Михаил Степанович Молотов
Интервью
– Вас взяли и потом изнурительная многолетняя подготовка.
– Я бы не назвал это изнурительной подготовкой, трудности конечно были и много, но ничего непреодолимого. Все, кто готовился к этому полёту, прошли через это. И всё же, когда обе группы космонавтов отстранили от полёта из-за болезни, я им очень сочувствовал, столько сил было ими отдано, столько труда было вложено, мне было очень их жаль.
– Тогда переходим к самому полёту. Когда вы увидели корабль, что почувствовали?
– При подготовке мы изучали его на полноразмерном макете и знали его наизусть, каждый его уголок, но, когда увидели в реальности своими глазами, это было захватывающе. Действительно грандиозный проект.
– Многие следили за его строительством в телескоп. Признаюсь, я сама провела за этим занятием не один час.
– И я тоже, – кивнув головой, ответил Александр, – несмотря на то, что несколько раз был в космосе на его строительстве. Даже наблюдение в телескоп за этим, не побоюсь этого слова, кораблестроением, было очень захватывающим процессом. Нам пришлось строить корабль на орбите, так как собирать его в космосе было проще, чем на земле. Это заняло больше времени, но по-другому его не построить. Фактически, к международной космической станции присоединили модуль из четырёх плазменных двигателей с термоядерной установкой, которые испытали полётом вокруг Луны. И провели ещё множество испытаний всех узлов перед тем, как присоединить двигатели к жилому и техническому модулям, безопасность превыше всего. И то, что получилось, совершенно точно, можно назвать предельным воплощением возможностей человечества того времени. Этим проектом, без преувеличения, может гордиться каждый человек.
– Как вам кажется, какие прорывные технологии сделали это возможным?
– Здесь я вряд ли гожусь на роль объективного судьи и поэтому просто скажу, что весь космический корабль «Гершель» – это сделанное инженерами произведение искусства. Модуль двигателей, жилой модуль, технический модуль…
– И даже искусственный интеллект Артифик?
Александр вздохнул и, подумав, ответил:
– Да, определённо. Несмотря ни на что и он тоже.
– Но вернёмся к кораблю. Что бы вы отметили в каждом из модулей корабля? Ведь это выдающийся проект практически во всём.
– Безусловно, в каждом из модулей инженерами было воплощено что-то уникальное. И начиная с двигателей, скажу, что если термоядерный реактор, как источник энергии – это уже не редкость в космосе, то плазменный двигатель, в котором частицы плазмы ускоряются с помощью магнитного пересоединения, был тогда, как говорится, особенностью этого корабля. Без него этот полёт был бы невозможен.
– Магнитное пересоединение? А есть простое описание этого процесса?
– Если говорить упрощённо, то магнитное пересоединение – это процесс, который мы можем наблюдать на поверхности солнца или в термоядерном реакторе типа токамак. Это процесс, в котором линии магнитного поля сходятся, внезапно разделяются, а затем снова соединяются вместе, производя много энергии. Благодаря этому наш космический корабль мог разгоняться до больших скоростей. Это если простыми словами.
– Вполне понятно, спасибо. А что можете рассказать о жилом модуле?
– Кто-то сразу скажет, что это отсеки анабиоза и это вполне заслуженно, но я, как космонавт, который провёл в космосе много лет, отметил бы ещё и жилые отсеки в зоне искусственной гравитации. В них подобие Земной гравитации было достигнуто вращением жилых отсеков относительно основной оси корабля. И ещё с помощью специальной обуви, – сказал Александр и, смущённо улыбнувшись, добавил: – У меня до сих пор из-за этого странная походка. А вот отсеки анабиоза находились в хорошо защищенной части корабля в зоне нулевой гравитации. И это не случайность, а результат многих исследований и положительно влияло на человека в анабиозе.
– Насколько мне известно, анабиоз до сих пор технология не до конца проверенная.
– Я бы так не сказал. Она достаточно проверена и для здоровья человека вполне безопасна, но только при полном и неукоснительном следовании технологии, и соблюдении всех необходимых процедур. Можно лишь говорить о пока недостаточной продолжительности периода анабиоза. Но и это экономит в полёте довольно много ресурсов. А в целом, повторюсь, технология безопасна.
– Вы говорите об ограничении в восемь месяцев анабиоза?
– Как показал наш опыт, в космосе это десять месяцев и даже чуть больше. Но именно из-за ограничения продолжительности анабиоза в десять месяцев были сформированы пять дежурных команд, которые должны последовательно сменять друг друга, и сокращение их до четырёх не стало проблемой. Вот три группы – сделали бы полёт невозможным. График ротации соблюдался строго и каждые три месяца заступала новая дежурная команда. Только в течение недели предыдущая команда ещё помогала новой смене вновь адаптироваться и вводила в курс дел, так как сразу после анабиоза сознание поначалу немного спутано, а мышцы, несмотря на их электростимуляцию, немного теряют свой тонус.
– Очень интересные нюансы, не думала, что так сложно.
– Это не сложно. Для нас это просто работа, – ответил Александр, улыбнувшись. – Когда в твоей команде профессионалы, любящие свою работу, то встречающиеся сложности – это лишь возможность проявить свои способности. И, несмотря ни на что, я благодарен каждому члену экипажа.
– У дежурных команд были какие-то специализации? – зачитала Ким очередной вопрос с планшета.
– Состав всех команд по распределению специалистов был одинаков. Один командир, два его помощника, два медика и пятнадцать технических специалистов. Большинство работ по обслуживанию корабля было автоматизировано, так что особой нагрузки на экипаж не было. В основном это научные эксперименты, физическая подготовка и текущие работы по поддержанию работоспособности разных узлов корабля.
