Михаил Валентинович Шуринов
День Победы
– Нет. – Говорил он. – Ты посмотри на них. Взяли и наши символы пустили против нас. – Постоял, подумал, и продолжил. – Хотя нет, не наши символы. Они же превратили жизнь, в наших символах, в смерть.
Обычно после таких высказываний, я начинал спорить с дедом, говорил, что тут не может идти речи о наших русских символах. Но дед в ответ смеялся и говорил мне о том, что когда подрасту, то сам вспомню и всё пойму. Конечно я всё понял. Я стоял и смотрел на одежду со свастичными узорами на ней. Только сейчас я стал понимать. Дед часто говорил, чтобы я зрел в корень. Я, тогда принял это его выражение, но использовал его бессмысленно, не вникая в его суть.
Этот разговор возник во время просмотра фильма «Иди и смотри». Я не мог смотреть на все эти ужасы, а дед заставил меня остаться и смотреть до конца. Бабушка пыталась заступиться за меня и говорила деду, что я маленький, что мне не стоит смотреть на все эти ужасы, но дед стоял на своём.
– Пусть смотрит! – Чуть не кричал он. – Если он не будет знать, что делали фашисты, и под какими флагами, то грош цена нашей победе. Как он сможет в будущем определить фашистов? А вот в следующий раз возьмут и с чёрной звездой придут, что тогда?
– Помни. Не просто так фашисты использовали этот знак. Они ясно дали понять, против кого и чего они воюют. Если раньше свастика была символом жизни, то изменив её цвет, они сделали её символом смерти.
– Дедушка. Свастика только у немцев была.
– Ну, да ладно, у немцев, так у немцев. – Как-то легко сдался тогда дед.
Но больше, всего, мне запомнилась его история возвращения домой. Когда были дождливые дни в деревне, то у меня часто болело горло, эта напасть закончилась тем, что в какой-то момент меня отвезли в город и удалили аденоиды. Это было самым ужасным событием на тот момент в моей жизни. Мало того, что меня мать накормила предварительно, так сама процедура походила на пытку. Меня пристегнули к креслу, надели брезентовый фартук, достали инструмент, похожий на маленькую тяпку, и стали соскребать кожу внутри горла. Вся процедура запомнилась бесконечным потоком рвоты, которая состояла из борща и крови. Так как борщ был красным, то мне казалось, что я рвусь кровью. Крики и ругань врачей, боль в горле, железо на зубах, это был нескончаемый кошмар. Потом, когда мы приехали в деревню, то я сидел с дедом, вернее дед сам захотел посидеть вместе со мной.
– Мы, – говорит, – друг, друга понимаем сейчас, как никто другой. Да? – Спрашивал он меня.
В ответ я лишь качал головой, так как говорить я совсем не мог.
– Хочешь, я расскажу тебе, как я с войны вернулся? – Он спросил меня, скорее всего для приличия, так как даже не смотрел на меня в эту минуту.
