И в суматохе пировать. В заре снедающих пожаров И дом родимый запылал; Я весь горел и трепетал, Как в шуме громовых ударов! Вдруг вижу, раздраженный жид Младую женщину тащит. Ее ланиты обгорели И шелк каштановых волос; И очи полны, полны слез На похитителя смотрели. Я не слыхал его угроз, Я не слыхал ее молений; И уж в груди ее торчал – Кинжал, друзья мои, кинжал!.. Увы! дрожат ее колени, Она бледнее стала тени, И перси кровью облились, И недосказанные пени С уст посинелых пронеслись.»
«Пришло Иуде наказанье: Он в ту же самую весну Повешен мною на сосну, На пищу вранам. Состраданья Последний год меня лишил. Когда ж я снова посетил Родные, мрачные стремнины, Леса и речки и долины, Столь крепко ведомые мне, То я увидел на сосне: Висит скелет полуистлевший, Из глаз посыпался песок, И коршун, тут же отлетевший, Тащил руки его кусок…»
* * *
«Бегут года, умчалась младость – Остыли чувства, сердца радость Прошла. Молчит в груди моей Порыв болезненных страстей. Одни холодные остатки: Несчастной жизни отпечатки, Любовь к свободе золотой, Мне сохранил мой жребий чудный. Старик преступный, безрассудный, Я всем далек, я всем чужой. Но жар подавленный очнется, Когда за волюшку мою В кругу удалых приведется, Что чашу полную налью Поминки юности забвенной
