою я смерть сам позову, эту заразу.

Я сам вернусь к Тебе, как только захочу,
Когда пойму, что моё время обмелело.
Горит свеча любви, не дуй Ты на свечу.
И я молю: не забирай меня из тела.

Алло, Всевышний, много горя на Земле.
Здесь не цветут Твои магнолии и мысли.
Но только ангелы купаются в золе –
Золе из слов, из наших дел, из наших жизней.

Я так мучительно и пламенно молю
И я пою себя Тебе теперь стихами.
Да, весь в огне, с Тобой из Ада говорю.
Ты дуй на раны, Боже правый, не на пламя.

Так будь сегодня и всегда благословен.
Не хватит сердца мне постичь святые мысли.
Я присягнул любить и верить без измен.
Ты только время поверни мне в детство быстро.

А Бог не с каждым вдруг вступает в диалог
И не нальёт за просто так стаканчик чая.
Так трудно жить, когда тебя не выбрал Бог,
Но не печалься, к смерти точно полегчает.

Я ромашка, где ты, тополь?

Вот вырастают наши дети,
Которым больше и не светят
Ни наш пример, ни наша вера –
Краеугольный камень белый.

Люблю молиться не комбатом,
Простым прикинувшись солдатом.
Сам в штаб кричу, как в сорок пятом:
«Огня подбрось нам по квадратам!»

А мой Господь – он «парень» добрый.
Он Сталинград помнит на Волге,
«Оставлен город Севастополь»
И «Я ромашка, слышишь, тополь?».

И вой моторов в небе чистом,
И тело мёртвое связиста,
Зубами стиснувшего провод.
Теперь не дам вам сдохнуть повод.

Ты что, Господь, помилуй, спятил?
Не сорок первый, сорок пятый.
Да, я мешаю, да, я снова.
Хреново, Батенька, хреново!

И я молюсь за наши души,
Что в грязь измазаны по уши.
Ты дай нам, Господи, услышать,
Что только ранен «тополь», дышит.

И вырастают мои дети,
Мне есть им что сказать при свете,
Сидим в землянках, ночь, нет слова.
Хреново, Батенька, хреново!

Путь в счастье

Наш разум скачет в колесницах страсти.
Рука в мозолях крепко сжала повод.
Теряешь счастье, а страданья часты,
Как боль души, что душит вечный голод.

Простым решеньем жизнь одарит светом –
Пронзил, как молния, неистов схлынул.
Несутся кони вдоль обрыва к бедам,
Подарком вновь любви найти картину.

Но только страсти не приводят в счастье.
Любви подарок вдруг забрали сразу.
Теперь сквозь боли собирать по капле,
И капли лечат прошлых лет проказы.

Глянь, старый нищий взял, на площадь вынес
Стакан сокровищ из подвалов царских,
А страж стакан тот из руки вдруг выбил:
– Не плачь, старик, ступай назад, пожалуйста.

Дрожит рука. Второй несёт и третий,
Но страж смеётся, рассыпая злато.
Конец приходит – закрывают врата.
– Теперь бери, старик, что вынес свято.

Рука в мозолях крепко сжала повод.
Наш разум скачет в колесницах страсти.
Пусть выбьет жизнь стакан – не плачь, не повод,
Пока открыты врата входа в счастье.

Когда кончаются слова…

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого всё ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо – враги!

Марина Цветаева. «Плохое оправданье»

Только мозг отключив от желания мудрости света,
Милосердия свет ты проси, лишь его сбереги,
Напои коньяком, отключая себя от рассвета,
А души петухов раздари, задуши, истреби.

Только так, не иначе ложатся стихи на бумаги.
Только так по ночам, сдув вуаль сладких снов, их оков,
Воет волком душа отщепенца, бедняги, бродяги,
А души этот вой так понятен всем, ищущим кров.

И пусть брызнет слезою душа незаметно из глаза.
Незаметно о сталь пистолета споткнётся рука.
Чувства кончатся все, огранив основанье алмаза.
И нет слов в языке, и рассветом лишь холод курка.

Я уйду от вас, люди…

Рано утром проснувшись, струится из тёплых постелей
И, зевая, сочится сквозь сны за минутой минута
В тишине, без истерик, как будто так надо кому-то,
Из глубоких щелей дрёмы тайных ущелий без цели,
Растекаясь, шумя, наполняет земные маршруты –

Время.

Но затем устремляется вниз, разбудив поцелуем,
Потому что не хочет, не может обратно к истоку.
А мне хочется крикнуть: «Постой! Ну не будь так жестоко.
Успокойся, пожалуй. Конец всё равно неминуем».
И мы все в его темпе кружимся, танцуем под током.

Пламя.

Оно мир зажигает собой, поглощая, и гладит, и лижет,
Разгораясь, искрясь, свирепея, и мажет, и чистит.
Осторожно! Дашь палец, и руку откусит – не струсит.
Уничтожить лишь Время не сможет, хотя потревожит.
Испугает на миг тем, что птица в лесу загорится

Любви.

И, горящую, вдаль унесёт её ветер попутный,
Заберёт, поднимая с собой, за седьмой горизонт он.
И угроза грозы не поможет – от ног до корон
Поднимаясь, пронзая миры, среди сфер по маршрутам
Она птицу разбудит другую, что спит лет миллион, –

Вечность.

И вдвоём возвратятся на Землю, которая будет
Без любви умирать, возрождаясь, и снова, и снова
Без основы, вращаясь, на честном подвешена слове,
На которой попавшие в плен царства Времени люди
Безуспешно пытаются греться под светом неона.

Полно!

И здесь даже сраженья не будет, и вечность тут судит.
Вечно пламя, в котором та птица любви загорится,
Пронеся свой огонь сквозь небес удивлённые лица.
Станет счастлив, кто в этом родится, постигнет, увидит.
– Я уйду от вас, люди. Не надо – так лучше всем будет.

На время…

Равнодушья вокруг тряпьё

Камни душ равнодушием.
Груз тяжёл, и нет сил летать.
Дали кашу нам – кушаем.
Жизнь дадут, и начнём мечтать.

Только время уходит в ночь.
Я, как все здесь, смотрю кино.
Вот и титров проходит дождь.
Как давно он идёт, давно.

Мы читаем, грызя попкорн.
Мне знакомых полно имён.
То всё корни моих грехов.
Как же в зале вокруг темно.

А мне стыдно, ведь видно вам.
Нет артистов – смеётся зал.
Впрямь как голый зашёл во храм.
Скоро свет – всем закрыть глаза!

Понимаю, что это грязь.
Отдираю куски с души.
Света нет – торопясь и злясь.
Стыд волною встаёт – спеши.

Подо мною растёт гора
Разноцветных забрал и кож.
Как на дубе тверда кора!
Не берёт её даже нож.

На коленях лежит душа.
Чтоб не плюнул никто в неё.
За душою нет ни гроша.
Равнодушья вокруг тряпьё.

Ведь одену теперь тебя
Чередою из добрых дел.
Солнца луч остриём копья,
Где в обнимку с душой сидел.