Михаил Юрьевич Никитин
Кладбищенское танго
Закрыть машину удалось сразу, – замки сработали лишь только я инстинктивно, по привычке, нажал на кнопку брелка, – сработали, даже от весьма подсевшего аккумулятора. Удивившись этому факту, – живучести аккумулятора, – ведь я ехал практически на оставшейся энергии в его дряхлеющем свинце, – мистика какая-то! – и дернув для верности за ручки дверей, я зашагал по направлению к домику кладбищенского смотрителя.
Огромные тополя, с толстенными стволами, вросшие на столетия в землю и усыпанные снегом, поддерживали с боков уютный бревенчатый домик, притулившийся к ограде. Обычный деревянный сруб, с сугробом на крыше и тремя светящимися оконцами. Над трехступенчатым дощатым крылечком темнела дверь, обитая выцветши дерматином и перехваченная накрест плотной тесьмой. В сумраке вечера увесисто блестели шляпки обивочных гвоздей. Звонка не наблюдалось. В эту дверь не звонили. "Не особо желанное место, очередей нет… – подумал я". Чтоб как-то обозначить своё намерение, необходимо было стучать. Постучать можно было только по потертой металлической скобе дверной ручки, что я и сделал. Тотчас, за дверью отозвались, услышав: «Не заперто!» – я толкнул дверь во внутрь.
Открыв дверь, я не увидел ничего жуткого или страшного: рисунчатые занавески образовывали прихожую, отгораживая основную комнату. Я переступил порог и оказался лицом к лицу с плотным седым стариком, лет шестидесяти, в стеганой жилетке поверх свитера и защитного цвета брюках неопределенного покроя, вставшего мне навстречу от стола, за которым он сидел с девочкой лет двенадцати.
– Здравствуйте! Можно к вам? – оглядывая комнату, спросил я.
– Чего ж, добрым людям мы завсегда рады! Да… слушаю вас… Какая нужда привела в такой час?.. К нам?.. Сюда… – мялся старик, не желая, видимо, произносить слово «кладбище», он внимательно разглядывал меня из-под густых, седых бровей.
– Застрял вот, представляете? «Поломался»! Машина вдруг заглохла! Прям, напротив вашего дома… Можно у вас переждать часок, пока за мной приедут? Я вон машину там, на дороге оставил, прямо у поворота… – как получалось, сбивчиво, объяснял я.
– Отчего ж нельзя? Можно! – отодвигая занавеску и отступая вглубь комнаты, дружелюбным тоном сказал старик, – переждите! – Вот, располагайтесь, – и он указал мне на одну из деревянных лавок возле печки. – А я думал, кто-то по нашим скорбным делам пожаловал, но уж – поздновато, как-то… Да и редко кто теперь к нам… если кого «подселить», на старые, освоенные, так сказать, места… Кладбище древнее! Новых могил уже не отводят…
Я стянул с головы ушанку, поставил у стены сумку и присел. Убранство комнаты оказалось простым до предела. Вдоль стен была выставлена мебель: два платяных шкафа, в промежутке – диван. Напротив дивана – обеденный стол и три стула. Две кровати, с простенькими светло-зелеными покрывалами, стояли у другой стены. Почти полкомнаты занимала печь. Плохо выбеленная и с отколотыми углами на уровне сидения скамеек, она являлась центром жилища. В доме было тепло, пахло едой и чем-то кислым. «Давно не проветривали» – подумал я.
