Николай Бутенко
Санкт-Петербургская литература Альманах 2023
– Ничего, ничего! Давай, давай! – бодро воскликнул Саня и, не оглядываясь, пошел вперед.
Щит этот, ничем не выдающийся на вид, был едва ли не самым мокрым и тяжелым. Мы с Тошей специально отложили его, чтобы потом нести вчетвером.
Кусты карликовых берез хлестали Юрьича по сапогам, цепляли за ноги.
– А, ба-лин! – рычал Юрьич, ковыряя ногами мох.
Мы с полковником едва успели поймать его в четыре руки вместе с краем падающего щита.
– Юрьич! – закричал в раздражении Косоворотов,– Отойди, на хрен, от щитов!
Юрьич обиделся и отошел. А мы помаленьку поставили щиты на обвязку, сбили их начерно гвоздями. Косоворотов залез верхом на край шатающейся стены и топором выправлял угол будущего дома.
– Ну как? – спрашивал он нас.
Мы стояли несколько поодаль и зорким оком оценивали точность вертикали.
– Еще, еще подожми! – кричал Саня.
– Не надо, – говорил я. – Так – нормально.
– Какое – нормально?!
– А по-моему, надо малость назад отжать, – интеллигентно встревал Юрьич.
Косоворотов психовал.
– Костя, говори ты!
Я говорил, и Тоша, вытащив топор из стыка, совершал опасный траверс вдоль шаткой стены и перемещался на другой угол. Там все повторялось сначала.
После обеда наши помощники ушли, а мы с Тошей, не торопясь, принялись за верхнюю обвязку. Работа на краю стены требовала аккуратности и точности. Загреметь с трехметровой высоты, особенно внутрь дома, где уже были установлены поперечные лаги и укосины, никому не хотелось. Поэтому работали не торопясь, рассчитывая каждое движение. И все равно, время от времени, что-нибудь у нас падало вниз: то молоток, то ножовка.
Вечером, сидя у костра и потягивая горячий чай, Косоворотов планировал:
– Завтра закончим верхнюю обвязку, сходим вечерком в лес нарубим сосенок ровненьких под стропила. А послезавтра будем их ставить. Тебе, Юрьич, надо в Рощино съездить, купить досок для крыши. Бери дюймовку…
Был тихий теплый вечер. Неизбежные комары, попискивая, вились вокруг огня, кусали за ноги. Мы лениво отмахивались от них ветками. Еще не вполне стемнело. Порыжелый брезент обвисшей палатки светлым прямоугольником выделялся на фоне темных кустов.
– Что-то палаточка наша просела, – заметил я.
– Сейчас подтянем, – с неожиданным энтузиазмом отозвался Юрьич и резво вскочил на ноги.
Взяв топор, он пошел к палатке и принялся переколачивать колья. Слышно было, как в полумраке скрипит песок под его сапогами, как стукает обух топора по сырому дереву. Брезент палатки кривился, то вспухал, то опадал.
– Перекривит ведь палатку, паразит, – лениво сказал Косоворотов, не двигаясь с места.
– А, наплевать, – сказал я.
И тут из-за палатки раздался отчаянный, но уже ставший нам привычным, вопль:
– А, ба-лин!
Что еще такое? Мы вскочили на ноги.
Юрьич вышел из-за палатки держась одной рукой за голову, а другой машинально сжимая топор. Топор он тут же бросил на землю и принялся второй рукой вытягивать из кармана грязный носовой платок.
– А ну, покажи голову! – строго приказал Косоворотов.
Юрьич отлепил ладонь от головы, волосы его были в крови.
– Раздолбай! – коротко выругался Косоворотов.
Он полез в палатку за полотенцем. Намочив полотенце в холодной воде, приложил его к порезу, по счастью не слишком серьезному. Юрьич кряхтел и морщился.
– И на хрена ты так остро топоры наточил, – сетовал он, – бриться ими, что ли, собрался?
– "Взял он саблю, взял он востру и зарезал сам себя…" – вздохнув, подытожил я.
На следующий день Юрьич ходил с перевязанной головой и снова подавал нам гвозди и перетаскивал лесенку от одной стены дома к другой. Но едва лишь он пытался взять в руки топор, как сразу с высоты раздавался суровый окрик Косоворотова:
– Юрьич, отойди, на хрен, от топора!
И Юрьич послушно бросал топор и шел или за водой, или подтаскивал брусья для потолочных лаг.
В обед он пошел к Сане за гвоздями: наша "сотка" кончилась, осталась только "восьмидесятка".
Оттуда Юрьич вернулся хмурый. Как выяснилось, он посетил новый Санин туалет и обнаружил, что туалет сколочен из его родных, Юрьечевых, досок.
– И краской зеленой покрасил, чтобы я не догадался, – зло докладывал он.
– Да ну, – утешал его Тоша, – может, это и не твои доски? Может, он их купил?
– Ага, купил. Он купит, дождешься…
– А может, на свалке подобрал, – подливал я масла в огонь.
К вечеру небо затянуло тучами и начал моросить дождь. Мы закончили пораньше и сидели в палатке, слушая легкий шорох водяных капель. Пасмурная погода не располагала к разговорам…
7.
Мы все дальше и дальше отклонялись от исходного проекта, все более утяжеляли конструкцию "сарая". Юрьич пожелал иметь двухскатную крышу, более высокую и, соответственно, более тяжелую. Кроме того он планировал пустить на пол сороковку вместо похищенной дюймовки. Все это вызывало законные сомнения у Тоши, как главного инженера строительства: а не уйдет ли дом в торф "по самую задницу"?
Последней каплей, переполнившей чашу Тошиного терпения, явились доски, которые Юрьич привез на следующий день из Рощино. Это была необрезанная сороковка. Причем, среди сороковки попадалась и тридцатка и пятидесятка. Доски были либо слишком узкие и перекрученные, либо непомерно широкие с дырами от выпавших сучков. Этими досками нам предстояло покрывать крышу.
– Где ты достал это дерьмо?! – негодовал Косоворотов, приподнимая и бросая то одну, то другую доску. – И этим ты хочешь крыть крышу?
– А где я тебе лучше достану? – срываясь в хрип, кричал Юрьич. – У меня денег не вагон!
За эти несколько дней строительства мы уже порядком устали, и потому ни у кого из нас не было сил спорить. Сороковкой так сороковкой и… зарасти все дерьмом!
Кое-как зашили мы с Косоворотовым оба ската. Последние гвозди забивали уже почти в полной темноте, едва попадая по гвоздям. Разогревшись, Тоша молотил как трактор, и я едва поспевал за ним.
– Все! – объявил он громко, заколачивая последний гвоздь. – Живи, друг! Живи и размножайся!
Мы спустились на землю с дощатых небес и побросали топоры в цинковое ведро.
Недоверчивый Юрьич полез наверх принимать работу.
– Вон там горб, – въедливо объявил он сверху через некоторое время.
И как он там разглядел что-то в темноте?
– Какой еще горб? – угрожающе возвысил голос Косоворотов. – Ты на себя-то посмотри? Горб…
На станцию возвращались, подсвечивая дорогу карманными фонариками. Шагали быстро, и почти не разговаривая – нужно было успеть на последнюю электричку.
Потом, уже на перроне, Юрьич курил, выпуская изо рта в сторону луны лохматые струйки дыма… А в вагоне поезда вдруг принялся поливать свою благоверную. Оказывается, это на ее деньги и по ее инициативе был куплен дачный участок, и затеяна вся эта стройка.
– Дачу ей, блин, подавай, – шипел Юрьич. – Новой русской захотелось стать…
– Не хочу быть вольною крестьянкой, – подхватывал я. – А хочу быть столбовой дворянкой!
– Во-во! А что я ей – золотая рыбка?
– Дохлый ты наш карасик, – грустно улыбнулся Косоворотов.
– Вам-то хорошо, собакам, смеяться. Вы свое отколотили, а мне еще ого-го сколько ковырять!
– Ага, прозрел? Это тебе не по командировкам шастать, бумажками махать, да девочек охмурять, – засмеялся Тоша.
– Ух, ты, блин! Он меня еще учит!
– У каждого, Юрьич, – свой крест. У меня – свой, у Кости – свой, а у тебя – дача…
– Да па-ашел ты…
Юрьич отвернулся к окну, за которым проносились темные кусты и надолго замолчал.
Поезд шел с редкими остановками – за окном мелькали деревья, едва видимые на фоне вечернего неба. Время от времени проносились поселки со спрятавшимися в темноте домами – только желтые квадраты окон выдавали, теплящуюся в них жизнь. Эти мелькающие за окнами дома кто-то тоже ведь строил. Доставал материалы, нанимал плотников, психовал, ругался… Неожиданно в голове всплыли строчки стихотворения одного из питерских поэтов:
"Дом построил себе на болоте,
в гости вас приглашаю. Придете?
Должен быть однозначным ответ.
Да, так да, ну а нет, значит, нет…"
Я посмотрел на своих спутников. Тоша уже кемарил, сдвинув на лоб кепку, заслонившись козырьком от света вагонных ламп. Юрьич улыбался каким-то своим мыслям…
И никто из нас не знал тогда, что перемены в судьбе страны, по-своему, коснутся и каждого из нас. И жизнь растащит нас в разные стороны, и только спустя восемнадцать лет, мы снова соберемся в этом несчастном домике на болоте. Но это будем уже совсем другие мы…
Ирина Втюрина
«Бидончик дрожжевого супа»
рассказ
Марусе было десять лет, когда она перестала бояться бомбёжек. Она считала, что можно не спускаться в бомбоубежище, когда надрывным призывом звучит воздушная тревога. Главное ближе прижаться к печке, потому, что когда на другой день Маруся выходила из дома, то замечала, что дома разрушены, а печки оставались целыми. Таких домов на Васильевском острове было много, и девочка с мамой, бывало, не спускались в бомбоубежище. Они вдвоём передвинули кровать к печке и крепко, прижимаясь, друг к другу – пережидали на этой кровати. Если мама обнимала, не было страшно, когда дом ходил ходуном, а в буфете дребезжала давно не нужная посуда.
– У каждого человека есть ангел – хранитель,– говорила Марусе мама. И, казалось, что Маруся, действительно была кем-то хранима, и их дом….
Она была пионеркой и не задумывалась о том, что ей везёт больше всех её одноклассников. Она верила словам мамы, которая каждый день шептала ей: «Ты выживешь, Маруся». Мама в понимании Маруси, была и ангелом – хранителем, и волшебником, и другом, учителем и самым любимым человеком.
Вначале войны она спрятала Марусю в шкаф, когда согласно списку, детей из её школы забирали на эвакуацию из города. И Маруся знала, что мама поступила правильно, весть о том, что эшелон с её одноклассниками разбомбили, вскоре облетела весь дом.
Это было страшным потрясением и горем, но самые большие испытания ждали всех впереди. В первые дни блокады, Маруся часто оставалась одна дома. Мама ещё была сильная и старалась работать, но постепенно слабея вдвоём, они становились неразлучны.
Этот день был похож на все другие блокадные дни. Мама сутки не вставала с постели, и Маруся лежала, прижавшись к ней. Так было теплее. В эту минуту она понимала, что если они сегодня не пересилят свою слабость и не заставят себя выйти на улицу, то завтра им уже не встать. Сегодня можно было не только отоварить карточки, но и получить пайку дрожжевого супа.
– Мама, мамочка вставай, – чуть слышно шептала она, – нам нужно идти, а то суп кончится.
Этот суп, который раздавали в начале блокады, появлялся всё реже и реже.
Мать с трудом поднялась на локтях, спустила ноги на пол и прошептала: «Прости меня Маруся, но, видно, я не смогу» В этот момент Маруся поняла, что теперь ей придётся стать взрослой, придётся оторваться от мамы и, пересиливая страх выйти. И уже не слушая слабых возражений матери, захватив алюминиевый бидончик и запихнув карточки в варежку, Маруся вышла в обледенелый подъезд. У соседской двери, где жил управдом, белел труп, завёрнутый в простыню, словно египетская мумия. Девочка знала, что к двери управдома свозили умерших людей. Мама объясняла ей, что у родственников нет сил, везти покойников на кладбище. Маруся зажмурила глаза, и, стараясь не открывать их, прошла мимо. Колючий ленинградский ветер щипал лицо, продувая насквозь осеннее пальтишко девочки, перехваченное сверху, словно платком, сложенным вдвое, пикейным покрывалом.
Война застала их с мамой врасплох. Зимнее пальто не успели купить. Вот ноги у Маруси были в валенках, и это не только согревало, но придавало решимости, они были, как раз впору. Где их мама раздобыла, пока ещё могла ходить, Маруся не знала.
Это был Марусин день рождения. Мама тогда ещё работала и, вскипятив чайник, торжественно развернула платок, в котором были две лепёшки дуранды и два кусочка сахара. Маруся была на седьмом небе от счастья, поэтому подаренные в тот же день валенки не вызвали такого восторга и интереса. А вот сейчас, когда ветер и холод обрушились на неё, подарок был оценён. Нужно было пройти квартал, до заводской столовой, где разливали дрожжевой суп. Завернув за угол, Маруся увидела длинную очередь возле заводской столовой. Она опоздала. На такую толпу супа сегодня не хватит. Очередь двигалась быстро: четверть половника и отходи, не мешай следующему. Маруся разглядывала угрюмо стоящих людей, и ей казалось, что в ней одни старики. И вдруг у самой раздачи она заметила Зину. Соседскую девчонку двумя годами старше Маруси. Зина получила свой суп, и теперь бережно неся его, двигалась в конец очереди. Поравнявшись, с Марусей Зина улыбнулась.
– Маруська, как тебя мама одну отпустила?
– Мама болеет, – отвечала Маруся.
– Пойдём вместе за хлебом. Супа тебе всё равно не достанется. Там уже черпачок по дну скребёт, а повар бидон наклоняет.
Пальчики на руках у Маруси давно деревянными стали, нос от мороза щипало и ломило и так хотелось уйти с Зиной, но слабая надежда теплилась. Ведь ещё не объявили о том, что суп заканчивается. Не прозвучало это страшное слово: «Всё». Маруся, молча, помотала головой.
– Ну, стой раз такая упрямая, – махнула рукой Зина. Маруся проводила её тоскующим взглядом и опять стала смотреть на бидон с супом, который по мере убывания очереди наклонялся в руках повара всё ниже. На раздаче стоял худой старичок небольшого роста, одетый в старую ушанку армейского образца и изрядно потрёпанный ватник, поверх которого был, натянут длинный белый передник. Маруся следила за каждым его движением. Наконец он отбросил половник, тот со звоном брякнулся о дно бидона, затем выпрямился и, обведя очередь глазами, вдруг набросился на Марусю.
– Где тебя носит с утра. Свалилась на мою голову! Когда я от тебя помощи дождусь!
Он негодовал, глядя Марусе в лицо. Маруся, ничего, не понимая, оглянулась.
– Не делай вид, что не слышишь! Давай, на чёрный ход!
Маруся ещё раз обернулась.
– Тебе, тебе говорю! Если сейчас же не подойдёшь, всё матери расскажу! Он смотрел прямо на Марусю. Последняя фраза подействовала на неё. Наверно повар знает маму. А она хоть и не знает этого дедушку, но должна ему была сегодня помогать. Мама просто забыла сказать.
Маруся двинулась к чёрному входу столовой. Очередь медленно расходилась. Повар скрылся за дверью. Двор был пустой, замёрзший, безлюдный. Ей сделалось очень страшно, и она уже было хотела повернуть назад, – металлическая дверь столовой со скрежетом отварилась, и всё тот же дедушка-повар спустился по ступенькам и, выхватив бидончик из рук Маруси, скрылся за железной дверью. Маруся опять ничего не поняла, и даже приготовилась плакать, но через минуту повар появился в дверях с её бидончиком. Он протянул полный бидончик девочки : «Иди быстрей домой, никуда не заходи, и ни с кем не разговаривай». Маруся стояла в нерешительности.
– Иди. Иди, малыш, когда закончится война, вспомнишь дедушку Макара. Железная дверь закрылась. И дедушку Макара Маруся больше никогда не видела. Будто, он пришёл в тот день из сказки и в сказку вернулся. Пытаясь понять до конца, что произошло, Маруся спешила домой. Около подъезда стояли управдом, милиционер и дворник. На снегу лежала Зина. Глаза открыты, в них застыл ужас.
– У ребёнка негодяй, хлеб и карточки отобрал, надо сообщить родным, он туда, побежал, – показывая в сторону проходного двора, причитала дворник.
Маруся проскользнула в подъезд. Замёршими руками долго не могла открыть двери, но наконец, открыла. С порога позвала: «Мама! Я пришла. Я стала взрослой! Дедушка Макар нам целый бидончик дрожжевого супа прислал!»
Мама, приподнялась на локте : « Какой дедушка Макар?»
– Ну, тот, которому я сегодня помогать должна была.
Мама прижала Марусю к себе.
– Нет у нас никакого дедушки – прошептала она.
И тут Маруся рассказала всё, что произошло. Мама слушала внимательно, не спуская с Маруси глаз, а потом прижала её к себе ещё крепче и сказала: « Он тебе свою пайку отдал. Пожалел ребёнка. Ты, выживешь Маруся»…
Александр Александров
«Котёнок»
рассказ
-Мат! – Золотарев, довольный, развалился в кресле.
– Стоп-стоп! – замахал руками Андрей Иванович. – Перехожу!
– И так тоже – мат.
– Да? – он задумался. – Подлови-и-ил…
Воронцову сегодня не везло. Проиграл две партии подряд. Зато напарник был в ударе.
– Может еще?
– Хватит. Пора…
Андрей Иванович поднялся, накинул плащ, поправил сбившийся галстук. Хозяин вышел проводить.
Они учительствовали в одной школе. Воронцов преподавал историю, а Золотарев – математику.
– Трудный у тебя завтра день, – посочувствовал коллега.
– Ничего, – улыбнулся Воронцов. – Выдюжим.
Назавтра был назначен показательный урок для участников областной учительской конференции. Воронцов готовился к нему целый месяц. За себя он был спокоен. Как ребята? Не подвели бы…
Вечерние сумерки охватывали город. Теплый ветер доносил запахи свежей листвы. На опустевших улицах зажигались фонари. Желтыми пятнышками светились окна в домах.
Впереди Воронцов заметил девушку. В короткой юбке, с распущенными волосами, она легко ступала по тротуару. Андрей Иванович невольно прибавил шаг.
Через дом девушка свернула под арку. Следуя мимо, Воронцов услышал лишь стук каблучков: « Цок-цок-цок!»
И вдруг…
– А-а-а! Помогите!
Сердце упало, ноги стали ватными. По инерции он продолжал двигаться дальше.
« Зачем это мне? Для чего?»
Остановился… И бросился назад.
Вбегая под арку, едва не столкнулся с парнем, лет двадцати. Тот прошмыгнул мимо; следом – девушка.
– Что случилось?!
– Сумка!.. Сумку украли!
Воронцов помчался за грабителем. Бегал он неважно, догнать не надеялся. Но при девушке…
Беглец уходил дворами. В сумерках Воронцов то и дело терял его из виду.
Он всегда сочувствовал тем, кого догоняют. Может быть, поэтому втайне надеялся, что жулик, в конце концов, убежит. Однако вышло по-иному. Запутавшись в лабиринтах двора, парень оказался в ловушке.
Хватая перекошенным ртом воздух, Воронцов вбежал в длинный узкий тоннель и замер. Прямо перед ним, прижавшись спиной к стене, стоял человек. В тишине было слышно его свистящее неровное дыхание.
Воронцов растерялся… Преодолев себя, сделал шаг, другой. Парень поднял руку и вслед за негромким щелчком из кулака выскочило узкое белое лезвие.
– Брось нож!
Парень не пошевелился.
– Брось! – твердо повторил Воронцов, подступая вплотную.
Опустив голову, грабитель уронил нож на землю. Лезвие глухо звякнуло о камень.
– Сумку!
Тот послушно протянул черную кожаную сумочку на ремне. Но едва Воронцов коснулся ее, как ослепительный желто-зеленый шар полыхнул у него перед глазами… Потеряв равновесие, он упал. И уже сквозь затихающий гул услышал торопливые удаляющиеся шаги.
Придя в себя, Воронцов первым делом схватился за сумку. Она была рядом. Андрей Иванович прижал ее к груди.
– Мя-а-а-у! – раздался где-то неподалеку жалобный писк.
Воронцов огляделся – никого. И снова:
– Мя-а-ау!
В сумке зашевелилось… Воронцов «вжикнул» молнией и опешил. Котенок! Маленький рыжий котенок был внутри… Ни денег, ни документов, ни драгоценностей…Только подстилка из шерстяного платка.
« Идиотка! А если б он меня ножом?!»
Гудела голова, левая сторона лица наливалась свинцовой тяжестью. Воронцов потрогал заплывший глаз, и подумал, что неплохо было бы приложить чего-нибудь холодного.
Девушка ждала его на пустынной улице. Увидев, бросилась навстречу.
– Догнали?
Воронцов, молча, подал ей сумку.
– Ой, как я вам благодарна!
Девушка извлекла из сумки котенка и, чмокнув в пушистую мордочку, посадила за отворот куртки.
– Чего же вы кричали? Я уж подумал…
– Коте-е-енок! – произнесла девушка так, что Воронцов сразу оттаял.
« Чего теперь… Все позади – и ладно»
Они пошли рядом. Андрей Иванович старался держать голову так, чтобы девушка не видела его подбитого глаза. Но она все равно заметила.
– Он вас ударил? Больно?
– Пустяки…
– Вы из милиции?
– С чего вы взяли?
– Не каждый решиться вот так…А вдруг у него нож?
– Нож, кстати, был.
– И что?
– Обошлось.
Они замолчали. Воронцов подумал, что уже целую вечность не гулял по ночному городу.
– Так, где же вы работаете? – снова поинтересовалась девушка.
– В школе… Историю преподаю.
– Здесь, в нашей?
– Нет. В другом районе… Здесь места не нашлось. А жаль… Я ведь рядом живу. Вон, видите? Верхний этаж, окна справа.
– Мя-а-ау! – пропищал котенок, пытаясь выбраться на волю.
– Сиди! – девушка упрятала его подальше и повернулась к Воронцову. – У подруги кошка пятерых принесла. И все такие красивые… А вам бы хотелось котенка?
– Не знаю, надо подумать, – отшутился Андрей Иванович.
Домой он явился заполночь. Жена еще не спала. В комнате мерцал экраном включенный телевизор.
Воронцов разулся, скинул на вешалку измазанный плащ. Сразу войти не решился… Постоял, переминаясь с ноги на ногу в прихожей.
– Где Надя?
– Звонила от однокурсницы. На метро опоздала, останется у нее ночевать. А ты чего поздно?
– С Золотаревым посидели… В шахматишки…
Супруга Воронцова – полная рыжеволосая женщина с низким голосом и ухватками базарной торговки, – возлежала на разобранном диване. Когда она увидела мужа, глаза ее округлились.
– О-у-у! – изумленно воскликнула Вера Михайловна. – Это еще что такое?!
– Подожди… Я тебе все объясню.
– Какой ужас! Пил?.. Не ври, я вижу!
Она неловко поднялась с постели. Под кружевами ночной рубашки колыхнулась рыхлая бесформенная грудь.
Воронцов молчал. Он, конечно, не рассчитывал, что его сейчас начнут жалеть, но все же…
– Где ты был, я тебя спрашиваю? А впрочем… Можешь не отвечать. Я и так знаю…Муж не вовремя пришел?
– Муж? – не понял Воронцов. – Чей муж?
– Известно чей… Той, у которой был…
– Что ты плетешь! Ну что ты плетешь!
– Просто так людям под глаз не наставляют.
– Много ты понимаешь!.. Да просто так – убить могут!
Он бросил на стул развязанный галстук и вышел вслед за супругой на кухню.
– Ты послушай, как дело было… Иду я по улице, слышу крик. Балбес какой-то на девушку набросился. Сумку отнял – и бежать. Я за ним… Догнал, а он нож выхватил…
– Ха-ха-ха! – неожиданно рассмеялась Вера Михайловна. – Поумнее ничего придумать не мог?
– Не веришь?!
Воронцов задохнулся от обиды… Кровь застучала в висках, глаза заволокло горячей пеленой.
– И не стыдно тебе… – жена укоризненно покачала головой. – Взрослый человек, дочь невеста… Вот завтра придет, пусть на папашу полюбуется.
Андрей Иванович хрястнул кулаком по столу.
– А мне не стыдно! Нисколечко! Ни капелюшечки!.. Я что, подлость какую-то совершил?!
Вера Михайловна оставила недопитый чай и молча поднялась из-за стола.
« Что толку ей объяснять, – устало подумал Воронцов.– Ларечница! Одни тряпки на уме… А ведь когда-то учила детей музыке»
Он открыл холодильник, достал из морозилки покрытую инеем пластмассовую решетчатую форму. Ковырнув ножом, извлек оттуда несколько кусочков прозрачного льда. Потом оторвал широкую полоску марли и завернул в нее холодные мокрые кубики.
« Ерунда! За ночь рассосется…»
Проснулся Андрей Иванович рано, еще до будильника и первое, что ощутил – смутное чувство тревоги. Подушка была мокрой от растаявшего льда. Он смахнул с лица влажную марлевую тряпицу и, с трудом приоткрыв заплывший глаз, отправился в ванную.
Ледяной компресс не помог. Левую сторону украшал огромный, отливающий чернильным цветом синяк. Воронцов ужаснулся, представив себе, как в таком виде появится в школе. Это было немыслимо.
– Алло! – произнес он в телефонную трубку. – Тамара Павловна?.. Это Воронцов. Я, наверное, не смогу сегодня на работу придти.
– То есть как? – опешила директор школы. – Что значит не смогу?
– Заболел.
– Когда успели? Еще вчера я видела вас здоровым.
– То было вчера.
– С ума сошли!.. Вы хоть помните, что у вас сегодня показательный урок.
– Помню. Но…
– Вы погибели моей хотите?
– Замените меня кем-нибудь, Тамара Павловна.
– Ну, кем, кем я вас заменю? Вы соображаете, что говорите?.. Проявите мужество, Андрей Иванович.
Воронцов молчал.
– Вы ставите под угрозу честь нашей школы, всего педагогического коллектива… Вы же волевой, сильный человек… Всего лишь на час, Андрей Иванович. А потом я вас отпущу.
Воронцов понял, что выбора у него нет. Эта старая дева от него не отстанет. Он собрался с духом:
– Хорошо, я приеду… Но предупреждаю – будет только хуже.
– Хуже? В каком смысле?.. Вы что, мне угрожаете?
– Ну, что вы, Тамара Павловна. Вы не так поняли…
Всю дорогу до школы Воронцов просидел на заднем сидении автобуса, прикрываясь газетой. Во взглядах окружающих чувствовалось молчаливое осуждение.
Поначалу Андрей Иванович хотел надеть темные солнцезащитные очки. Но на улице, как назло лил дождь. В такую погоду и в очках… Только полный идиот способен на такое.
Ну, что они смотрят? Ведь если разобраться, ничего постыдного он не совершил. Наоборот, повел себя, как настоящий мужчина. Почему только в кино можно умиляться отвагой героя? Отчего в жизни, если с синяками, так обязательно пьяница или хулиган?
Первый урок уже начался, поэтому школьные коридоры были пусты. Лишь рядом с учительской гремела ведрами уборщица тетя Люся. Воронцов на ходу поздоровался с ней, заметив, как взметнулись от удивления ее брови.
« Ну и пусть! Ну и ладно!.. Подумаешь!»
Он решительно толкнул дверь в учительскую. Несколько преподавателей, свободных от занятий, сидели за столиками. Здесь же была и директор школы Тамара Павловна.
– Здравствуйте! – бодро сказал Воронцов.
– Здра-а-а… – только и смогла выговорить потрясенная директриса.
Кто-то некстати прыснул … Возникла неловкая пауза.
Понурив голову, Андрей Иванович стоял перед коллегами, словно двоечник на педсовете. Впору было провалиться сквозь землю.
– Вы… Вы безответственный человек, Воронцов, – изрекла наконец директриса. – Как вы могли? В такой ответственный для всей школы момент…
– Но я же нарочно не планировал! Так получилось… – голос его дрогнул. – Я сейчас все объясню. Понимаете, было поздно, я шел домой, один… Вдруг слышу – кто-то кричит… Грабитель на девушку напал, сумку вырвал. Я – за ним. Догнал, а он на меня с ножом… Вот… Но сумку я девушке вернул.
– Зачем вы врете, Воронцов? Зачем?.. – Тамара Павловна говорила почти ласково, как с больным ребенком. – Напали на вас хулиганы, избили… Так и скажите. А выдумывать-то зачем? Мы же с вами взрослые люди!
Прозвенел звонок. В коридоре послышался шум, топот ног, крики. Засидевшаяся на уроке детвора дружно высыпала на перемену.
– По-вашему я вру? – Андрей Иванович вытянул жилистую шею и стиснув зубы, заиграл желваками. – Выходит, я вру!?
– Тихо-тихо! – воскликнула, отступая, директриса. – Что вы себе позволяете?
– А вы?.. Вы, всегда уверенные в своей правоте! Вы, никогда не знающие сомнений!.. Да вы опаснее любого бандита! Тот бьет ножом в сердце, а вы – прямиком в душу!
– Прекратите сейчас же! – возмутилась Тамара Павловна. – Хам!
– Да сами вы!..
Воронцов развернулся и хлопнул дверью.
« Уволят! Теперь непременно уволят… И пусть, не жалко!.. Зачем только ехал? Ну, сорвался бы этот урок. И что? Подумаешь, катастрофа!»
Прикрывая ладонью подбитый глаз, он спустился на первый этаж и хотел уже выйти на улицу, как вдруг неожиданно увидел возле раздевалки мужчину и женщину. А рядом с ними – своего ученика, грозу класса, хулигана и двоечника Славу Манушкина.
Воронцов вздрогнул… Ведь именно на сегодня он пригласил в школу родителей этого сорванца. Хотел поговорить с ними о его поведении. И что теперь?
Он быстро пошел назад, надеясь, что его не заметят. Но было поздно…
– Андрей Иванович! Подождите!
Притворившись глухим, Воронцов пулей взлетел на второй этаж, но Слава Манушкин не отставал.
– Андрей Иванович! Куда же вы!
Воронцов остановился. Торопливо дыша, спросил:
– Ну!.. Чего тебе?..
Парнишка от изумления разинул рот. Дикий восторг отразился на его лице.
– Мама! Папа! – радостно закричал он, отрезая Воронцову путь к бегству. – Идите сюда! Андрей Иванович здесь!
«Какой кошмар! – успел подумать Воронцов, глядя на поднимающихся по лестнице родителей. – Что я им скажу?»
Манушкин-старший, не дрогнув, пожал ему руку… Женщина удивления скрыть не смогла. И ее можно было понять.
– Хорошо, что вы пришли! – не дав им опомниться, начал Андрей Иванович. – Я, собственно, хотел поговорить с вами о вашем сыне. Дело в том, что он… Видите ли… Он…
Воронцов съежился под пристальным взглядом Славиной мамы и понес дальше что-то совсем уж нелепое.
– Он очень способный, не по годам развитый мальчик. На уроке физкультуры ему практически нет равных. А какой любовью, каким авторитетом он пользуется в классе!.. Да, есть у него маленькие сложности с физикой и математикой. Ну, так и что же?.. Не всем, извините, Энштейнами и Ковалевскими рождаться. Мы с вами должны в первую очередь помнить о том, что перед нами маленький человек, личность, если хотите… И мы всячески обязаны помогать, способствовать развитию всего лучшего, что в нем есть.
Андрей Иванович говорил и говорил: горячо, убежденно, почти без пауз. Слава Манушкин стоял потупясь, с пунцовыми от смущения ушами. Наверное, никто и никогда еще столько его не хвалил.
Спасительной трелью залился звонок. Воронцов с облегчением прервал свою речь и поспешил распрощаться.
– Спасибо, что пришли. А сейчас извините, у меня урок.
Воронцов любил свой предмет. Каждый раз старался открыть ребятам что-то новое, интересное. По привычке, сложившейся годами, он всегда так и начинал: « Здравствуйте! Сейчас я расскажу вам что-то очень интересное ».
Войдя в класс, Воронцов услышал привычный шум отодвигаемых стульев. Ученики, вставая, приветствовали его… На задних партах теснилось несколько взрослых. Это были делегаты областной учительской конференции.
– Здравствуйте, дети! – ласково сказал Андрей Иванович, жестом показывая, что можно садиться. – А сейчас… – он выдержал паузу. – Я расскажу вам что-то очень интересное!
Звенящая тишина повисла над классом. Ни звука, ни шороха… И вдруг! Словно шквальный ветер грянул с небес – абсолютную, космическую тишину в одно мгновение разорвал громкий смех.
Смеялись все… И отпетые двоечники в помятых пиджаках, с протертыми на локтях рукавами, и круглые отличники, с аккуратными чистыми воротничками, и толстые тети с лысыми дядями, сидящие на галерке.
– Извините, – произнес Воронцов, не слыша собственного голоса. – Наверное, я расскажу об этом в следующий раз.
Дождь хлестал тугими холодными струями, вздымая на мутных лужах прозрачные пузыри. Кутаясь в поднятый воротник плаща, и держа над головой раскрытый зонт, Андрей Иванович торопливо шагал по залитому водой асфальту. Непогода была ему на руку.
« Иду, словно вор, и прячусь… – думал он, украдкой поглядывая по сторонам. – Что за нелепость!»
Тяготила необходимость объяснений с дочерью. Что он ей скажет?
Поднявшись на свой этаж, Андрей Иванович позвонил в дверь. Надя была уже дома.